Книга: Если я останусь
Назад: 17:40
Дальше: 20:12

19:13

Он здесь.
Я торчала в пустой палате в родильном отделении, желая спрятаться подальше от моих родственников и еще дальше от палаты интенсивной терапии и той медсестры — точнее, от того, что она тогда сказала, а я теперь поняла. Мне нужно было посидеть где-то, где бы люди не горевали, где бы думали о жизни, а не о смерти. Так что я пришла сюда, на территорию плачущих младенцев. На самом деле плач новорожденных умиротворяет и бодрит — ведь в них уже столько боевого задора.
Но сейчас в палате тихо; я сижу на подоконнике, глядя в окно. Вечереет. На крытую стоянку въезжает машина, и неистовый визг и скрежет вырывают меня из забытья. Я вовремя успеваю посмотреть вниз, чтобы заметить, как во тьме исчезают задние габаритные огни розовой машины. У Сары, девушки Лиз, барабанщицы «Звездопада», розовый «додж дарт». Я задерживаю дыхание, ожидая, когда из темноты туннеля появится Адам. И вот он, идет по пандусу, сжимая в руках свою кожаную куртку — защиту от холода зимнего вечера. Я вижу цепочку его бумажника, блестящую в свете фонарей. Адам останавливается и оборачивается, чтобы поговорить с кем-то позади. Из теней появляется легкая женская фигура. Сначала я думаю, что это Лиз, но потом вижу косу.
Мне ужасно хочется обнять ее. Поблагодарить за то, что она всегда на шаг раньше меня понимает, что мне нужно.
Конечно же, Ким обязательно должна была поехать к Адаму, чтобы все рассказать ему лично, а не вываливать новости по телефону, и привезти его сюда, ко мне. Именно Ким узнала, что у Адама сегодня концерт в Портленде. Она как-то умудрилась упросить мать отвезти ее в центр города. А судя по отсутствию миссис Шейн, моя подруга еще и убедила родительницу отправиться домой и позволить ей остаться со мной и Адамом. Я помню, как Ким два месяца добивалась разрешения на ту вертолетную прогулку с дядей, и искренне поражена, что ей удалось получить столько свободы за считаные часы. Именно Ким не испугалась толп суровых вышибал и хипстеров и нашла Адама. И она же осмелилась сообщить ему о случившемся.
Знаю, это звучит смешно, но я рада, что это была не я. Не думаю, что смогла бы это вынести. Все пришлось вынести Ким.
И сейчас благодаря ей он здесь.
Весь день я представляла себе приезд Адама. В моих фантазиях я бросалась ему навстречу, пусть он и не мог увидеть меня и пусть, насколько я могу судить, тут все совсем не так, как в фильме «Привидение», где можно было проходить сквозь любимых людей и они ощущали ваше присутствие.
Но теперь, когда Адам здесь, я не могу двинуться с места. Я боюсь увидеть его, взглянуть ему в лицо. Я дважды видела, как Адам плачет: первый раз, когда мы смотрели «Эту прекрасную жизнь». А второй — на вокзале в Сиэтле, где нам попалась мать, оравшая и бившая своего сына с синдромом Дауна. Адам просто затих, и только когда мы уже уходили оттуда, я заметила, что по его щекам катятся слезы. И от этого у меня чуть сердце не разорвалось. Если он будет плакать, это точно убьет меня. Можно забыть про все «мне решать» — одно это меня прикончит.
Я невозможная трусиха.
Я смотрю на часы на стене: уже больше семи. «Звездопад» не будет выступать на разогреве у «Бикини». Это скандал. Для них это был огромный прорыв. На секунду я задумываюсь, не выйдет ли остальная группа на сцену, без Адама. Однако я в этом сильно сомневаюсь. Он вовсе не главный вокалист и не лидер-гитарист — просто у группы есть свой кодекс и верность чувствам важна. Прошлым летом, когда Лиз и Сара разошлись (как оказалось, всего-то на месяц) и Лиз была слишком подавлена, чтобы играть, группа отменила тур из пяти концертов, хотя один парень, Гордон, игравший на барабанах в другой команде, предлагал подменить ее.
