25
Капитан Штрик-Штрикфельдт появился в Дабендорфе лишь во второй половине дня. Оставив машину у штаба, он сразу же направился к резиденции Власова.
Еще из окна командующий видел, как капитан идет к его двери своей легкой кошачьей походкой, и, по мере того, как он приближался, Власов начинал чувствовать себя все увереннее. Штрик-Штрикфельдт вернулся, а значит, понемногу все образуется.
— Вы все еще здесь, господин генерал?! Слава богу, — еще с порога произнес капитан, увидев командующего. — Я очень опасался, что вы решитесь ехать в Берлин.
— Именно это я и собираюсь сделать, — Власов стоял посреди комнаты с легким плащом стального цвета на руке, который брал с собой в дорогу, даже когда на улице стояла такая жара, как сегодня.
— Не советую, господин командующий, — Штрик-Штрикфельдт подошел к столу, снял фуражку и старательно вытер платком вспотевшую коротко остриженную седину. — Направляясь сюда, я успел побеседовать с генералом Геленом. Если помните, это по его протекции я был прикомандирован к вам.
— Тогда еще полковником Геленом, начальником отдела «Иностранные армии востока» Генерального штаба сухопутных сил. Я помню об этом человеке. Тем более что он, хотя и ненавязчиво, но все же напоминает о себе.
— Вот именно, ненавязчиво, — подтвердил Штрик-Штрикфельдт. — Так вот, в общем-то, мы немногое могли сказать друг другу по телефону, а у меня не было времени повидаться с ним, поскольку решил прямо из Остминистериума направиться к вам. Но совет он дал предельно мудрый. Сказал: «Срочно увези своего генерала! Сделай это как можно скорее!». Я спросил: «Куда?» «Как можно дальше от Берлина, — последовал ответ. — Когда дело дойдет до поиска врагов, — а до этого неминуемо дойдет, — то их понадобится очень много. А есть люди, которым на роду написано казаться врагами. Сам тоже в Берлине не мельтеши, не время сейчас».
Штрик-Штрикфельдту было уже под пятьдесят. Прибалтийский немец, получивший истинно петербургское воспитание — «изысканно-петербургское», как говаривал в подобных случаях полковник Сахаров, — он еще в Первую мировую успел повоевать под знаменами русской императорской армии. Уже одно это способно было вызывать у офицеров гестапо и СД вполне объяснимое недоверие к этому человеку. И действительно вызывало.
Прежде чем попасть в Германию, он сумел испытать себя в торговле, а проще — обзавестись магазинчиком на одной из улочек Старой Риги. Затем оказался в Польше, где тоже намеревался заняться коммерцией. Но в сорок первом, когда вермахту понадобилось немало офицеров, владеющих русским, он, подобно многим землякам-прибалтийцам, был призван в армию и направлен в штаб командующего группой армий фельдмаршала Федора фон Бока. Но вскоре оттуда, уже по рекомендации, как утверждают, самого фельдмаршала, был переведен в разведотдел Генерального штаба.
Для Власова оставалось полной загадкой, почему этот офицер, имеющий опыт двух войн, так до сих пор и не поднялся выше капитана. То ли где-то в Берлине у него оказался слишком влиятельный враг, то ли, по своей судьбе-злодейке, он принадлежал к тому множеству офицеров, которые есть в любой армии и о которых в русской говорили: «Хоть уважать и уважают, да во чинах не повышают!»
В любом случае Власов всегда чувствовал себя несколько неуютно от того, что офицером связи при нем состоит всего лишь капитан. Штрик-Штрикфельдту это тоже мешало решать многие вопросы на должном чиновничьем уровне. Тем не менее он умудрялся, изворачивался, налаживал новые связи…
— Что конкретно имел в виду Гелен?
— Естественно, то, что происходит сейчас в Берлине.
— Тогда мы начали разговор не с того конца. Речь должна идти не о моем спасении, а о том, что мы должны разобраться в ситуации.
— Пока что известно, что на Гитлера совершено покушение, но он остался жив. Несколько человек получили ранения, один, кажется, погиб; взрыв был мощнейшим — все это правда. Но фюрера, как всегда, спасло Провидение. Нет, в самом деле, без вмешательства высших сил здесь не обошлось. Хотя кое-кто утверждает, что он все же убит, однако его окружение по известным причинам пока что скрывает этот факт.
— Вы считаете, что это может серьезно отразиться на нашем движении?
— Серьезно оно может отразиться на нем лишь в том случае, когда отразится на вожде движения и командующем РОА. До всей той массы рядового и офицерского люда, которая толкается здесь, в Берлине сейчас никому дела нет. Разбираться будут на генеральском уровне, поскольку, чует мое сердце, «террористом-одиночкой» на сей раз дело не обойдется.
Только теперь Власов вернулся за стол, и, бросив на него плащ, осторожно, словно боялся кого-то потревожить, опустился в кресло.
