Глава 2
На следующий день рано утром я отвез Сциллу, просидевшую над ним всю ночь, обессиленную и вконец опоенную снотворным, домой в Котсуолд. Дети встретили ее на пороге, у них были испуганные лица и округлившиеся глаза. Позади них стояла Джоан, проворная и умелая девушка, которая присматривала за детьми. Я с вечера сообщил ей обо всем по телефону.
Тут на ступеньках Сцилла села и зарыдала. Дети опустились на колени возле нее, стали ее обнимать и утешать в горе, которого они не могли еще ясно понять.
Потом Сцилла поднялась в свою спальню. Я задвинул занавески, укрыл ее одеялом и поцеловал в щеку. Она была вконец измучена и немедленно заснула. Я надеялся, что она проснется только через много часов.
Я пошел в свою комнату и переоделся. Внизу, в кухне, Джоан приготовила мне кофе, яичницу с беконом и горячие пышки. Я дал детям по плитке шоколада, который купил для них в прошлое утро (казалось, оно было бесконечно давно, это утро), и они сидели рядом со мной, грызя шоколад, пока я завтракал. Джоан налила кофе и себе.
- Аллан, - начал Уильям, самый младший. Ему было пять лет, и он ни за что не продолжал разговора, если ему не отвечали «да» в знак того, что его слушают.
- Да? - сказал я.
- Что случилось с папой?
Я рассказал им. Обо всем, кроме проволоки.
Некоторое время они как-то странно молчали. Потом Генри, которому как раз сравнялось восемь, спокойно спросил:
- Его похоронят или сожгут?
И прежде чем я успел ответить, он и его старшая сестра Полли принялись горячо и с удивительным знанием дела обсуждать всякие такие вещи, что лучше - захоронение или кремация. Я пришел в ужас, но в то же время почувствовал облегчение, а Джоан, перехватив мой взгляд, еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть.
Эта бессознательная детская черствость занимала мои мысли, когда я возвращался в Мейденхед. Я поставил большой автомобиль Билла в гараж и вывел оттуда мой маленький темно-синий «лотос». Туман полностью рассеялся, но я все равно двигался очень медленно по сравнению с тем, как обычно езжу, и все обдумывал, что же мне делать.
Сперва я поехал в больницу. Я забрал вещи Билла, подписал какие-то бланки, сделал нужные распоряжения. Полагающееся по закону вскрытие назначили на следующий день.
Было воскресенье. Я поехал на ипподром, но ворота были заперты. Я вернулся в город. Контора ипподрома была пуста и тоже заперта. Я позвонил управляющему домой, но там не отвечали.
После некоторого колебания я позвонил председателю Национального комитета конного спорта, решив обратиться в самую высокую инстанцию, которой подведомственны скачки с препятствиями. Дворецкий сэра Кресвелла Стампе ответил, что узнает, может ли сэр Кресвелл уделить мне несколько минут. Я сказал, что это чрезвычайно важное дело. Тогда сэр Кресвелл взял трубку.
- Надеюсь, дело действительно очень важное, мистер Йорк, - сказал он. - Вы оторвали меня от обеда с друзьями.
- Вы слышали, сэр, что майор Дэвидсон умер вчера вечером?
- Да, я очень этим огорчен, право, очень огорчен. - Он ждал, что я скажу дальше. Я набрал воздуху.
- Его падение вовсе не несчастный случай, - сказал я.
- Что это значит?
- Лошадь майора Дэвидсона была сбита. Проволока, - сказал я.
Я рассказал ему о своих поисках у забора и о том, что я нашел там.
- Вы известили об этом мистера Дэйса? - спросил он. Дэйс был управляющим ипподромом. Я объяснил, что не мог его найти.
- И звоните мне? Понятно. - Он помолчал. - Ну что ж, мистер Йорк, если вы правы, это слишком серьезное дело, чтобы им занимался один только Национальный комитет конного спорта. Я полагаю, вам следует немедленно известить полицию в Мейденхеде. И непременно держите меня в курсе дела. До вечера. Я попытаюсь связаться с мистером Дэйсом.
