32
Храня неловкое молчание, генерал и Хейди достигли гребня, за которым открывался небольшой, с немецкой аккуратностью распланированный городок. Отделенный от санатория каменным валом беззаботности, он жил обыденной провинциальной жизнью. Как и во все остальные города, туда приходили похоронки. Авиация противника, великодушно щадившая санаторное предместье «Горной долины», тоже не раз наведывалась сюда, о чем свидетельствовали черневшие в разных концах города руины.
— Вы живете на одной из этих улочек?
— Можно сказать и так. У нас там небольшой особняк, в котором осталась моя мать. С тех пор как я стала заведовать санаторием, мне отвели номер во флигеле, у второго корпуса. Разве Штрик-Штрикфельдт не говорил вам об этом?
— Обошелся, как видите, без подробностей.
— Странно. Выкрашенный в зеленый цвет двухэтажный флигель, что-то вроде отеля для медперсонала. Как вы думаете, общественное мнение санатория простит нас, если мы с матерью осмелимся пригласить вас к себе? — неожиданно спросила Хейди, на минутку останавливаясь и заглядывая генералу в глаза.
— Ему придется смириться с этим вашим желанием, — ответил Власов, а мысленно добавил: «Как и мне самому».
— Я того же мнения, — осталась Хейди довольна тем, сколь ненавязчиво ей удалось преподнести генералу это свое предложение. — В конце концов, у каждой женщины из обслуживающего персонала, как правило, есть любовник. Такова грешная жизнь святой обители, именуемой «Горной долиной».
— Такова жизнь вообще, где бы она ни теплилась.
В знак согласия Хейди озорно встряхнула неподатливыми кудряшками.
— Из рассказов Вильфрида вы представали куда более суровым и целеустремленным, чтобы не сказать «человеком не от мира сего».
— Подчиненные мне офицеры рассказали бы вам о вещах пострашнее, нежели умудрился поведать капитан Штрик-Штрикфельдт. Он попросту щадил вас, поскольку, как я понял, давно влюблен.
— Давно и безнадежно, — рассмеялась Хейди. — Настолько безнадежно, что даже не способен был вызвать ревности у моего мужа.
— Боюсь оказаться не более чувствительным к его страданиям, нежели ваш муж.
О Восточном фронте и похоронках на время было забыто. Как, впрочем, и о руинах притаившегося в горной котловине городка.
— Не говорите так, мой генерал генералов. Вы должны ревновать меня, должны сгорать от ревности.
— Постараюсь сгореть при первой же возможности, доктор Хейди, — вежливо склонил голову Власов, придавая великосветский лоск своей двусмысленности. — Кстати, я не знал, что капитан так давно знаком с вашей семьей, и уж тем более не догадывался, что он знал вашего мужа.
— Благодаря моему мужу капитан все еще находится в Германии, а не в окопах посреди России.
— Притом, что сам он погиб в тех же окопах, в которых должен был добывать свою воинскую славу Штрик-Штрикфельдт?
Прежде чем ответить, Хейди взошла по едва приметной тропинке на вершину невысокого холма и задумчиво посмотрела вдаль, в пространство, открывавшееся в створе между двумя скалами.
— Сами вы, там, в России, остались бы в тылу, если бы вам представилась такая возможность?
— Нет, — решительно покачал головой Власов. — Это невозможно, я — кадровый военный. Даже если бы по каким-то причинам меня признали негодным к службе, все равно нашел бы способ взять в руки оружие. Ополченцем стал бы, ушел бы в партизаны, сражался бы в подполье, — горячечно убеждал он, забыв при этом, что весь его воинственный порыв направлен сейчас против немецкой армии.
И благо, что Хейди то ли не обратила на это внимания, то ли не придала нюансу особого значения. Помолчав какое-то время, она задумчиво произнесла:
— Вот и мой муж был такого же склада характера. В этом смысле между вами много общего, возможно, поэтому я вот уже несколько дней внимательно наблюдаю за вами, проникаясь все большей симпатией. Да, между вами в самом деле много общего, разве что он был совершенно иного телосложения, — мельком прошлась Хейди взглядом по генералу. — И с более решительными манерами, с более твердым характером.
Штрик-Штрикфельдт показывал Власову армейскую фотографию ее мужа. С нее жестким суровым взглядом смотрел широкоплечий, плотный сорокалетний мужчина, с крупным широкоскулым лицом и темными волосами — то есть с лицом, далеким от арийского образца, но достаточно волевым, чтобы нравиться женщинам.
— Считаете, что мой характер недостаточно тверд? — поиграл желваками Власов.
— Хотелось бы убедиться, что я ошибаюсь, мой генерал генералов. Во всяком случае, я никогда не принадлежала к тем женщинам, которые стараются уберечь своих мужей от фронта.
— Теперь я понимаю, почему Мелитта как-то сказала, что «Хейди — женщина, рожденная для Наполеона». Тогда я не знал вас, поэтому не придал этой фразе какого-то особого значения. Наверное, как всегда, преувеличивает?
— Не то чтобы преувеличивает, а попросту неточна в выражениях, — мило улыбнулась Хейди. — На самом деле я не «рождена для Наполеона», а сама способна породить Наполеона, только бы попался мне под руку подходящий генерал.