Я смотрю, как Адам идет к главному входу больницы. Ким едва не бежит за ним и все равно отстает. Перед тем как подойти к крыльцу и автоматическим дверям, он смотрит на небо. Адам ждет Ким, но мне нравится думать, что он ищет там меня. Его лицо, освещенное фонарями, непроницаемо, как будто кто-то сдул с него все живое, оставив лишь маску. Он сам на себя не похож. Но по крайней мере, не плачет.
Это придает мне силы духа, чтобы пойти к нему. Или, скорее, к себе — в палату интенсивной терапии, куда, я знаю, он захочет попасть. Адам знаком с бабушкой, дедушкой и кузенами, и, думаю, позже он присоединится к бдению в комнате ожидания. Но сейчас он пришел ко мне.
В палате время по-прежнему стоит. Один из хирургов, трудившихся надо мной раньше, тот самый, который сильно потел и врубил группу «Уизер», когда была его очередь выбирать музыку — проверяет меня.
Свет здесь тусклый и неестественный, он постоянно держится на одном уровне, но циркадные ритмы все равно побеждают, и вечерняя тишина затопляет палату. Она менее напряженная, чем была днем, как будто и медсестры, и машины немного устали и переключились в энергосберегающий режим.
Так что когда снаружи в коридоре раздается голос Адама, все вздрагивают.
— Что значит: мне нельзя войти? — гремит он.
Я пересекаю палату и встаю прямо напротив автоматических дверей. Слышно, как санитар снаружи объясняет Адаму, что в эту часть больницы ему нельзя.
— Да это же чушь собачья! — вопит Адам.
В палате все медсестры смотрят в сторону двери, их припухшие глаза настороженны и подозрительны. Я совершенно уверена, что они думают: «Неужели нам здесь мало дел, чтобы мы еще успокаивали сумасшедших снаружи?» Мне очень хочется объяснить им, что Адам не сумасшедший, что он никогда не кричит — только в чрезвычайных случаях.
Немолодая седеющая медсестра, которая не подходит к пациентам, а сидит и следит за телефонами и данными на компьютерах, чуть кивает, как будто принимая назначение, и встает. Потом оглаживает мятые белые брюки и направляется к двери. Честно говоря, она — не лучший выбор для разговора с Адамом. Вот бы сказать им, что надо послать сестру Рамирес — ту, которая утешала моих бабушку с дедушкой (и здорово выбила меня из колеи). Она бы смогла его успокоить, но эта только все испортит. Я прохожу следом за ней через двойные двери — туда, где Ким и Адам спорят с санитаром. Тот смотрит на медсестру и объясняет:
— Я сказал, что им нельзя сюда входить.
Медсестра жестом отпускает его.
— Могу я вам помочь, молодой человек? — спрашивает она Адама.
Ее голос звучит раздраженно и нетерпеливо, как у некоторых папиных пожилых коллег по школе, которые, по его словам, только и считают дни до пенсии.
Адам откашливается, пытаясь собраться.
— Я бы хотел навестить пациентку, — говорит он, показывая на дверь, отделяющую его от палаты интенсивной терапии.
— Боюсь, это невозможно, — отвечает медсестра.
— Но моя девушка, Мия, она…
— О ней хорошо заботятся, — обрывает его медсестра.
В ее голосе звучит усталость — слишком большая, чтобы еще и сочувствовать, чтобы быть тронутой юной любовью.
— Я понимаю. И я благодарен за это, — говорит Адам. Он изо всех сил старается играть по ее правилам, говорить как взрослый, но голос его предательски дрожит. — Мне действительно очень нужно увидеть ее.
— Сожалею, молодой человек, но посещения разрешаются только членам семьи.
