Кароль Чеславский был немало удивлен, узнав, что конспиративная квартира, на которой ему предстояло встретиться с курьером из Лондона, на самом деле представляла собой не какую-то там хибару местного сапожника, а старинный особняк в стиле барокко, в одном крыле которого располагалось местное отделение СД, а в другом — штаб корпуса люфтваффе.

Поначалу майор Армии Крайовой подумал было, что связник что-то напутал и в записке, которую он изъял из тайника, указан не тот адрес в Гошуве-Велькопольском. Несколько раз он рискованно проходил мимо особняка, все разительнее усиливая свои подозрения. Однако отступать было поздно, тем более что в этом риске у майора был свой резон.

Кароль давно мечтал о том, чтобы кто-то из агентов английской разведки вышел на него напрямую. Он понимал, что русские коммунисты уже не выпустят Польшу из своих рук и что в коммунистической Речи Посполитой достойного будущего у него нет. Как не появится этого достойного будущего и в самой Армии Крайовой, которой так и суждено будет долго и мучительно погибать в партизанско-подпольных схватках, к которым лишенная больших лесов и горных массивов Польша слишком мало приспособлена.

Дождавшись условленного времени, он подошел к стоявшей неподалеку от особняка полуразрушенной часовне и поначалу совершенно не обратил внимания на молодую полнобедрую женщину в хорошо подогнанной черной шинели и с голубоватой люфтваффовской пилоткой на голове.

— Решили отпустить Всевышнему все его грехи, господин Чес-лавский? — спросила она по-немецки, с характерным для русских фольксдойчей акцентом. При этом она заметно, на французский манер, грассировала.

Майор вздрогнул. Он понятия не имел, кто должен был встретить его у этой часовенки, но уж во всяком случае он никак не ожидал, что это будет женщина, да к тому же в форме люфтваффе.

— И помолиться за каждого из апостолов, — все еще не приходя в себя от неожиданности, ответил он фразой-паролем. Теперь он понял, почему был выбран такой странный, богохульный пароль, и что сочиняла его именно эта фройлейн.

— Мне сказали, что вы тоже фольксдойче и с документами у вас все в порядке.

Прежде чем ответить, Кароль внимательно присмотрелся к ее лицу.

— А вот это излишне, — одернула она его. — Запоминать меня вам ни к чему, влюбляться — тем более.

И все же майор успел заметить, что у нее были четко очерченные, чувственные губы, высокий, не по-женски крутой, сократовский лоб и слегка выпяченный подбородок. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, однако это широкое с благородными чертами лицо сразу же должно было обращать на себя внимание мужчин.

— С документами у меня действительно порядок. Множество раз проверен. Вольнонаемный в гарнизоне «Регенвурмлагеря».

— Тогда следуйте за мной.

— Неужели в эту «цитадель»? ~ неуверенно кивнул майор в сторону стоявшего как бы в глубине двора, на небольшом плато, особняка. Но именно туда женщина и направлялась, поэтому Каролю не оставалось ничего иного, как пожать плечами и по-польски пробубнить: — Впрочем, как прикажете, ясновельможная пани. Кстати, самое время представиться. Мои имя и чин вам известны.

— В таком случае обойдемся без кличек, которых я с детства терпеть не могу. Зовут меня Софи Жерницки, на франко-итальянский манер. Чин пока что скромный — обер-лейтенант, — на ходу объясняла она, по-женски деликатно ступая по припорошенной свежим снегом дороге, ведущей к решетчатой ограде, у которой прохаживался продрогший в своей шинельке часовой. — Прикомандирована рейхсмаршалом Герингом к штабу корпуса, а также к отделу СД как искусствовед.

— У них даже такие должности существуют? — удивился поляк.

— В этом здании штаб корпуса люфтваффе выделил мне небольшой кабинет, который одновременно служит жильем, что очень удобно и безопасно. В квартале отсюда есть лавка со всякой бытовой мелочью, одна полка которой занята картинами местных художников...

