34
Начало марта 1945 года. Германия. Замок Викингбург, ставка «фюрера подводных лодок» гросс-адмирала Карла Деница
В зал, посреди которого за овальным столом уже сидели все участники секретного совещания, Посланник Шамбалы вошел последним. Причем Скорцени так и не понял, почему это произошло и кто еще, кроме Гиммлера, мог задержать Консула-Посланника на те почти десять минут, которые всем остальным пришлось ждать его «явления народу».
Гиммлер оставил для него кресло справа от себя, однако Консул без видимых усилий одной рукой поднял это массивное творение мебельщиков и переставил подальше от стола и чуть сбоку от камина.
Всеми участниками «тайной вечери» это его действие было истолковано одинаково правильно: Консул Внутреннего Мира демонстративно подчеркивал, что решение судьбы рейха — внутреннее дело германцев, он же — всего лишь гость этого высокого собрания.
Всеми, кроме самого Гиммлера, для которого усадить Посланника Шамбалы рядом с собой было делом престижа. Единственное, что его могло утешить в эти минуты, так это воспоминания о том, что и фюреру тоже, как правило, не удавалось усаживать Посланника возле себя. Иное дело, что он сам порой норовил усесться рядом с этим Посвященным, на что Гиммлер, конечно, не решился бы. Впрочем, в данной ситуации это выглядело бы по-идиотски.
Поскольку Консул оказался теперь почти рядом со Скорцени, тот смог внимательнее, нежели когда-либо, присмотреться к нему: крупное волевое лицо с чуть расширенными мощными скулами и прямым римским носом; бирюзовые, с голубоватой поволокой глаза; высокий лоб, над которым слегка курчавилась похожая на спартанский шлем грива светло-русых волос… Человек с такими внешними данными, наверное, стал бы находкой для любого скульптора, работающего над образами из античной древности. Кстати, первым обратил внимание на его эллинскую внешность фюрер, в душе которого в те минуты, очевидно, мучительно просыпался художник, творец.
«Чувствуете, Скорцени, какая мощная сила исходит от этого полубога?!» — воскликнул фюрер во время встречи с Посланником Шамбалы, на которой сам обер-диверсант оказался случайно. Узнав о прибытии в «Бергхоф» Консула Внутреннего Мира, Гитлер попросил Скорцени задержаться, хотя беседа с ним уже была завершена.
«Я не специалист по энергетике, — слишком сдержанно ответил Скорцени, — следовало бы пригласить кого-нибудь из института "Аненэрбе"».
«Это я имею в виду энергетику тела, надо улавливать, Скорцени, — сконфуженно упрекнул его Гитлер, обидевшись, что обер-диверсант не сумел подыграть ему. — Этому надо учиться и учить своих людей. А главное, мечтать о целых поколениях подобных германцев, о новой арийской расе, для создания которой, конечно же, понадобится не одно поколение». Отто подозревал, что фюрер попросту опасается оставаться с этим «полубогом» наедине, ему спокойнее было, когда рядом оказывался такой физически и морально сильный человек, как его личный агент по особым поручениям. Вот каких арийцев нам не хватает сейчас для победы над врагами и построения Великого рейха!»
«Они у вас будут, подобные германцы, — коротко и как-то неопределенно ответил Консул, прибывший в очередной раз в Германию как представитель Внутреннего Мира. Он вообще не желал выслушивать, чьи бы то ни было комплименты и суждения по поводу своей персоны или по поводу существования Шамбалы. Особенно если они исходили из уст фюрера, которого Посланник воспринимал все труднее и все невыразительнее.
Что касается Скорцени, то на сей раз он решил промолчать. Отто всегда чувствовал себя неловко во время подобных сцен и всячески пытался избегать их.
«А какие эллинские черты просматриваются в его облике! — все еще обращался фюрер к Скорцени, стараясь не придавать при этом значения реакции пришельца из другой цивилизации. — Когда я вижу этого полубога, я начинаю жалеть, что не остался верен кисти портретиста или резцу скульптора».
«Вы пробовали себя в искусстве скульптуры? — недоверчиво поинтересовался Посланник. — Об этом я почему-то не знал».
«Как всякий прочий, кто начинал свое вхождение в мир искусства с кисти живописца», — исподлобья взглянул на него Гитлер, чувствуя себя пойманным на лжи и разоблаченным.
«Есть музей или галерея, в которой я мог бы познакомиться с вашими скульптурными работами?» — безжалостно преследовал его шамбалист.
«К сожалению, мои работы так и остались в юношеских замыслах и фантазиях. О чем я все чаще сожалею. Иногда меня тянет то к холсту, то к резцу».
Ну а выбивал Консула из этого эллинского образа разве что новый, прекрасно сшитый из какой-то странной, голубовато-эластичной ткани костюм армейского покроя без каких-либо знаков различия, в котором он, конечно же, был похож уже не на древнего эллина, а на командующего какой-то неведомой обер-диверсанту повстанческой армии.
— Господа! Члены СС! Мои боевые соратники! — открыл совещание рейхефюрер СС Гиммлер, стараясь подражать в своей решительной доверительности теперь уже ненавистному ему Адольфу Гитлеру. — Мы собрались здесь с одной-единственной целью: задуматься над тем, как бы в нашей погибающей стране спасти все то, что еще можно спасти.
