9
Следующие три дня Уилт на работу не ходил. Он слонялся по дому, сидел в беседке и ломал голову над сущностью мира, в котором Прогресс с (большой буквы) неизменно вступает в противоречия с Хаосом, а человек (с маленькой буквы) постоянно спорит с Природой. Величайшим парадоксом для Уилта была Ева. Она вечно говорит, что он циник и консерватор, а сама так легко поддается зову седой старины: компостным кучам, биосортирам, домотканой одежде и прочей примитивщине. Да еще ухитряется смотреть в будущее с непробиваемым оптимизмом. Для Уилта же есть только настоящее; множество отрывков настоящего, которые, сменяя друг друга, не столько приближают его к будущему, сколько, объединяясь в прошлом, создают собственную Уилтову репутацию. В прошлом его репутация уже неоднократно страдала, поэтому ничего страшного, пострадает еще раз. Мэвис Моттрэм распустила слухи по всей округе, и они поползли дальше, передаваемые из уст в уста, с каждым разом обрастая все новыми и новыми подробностями. Скоро сюда приплетут фильм про крокодила. Уж гуманитеховцы, БлайтСмит и миссис Чаттервей обязательно постараются. Так что до Брэйнтри сплетня дойдет примерно в следующем виде: Уилта едва не арестовали за непристойные выходки с цирковым крокодилом, который, спасая свою честь, вынужден был вцепиться зубами в член извращенца.
- Тебе в этом городишке еще не то наболтают, - отмахнулся Брэйнтри, когда его жена Бетти поведала ему вышеизложенный вариант сплетни. - Генри всегото взял на работе несколько отгулов, а ваш бабий телеграф уже и рад стараться.
- Рад, не рад, - оправдывалась Бетти. - А нет дыма без…
… Без дур, развесивших уши. Есть на кафедре гумоснов один тип по имени Билджер. Он-то и снял фильм, где игрушечный крокодил играет роль жертвы изнасилования. Это первое. В связи с этим Генри объяснялся с комиссией по образованию. Только ради того чтоб товарищу Билджеру не пришлось жить на пособие по безработице, а его многочисленные отпрыски могли учиться в частной школе. Это второе. И наконец, третье: Уилт заболел на следующий день после…
- Ровена Блэкторн не так рассказывала. Все знают: Генри изуродовал свой пенис!
- Откуда?
- Что откуда?
- Откуда все это знают?
- Из детского сада. Близняшки каждый день дают сводки о состоянии «папиного банана».
- Здорово! - сказал Брэйнтри. - Вот, значит, по чьим сводкам составляют картину происшествия! Да ведь уилтовские пай-девочки член от сосиски не отличат. Уж Ева постаралась. Может, она женщина широких взглядов, но на секс это не распространяется. И, кроме того, просто не могу представить себе Генри в роли извращенца. Он парень все-таки скромный.
- Ну да! Выражается так, что уши вянут!
- Крепкие выражения - прямое следствие многолетнего общения с учащимися. Это служебные слова - для связи частей предложения. Если бы ты слушала меня повнимательней, то услышала б то же самое. Я сам так по сто раз на дню выражаюсь. И опять повторяю: как бы там ни было, а Генри и крокодилы - понятия несовместимые. Впрочем, вечерком сам к нему загляну…
Когда вечером Брэйнтри заявился в дом на Веллингтонроуд, Уилта там не было. Перед домом стояли несколько машин. На фоне Наевского «форда», увешанного баллонами с метаном, и помятой малолитражкой, принадлежащей Мэвис Моттрэм, выделялся благородный «астон-мартин». Брэйнтри бочком протиснулся мимо горы поношенной одежды, перепрыгнул через кучу игрушек, которая загромождала всю прихожую, и обнаружил Еву в оранжерее. Там проходило не что иное, как заседание Комитета по проблемам стран «третьего мира». Председательствовала Ева.
Первостепенную важность для нас представляет нетрадиционная марангийская медицина, которой суждено составить достойную конкуренцию западной фармакологии, широко использующей в своих целях химию, - вещала Роберта Смотт, в то время как Брэйнтри стоял за зарослями фасоли, не решаясь войти.
- И не следует забывать: помогая марангийским аборигенам, мы в конечном счете приносим пользу и самим себе!
Брэйнтри стал на цыпочках удаляться, когда Джон Най разразился пламенной речью, ратуя за сохранение марангийских методов земледелия. Особенно он напирал на использование человеческих экскрементов для удобрения почвы.