Я повесил трубку. Я понял, что ответственность переложена на чужие плечи. Я представлял себе, как стынет на тарелке у сэра Кресвелла соус к его ростбифу, пока он заставляет гудеть телефонные провода.
Полицейский участок на пустой воскресной улице выглядел темным, пыльным и неприютным. Я вошел. За барьером стояли три стола, за одним из них молодой констебль уткнулся в воскресное приложение к какой-то газете. «Должно быть, детективом зачитался», - подумал я.
- Чем могу быть полезен, сэр? - спросил он, поднимаясь.
- Есть тут еще кто-нибудь? - спросил я. - То есть, я хотел сказать, старший чином. Речь идет об убийстве.
- Одну минуту, сэр. - Он вошел в дверь в глубине комнаты и, тут же вернувшись, сказал:
- Пройдите, пожалуйста, сюда.
Он посторонился, пропуская меня, и закрыл за мной дверь.
Человек, вставший мне навстречу, был, пожалуй, малорослым для полицейского. Коренастый крепыш, лет под сорок. У него были темные волосы. Он выглядел скорее воином, чем мыслителем, но, как я впоследствии убедился, это было поверхностное впечатление. На его столе была разбросаны газеты и толстенные юридические справочники. В кабинете стояла духота от газовой грелки, пепельница была полна окурков. Он тоже проводил воскресенье за чтением, с пользой для дела.
- Добрый день. Я инспектор Лодж, - сказал он, показывая на стул против письменного стола. Он тоже сел и принялся складывать газеты в аккуратные стопки.
- Вы пришли по поводу убийства? - Мои слова, когда он повторил их, прозвучали очень глупо, но он говорил весьма деловым тоном.
- Дело идет о майоре Дэвидсоне, - начал я.
- Да, у нас есть рапорт об этом. Он умер в госпитале ночью после падения на скачках.
- Это падение было подстроено, - выпалил я. Инспектор Лодж посмотрел на меня долгим взглядом, потом достал из ящика лист бумаги, отвинтил колпачок вечной ручки и написал, как я увидел, дату и час. Аккуратный человек.
- Я думаю, надо вернуться к началу, - сказал он. - Ваше имя?
- Аллан Йорк.
- Возраст?
- Двадцать четыре года.
- Адрес.
Я назвал адрес, сказал, чья это квартира, и объяснил, что живу по большей части там.
- А вообще ваше местожительство?
- Южная Родезия, - ответил я. - Скотоводческая ферма близ деревни под названием Индума, около пятнадцати миль от Булавайо.
- Род занятий?
- Представляю отца в его лондонской конторе.
- А чем занимается ваш отец?
- Собственное дело. Торговая компания «Бэйли Йорк».
- Чем вы торгуете? - поинтересовался Лодж.
- Медь, свинец, скот. Чем попало и всем на свете. Вообще-то мы транспортная фирма.
Он записал все это быстрым, четким почерком.
- Ну, а теперь, - сказал он, положив перо, - выкладывайте, в чем дело.
- В чем дело, я не знаю, а произошло вот что… - Я рассказал ему все, что знал. Он слушал не перебивая, потом спросил:
- Что же вас заставило думать, что это не обычное падение?
- Адмирал - самый надежный прыгун на свете. У него ноги гибкие, как кошачьи лапы. Он не делает ошибок в прыжке.
Но по его вежливо-удивленному выражению лица я понял, что он очень мало знает, если вообще знает что-нибудь, о скачках с препятствиями и, наверно, думает, что упасть может любая лошадь.
Я попытался еще раз убедить его.
- Адмирал блестяще берет препятствия. Он ни за что не упал бы вот так, этот забор - безделка для него, он сам рассчитывал темп, его никто не подгонял. Он отлично поднялся в воздух, я сам видел. Его падение было неестественным. Для меня оно выглядело так, словно что-то было подстроено, чтобы свалить его. Я подумал, что это, может быть, проволока. И я вернулся, чтобы найти ее, и нашел. Вот и все.
- Гм. А эта лошадь должна была выиграть скачку?
- Безусловно.
- А кто выиграл на самом деле?
- Я.
Лодж помолчал, покусывая кончик своей авторучки.
