291. Однажды вечером дайнагон Корэтика…
Однажды вечером дайнагон Корэтика стал почтительно докладывать императору о китайских классиках и, как всегда, задержался в покоях государя до поздней ночи.
Придворные дамы удалились одна за другой, чтобы прилечь где-нибудь за ширмами или занавесом и соснуть немного.
Я осталась в одиночестве бороться с одолевавшей меня дремотой.
Слышу, ночной страж возгласил:
— Час Быка, последняя четверть..!
«Уже светает», — сказала я про себя.
— О, если так, — заметил дайнагон, — вам, государь, незачем ложиться в постель.
Он даже и не помышлял о том, что надо идти спать.
«Вот горе! Что он говорит? — ужаснулась я. — Были бы здесь другие дамы, кроме меня, я бы уж как-нибудь ухитрилась незаметно прилечь на отдых».
Между тем государь вздремнул, прислонившись к колонне.
— Нет, вы только посмотрите на него! — воскликнул дайнагон. — На дворе утро, а он изволил опочить.
— В самом деле! — смеясь, вторила брату императрица. Но государь не слушал их.
Случилось так, что девушка, бывшая на побегушках у старшей служанки, поймала накануне петуха и спрятала у себя в клетушке.
«Утром отнесу своим в деревню», — думала она.
Но собака приметила петуха и погналась за ним. Петух взлетел на высокую полку под потолком галереи и пронзительным криком перебудил всех во дворце.
Государь тоже очнулся от сна:
— Что это? Как попал сюда петух?
Дайнагон Корэтика продекламировал в ответ стих из китайской поэмы:
Будит криком просвещенного монарха…
Великолепно! Даже у меня, скромной прислужницы, неискушенной в науках, глаза широко открылись от восторга. Дремоты как не бывало.
Император с императрицей тоже были восхищены.
— Цитата как нельзя более отвечает случаю, — говорили они.
В самом деле, такая находчивость поразительна!
На следующий вечер государыня удалилась в опочивальню императора. Посреди ночи я вышла в галерею позвать мою служанку.
Ко мне подошел дайнагон Корэтика.
— Вы идете к себе? Позвольте проводить вас.
Повесив церемониальный шлейф и китайскую накидку на ширмы, я пошла с ним.
В ярком сиянии луны ослепительно белел его кафтан. Шаровары были так длинны, что он наступал на них.
Иногда, схватив меня за рукав, он восклицал:
— Не упадите! — и осторожно вел дальше. По дороге дайнагон чудесно скандировал китайские стихи:
Путник идет вдаль при свете ущербной луны.
Я вновь была до глубины души взволнована. Это заставило дайнагона засмеяться:
— Легко же вас привести в восторг таким пустяком.
Но как я могла остаться равнодушной?