Я слышу, как Адам сглатывает. «Члены семьи». Жестокость медсестры ненамеренна, но Адам, возможно, этого не понимает. Мне нужно защитить его — и ее от того, что он может сделать с ней. Я инстинктивно тянусь к нему, хотя и не могу реально коснуться. Но сейчас он ко мне спиной. Его плечи ссутулились, ноги начинают подгибаться.
Ким, до сих пор жавшаяся к стене, вдруг оказывается рядом с Адамом, ее руки обвивают его обмякшее тело. Обеими руками держа его за талию, Ким оборачивается к медсестре, яростно сверкая глазами.
— Вы не понимаете! — кричит она.
— Мне вызвать охрану? — спрашивает медсестра.
Адам машет рукой, покоряясь ей и Ким.
— Не надо, — шепчет он Ким.
И Ким сдается. Не говоря ни слова, она кладет его руку себе на плечо и переносит его вес на себя. Адам сантиметров на тридцать выше и килограммов на двадцать тяжелее Ким, но, дрогнув на секунду, она приспосабливается к дополнительному весу. Она это выдержит.
* * *
У нас с Ким есть такая теория: почти все на свете можно разделить на две группы.
Есть люди, которые любят классическую музыку, и те, кто любит поп. Городские жители и деревенские. Любители колы и любители пепси. Конформисты и вольнодумцы. Девственники и недевственники. И есть девушки, у которых в старших классах появляются парни, а есть те, у кого не появляются.
Мы с Ким всегда считали, что относимся к последней категории.
«Не то чтобы мы будем сорокалетними девственницами и все такое, — уверяла она. — Мы просто будем такими девушками, у которых парень заводится в университете».
Это всегда казалось мне разумным и даже предпочтительным. Мама была из тех девушек, у кого парни появились в старших классах, и часто замечала, что только зря потратила время.
«Девчонки могут сколько угодно хотеть накачаться пивом и заняться сексом на заднем сиденье. Но с теми парнями, с которыми я встречалась, можно было рассчитывать только на романтический вечер».
Папа же, напротив, до университета не встречался с девушками по-настоящему. В старших классах он был застенчив и робок, но когда начал играть на барабанах и в первый год университета вошел в состав панк-группы — бац! — сразу нарисовалась куча подружек. По крайней мере несколько, до тех пор пока он не встретил маму и — бац! — жену. Я почему-то решила, что и со мной так будет.
Так что для меня и для Ким было сюрпризом, когда я перешла в группу номер один — девушек, у которых парень есть. Сначала я пыталась это скрывать. После концерта Йо-Йо Ма я не рассказала Ким никаких подробностей, не упомянула о поцелуе. Я даже логически обосновала недомолвку: нет смысла огород городить из-за поцелуя. Один поцелуй — это еще не отношения. Я целовалась с мальчиками и раньше, и обычно на следующий день поцелуй испарялся, словно капля росы на солнце.
Однако я знала, что с Адамом все иначе. Я поняла это по теплу, затопившему все мое тело тем вечером, когда он высадил меня у дома, еще раз поцеловав на ступеньках крыльца. По тому, как я до утра сжимала в объятиях подушку. По тому, что я не могла есть на следующий день и не могла согнать с лица блаженную улыбку. Я поняла, что поцелуй этот стал дверью, через которую я прошла. И знала, что оставила Ким на той стороне.
Через неделю и еще несколько поцелуев украдкой — я поняла, что Ким надо все рассказать. После школы мы пошли в кофейню. Стоял май, но дождь лил, как в ноябре. У меня чуть перехватывало горло от того, что я должна была сделать.
— Я угощаю. Ты опять будешь какой-нибудь затейливый коктейль? — спросила я.
Это была еще одна категория, выделенная нами: есть люди, пьющие простой кофе, и те, кто предпочитает сложные кофеиновые напитки вроде мятного латте, который так нравился Ким.
— Думаю, попробую латте с корицей и кардамоном, — ответила она, адресуя мне суровый взгляд, говорящий: «И мне не стыдно за мой выбор».
