Как только все приготовления к эвакуации гарнизона дота «Шарнхорст» были завершены, началась мощная артподготовка, которую штандартенфюрер Овербек переждал в наземной части дота. Затем, несмотря на испортившуюся погоду, в воздухе появилось несколько русских штурмовиков, встреченных огнем зенитных орудий и пулеметов лагеря, разбросанных в зоне обороны различных дотов. Причем одна из батарей располагалась на острове посреди озера. Похоже, что именно она и сбила тот самолет, который нашел свою гибель в водах озера.

Судя по всему, уже подбитую машину пилот пытался направить на остров, дабы принять свою гибель вместе с артиллеристами батареи, однако не дотянул и врезался в плавневое мелководье, почти в устье речушки. Султан из частей машины, воды и ила поднялся настолько высоко, что отсюда, из капонира «Шарн-хорста», штандартенфюреру казалось, будто он на несколько минут застыл над озером, а затем, вместо того, чтобы опуститься на гладь озера, каким-то образом стал подниматься в поднебесье и постепенно развеиваться в нем.

Еще один самолет взорвался прямо в воздухе, и части его опали как раз над той местностью, где располагался мистический Черный Каньон. Овербек почему-то был уверен, что, по приказу коменданта лагеря, орудия, некогда установленные в этом провалье, уже были переброшены на левый берег Одера или взорваны, но в любом случае воспринял гибель машины и пилота как своеобразное языческое жертвоприношение.

— Вас требует комендант лагеря, — напомнил о своем существовании телефонист дота, вырывая его из потока полководческих страстей.

— Он все еще в лагере? — удивленно пожал плечами штандартенфюрер. — Странно.

Телефонист богоспасенно промолчал, застыв с прижатой к груди телефонной трубкой.

— Гарнизон лагеря эвакуирован, штандартенфюрер, — услышал он слишком спокойный и даже слегка напыщенный голос бригаденфюрера С С фон Риттера. — Как комендант, я прерываю свои полномочия и оставляю «СС-Франконию». Отныне она прекращает свое существование, ибо такова воля Германии.

— Гарнизон, бригаденфюрер, продолжает сражаться до тех пор, пока в нем остается хотя бы один солдат, — холодно напомнил ему экс-комендант «Регенвурмлагеря».

Его поразило спокойствие ныне действующего коменданта, за которым явно просматривалось безразличие к судьбе их общего детища.

— Вот и докажите это личным примером, Овербек, — въедливо парировал генерал-майор СС, восприняв замечание подчиненного как злобный выпад.

— Можете в этом не сомневаться, бригаденфюрер, — в том же тоне заверил его штандартенфюрер.

— Разрешаю занять штабной отсек, чтобы из него продолжать командовать обороной всех дотов. Такой вожделенный кабинет коменданта тоже занять позволяю. — Овербеку не нужно было созерцать лик фон Риттера, чтобы уловить в его словах коварный оскал азиата.

— Вы немыслимо щедры, бригаденфюрер.

— В вашем распоряжении остается арьергардный заслон в пяти дотах и строительно-саперная команда. Позаботьтесь о наружных заслонах, которые должны оставаться на своих позициях даже после ухода арьергарда.

Овербек бросил взгляд через бойницу на обводной оборонительный вал дота. Там, у блиндажа КП, виднелись две каски, одна из которых, по всей вероятности, принадлежала унтер-офицеру Шварцу, командиру заслона из двадцати бойцов вспомогательной охранной роты. Им были приданы трое власовцев и трое легкораненых зомби. Этот взвод смертников пока еще не знал, что к ночи дот будет замурован и окончательно заминирован и что возврата в подземный лагерь для них уже нет.

— Наружные заслоны у всех действующих дотов выставлены, бригаденфюрер, — с некоторой задержкой доложил он.

— К двадцати четырем ноль-ноль ремонтно-саперная бригада обязана выполнить все, что предписано приказом, и к десяти утра последний солдат должен уйти за четвертую «одерскую» заградительную стену, за которой вашу команду будут ждать дежурные дрезины. Уходя, саперы должны замуровывать и минировать все оставленные для вас проходы.

— Приказ будет выполнен, каким бы он ни был, — угрюмо заверил его Овербек и, нарушая субординацию, первым положил трубку на рычаг.

Приказав коменданту дота передать взводу наружного заслона все имевшиеся в наличии автоматные «рожки» и гранаты, он минут пятнадцать наблюдал за тем, как артиллеристы и пулеметчики «Шарнхорста» выстреливают по позициям русских и поляков свои заряды, а затем поднял трубку полевого телефона, которым поддерживалась связь с унтер-офицером Шварцем.