— У нас нет времени, господин командующий, — удивленно взглянул на него Штрик-Штрикфельдт. — У нас решительно нет времени. Мы выезжаем. Сейчас же, немедленно.
— Куда… выезжаем?
— В Баварию. Хотя она и расположена значительно южнее Берлина, не думаю, чтобы сейчас там было жарче. Все же близость Альп, леса…
— Что вы темните, капитан? Выражайтесь яснее.
— Недавно я получил секретное распоряжение: постараться увести вас от политики.
— О чем это вы? При чем здесь политика?
— Все, что Верховное командование вермахта и наши идеологи захотят сказать от вашего имени, они скажут сами. Вы же нужны всего лишь как символ.
— Я опять должен оскорбиться?
— Не стоит. Поверьте, так будет не всегда. Но сейчас реалии таковы, что вас действительно решили на какое-то время отлучить от участия в политической жизни рейха, от пропагандистских акций, от работы среди населения России и русских военнопленных.
— Что вы такое говорите, капитан? — поморщившись, качал головой Власов. — Что вы говорите?!
Немец посмотрел на него с явным сочувствием, и губы его передернулись в снисходительной ухмылке.
— Извините, обстоятельства, — процедил он.
— Кажется, до сих пор мы были откровенны.
— Откровенность — не самая чтимая благодетель генералов, — жестко парировал капитан.
— Если вы считаете, что нам нужно уехать, пожалуйста. Только не нужно ничего выдумывать, а тем более — стращать меня.
— Я ничего не придумываю, господин командующий, — Штрик-Штрикфельдт оглянулся на дверь, потом взглянул на часы. — Мы в самом деле уедем, но я все же выскажу то, что начал, чтобы вы понимали суть происходящего, и чтобы мне не приходилось каждый раз заново убеждать вас. Я действительно получил такой приказ.
— Последовавший взамен приказа отправить меня в лагерь?
— Абсолютно верно, господин генерал, — наконец-то оживился капитан. — Вот почему, по моему настоянию, мы отправлялись то в Магдебург, то в Кельн, то вдруг решили покататься по Рейну. Официально это было преподнесено вам в виде ознакомительных поездок по Германии. Для вашего патриотического, так сказать, созревания.
— Они нужны были мне при любой мотивации.
— Но вместо таких же поездок по освобожденным нами территориям России. По существу, речь идет о своеобразном домашнем аресте в рамках Третьего рейха. С поездками по строго определенным — не мною, естественно, — маршрутам.
Власов вначале неуверенно, а затем довольно откровенно, горестно рассмеялся. Это был смех, оплаченный собственной наивностью.
— Хотите сказать, что приказ по сей день остается в силе? Несмотря на то, что происходит в «Вольфшанце» и в Берлине?
— Остается, господин командующий, остается. Сегодня мы попытаемся использовать его в собственных интересах, как официальное прикрытие, и отправимся в Баварию.
— Но я потому и упрямился, что жду вызова в Берлин. Вы ведь не должны забывать о намерении Гиммлера встретиться со мной.
— Извините, господин командующий, но в ближайшие дни Гиммлеру будет не до вас. Конечно же, мы будем поддерживать связь с Берлином, и если вдруг окажется, что Гиммлер вспомнил о своем обещании, изыщем возможность очень быстро вернуться в столицу. А до тех пор никто, кроме генерала Гелена, не будет знать, где именно мы находимся.
— И где же будет наше пристанище? — нервно поинтересовался Власов.
— Как я уже сказал, в Баварии. Там, в горах, есть небольшой городишко Руполдинг. Типичное курортное местечко — тихое, патриархально старинное, удаленное от мира. Стоит ли удивляться, что именно здесь расположен лучший санаторий старшего командного состава СС? Придет ли кому-нибудь в голову искать вас в эти дни в генеральском санатории войск СС? Да еще и в Баварии? Вряд ли.
В дверь постучали, и появившийся ефрейтор, водитель машины Штрик-Штрикфельдта, доложил, что «опель» заправлен, а также основательно осмотрен автомехаником школы. Так что они хоть сейчас могут отправляться в путь.
Власов понял, что время истекло и отказаться от поездки он уже не сумеет.
— Не будет ли это воспринято моими генералами и офицерами, как бегство? — вдруг всполошился он буквально в последний момент. — Все же логичнее выглядело бы, если бы…
— Все офицеры РОА будут извещены, что вы находитесь в Берлине, в центре событий. Ведете переговоры о будущем Русского освободительного движения. Надеюсь, такой гарантии вам достаточно?
«А ведь за ним стоит не Гелен, — догадался Власов, — а некто повыше. Кому-то очень выгодно отвести меня не столько от политики, сколько от удара гестапо. Но если так, значит, ты им все еще нужен, генерал, все еще нужен!»