- Как принимают на работу служителей на скачках? Есть определенный порядок? - спросил он.
- Точно не знаю. Это народ случайный, их, кажется, берут на один раз, - сказал я.
- А для чего бы такой человек стал вредить майору Дэвидсону? - спросил он с наивным видом. Я пристально посмотрел на него.
- Что же, вы думаете, я все это сочинил? - спросил я.
- Да нет. - Он вздохнул. - Этого я, поверьте, не думаю. Вероятно, следовало бы поставить вопрос так: трудно было бы кому-то, кто хотел повредить майору Дэвидсону, получить работу служителя на скачках?
- Легче легкого, - сказал я.
- Мы должны будем это выяснить. - Он задумался. - Это очень удобный способ убить человека.
- Тот, кто это устроил, не собирался убивать его, - сказал я решительно.
- Почему нет?
- Потому что меньше всего было шансов на то, что майор Дэвидсон разобьется насмерть. Я бы сказал, что это было задумано для того, чтобы он не смог выиграть скачку.
- При таком падении - и мало шансов разбиться? А мне казалось, это очень опасно, - сказал Лодж.
Я ответил:
- Те, кто это подстроил, хотели выбить его из седла, так мне кажется. Обычно, когда ваша лошадь скачет быстро и сильно задевает барьер, когда вы этого не ждете, вас катапультирует из седла. Вы летите по воздуху и приземляетесь далеко впереди от того места, куда падает лошадь. Это может кончиться для вас серьезной травмой, да, но редко ведет к смерти. И потом, Билл Давидсон не полетел вперед. Может быть, он застрял в стремени носком сапога, хотя и это маловероятно. Может быть, он зацепился за проволоку и она задержала его. Он упал отвесно вниз, и его лошадь грохнулась прямо на него. Но даже тогда это просто случай, что лука седла угодила ему прямо в живот. Такое нарочно не придумаешь.
- Понимаю. Вы, кажется, немало поразмышляли на этот счет.
- Да. - По ассоциации мне пришли на память узоры на портьерах и на коричневом линолеуме в комнате для ожидания.
- А вы не думали, кому это могло быть выгодно повредить майору Дэвидсону? - спросил Лодж.
- Нет, - сказал я, - его все любили.
Лодж встал и потянулся.
- Пойдемте посмотрим на вашу проволоку, - сказал он. Он высунул голову в приемную. - Райт, поищите Гокинса и скажите, что мне нужна машина, если она на месте.
Машина была на месте. Гокинс (так я подумал) сидел за рулем, я сел на заднее сиденье рядом с Лоджем. Мы поехали. Главные ворота ипподрома были все еще заперты, но, как я убедился, нашлись и другие способы проникнуть за ограду. Полицейский ключ открыл неприметные ворота в деревянном заборе.
- Это на случай пожара, - сказал Лодж, перехватив мой удивленный взгляд.
В конторе ипподрома было пусто, администратора не было. Гокинс поехал через круг поперек ипподрома к самому дальнему препятствию. Нас здорово трясло на неровной почве. Гокинс подкатил вплотную к откосу барьера у бровки, и мы с Лоджем вылезли из машины.
Я пошел вдоль барьера к наружному откосу.
- Проволока там, - сказал я. Но я ошибся.
Был столб, был откос, была высокая трава, был барьер из березовых кольев. Но не было мотка проволоки.
- Вы уверены, что это то самое препятствие? - спросил Лодж.
- Уверен, - ответил я. Мы стояли, глядя на все пространство круга, лежавшее перед нами. Мы были на самом дальнем конце ипподрома, и трибуны на этом расстоянии казались неясной громадой. Забор, у которого мы стояли, был единственным на короткой прямой между двумя изгибами скаковой дорожки, и ближайшее к нам препятствие находилось в трехстах ярдах слева за отлогой дугой.
- Вы берете вон то препятствие, - сказал я, указывая налево, - потом перед вами длинный пробег вот до этого. - Я похлопал по забору рядом с нами. - Потом, когда вы перескочили это препятствие, через двадцать ярдов перед вами крутой поворот перед новой прямой. Следующее препятствие расположено на этой прямой несколько дальше, чтобы дать возможность лошади перед прыжком восстановить равновесие после крутого поворота. Это хороший ипподром.
