…До чего же чудными осенними днями встречала их тогда Прага — то ли ранняя весна, то ли запоздалое бабье лето! Высокие — в холодной синеве своей — небеса, говорливые стаи птиц над седыми шпилями соборов и строгие кружева древней брусчатки. Даже артиллерийская канонада, вспыхивавшая где-то в горах, воспринималась как далекие раскаты грома…

Конгресс должен был состояться в одном из залов Пражского града, в освященной традициями резиденции чешских королей и президентов, и само осознание этого порождало в душе Власова некое мистическое чувство сопричастности ко всему великому и значимому, что когда-либо происходило и в этом чешском «кремле», и в истории славянского мира. Фотографии, появившиеся затем во многих чешских и немецких изданиях, запечатлели его во главе генеральского эскорта, властно прогуливающимся по чешским площадям, тем самым, на которых из века в век пражане с одинаковым воодушевлением возводили своих вождей, воинов и пророков — кого на трон, а кого — на костер или эшафот.

Еще во время сентябрьской встречи с рейхсфюрером Гиммлером командарму стало ясно, что в победу над врагами одними лишь силами рейха предводитель СС больше не верит. Рейхсфюреру, как и Власову, теперь уже представлялось вполне возможным создать некий военно-политический координационный центр, который бы каким-то образом если не примирил, то по крайней мере сблизил власовцев со старой белой эмиграцией, а русские антисталинистские организации — с украинскими, белорусскими, грузинскими и всеми прочими национально-освободительными движениями.

Конечно же, подобный конгресс нужно было провести еще года два назад, и понятно, что на нем должен был присутствовать хоть кто-нибудь из высшего руководства рейха. Многим казалось подозрительно странным, что никто из окружения фюрера, даже непосредственный инициатор конгресса Гиммлер, в Прагу так и не прибыл. Правда, на скупую поздравительную телеграмму рейхсфюрер все же расщедрился. Но всем было понятно, что за отсутствием каждого из высоких чиновников рейха просматривается зловещая тень фюрера, который, похоже, не только не извлек для себя никаких уроков, но так ничего толком и не понял из происходящего сейчас в Европе и в мире, и, что самое ужасное, ничему не научился. И даже появление в президиуме конгресса протектора Богемии и Моравии Ханса Функа и заместителя министра иностранных дел некоего Лоренцо в данном случае ситуации не спасало.

Власов воочию убеждался, что немцы немало сделали для того, чтобы форум прошел на должном международном уровне и с истинно европейским размахом. Но все же его не покидало ощущение, что на всем происходящем уже просматривается тот же налет безысходности, как теперь и на всем бытии рейха.

— Никто не сможет обвинить нас, что мы не охватили какую-то нацию или социальную прослойку, — объяснял ему Жиленков на совещании, которое будущий председатель КОНРа проводил накануне конгресса. — Вот списки представителей по графам: военнослужащие, рабочие, колхозники, интеллигенция. Здесь представлены почти все нации и народности Союза, в связи с чем пришлось провести специальный отбор по лагерям военнопленных и среди остарбайтеров, причем заметьте, что казаки выделены в отдельную нацию…

— Казаки — в нацию?! — не мог скрыть своего удивления будущий председатель КОНРа.

— Таковым было основное требование белоказаков, — пожал плечами бывший секретарь Московского горкома партии. — Нация — так нация, ради бога! Если это нужно во имя единства, то почему бы не пойти на компромисс? Придет время — разберемся, — хищно ухмыльнулся прожженный партработник. В эти дни он явно был на подъеме, и Власов стремился максимально использовать его организационный опыт.

Тут же набросали список предлагаемых кандидатур на должности в совете КОНРа. Власов как председатель Комитета Освобождения брал на себя еще и непосредственное покровительство над военным отделом, возглавляемым генералом Трухиным. Он же был назначен и начальником штаба Освободительной Армии, которая становилась основой вооруженных сил Комитета Освобождения. Особо разбирались с казачьими войсками, которые, хотя и входили в состав вооруженных сил, но не являлись частями РОА, а лишь взаимодействовали с ними. Так вот, управление этим воинством взял на себя белый генерал Татаркин. Еще одному белоэмигранту, Юрию Жеребкову, было поручено возглавить иностранный отдел, то есть взять на себя функции министра иностранных дел. В то время как проблемами гражданского управления должен был заниматься бывший советский генерал Закутный.

— А это что за список? — удивленно прошелся взглядом по очередной бумаге предводитель Русского освободительного движения, останавливая свое внимание на порядковом номере последней фамилии — сто втором.

— Список членов Комитета Освобождения, — вежливо уточнил ведущий идеолог КОНРа.

— Но первоначально их было всего тридцать семь. Почему так разбух этот список?

— Представительство всех наций, плюс отдельные персоналии… Да вы не обращайте на это внимание, господин командарм. Пусть вас не волнуют сугубо чиновничьи вопросы.

А какими растерянными и в то же время ошеломленными выглядели участники этого конгресса, многие из которых еще два дня назад томились за колючей проволокой лагерей! Сколько надежды и веры, какие планы зарождались в эти минуты в их душах!

— Тисо! — пронеслось среди членов оргкомитета конгресса уже в последние минуты перед началом его работы. — Прибыл сам Тисо, президент Словацкой Республики! Он все-таки прибыл!

«Ну, слава Богу! Это уже успех!» — молитвенно произнес про себя Власов. Появление на конгрессе в Праге главы соседнего государства для приветственного выступления действительно стало важным политическим событием, придавая этому «форуму освободителей» международное значение.

«В революции 1917 года народы, населяющие Российскую империю, — вдохновенно читал во время доклада на конгрессе генерал-полковник Власов строки, которые затем стали идеологическими положениями „Пражского манифеста Комитета Освобождения народов России“, — искали осуществления своих стремлений к справедливости, общему благу и национальной свободе. Они восстали против отжившего царского строя, который не хотел, да и не мог, уничтожить причин, порождавших социальную несправедливость, остатки крепостничества, экономической и культурной отсталости…

… не вина народа в том, что партия большевиков, обещавшая создать общественное устройство, при котором народ был бы счастлив и во имя чего были принесены неисчислимые жертвы, — что эта партия, захватив власть, завоеванную народом, не только не осуществила требования народа, но, постепенно укрепляя свой аппарат насилия, отняла у народа завоеванные им права…

Большевики отняли у народов право на национальную независимость, развитие и самобытность. Большевики отняли у народов свободу слова, свободу суждений, свободу личности, свободу местожительства и передвижения, свободу промыслов и возможность каждому человеку занять свое место сообразно со своими способностями. Они заменили эти свободы террором, партийными привилегиями и произволом, чинимым над человеком.

Большевики отняли у крестьян завоеванную ими землю, право свободно трудиться на земле и свободно пользоваться плодами своих трудов. Сковав крестьян колхозной организацией, большевики превратили их в бесправных батраков государства, наиболее эксплуатируемых и наиболее угнетенных».

Только здесь, пораженный овациями, которыми участники конгресса встречали его слова, Власов впервые и по-настоящему понял, что становится не только лидером Комитета Освобождения, но и лидером взбунтовавшихся народов коммунистической империи. Во всяком случае, у него появился шанс выйти в реальные лидеры.