Я купила нам напитки и кусок пирога с ежевикой, захватив две вилки. Потом села напротив Ким и провела вилкой по зубчатому краю слоеной корочки.
— Я хочу тебе кое-что рассказать, — начала я.
— Насчет того, что у тебя появился парень? — Голос Ким звучал весело, но я знала, даже глядя вниз, что она закатила глаза.
— Как ты узнала? — спросила я, встречаясь с ней взглядом.
Она снова закатила глаза.
— Да ладно, все знают. Это самая горячая сплетня после Мелани Фарроу, которая собирается бросить школу и родить ребенка. Почти как если бы кандидат от демократов женился на республиканской кандидатке.
— Кто говорил про женитьбу?
— Это просто метафора, — сказала Ким. — В любом случае, я знаю. И знала даже до того, как ты это поняла.
— Врешь ты все.
— Ничуточки. Такой парень, как Адам, собирается на концерт Йо-Йо Ма? Он тебя обхаживал.
— Да все не так, — запротестовала я, хотя, конечно же, все было именно так.
— Я только не понимаю, почему ты мне раньше не сказала, — понизила голос Ким.
Я собиралась выдать ей всю свою заготовку про «один-поцелуй-еще-не-отношения» и объяснить, что не хотела делать из мухи слона, но вовремя прикусила язык.
— Я боялась, что ты будешь на меня злиться — призналась я.
— Я не злюсь, — сказала Ким. — Но разозлюсь, если ты еще хоть раз мне соврешь.
— Тогда ладно, — облегченно вздохнула я.
— Или если ты превратишься в одну из тех девиц, которые повсюду таскаются за своим парнем и говорят о себе во множественном числе: «Мы любим зиму. Мы считаем, что «Велвет андеграунд» — эпохальный проект».
— Знаешь, я обещаю не говорить с тобой о роке. В единственном числе или нет — но обещаю.
— Отлично, — ответила Ким. — Потому что если ты вдруг превратишься в такое, я тебя пристрелю.
— Если я превращусь в такое, я сама вручу тебе ружье.
Это рассмешило Ким по-настоящему, и напряжение развеялось. Она сунула в рот кусок пирога.
— И как твои родители восприняли это?
— Папа прошел через все пять стадий горя: отрицание, злость, принятие и все такое — за один день. Думаю, его больше шокирует, что он уже настолько стар, чтобы у его дочери завелся бойфренд. — Я помолчала, отхлебнув глоток кофе и оставив слово «бойфренд» висеть в воздухе. — И он заявляет, что не может поверить, будто я встречаюсь с музыкантом.
— Но ты же сама музыкант, — напомнила мне Ким.
— Ну, ты ж понимаешь, с панком, поп-музыкантом.
— «Звездопад» — это не панк, это эмо-кор, — поправила Ким.
В отличие от меня она прекрасно разбиралась в мириадах направлений поп-музыки: панке, инди, альтернативе, хардкоре, эмо-коре.
— В основном это, конечно, пустая болтовня, часть его образа «папы-консерватора в галстуке-бабочке». Мне кажется, Адам папе нравится. Они встретились, когда Адам забирал меня на концерт. Теперь папа хочет, чтобы я привела его на ужин, но ведь всего неделя прошла. Я не совсем готова к торжественному моменту знакомства с родственниками.
— Думаю, я никогда не буду к этому готова, — Ким содрогнулась от одной мысли. — А что твоя мама?
— Она предложила отвезти меня в «Планирование семьи», чтобы мне подобрали таблетки, и велела отправить Адама провериться на всякие болезни. А пока посоветовала сразу запастись презервативами. И даже дала десять баксов, чтобы создать резерв.
— Ты уже? — задохнулась Ким.
— Да нет же, всего неделя прошла, — отмахнулась я. — В этом мы по-прежнему в одной группе.
— Это пока, — заметила Ким.
