…Шоршнев начисто отметал любые сомнения, считая их пережитками проклятого прошлого. Прошлое он ненавидел. Из детства всплывали сырые, покрытые сизой плесенью углы в квартире, вонь ночных горшков, куда ходили младшие братья к сестры многодетного фармацевта-отца, вопли нервной мамаши, помешавшейся на боге, смрад несвежей рыбы, которую в целях экономии по дешевке скупала кухарка в конце базарного дня, и еще к нему примешивался резкий запах эфира, нашатырного спирта, карболки, поднимавшийся из подвала, где отец готовил лекарства. Правда, природа не обидела его здоровьем. В драках со сверстниками не находилось равных, хотя ребята постарше, случалось, избивали до крови. Обозленный на бедность, попреки в семье, темноту скудоумного накопительства, Семен рано усвоил нехитрую науку улицы – служи сильному, бей слабого, дави беззащитного. «Этот мерзавец станет бродягой», – негодовал отец.

Однако в реальном училище пришла охота учиться. Он на лету хватал комбинации математических знаков, изящно готовил чертежи не только себе, но и богатым сверстникам по гривеннику за лист. Но тут грянула революция. Вместо начальных школ, гимназий и училищ стала действовать единая трудовая школа. Семену шел пятнадцатый год, ему следовало идти в 7-й класс. Посмотрев на новые порядки, перевернувшие вверх дном всю учебную программу, он среди зимы перешел в восьмой класс, а весной экстерном сдал экзамены за выпускной девятый.

Отец настаивал, чтобы сын шел учиться в медицинский институт на фармацевтический факультет. Семен со своим подвижным умом быстро понял, где преуспеет больше всего. Он вступил в Российский коммунистический союз молодежи, скоро выдвинулся в вожди, правда, пока масштаба районного, охватившего Хамовники. Несмотря на «рыжий цвет времени», как тогда называли НЭП с легкой руки поэта Николая Асеева, властвовала в стране партия. Она стояла выше правительства и советских учреждений. Троцкий называл комиссаров новым орденом самураев. Сталин, снизив пафос, уточнил, что видит «компартию как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского». Принятая X съездом резолюция «О единстве партии», как ее усмотрел молодой Шоршнев, делала партию тоталитарной, в ней не допускались разногласия, требовалась только верность вождям. Благодатной нивой для своей деятельности Семен посчитал Культпросвет и организованный позднее Союз воинствующих безбожников. С ненавистью, которую вынес с детства из-за матери, свихнувшейся на религии, Шоршнев громил монастыри и церкви, сжигал иконы, реквизировал ценности, арестовывал священников.

В 1928 году после VIII съезда комсомола, призвавшего молодежь на штурм крепости, прозванной наукой, Шоршнев понял: надо возвращаться в заброшенный было институт, заканчивать его, не забывая общественной работы, без которой уже не мог жить.

21 декабря 1929 года страна отмечала 50-летие Сталина. Впервые люди услышали, что у них есть великий вождь – организатор Октябрьской революции, создатель Красной армии и выдающийся полководец, разгромивший белые армии, верный защитник генеральной линии Ленина, учитель мирового пролетариата и гениальный стратег пятилетки. Массовым тиражом вышла юбилейная брошюра. В огромных количествах выпускались портреты, изготавливались миллионы бюстов для залов, кабинетов, красных уголков. Карл Радек, сменивший Бухарина на посту редактора «Правды», в восторженной статье наметил главные линии, по которым будет создаваться культ личности.

Через неделю после торжеств на конференции аграрников-марксистов Сталин объявил о начале великого перелома, ликвидации кулачества как класса.

Внимательно следя за внутренней политикой, Шоршнев разгадал механику насаждаемого в стране страха. Со страхом он решил бороться бесстрашием. За годы НЭПа его отец-аптекарь разбогател на «эликсирах молодости», стимулирующих потенцию мужчин и женщин. Догадавшись, что скоро станут добивать последних нэпманов, он предупредил, чтобы тот «прикрывал лавочку». Жадный отец вспылил. Дело закончилось тем, что Семен ушел из дома, а в партбюро, положив на стол членский билет, заявил: «Не могу честно служить партии, имея отца-нэпмана». К этому времени он успел защитить диплом и учился в аспирантуре. Товарищи, конечно, отговорили от опрометчивого шага, но стыдливое раскаяние приняли к сведению. Семен поселился в институтском общежитии. Через неделю он узнал – отец арестован и будто бы сознался, что по заданию троцкистов готовил яды для убийства ответственных работников, мать увезли в сумасшедший дом на Масловку, малолетних братьев и сестер распределили по детским домам.

В инженерную академию Шоршнев попал после мясорубки командного состава 1938 года. Когда волна шпиономании стала стихать, ему пришлось несколько умерить свой общественный пыл, заняться прямым делом. Как специалист он был никудышным, однако к нему относились с опаской как к человеку, связанному с известным могущественным наркоматом. Независимость Клевцова Шоршневу не нравилась. Шоршнев привык, чтобы его боялись, а Павел попросту его не замечал.