Она произнесла это полушутя, однако командующий Русской Освободительной Армией воспринял все значительно серьезнее, чем Хейди могла предположить.
— Значит, я должен считать, что с женщиной мне наконец-то повезло?
— Только не вздумайте сравнивать меня с Жозефиной, я женщина совершенно иного склада характера, и судьбы — тоже.
— С кем угодно, только не с Жозефиной, — почти клятвенно заверил ее Власов. — А ведь до сих пор мне казалось, что таких женщин в мире попросту не существует, — продолжил генерал. — Способных порождать наполеонов.
— Вы хотите сказать, что их не существует в Советской России, — уточнила Хейди и, поджав свои тонкие, но четко очерченные, выразительные губки, воинственно вскинула голову. — Там их попросту не может существовать, поскольку все аристократические роды, в которых они могли появляться, коммунистами истреблены или изгнаны из страны.
— Но я тоже появился далеко не в аристократическом семействе.
— От вас этого и не требуется. Разве род Бонапарта принадлежал к аристократическим? А род вашего Сталина? Важно, чтобы рядом оказалась сильная, целеустремленная женщина. Вы можете возразить, что многого достигли, не видя ее рядом. Так вот, жизненные обстоятельства ваши сложились таким образом, что все то, чего вы на сегодняшний день достигли — всего лишь плацдарм, трамплин.
Они сошли с вершины холма и какое-то время молча брели по тропе, проложенной у подножия извилистой возвышенности, приближаясь к склону плато, по серпантину которого пролегала дорога, ведущая к «Горной долине».
— Но война завершается, — не очень уверенно возобновил прерванный разговор генерал. — И для Германии она вряд ли станет победной.
— Для Гитлера — да, согласна, она вряд ли станет победной. Что же касается Германии, то, даже потеряв часть приобретенных в этой войне территорий, она по-прежнему останется самой могучей страной Европы, единственной серьезной соперницей евразийской России. Впрочем, почему сразу соперницей? Она способна оказаться и надежной союзницей.
Власов прекрасно понимал, что эта женщина может быть очень полезной ему, причем во всех отношениях — в житейском, служебном, политическом.
— Вас не смущает тот факт, что вы — немка, а не русская? Вы понимаете, почему я заговорил об этом?
— Скажу вам то же, что уже говорила капитану Штрик-Штрикфельдту: вы плохо знаете историю России. Иначе знали бы, что женами всех императоров российских были немки. Исключение составляла разве что супруга императора Александра III по имена Дагмара, да и то лишь потому, что она числилась датчанкой. Но тоже с немецкими корнями. Кстати, к началу Первой мировой войны в России проживало более двух миллионов немцев. Во всяком случае, в этом меня уверила Мелитта. Так что не волнуйтесь: если случится то, что мы оба имеем в виду, затевая этот разговор, я в российской истории исключением не стану…
Увлекшись, Хейди даже не обратила внимания, как, сняв очки, Власов нервно протирает их не платочком, а прямо кончиками загрубевших пальцев.
— Вот теперь я по-настоящему начинаю понимать, с кем меня свела судьба, — произнес он, когда Хейди умолкла.
— Не льстите себе, вам это еще только предстоит. Кстати, вас не шокирует, что о наших общих планах я заговорила прямо, откровенно, уже буквально в день нашего знакомства? Я имею в виду — углубленного знакомства.
— Считаю, что вы поступаете мудро.
— Тем более что времени на разворачивание крупномасштабной операции «Русский трон» у нас остается все меньше.
— Впервые слышу о такой операции, — нервно напяливал очки на переносицу генерал.
— Потому что название ее произношу впервые. Можете назвать ее и как-то по-иному, скажем, операция «Бонапарт», «Восхождение на трон», или…
— …или на эшафот, — задумчиво проворчал Власов.
— Операция «Восхождение на эшафот»? А что, такой вариант тоже не исключается, — мгновенно отреагировала претендентка на титул императрицы. — Кто идет к власти, тот должен быть готов ко всему. Вы, лично вы, мой генерал Власов, командующий Русской Освободительной Армией, готовы к такому восхождению, к операции «Русский трон»? Я хочу услышать очень конкретный, твердый ответ.
— Это хотите услышать только вы?
— Почему же? Известная вам Мелитта — тоже. Ваш твердый, уверенный ответ позволит Мелитте так же уверенно вести переговоры с Гиммлером и другими лицами из руководства рейха. И не только рейха. В подробности, в названия стран и в имена мы пока что ударяться не будем. Но поверьте, очень скоро вашим восхождением к трону заинтересуются многие политики. Особенно те, которые сразу же после окончания войны поймут, что они стремились поставить на колени Гитлера, а следовало ставить на колени «вождя всех времен и народов» Сталина.
— Вон оно как все оборачивается! — недоверчиво повел подбородком Власов, с сожалением отмечая, что прогулка их завершается. Как только они ступили на брусчатку, ведущую к «Горной долине», доктор Биленберг тут же попрощалась и, предложив ему не идти вместе с ней, поспешила к главному корпусу санатория.