- А вы не могли ошибиться в тумане?
- Нет. Это тот самый забор. Лодж сказал:
- Ладно. Посмотрим поближе.
Однако все, что мы увидели, - это неглубокий желобок на когда-то побеленном внутреннем столбе и более глубокий - на наружном столбе, где проволока впивалась в дерево. К обоим желобкам нужно было присмотреться, иначе их и не заметить. Оба были на одной высоте - шесть футов и шесть дюймов над землей.
- Право, это очень неубедительно, - сказал Лодж.
Мы возвратились в Мейденхед в молчании. Я был расстроен, чувствуя, что свалял дурака. Теперь я понял, что должен был, после того как нашел проволоку, взять туда с собой кого-нибудь - кого угодно, хотя бы сторожа. Человек, видевший - пусть в темноте и в тумане, - что проволока была прикреплена к забору, если б даже он не мог показать под присягой, на каком именно заборе он это видел, - это было бы все-таки лучше, чем вообще отсутствие свидетелей. Я попытался себя утешить мыслью, что служитель мог вернуться к забору с кусачками в то время, как я шел к трибунам, и я все равно запоздал бы со своими свидетелями.
Из Мейденхедского полицейского участка я позвонил сэру Кресвеллу Стампе. На этот раз я оторвал его, как мне было сказано, от поджаренных сдобных булочек. Новость, что проволока исчезла, ему тоже не понравилась.
- Вы должны были сразу захватить какого-нибудь свидетеля. Сфотографировать проволоку. Сохранить ее. Мы не можем начинать дело, не имея доказательств. И потом, как это у вас не хватило здравого смысла действовать побыстрее? Вы очень безответственны, мистер Йорк. - И, добавив еще несколько любезностей, он повесил трубку.
Подавленный, я возвратился домой.
Я осторожно заглянул в комнату Сциллы. Там было темно, и я слышал ее ровное дыхание. Она все еще крепко спала.
Внизу Джоан на ковре у камина играла с детьми в покер. Я научил их покеру как-то в дождливый день, когда ребятам надоело играть в «снап» и «рамми» и они ссорились и капризничали. Покер, таинственная игра ковбоев из кинобоевиков о Дальнем Западе, сделал чудо. Через пару недель Генри превратился в такого мастера, с которым, только крепко подумав, садишься играть во второй раз. Его острый, как бритва, математически точный ум фиксировал малейшие подробности рубашки каждой карты: у него была чудовищная зрительная память. А когда он принимал слегка удивленный вид, рассчитывая ввести партнера в заблуждение, многие ничего не подозревающие взрослые попадались в ловушку. Я восхищался Генри. Он мог одурачить ангела.
Полли играла достаточно хорошо, и я был спокоен, что в обычной компании она не будет постоянно проигрывать. Даже маленький Уильям мог отличить флеш от фулла.
Они играли уже давно, и гора фишек перед Генри была втрое больше, чем у любого из остальных.
Полли сказала:
- Генри выиграл все фишки, и нам пришлось их опять поделить и начать игру сначала.
Генри усмехнулся. Карты были для него открытой книгой, и он не мог не читать ее.
Я взял у Генри десять фишек и сел играть. Джоан сдавала. Она дала мне пару пятерок, и я вытащил еще одну. Генри сбросил две карты и взял две другие, вид у него был довольный. Остальные сбросили все карты. Тогда я смело присоединил еще две фишки к двум, которые уже лежали на столе.
- Поднимаю тебя, Генри, на две фишки, - сказал я. Генри взглянул на меня, убедился, что я серьезен, и стал отчаянно притворяться, будто он в нерешительности, вздыхал и барабанил пальцами по столу. Зная его манеру блефовать, я понял, что у него на руках огромная комбинация и он изобретает, как бы вытянуть из меня побольше.
- Еще на одну, - сказал он.
Я собирался было добавить еще две фишки, но вовремя остановился.
- Нет, Генри, ничего у тебя не выйдет на этот раз! - И я сбросил карты. Я передвинул ему выигранные им четыре фишки. - На этот раз ты получишь только четыре и ни одной больше!