В еще одну категорию, придуманную нами, входили люди, которые старались быть крутыми, и те, кто не старался. Тут я полагала, что Адам, Ким и я сама относимся к одной группе, потому что хотя Адам и был крут, он не старался. От него это не требовало никаких усилий. Так что я ожидала, что мы трое станем лучшими друзьями. Я ожидала, что Адам будет любить всех, кого люблю я, так же сильно, как я.
Так уже получилось с моей семьей — он практически стал третьим ребенком. Но с Ким это не срабатывало. Адам относился к ней так, как, по моим представлениям, стал бы относиться к такой девушке, как я. Он был вежлив, дружелюбен, но вел себя отстраненно. Он не пытался войти в ее мир или завоевать ее доверие. Я подозревала, что Адам не считал Ким достаточно крутой, и это меня бесило. После того как мы пробыли вместе месяца три, между нами случилась нешуточная ссора по этому поводу.
— Я же встречаюсь не с Ким. Я встречаюсь с тобой, — сказал он, когда я обвинила его в том, что он недостаточно любезен с ней.
— Так и что? У тебя куча друзей среди девушек. Почему не присоединить к этому кругу Ким?
Адам пожал плечами.
— Да не знаю, просто она другая.
— Ты такой сноб! — заявила я, внезапно разъярившись.
Адам уставился на меня, нахмурив брови, как будто я была математической задачей на доске, которую он пытался решить.
— При чем тут сноб? Ведь нельзя же подружиться насильно. У нас с ней просто мало общего.
— Вот это и делает тебя снобом! Ты любишь только тех, кто похож на тебя, — выкрикнула я.
Я разбушевалась, ожидая, что он присоединится к игре, вымаливая прощение, а когда он этого не сделал, моя ярость удвоилась. Чтобы проветриться, я поехала на велосипеде к Ким. Она выслушала мою диатрибу с нарочито скептическим выражением лица.
— Это же просто смешно — говорить, будто ему нравятся только те люди, которые похожи на него, — выговорила она мне, когда я закончила выплескивать злость. — Ему нравишься ты, а ты на него не похожа.
— В этом-то и проблема, — буркнула я.
— Что ж, тогда решай ее. Не втягивай меня в свою драму, — заявила подруга. — Да и если честно, я от него не в восторге.
— Правда?
— Да, Мия. Не все без ума от Адама.
— Я ничего такого и не имела в виду. Просто хочу, чтобы вы подружились.
— Ага, ну а я хочу жить в Нью-Йорке и иметь нормальных родителей. Как сказал тот парень, «не всегда получаешь то, что хочешь».
— Но вы оба очень важны для меня.
Ким посмотрела на мое красное заплаканное лицо и, смягчившись, ласково улыбнулась.
— Мы знаем это, Мия. Но мы из разных частей твоей жизни, точно так же, как музыка и я — из разных. И это нормально. Тебе не обязательно выбирать кого-то одного — по крайней мере, мне так кажется.
— Но я хочу, чтобы эти части моей жизни соединились.
Ким покачала головой.
— Так не получится. Послушай, я принимаю Адама, потому что ты его любишь. И полагаю, он принимает меня, потому что ты любишь меня. Если тебе легче от этой мысли, твоя любовь — вот что связывает нас. И этого достаточно. Нам с ним не обязательно любить друг друга.
— Но я хочу, чтобы вы любили, — прорыдала я.
— Мия, — резкая нота предупреждения в голосе Ким указывала, что конец ее терпения близок. — Ты начинаешь вести себя как те девицы. Хочешь поискать мне ружье?
Тем же вечером я заехала к Адаму, чтобы извиниться. Он принял мои извинения, рассеянно поцеловав меня в нос. И ничего не изменилось. Они с Ким продолжили вести себя дружелюбно, но отстраненно, как бы я ни пыталась подружить их. Забавно, что я никогда не верила в сентенцию Ким о том, что они неким образом связаны через меня — до этого самого момента, когда увидела ее, почти несущую Адама по больничному коридору.
Назад: 17:40
Дальше: 20:12