— Здесь штандартенфюрер Овербек. Вы помните приказ, унтер-офицер?

— Так точно. Держаться в течение суток, до следующего утра.

— Даже если действительно продержитесь до утра, не пытайтесь оставлять окопы. Это уже будет бессмысленно. Сражайтесь под стенами этого дота до конца. Пусть враги видят, как умеют сражаться настоящие солдаты.

Швырнув о пол телефонный аппарат, он приказал остаткам гарнизона покинуть дот, а бригаде ремонтников-саперов замуровать его двери и бойницы и заминировать все отсеки.

Еще через два часа, ушедшие на то, чтобы осмотреть оставленные отсеки и складские выработки, Овербек достиг штабного отсека «Регенвурмлагеря» и впервые после многих месяцев унижения вновь вошел в кабинет коменданта как его полноправный хозяин.

— Господин штандартенфюрер, — появился в проеме двери командир ремонтно-саперной команды, и, лишь услышав его голос, Овербек понял, что так и уснул, сидя за столом. — Вторая стена центрального штрека окончательно замурована и заминирована. За ней никого не осталось, я лично проверил.

— Благодарю вас, лейтенант, — стоя произнес штандартенфюрер. — Вы — настоящий офицер, истинный солдат рейха.

— Вам пора уходить, господин комендант. Мы должны замуровать и заминировать третью стену и обесточить этот район, — взглянул он на один из двух настенных светильников.

— Вы правы, лейтенант, пора, — ответил Овербек, благодарный офицеру за то, что назвал его комендантом. И... вновь опустился в кресло.

— Я выделю двоих солдат, чтобы помогли вам собрать и перенести личные вещи, господин комендант, поскольку...

— Не нужно никого выделять, — твердо и жестко прервал его Овербек.

— Тогда позвольте, я проведу вас.

— Уходите сами и уводите своих солдат. Отсюда до стены десять минут ходьбы. Достигнув ее, ждите меня, — взглянул на наручные часы, — ровно тридцать минут. Если к двадцати трем ноль-ноль я у прохода не появлюсь, замуровывайте его, минируйте и уходите к четвертой стене. Как поступать дальше, вы знаете.

Смертельно уставший лейтенант механически взглянул на часы, козырнул, повернулся кругом, но, уже взявшись за дверную ручку, вдруг остановился. Только теперь до его сонного, воспаленного от усталости мозга стал доходить истинный смысл сказанного комендантом. Точнее, поначалу он всего лишь уловил, что в распоряжении коменданта «что-то не так».

— Простите, господин штандартенфюрер?.. Я не все понял. Как я смогу отдать приказ замуровывать и минировать, если вас не будет? Никакого иного выхода отсюда не существует.

Овербек оторвал взгляд от стола, надел фуражку, достал из кобуры пистолет, положил его перед собой и молча уставился на юного лейтенантика.

— Не заставляйте меня повторять приказ, — проговорил он после минутного тягостного молчания, в ходе которого лейтенант не только не отходил к двери, а наоборот, приближался к столу коменданта.

Сапер явно хотел сказать что-то, как он считал, очень важное для них обоих; чувствовалось, что он попросту хотел попросить в отцы ему годившегося полковника СС «не делать этого», и, наверное, так и поступил бы, если бы не осознавал, что тоже облачен в мундир офицера.

Так и не решившись на уговоры, он остановился в шаге от стола.

— Хорошо, лейтенант, я упрощу вашу задачу. — Овербек достал из внутреннего кармана бумажник и положил его на край стола. — Не сочтите за труд, передайте это моим родным. При случае, естественно. Адрес вы там найдете. А теперь свободны.

Лейтенант осторожно, словно раскаленный осколок, взял потертый кожаный бумажник, сунул его себе в карман, затем одернул шинель, поправил портупею, непослушными губами пробубнил: «Есть, через сорок минут замуровать и заминировать проход, даже в том случае, если вы, господин штандартенфюрер, не явитесь» и, отдав честь, решительно направился к выходу.

Не успел лейтенант ступить и двух шагов от двери кабинета, как прозвучал выстрел. Сапер вздрогнул так, словно почувствовал, что наступил на мину. Какое-то время он стоял, не оглядываясь, однако вернуться в кабинет коменданта так и не решился.

Сделав еще несколько осторожных шагов, он наткнулся за поворотом на установленное на каменном возвышении «Распятие», вновь вздрогнул, словно видел его впервые, приподнял руку, чтобы перекреститься, но так и не перекрестившись, неожиданно возмужавшим голосом скомандовал поджидавшим его двум саперам:

— За мной, за мной, солдаты! Не отставать! Исповедоваться и отмаливать грехи будем после войны.

Ганновер — Берлин — Вроцлав — Одесса.