- А что у тебя было, Аллан? - спросила Полли и, перевернув мои карты, увидела три пятерки.
Генри усмехнулся. Он даже не пытался помешать Полли посмотреть в его карты. У него была пара королей. Всего-навсего одна пара!
- На этот раз я тебя поймал, Аллан, - сказал он, очень довольный.
Уильям и Полли простонали.
Мы продолжали играть, пока я не восстановил свою репутацию и не отыграл у Генри солидное количество фишек. Потом пришло время детям ложиться спать, и я пошел к Сцилле.
Она проснулась и лежала в темноте.
- Входи, Аллан.
Я вошел и зажег лампу у ее кровати. Первый шок у нее прошел, она выглядела спокойной и примирившейся.
- Хочешь есть? - спросил я. Она ничего не ела со вчерашнего обеда.
- А ты знаешь, Аллан, хочу, - сказала она, словно удивляясь.
Я сошел вниз и помог Джоан приготовить ужин и сам отнес его Сцилле. Мы ели, и она, опираясь на подушки, одна в большой постели, стала рассказывать, как они встретились с Биллом, как они проводили время, сколько было веселья. Ее глаза сияли от счастливых воспоминаний. Она говорила долго, все время только о нем. Я не останавливал ее до тех пор, пока у нее не стали подрагивать губы. Тогда я рассказал о Генри, о его паре королей. Она улыбнулась и успокоилась.
Мне очень хотелось спросить ее, не было ли у Билла в последние недели неприятностей, не угрожал ли ему кто-нибудь, но я подумал, что сейчас не время для расспросов. Я заставил ее принять еще одну таблетку снотворного, которое мне дали в больнице для нее, потушил свет и пожелал ей покойной ночи.
Я раздевался у себя в комнате и чувствовал, что засыпаю на ходу, усталость валила меня с ног. Я не спал больше сорока часов, и немногие из них можно было назвать спокойными. Я плюхнулся в постель. Это был один из тех моментов, когда окунаешься в сон, как в чудесное наслаждение.
Спустя полчаса Джоан разбудила меня. Она была в халате.
- Проснитесь ради бога! Я целый час стучусь к вам!
- Что случилось?
- Вас просят к телефону. По личному делу.
- Ох, нет, - простонал я. Мне казалось, меня разбудили среди ночи. Я взглянул на часы - было одиннадцать.
Я пошел спотыкаясь вниз, не в силах заставить себя проснуться.
- Алло?
- Мистер Аллан Йорк?
- Да.
- Не вешайте трубку. - Что-то щелкнуло в телефоне. Я зевнул.
- Мистер Йорк? У меня для вас сообщение от инспектора Лоджа из Мейденхедского полицейского участка. Он хотел бы, чтобы вы зашли завтра днем, в четыре часа.
- Приду, - сказал я и, повесив трубку, пошел к себе. Спать, спать, спать…
Лодж ждал меня. Он встал, пожал мне руку, показал на стул. Я сел. Теперь у него на столе не было бумаг, за исключением небольшой, в четверть листа, папки, лежавшей прямо перед ним. За маленьким столом в углу, у меня за спиной, сидел констебль в форме. Он раскрыл тетрадь, взял в руки перо, готовый стенографировать.
- У меня тут кое-какие показания, - Лодж постучал по своей папке, - о которых я хочу вам рассказать. А потом я хотел бы задать вам несколько вопросов. - Он раскрыл папку и вынул из нее два скрепленных вместе листа.
- Здесь показания мистера Дж. Л. Дэйса, управляющего конторой ипподрома в Мейденхеде. Он сообщает, что из числа служителей ипподрома, дежуривших возле препятствий на случай необходимости в этих скачках, девять человек числятся на постоянной работе, а троих наняли специально на этот день.
Лодж отложил лист и взял следующий.
- А это показания Джорджа Уоткинса, постоянного служителя на ипподроме. Он говорит, что они тянули жребий, кому какое препятствие обслуживать. У некоторых препятствий стоят по двое. В пятницу тянули жребий, как обычно. Но в субботу один из новых служащих выразил желание дежурить у самого дальнего барьера. Уоткинс говорит, что у них никто не любит это препятствие, потому что от него приходится бегать через весь круг, если хочешь сам сделать ставку между скачками. Поэтому все охотно согласились на предложение новичка. На остальные препятствия тянули жребий.
