Сканщин и Планщин засиделись за полночь в штаб-квартире опергруппы. Нужно было завершить разбор огромного потока информации и окончательно сформулировать акции следующей недели.

Генерал наслаждался: отличная же, в самом деле, обстановка! Огромный кабинет погружен в темноту, только два стола освещены яркими настольными лампами, его собственный и стол любимого ученика, талантливого и миловидного Володи. Заварен крепкий чай, не чай – деготь. В наличии и бутылка коньяку. Выпьем, когда закончим. Домой не хотелось. Дом с верной супругой «Георгием Максимильяновичем» опостылел хуже горькой редьки.

Капитан хандрил. Во-первых, потому, что сорвалась свиданка с дорогой Викторией Гурьевной. Во-вторых, претила эта гора бумаг, оперсводок, информашек и доносов. Попахивает канализацией это хозяйство, говном разит, иначе и не скажешь. Лучше бы художественную литературу сейчас почитать. Коллега из «лишки» как раз обещал на пару дней реквизированную при обыске «Лолиту». В-третьих, вообще надоело работать. На юг бы! В-четвертых, боялся, как бы генерал не вспомнил о своей дурацкой идее «сигнал предостережения», порученной для исполнения лично ему, нет чтобы Кольке Слязгину, позорнику, отдать. И в-пятых, неприятнейшим образом отрыгивалась встреча с вышестоящим лицом, просто-напросто возникало презрение к роду человеческому. Работая в «железах» уже третий год, Вова Сканщин не переставал удивляться многоступенчатости начальства, или, как извлечено было из словаря инслов, «иерархии». Вот этот, вышестоящий, перед которым сам генерал придыхает, кто он таков? Мы сейчас, Володя, с тобой в такие верха поднимаемся, голова закружится! Шли-шли по разным этажам, ехали-ехали на разных лифтах, подъемы и спуски, запутаешься, где тут верха, где низы. Наконец предстали перед личностью Врагу-во-сне-не-пожелаешь-уви-деть. Сидело молча, пока Валерьян Кузьмич докладал, никаких эмоций на глиняном лице не выражалось, только лишь раз левая бровь поползла вверх при докладе о тридцатидвухсполовиннойминутной беседе М.П.Огородникова с французским послом. В этой связи изрекло звук «хм». Генерал тут же подхватил: в этой связи мы чуть тормознем наших журналистов. Оно сделало себе пометку.

Генерал, как будто по заказу, только об Огороде докладал, все его передвижения, словечки и контакты, об альбоме же вообще ни слова. Странное впечатление от вышестоящего лица, вроде даже одобрил работу капитана Сканщина – резкий подъем, каблуки вместе, подбородок вверх, демонстрация лица, то есть показ преданности, служу Советскому Союзу! – вроде бы тишина, спокойствие, непреодолимая сила, а все равно какое-то странное ощущение, как в художественной литературе пишут, странное ощущение какого-то знакомого тошнотворного позора. Из папаниных, что ли, складских корешей? Тьфу, придет же такое в голову.

Вдруг в темном кабинете, в тишине осенило: да ведь из «Щепок» же! Вот именно эта образина и просвечивает на колымских, таймырских и печорских снимках Огорода! Неужто рыло сие узнало себя, неужто оно и закрутило машину?

– Володя, перекиньте мне последнюю сводку на Древесного, – мягко попросил Планщин.

– Не располагаю, Валерьян Кузьмич.

– Куда ж вы ее засунули?

– Да сводка-то здесь, напареули-по-гудям…

– Володя, Володя, пора отвыкать от комсомольского жаргона!

– Ну, в общем сводочка-то, вот она, но сведениями о Древесном не располагаем. Так и значится в докладной Слязгина – «след А. Е. Древесного утерян».

– Что за ерунда? – забеспокоился генерал. – Этот-то еще куда делся?

– Нет сведений, товарищ генерал. Пропал.

– Ну что за чепуха! Никуда он уже не денется! Завтра напомните, в отсутствие Кочерги позвонить Полинке. Небось на даче где-нибудь отсиживается гений русского фото.

Володя пожал плечами: хозяин – барин. Генерал внимательно на него посмотрел. Что-то в последнее время эдакое «не впол-не» происходит с молодым специалистом. Неужели доносчики Слязгин и Плюбышев хоть отчасти правы? Неужели такой блестящий парень, истинная находка для «желез» на современном этапе, – «поплыл»? А кстати, Володя… Сканщин чуть дернулся: он предчувствовал это «кстати». Да, кстати, товарищ генерал, с деланным оживлением зачастил: вот тут в сводках об Огороде, о «грузине», о «мойше», то тут, то там имя мелькает любопытного молодого человека Раскладушкина такого Вадима, вот, кстати, о нем… Тут он замолчал, будто память отшибло, – какие такие «кстати», ничего не поделаешь, придется генеральскому «кстати» внимать. Генерал отодвинул кучу бумаг, не спуская с него взгляда. Кстати, Володя, как насчет «сигнала предостережения»?

Володя замычал, будто от зубной боли. Глупейшая идея принадлежала самому генералу, не оспоришь. В издательстве «Софот» вышла недавно книга германского фотографа-миролюбца Кнута Гу-тентага под заголовком «Сигнал предостережения», то есть в том смысле, что человечество, мол, в опасности. Ну вот, Володя, позвони-ка Огороду и скажи, что книжку ему хочешь подарить. Да зачем? А вот получит он по почте, вытащит из пакета и прочтет на обложке «сигнал предостережения»… Так что, товарищ генерал? Не понимаете? Плохо. Не понимаете, какой удар будет по нервной системе? Такие вещи надо понимать. М-м-м, товарищ генерал.

– Можно откровенно, товарищ генерал? – спросил в тиши ночного кабинета капитан Сканщин.

– Нужно, – сказал генерал Планщин.

– Как вы думаете, Валерьян Кузьмич, они нас сильно презирают?

– Кто?

– Ну, вот все эти фотографы, художники… наши подопечные…

Планщин вытащил из ящика стола чуть початую бутылку «Трех звездочек», наполнил два стакана. Эх, Володя, вздохнул он, тебе определенно нужно работать над собой, преодолевать слюнявость. Нужно ощетиниться, дорогой, ведь самое заветное защищаем. Какое тебе дело до их эмоций. Наши эмоции для нас на первом плане, а мы их, этих подонков, ненавидим, хоть и сохраняем корректность. Вот основа нашей работы, и никаких зигзагув!

– Зигзбгов, – уныло поправил Сканщин.

– Встать! – рявкнул генерал. – Завтра доложите об исполнении. Можете идти!