- В них содержатся все необходимые…
Брэйнтри проскользнул во двор через черный ход, обогнул хранилище биоудобрений - обычный компостный бак и по биоактивному огороду направился к беседке. Там в шезлонге, скрытый гирляндами высохших трав, возлежал Уилт, облаченный в немыслимых размеров муслиновый балахон.
- Между прочим, в этом платье ходила Ева, когда была беременна, - поведал он Брэйнтри. - Когда-то его можно было растянуть до размеров вигвама, или постелить вместо простыни в гигантском спальном мешке, или использовать как навес для многоместного суперсортира. Я откопал его в куче шмоток, которым Ева хочет осчастливить папуасов.
- А я поначалу и не понял, чем они там занимаются. Это что, заседание ячейки Оксфама [13]?
- Ты отстал от жизни. У них альтернативная организация. Называется Организация содействия развитию африканского континента. Сокращенно ОСРАК. Берешь значит под свое покровительство какое-нибудь племя в Африке и шлешь им туда теплые пальто. В них и при нашей-то зиме подохнешь от жары. Пишешь письма тамошним шаманам, выпытываешь местные средства против обморожения ушей. И, наконец, устраиваешь торжественное слияние Веллингтон-роуд и ипфордского отделения Лиги мужененавистниц с Обществом людоедов-любителей, которые делают обрезание своим бабам, орудуя каменным ножиком.
Вот уж не знал, что женщинам делают обрезание. Да и каменные ножи давно вышли из употребления.
- Так же как и клиторы в Маранге, - сказал Уилт. - Пытался я Еву образумить, да куда там! Махровая дикость - последний писк моды! Число поклонников растет как снежный ком. Дай Наям волю, они ж весь Лондон завалят индийскими кобрами для борьбы с крысами.
- Когда я был в доме, он как раз призывал отказаться от фабричных удобрений, заклинал использовать обычное дерьмо. Он что, экскрементофил?
- Причем с религиозным уклоном! Ты не поверишь: эта компания по воскресеньям с утреца собирается вокруг компостной кучи, хором поет: «Присядем рядом, присядем вместе», а затем причащается целебными травками.
- Если, конечно, не секрет, - осторожно начал Брэйнтри, - что же с тобой приключилось?
- Давай не будем об этом, - поморщился Уилт.
- Ладно, но при чем здесь… э… одеяние для беременных?
- Гораздо удобнее наших порток, - слабо оживился Уилт. - Замучила меня канализация. Фигурально выражаясь.
- Что-что тебя замучило?
- Канализация. Не выдули б мы тогда столько пива, не был бы я сейчас в таком жутком положении.
- Я смотрю, ты даже свое самодельное пиво не пьешь.
- Я теперь вообще ничего не пью, тем более в больших дозах. Выпиваю с наперсток раз в четыре часа. Может, с потом выйдет. А мочиться не могу. Как ножом режет.
Брэйнтри ухмыльнулся
- Значит, правду говорят?
- Не знаю, не слышал.
- Тебе, наверное, будет любопытно узнать, что местные сплетники собрались дать медаль за личное мужество тому крокодилу, который хватанул зубами твое богатство. Вот такие вещи рассказывают.
- Ну и пусть, - махнул рукой Уилт. - Бог, он правду видит.
- Господи, уж не подцепил ли ты сифилис.
- К сожалению, нет. Насколько я знаю, сифилис сейчас лечат не причиняя пациенту боли. Чего не скажешь о зверствах, которые проделали со мной. Попадись они теперь в руки мне, я бы им… не знаю что сделал!.
- Ого - покачал головой Брэйнтри - Неужели совсем худо.
- Хуже некуда, - ответил Уилт. - Особенно хреново было сегодня в четыре утра. Сплю себе, никого не трогаю, из конца торчит шланг, приспособленный к мешочку для мочи. И тут эта стерва Эммелина стала на кровать, ногой прямо на мой мешочек. Представляешь… И вкачивает мне все обратно. Тебе в детстве снилось когда- нибудь, что плывешь по морю, а водичка теплая-теплая…
- Я в постель не мочился, если ты об этом!
- В общем, ты меня понял, - печально заключил Уилт.
Брэйнтри содрогнулся.
- В такие моменты можно лишиться последних отцовских чувств. Если б у меня тогда не начались конвульсии, наверняка бы запорол до смерти всех четверых. Но вместо этого лишь пополнил словарный запас Эммелины набором трехэтажных выражений. А мисс Мюллер, очевидно, решила, что сексуальные забавы в типичной английской семье носят исключительно садомазохистский характер. Могу себе представить, что она подумала прошлой ночью.
