18 июля.
Эрна жалуется. Она говорит:
— Когда же это все кончится, Жорж? . . Когда?..
— Что кончится, Эрна?
— Я не могу жить убийством. Я не могу … Надо кончить. Да, поскорее кончить …
Мы сидим вчетвером в кабинете, в грязном трактире. Мутные зеркала изрезаны именами, у окна расстроенное пианино. За тонкой перегородкой кто-то играет «матчиш».
Жарко, но Эрна кутается в платок. Федор пьет пиво. Ваня положил бледные руки на стол и на руки голову. Все молчат. Наконец Федор сплевывает на пол и говорит:
— Поспешишь — людей насмешишь … Вишь, дьявол-Генрих: из-за него теперь остановка. Ваня подымает глаза:
— Федор, не стыдно тебе? Зачем? .. Не виноват Генрих ни в чем. Мы все виноваты.
— Ну уж и все … А по мне, — назвался груздем, полезай в кузов .. .
Пауза. Эрна шепотом говорит:
— Ах, Господи … Да не все ли равно, кто прав и кто виноват … Главное кончить скорее … Я не могу. Не могу.
Ваня нежно целует ей руку.
— Эрна, милая, вам тяжело… А Генриху? А ему?. .
За стеной не умолкает «матчиш». Пьяный голос поет куплеты.
Ах, Ваня, что Генрих? Я жить не могу …
И Эрна плачет навзрыд.
Федор нахмурился. Ваня умолк. А мне странно: к чему отчаяние и зачем утешение?
