Даже после поражения на предварительных переговорах главнокомандующий вооруженными силами КОНРа все еще пытался убедить американское командование разрешить уже разоружившейся 1-й дивизии остаться. Последние дипломатические усилия по спасению ее бойцов были предприняты штабом Русской Освободительной Армии утром 12 мая, когда, по заданию командарма, Буняченко со своим начальником штаба полковником Николаевым вновь отправился в замок Шлюссельбург.

Как оказалось, их уже ждали, вот только известия были невеселыми. Один из офицеров Генштаба сообщил, что командующий рассмотрел их просьбу, но, несмотря на то что американское командование с сочувствием относится к положению генерала Власова и его солдат, он запретил им пересекать только что установленную демаркационную линию американской зоны. Мало того, американские войска, и сам Генштаб, тоже оставляют Шлюссельбург, поскольку он отходит к советской оккупационной зоне.

После такой армейско-политической оплеухи генералам РОА не оставалось ничего иного, как сформировать колонну и вывести ее Шлюссельбурга, в надежде, что где-нибудь в другом месте им удастся углубиться в американскую зону и какое-то время продержаться в ней, пока ситуация не изменится. И Буняченко действительно удалось уйти вглубь зоны, и даже несколько дней продержаться там, но уже без Власова. Лишь со временем он узнал, что командарма советские офицеры задержали, да что там, буквально выдернули на глазах у всех из машины, в которой он ехал. Причем задержали как-то нелепо, из-за предательства комбата Купчинского и еще кого-то из офицеров 1-й дивизии, которые выдали своего командарма, в надежде выхлопотать, таким образом, прощение.

Сам Власов потом множество раз возвращался к этим минутам, и всякий раз укорял себя: как же так, иметь в своем подчинении прекрасно подготовленных разведчиков, диверсантов, крепышей из парашютно-десантного батальона, и не сформировать для себя хоть какой-то группы охраны, пусть даже вооруженной только немецкими штыками или просто ножами. Да и как можно было дожиться до того, чтобы не только полностью разоружить своих офицеров, но и самому остаться без личного оружия? Что это: крайнее проявление трусости, или состояние полной прострации? Во всяком случае, ни в штабе 25-го танкового корпуса, куда вскоре доставили Власова, ни, со временем, следователи СМЕРШа и НКВД, объяснить для себя такое поведение Власова так и не смогли. Но не было офицера, который, услышав историю этого комического пленения грозного командарма, презрительно не поморщился бы.

Досмотр личных вещей задержанного командарма РОА офицеры СМЕРШа произвели только на следующий день после задержания, в каком-то местечковом особнячке, в котором располагался отдел армейской контрразведки 13-й армии. И вот тогда-то смершевцы вновь поразились. Рядом с несколькими тысячами рейхсмарок и датских крон, а также с текстом «Открытого письма военнослужащих РОА к правительствам США и Великобритании с просьбой о предоставлении им политического убежища», на стол перед ними легли: удостоверение командующего 2-й Ударной армией, удостоверение командующего Русской Освободительной Армией, расчетная книжка командного состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) и… партбилет члена ВКП(б) под номером 2123998, выписанный на имя коммуниста, товарища Власова Андрея Андреевича.

— И что, — ошалело как-то поинтересовался подполковник контрразведки, наблюдавший за досмотром личных вещей арестованного, — немцы позволяли вам пробыть в лагере военнопленных, а затем все эти годы разъезжать по территории рейха — с удостоверением генерала Красной Армии и партбилетом большевика в кармане?!

— Немецких офицеров это не смущало, — ухватился пальцами за краешек стола Власов, чтобы скрыть их предательскую дрожь. — При пленении они даже оставили мне личное оружие. А носил я советские документы, зашивая их в галифе.

— У нас на личное оружие можете не рассчитывать, — предупредил его майор, командовавший конвоем, доставлявшим сюда «обер-власовца» из штаба 25-го танкового корпуса. — У вас было достаточно и патронов, и времени, чтобы этим своим оружием разумно распорядиться.

— Ну, с личным оружием понятно, традиции как-никак. А вот зачем вам понадобилось хранить и удостоверение генерала РККА, и партбилет?! Рассчитывали, что у себя на родине отделаетесь выговором по партийной линии за несвоевременную уплату членских взносов?! — желчно улыбнулся подполковник.

И все присутствовавшие офицеры дружно расхохотались. Со временем, уже томясь в подвалах внутренней тюрьмы МГБ, Власов не раз признавал, что на их месте хохотал бы точно так же.

— А по расчетной книжке комсостава РККА вы, конечно же, рассчитывали получить «недополученную» зарплату, а затем и продпаек?! — окончательно добивал его майор.

— Все эти документы получены мною на законных основаниях, — едва слышно пробормотал генерал, поняв, что это только начало, что ему еще предстоит пройти через многие месяцы, а может, и годы унижений, пыток и откровенного презрения.

— Ходят слухи, что перед самой капитуляцией рейха вы, гражданин Власов, венчались с какой-то вдовой-эсэсовкой, — вертел подполковник между пальцами обручальное кольцо, изъятое у «верного ленинца» вместе с золотым нательным крестиком. — Это холостяцкий анекдот от РОА, или действительно нечто подобное происходило?

— Да, я венчался с немкой.

— И когда же это произошло?

— Тринадцатого апреля, в Карлсбаде.

Вспомнив, что генерал предстал перед ними тринадцатого мая, офицеры многозначительно переглянулись и вновь рассмеялись.

— В таком случае, извините, что слегка подпортили вам окончание «медового месяца», господин генерал, — сквозь все тот же презрительно-ироничный смех проговорил начальник отдела СМЕРШа. — Но отныне запомните, — жестко добавил он, — это немцы с вами «панькались», рассчитывая на предательство. На родине же с вами, с уже законченным предателем, панькаться никто не собирается.

— Я это уже понял, подполковник, — попытался взять себя в руки бывший командарм. — Лучше мне было бы застрелиться.

— Какое мудрое, но слишком уже запоздалое прозрение! — сказал подполковник.

— Да не способен он застрелиться! — презрительно окинул взглядом согбенную фигуру Власова майор. — Такое… обычно не стреляется.