— Задуматься? — вполголоса молвил Мюллер, пожимая плечами и с ироничной ухмылкой поглядывая на Скорцени. — Теперь? Не поздновато ли?
— Самое время, — точно так же, едва слышно, ответил обер-диверсант рейха, потянувшись к шефу гестапо через стол. — Но уже без восторга, без эйфории.
— Поздно. Даже погибать мы теперь уже привыкли с восторгом, — набычившись, объяснил ему «гестаповский мельник».
К счастью, Гиммлер не обратил внимания на их перешептывание, он вообще обладал редкой для ораторов способностью не отвлекаться на усмирение тех, кто отказывается его слушать.
Произнося свою речь, рейхсфюрер поднялся было, однако, поняв, что так, стоя, труднее будет скрывать свое волнение, вновь сел в кресло и даже как-то странно вжался в него, пытаясь быть незаметнее, чем это было возможно.
«А ведь он понимает, — сказал себе Скорцени, — что если Гитлер сочтет это тайное собрание заговорщицким, у него еще хватит власти и сторонников, чтобы расправиться с его участниками, как в свое время — с участниками заговора-покушения генералов.
Понимать-то он понимает, однако все еще не способен совладать ни со страхом своим, ни с желанием выступать в роли если уж не спасителя рейха, поскольку попытки спасти его уже бессмысленны, то, по крайней мере, в роли естественного преемника фюрера».
— Прежде всего, о реалиях. Они известны. Русские уже на подступах к Берлину. Англо-американцы тоже продвигаются к нему, предавая наши города чудовищным разрушениям. Все ссылки фюрера на некое сверхоружие, которое якобы вот-вот появится в его распоряжении и заставит врагов отступить от границ рейха, — несостоятельны. Такого оружия, — резко взглянул Гиммлер на невозмутимо сидевшего, на своем прикаминном троне Посланника Шамбалы, — он не получит.
Скорцени видел, что в эти мгновения взгляды заместителя фюрера по партии Бормана, начальника Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннера, главнокомандующего военно-морскими силами гросс-адмирала Деница, шефа гестапо Мюллера, руководителя института «Аненэрбе» штурмбаннфюрера СС Вольфрама Зиверса и еще какого-то тучного и мрачноватого бригаденфюрера СС, имени которого Скорцени пока что не знал, — тоже были обращены к Посланнику Шамбалы и Консулу Внутреннего Мира.
Они ждали, что тот как-то отреагирует на заявление Гиммлера, подаст надежду на то, что сверхсекретное и сверхмощное оружие рейх все же получит, или объяснит, почему Высшие Посвященные, на благосклонность которых в течение всей войны так уповал фюрер, теперь вдруг отвернулись от него.
Однако Посланник, казалось, не замечал ни этих взглядов, ни воцарившегося напряжения. И эта безучастность шамбалиста порождала подозрение в том, что Гиммлер заранее обсудил с ним возможные действия Шамбалы и Внутреннего Мира Антарктиды по отношению к рейху и, в частности, к Гитлеру.
Их подозрения не развеялись даже после того, как именно он, Гиммлер, растерянно спросил:
— Неужели они действительно никоим образом не способны помочь нам?
— Способны, но не могут, — ответил Посланник Шамбалы, и все присутствующие обратили внимание, что говорил он вроде бы негромко, однако каждое его слово каким-то странным образом источалось куполом зала, словно где-то там, под черными дубовыми сводами и зарождалось.
— И как это следует понимать? — раздосадовано ринулся в атаку Мюллер, однако слова его сводов не достигали, хотя произносил он их значительно громче, нежели Посланник. — Что значит: «Способны, но не могут»?
— Нам не позволили бы этого Высшие Космические Силы, — последовал ответ из-под купола.
— Вы, именно вы, да и все вы там, в своей Шамбале, разве не Высшие?! — простаковато изумился Мюллер. И Скорцени начал побаиваться, что незаметно для себя шеф гестапо начал входить в роль следователя. — Или вы попросту дурачите нас своей Шамбалой, а на самом деле представляете англичан, американцев или еще кого-то там?
— О чем вы, господин Мюллер? — попытался урезонить его Вольфрам Зиверс.
— Я обращаюсь к этому господину, который стал гостем нашего собрания.
— Вам прекрасно известно, что перед нами — посланник Шамбалы и Консул Внутреннего Мира. Благодаря ему мы поддерживаем связь с Повелителем Внутреннего Мира, позволившим нам создать в своем мире «Базу-211» и заняться основанием Четвертого рейха.
— А я почему-то подумал, что он возглавляет какую-то секту, наподобие той, которую создавала в Англии и по другим странам продавшаяся русским княгиня Роттенштейн-Ган, она же Блаватская.
— Вижу, вам пошло на пользу увлечение делом и слежкой за знаменитым членом «Аненэрбе» Марией Воттэ, — въедливо заметил штандартенфюрер Вольфрам Зиверс. — Мне приходится заниматься всеми вами, — как можно внушительнее произнес Мюллер, — в том числе и этой вашей люциферисткой — прорицательницей Марией Воттэ. Кстати, замечу, что это единственный мудрый человек из всех известных мне «аненэрбистов». Я уж не говорю о том, что она еще и прекрасная женщина. Впрочем, я, кажется, увлекся.