- Как он выглядит, этот служитель? - спросил я.
- Так вы же его видели, - сказал Лодж.
- Нет, фактически не видел. Видел только, что это мужчина. Я на него не смотрел. У каждого препятствия стоит человек. Я бы не отличил одного от другого.
- Уоткинс говорит, что он узнал бы этого человека, но описать его он не берется. Говорит, обыкновенный человек. Среднего роста, средних лет. Носит кепку, старый серый костюм и свободный макинтош.
- Это не приметы, - сказал я угрюмо. Лодж продолжал:
- Он сказал, что его зовут Томас Кук, что сейчас он без работы, но на следующей неделе получает место, а пока перебивается случайными заработками. Очень приятный человек, без всяких странностей, утверждает Уоткинс. Разговаривает, как лондонец, без беркширского акцента.
Лодж отложил бумагу и взял следующую.
- Это заявление Джона Рассела, служащего пункта скорой помощи. Он показывает, что стоял у первого препятствия на прямой, наблюдая за тем, как лошади огибали дальнюю часть ипподрома. Он говорит, что из-за тумана ему видны были только три препятствия - то, у которого он стоял, следующее на прямой и то, у которого упал майор Дэвидсон. Предыдущее препятствие, как раз напротив него на дальней стороне ипподрома, представлялось ему неясным пятном. Он видел, как майор Дэвидсон вырвался из тумана, после того как взял предыдущее препятствие, и как он упал на следующем. Майора Дэвидсона он больше не видел, хотя лошадь его поднялась и проскакала галопом без наездника. Рассел пошел к препятствию, у которого упал майор Дэвидсон. Потом, когда вы проскакали мимо - он заметил, что вы оглядывались, - он побежал. Он нашел майора Дэвидсона лежащим на земле.
- Видел он проволоку? - спросил я поспешно.
- Нет. Я спросил, не видел ли он чего-нибудь необычного, не упоминая специально о проволоке. Он сказал, что ничего.
- Не видел ли он, пока бежал, как служитель сматывает проволоку?
- Я спросил его, видел ли он майора Дэвидсона или служителя, пока он бежал к ним. Он сказал, что из-за крутого поворота и откоса барьера он ничего не видел, пока не приблизился вплотную. Я думаю, он бежал кругом, вдоль скаковой дорожки, вместо того чтобы срезать угол, - там высокая и мокрая трава, а вдоль дорожки бежать легче.
- Понимаю, - сказал я подавленно. - А что делал служитель, когда подбежал Рассел?
- Стоял возле майора Дэвидсона и смотрел на него. Он говорит, что у служителя был испуганный вид. Это удивило Рассела, потому что, хотя майор Дэвидсон был оглушен, ему не показалось, что он был тяжело ранен. Он помахал белым флагом, это увидел ближайший санитар скорой помощи и сделал отмашку следующему - таким способом они в туман извещают карету скорой помощи.
- А что там делал служитель?
- Ничего. Майора Дэвидсона увезли, а служитель оставался у препятствия, пока не объявили об отмене последней скачки.
Я сказал, хватаясь за соломинку:
- А за деньгами он пришел вместе с другими служителями?
Лодж посмотрел на меня с интересом.
- Нет, - сказал он, - его не было с остальными. Он вынул другую бумагу.
- Здесь показания Питера Смита, старшего конюха в конюшнях Грегори: там тренировали Адмирала. Он говорит, что здесь, в Мейденхеде, Адмирал однажды вырвался и пытался перескочить через колючую живую изгородь, но застрял в ней. У него остались шрамы на груди, на плечах и на передних ногах. - Он поднял на меня глаза. - Если даже проволока оставила на нем какую-нибудь отметину, ее невозможно будет отличить от всех остальных.
- Вы на высоте, - сказал я. - Времени даром не теряли.
- Да. Нам повезло, ну хотя бы в том, что удалось сразу найти всех, кого нужно.