А как вообще поживает наша Муза? Вдохновляет? - поинтересовался Брэйнтри.
- Она неуловима. Совершенно неуловима. Да и я пока в таком состоянии стараюсь не очень-то маячить.
- Правильно, в таком балахоне тебе только маячить Тебя за километр видно.
- Меня другое волнует, - сказал Уилт. Никак не могу понять, что же она из себя представляет? К ней толпами ходят мужики, причем богатые до безобразия.
- А-а-а-а! Так вот что это за «астон-мартин» у твоего дома! - воскликнул Брэйнтри. - А я-то голову ломал, кому это так с деньжатами подфартило.
- Правильно, только при чем здесь парик?
- Какой еще парик?
- Значит, так: машина принадлежит какому- то казанове из Мексики. У него моржовые усики, весь благоухает «Шанелью» номер не знаю какой и, представь себе, носит парик! Я хорошо разглядел в бинокль. И когда заходит к ней, парик снимает.
Уилт сунул Брэйнтри в руки бинокль и указал на окошко мансарды.
- Не вижу ничего, - через минуту сказал Брэйнтри, - жалюзи мешают.
- Поверь мне на слово, он действительно носит парик. Спрашивается, зачем?
- Лысый, наверное. А иначе зачем?
- Если б лысый, я б не спрашивал. Но дело в том, что у этого Латина на голове отличная шевелюра, а парик все равно носит и снимает только у нее.
- Какого цвета?
- Черный такой, лохматый. А под ним - самый что ни на есть блондин. Согласись, это загадочно.
- А попробуй спросить саму Ирмгард. Может, она просто балдеет от блондинов в черных париках…
Уилт покачал головой:
- Нельзя. Во- первых, она уходит из дому намного раньше, чем я просыпаюсь; во-вторых, чувство самосохранения мне подсказывает: любое сексуальное возбуждение будет иметь для меня ужасные, а может, даже и необратимые последствия. Пока лучше держаться подальше.
Очень мудро! - похвалил Брэйнтри. - Страшно подумать, что устроила бы Ева, узнай она о твоей пламенной любви к квартиранточке.
- Действительно страшно. Особенно если вспомнить ее реакцию на более безобидные вещи.
- Что передать факультетским? - спросил Брэйнтри.
- Ну, просто скажи, я вольюсь в общественное русло - выражение-то какое, - лишь только когда смогу сидеть не чувствуя, что подо мной раскаленная плита.
- Они тебя не поймут.
- И не надо. Попадая в такие переплеты, я твердо усвоил: правде все равно никто не поверит. Куда безопаснее в этом дрянном мире врать, врать и еще раз врать. Скажи им, у меня вирус. Это понятие растяжимое. Никто ничего не поймет, но все будут удовлетворены.
Брэйнтри пошел обратно в дом, оставив Уилта наедине с тяжкими раздумьями о правде и лжи. В этом безбожном, лживом, жестоком и запутанном мире лишь правда была его единственным путеводителем и единственным оружием. Но, как видно из последних событий, оружие это оказалось обоюдоострым и почему-то все чаще, к удовольствию окружающих, обращалось против самого Уилта. Правду, конечно, лучше приберечь для себя. Хотя это в принципе и бессмысленно, но все же помогает достичь некоторого морального равновесия. И много быстрее, чем Евино копание в саду с той же целью. Придя к таким выводам, Уилт решительно осудил Евину озабоченность глобальными проблемами и СРАК., а затем попробовал взглянуть на все это другими глазами. Получилось, что он живет себе спокойненько и в ус не дует, в то время как где-то существует мир, в котором царят только голод и нужда. Может, Ева делает это просто так, для очистки совести? Но чистая совесть - это тоже немало, заодно и дочерям добрый пример подает, которого они от папы вовек бы не дождались. Но должна же где-то быть золотая середина? Надо же как-то более благоразумно сочетать дом и семью с заботами о миллионах голодающих. Только как, черт возьми? Уж конечно, бредовые догмы придурка Билджера здесь никак не помогут. Вот Джон и Берта Най пытаются улучшить несовершенный мир, а не разрушить его. А ты, Генри Уилт, что сделал? Ничего! Сидишь тут, хлещешь пиво, думаешь, какой ты несчастненький, и подглядываешь за бабой, как школяр паршивый. И тогда он, словно решив доказать себе, что все-таки способен хоть на что-то, вышел из беседки в своем нелепом наряде и открыто направился к дому. Там Уилт обнаружил, что заседание комитета уже давно кончилось, а Ева укладывает девчонок спать. Когда она спустилась вниз, Уилт сидел на кухне за столом и нанизывал на ниточку фасоль.