— Это которая под вывеской «Богемка»?

— Именно там, в «Богемке», майор, мы с вами — для легенды — и познакомились. Причем заинтересовали вы меня исключительно как ценитель искусства.

— Как ценитель искусства — и только?

— Давайте договоримся: на время нашей встречи вы забываете, что перед вами — обмундированная, но все еще симпатичная женщина, а я забываю, что передо мной — поляк-ловелас довоенной закваски.

Ирония в ее голосе каким-то странным образом соединялась с жесткостью, а категоричность припудривалась едва уловимой снисходительностью. А в общем, было в ее говоре что-то завораживающее, как в говоре концертного гипнотизера.

Часовые у ворот и у входа в здание не столько проверяли документы, сколько пытались заигрывать с хорошенькой фройлейн, поэтому спутником ее почти не интересовались. Чеславский по опыту знал, что солдаты из охраны аэродромов и штабов люфтваффе давно зарекомендовали себя как отпетые разгильдяи. Почему так происходило, он не ведал. Возможно, потому, что сами летчики люфтваффе, не подчинявшиеся ни вермахту, ни СС, всегда чувствовали себя привилегированными, эдакими армейскими аристократами, пребывающими под опекой всесильного рейхсмаршала Геринга, официального преемника фюрера.

— Ну, к искусству я, конечно, никакого отношения не имею, — предупредил Кароль, заходя вместе с Жерницкой в отведенный ей флигель, часть которого служила хранилищем тех полотен и прочих ценностей, которые готовились к отправке в рейх.

— А вот это уже никого не интересует, — вежливо, но в то же время достаточно сурово осадила его Софья. — Тем более что здесь я подвластна самой себе й подчиняюсь, собственно, только полковнику Ведлингу, а если точнее, то лишь рейхсмаршалу Герингу...

— Вы знакомы с Герингом?!

— Немного. В свое время полковник Ведлинг помог мне своевременно, в штабном вагоне люфтваффе, уехать из Румынии, которая немного спустя в одночасье превратилась из союзницы рейха в союзницу России. А попадать в лапы агентов СМЕРША мне было ни к чему Познакомились же мы с полковником на выставке икон и полотен маринистики, которую я организовала в одном из салонов ассоциации художников Бухареста. Тогда я еще не знала, что Геринг является владельцем огромного количества произведений живописи, собранной...

— ...скорее, награбленной, — въедливо уточнил Кароль.

— ...со всей Европы, — завершила свою мысль София, поморщившись при слове «награбленной». Она не желала вступать сейчас в полемику по поводу законности геринговских приобретений. — Что же касается Ведлинга, то этот несостоявшийся художник уже в течение многих лет подвизается в роли главного поставщика всевозможных полотен в геринговский замок «Каринхалль». Именно он и представил меня однажды Герингу, с условием, что подарю рейхсмаршалу одну из привезенных мною икон очень талантливого мастера.

— Румынского? — попытался входить в роль знатока живописи майор Чеславский.

— В Бухарест я уехала из Одессы, которая входила тогда в состав румынской так называемой Транснистрии, то есть «территории за рекой Днестр». Благо, в детстве большая часть моих друзей была молдаванами, благодаря чему я неплохо владела молдавским, а значит, и румынским, знание которого улучшала потом в течение всей войны. Как, впрочем, и знание немецкого. Художник этот тоже из Одессы, родом из Подолии. Есть в Украине такой край художников, скульпторов и писателей.

— Наслышан, наслышан...

— Мне с большим трудом удалось вывезти свое собрание полотен, причем только благодаря заступничеству одного румынского епископа, оказавшегося большим почитателем кисти этого художника и другом моего давнего патрона, одесского архимандрита. Кстати, вы понимаете, почему я прибегаю к подобным подробностям?

— Чтобы составить легенду о наших искусствоведческих беседах, — мягко улыбнулся Кароль.

— На тот случай, если кто-то очень уж заинтересуется их содержанием, — одобрительно кивнула Жерницки.