Оставалась только одна бумага. Лодж взял ее и сказал очень медленно:
- Это акт о вскрытии тела майора Дэвидсона. Смерть наступила от многочисленных внутренних повреждений. Повреждены печень и селезенка.
Он откинулся на стуле и поглядел на свои руки.
- А теперь, мистер Йорк, я вынужден задать вам несколько вопросов, которые… - его темные глаза неожиданно встретились с моими глазами, - которые могут показаться вам неприятными. - Он дружелюбно улыбнулся мне, так, чуть заметной улыбкой.
- Пли! - сказал я.
- Вы влюблены в миссис Дэвдсон?
Я выпрямился, пораженный.
- Нет, - сказал я.
- Но вы живете у нее?
- Я живу у них в семье, - сказал я.
- Почему?
- У меня нет своего дома в Англии. Когда я познакомился с Биллом Дэвидсоном, он как-то пригласил меня провести у него конец недели. Мне у них очень понравилось, и, по-моему, я им тоже понравился. Во всяком случае, они меня стали часто приглашать к себе, пока наконец Билл и Сцилла не предложили: пусть их дом будет моей штаб-квартирой. Я каждую неделю провожу вечер-другой в Лондоне.
- Давно вы живете у Дэвидсонов?
- Около семи месяцев.
- Ваши отношения с майором Дэвидсоном были дружескими?
- Да, очень.
- А с миссис Дэвидсоном?
- Да.
- Но вы не любите ее?
- Я чрезвычайно привязан к ней. Как к старшей сестре. - Я изо всех сил подавлял свой гнев, - Она старше меня на десять лет.
Лицо Лоджа вполне отчетливо говорило, что возраст тут роли не играет. Я был уверен, что констебль в углу записывал каждое мое слово.
Я взял себя в руки и спокойно сказал:
- Она была безумно влюблена в своего мужа, а он в нее.
У Лоджа искривились уголки рта. Он казался удивленным.
Затем он начал снова.
- Насколько я понимаю, - сказал он, - майор Дэвидсон был лучшим жокеем-любителем страны в скачках с препятствиями?
- Да.
- А вы год тому назад остались вторым после вашего первого же скакового сезона в Англии? - Я уставился на него.
- Ну, знаете, для человека, который двадцать четыре часа тому назад вряд ли вообще знал о существовании скачек с препятствиями, вы явно делаете успехи.
- Вы были вторым после майора Дэвидсона в списке жокеев-любителей за последний год? И вы, вероятно, так и оставались бы вторым. А теперь, когда майора Дэвидсона не стало, вы, очевидно, будете возглавлять этот список?
- Да, то есть надеюсь, - сказал я. Обвинение было совершенно откровенным, но я не собирался без прямого повода кричать о своей невиновности. Я ждал. Если это намек, что я собирался искалечить или убить Билла, чтобы завладеть его женой, или первым местом на скачках, или тем и другим, то пусть Лодж первым раскроет рот.
Но он этого не сделал. Прошла целая минута. Я сидел молча.
Лодж усмехнулся.
- Ну, тогда все, мистер Йорк. Сведения, которые вы нам дали вчера, и ваши сегодняшние ответы будут напечатаны вместе, и я буду признателен, если вы их прочтете и подпишете.
Полисмен с записной книжкой встал и вышел в другую комнату. Лодж сказал:
- Допрос у следователя в четверг. Вы понадобитесь как свидетель, а миссис Дэвидсон - для опознания трупа. Мы ей сообщим.
Он стал мне задавать вопросы по поводу скачек с препятствиями, те самые вопросы, которые задают в обычных разговорах, а тем временем мои показания были отпечатаны. Я внимательно прочел и подписал их. Все было записано аккуратно и совершенно точно. Я представил себе, как эти странички будут подшиты к другим показаниям в чистеньком скоросшивателе Лоджа. Каким толстым станет этот скоросшиватель, пока Лодж отыщет убийцу Билла Дэвидсона!
Если отыщет когда-нибудь.
Он встал и протянул мне руку, я пожал ее. Он мне нравился. Я хотел бы знать, кто заставлял его выяснять, не я ли организовал убийство, о котором сам же сообщил.