- Удивительное рядом! - прокомментировала она. - Столько лет бездельничал и вдруг - на тебе: сидишь и вроде как помогаешь мне по хозяйству. Ты, случаем, не заболел? С тобой все в порядке?
- Было в порядке, пока ты молчала.
- Нет, сиди, не уходи. Мне надо поговорить с тобой.
- О чем? - поинтересовался Уилт, задержавшись в дверях.
- О том! - И Ева многозначительно посмотрела на потолок.
- О чем «о том»? - не понял Уилт.
- Сам знаешь о чем, - повторила Ева.
- Ничего не знаю и знать не хочу. Скажи по-человечески, в чем дело. Если ты предлагаешь, чтоб мы с тобой того-самого… то я просто физически на это неспособен.
- Я не про нас, а про них.
- Про них?
- Про мисс Мюллер и ее ухажеров.
- Ах, про них. - Уилт подсел к столу. - Ну и что с ними?
- Ты, наверное, уже слышал, - сказала Ева.
- Что слышал?
- Ну знаешь же! Как с тобой трудно говорить.
- Да, особенно если говорить на языке Винни-Пуха. Хочешь узнать, догадываюсь ли я, что они иногда сношаются, так и спроси.
- Я беспокоюсь о наших детях. Думаю, им не очень полезно находиться в доме, где очень часто делают то, о чем ты только что сказал.
- Если б я и ты не делали «то, о чем я сказал», их бы здесь и в помине не было. И вообще это только твои друзья-приятели умеют выражаться при детях так, что даже Джозефина не может понять. Хотя обычно она все выдает открытым текстом…
- Генри! - предостерегла Ева.
- Я тебе точно говорю. Причем очень часто. Вот, например, вчера послала Пенелопу на…
- Замолчи! - перебила Ева.
- Я-то замолчу, - сказал Уилт, - а она? Нынешнее поколение взрослеет быстрее нас. Когда мой папа мастерил и случайно попадал молотком по пальцу, он говорил: «Твою мать!» Мне было уже десять лет, а я все думал, папа действительно имеет в виду молотковую маму. А теперь это самое любимое выражение у…
- Не важно у кого… - перебила Ева. - А лексикон твоего папаши оставляет желать лучшего.
- Ты своего вспомни! Я диву даюсь, как твоя мамаша докатилась до того, что…
- Генри Уилт! Оставь моих родителей в покое. Лучше скажи, как нам поступить с мисс Мюллер.
- При чем здесь я? Ты же ее сюда зазвала. Со мной даже не посоветовалась, хотя мне эта баба здесь естественно на фиг не нужна. Потом ты выясняешь, что она какая-то международная секс-террористка; боишься, вдруг от такого соседства наши дети преждевременно начнут страдать нимфоманией, и теперь пытаешься впутать меня…
- Мне нужен твой совет, - взмолилась Ева.
- Тогда вот тебе мой совет: Скажи ей, пусть убирается к чертовой матери.
- Не так-то это просто. Она уже заплатила за месяц вперед. Деньги я еще в банк не положила, но все-таки…
- Отдай ты этой шлюхе деньги, ради Христа! И коленом под зад.
- Ну, это негостеприимно получится, - засомневалась Ева. - Она же иностранка, и так далеко от дома.
- Зато слишком близко к моему дому. Между прочим, любой из ее дружков богат, как Крез. Так что пусть чешет к ним или живет в гостинице. Отдай деньги, и пусть выметается.
С этими словами Уилт пошел в гостиную, включил телевизор и принялся ждать, пока позовут ужинать.
Оставшись на кухне в одиночестве, Ева подвела итоги. Мэвис опять дала маху. Генри совершенно наплевать на мисс Мюллер, а значит, ее денежки можно употребить на ОСРАК. И вовсе не обязательно просить мисс Мюллер съехать от них. Просто слегка намекнуть, чтоб вела себя потише. И все-таки радостно осознавать, что Генри ни в чем не замешан. И вообще, она больше не будет слушать чушь, которую несет Мэвис. И Генри, несмотря на свои причуды, неплохой муж. Поэтому вечером, ужиная в обществе своего супруга, Ева была совершенно счастлива.
