Книга: Супердвое. Версия Шееля
Назад: Часть V Радиосеанс с преисподней
Дальше: Глава 2

Глава 1

В ответ на мой запрос выдержки из отчета А. К. Закруткина пришли по электронной почте с незнакомого мне адреса. После точки стояло не ожидаемое «.de»,* (сноска: из Германии.) а привычное в России «.ru». Так удалось выяснить, что сеть осведомителей, работавшая на Трущева и его «заклятых близнецов», оказалась куда более обширной, чем это можно было предположить.
Интересно, все ли участники этой игры разделяли взгляды Николая Михайловича насчет Согласия? Другими словами, работали ли они из идейных соображений или по принуждению?
А может, за деньги?..
Это настораживало, не прогадал ли я с гонораром, однако, памятуя совет Петьки Шееля – если козырь попер, удваивай ставки – я продолжил поиск согласия, пусть даже и в компании с виртуальными, неизвестными мне информаторами.
* * *
Из отчета А. Закруткина:
« … – Алекс?! Ты ли это?
Во исполнение приказа московского руководства как можно меньше походить друг на друга, я уже был готов объяснить незнакомому господину, что тот ошибся, но что-то удержало меня.
— Трудно узнать бывшего майора Радке? – поинтересовался остановивший меня на берлинской толкучке мужчина. – Согласен. Из меня как говорится тоже крепко отжали воду. Помнишь, как мы с тобой ловили Штауффенберга?..
Я пригляделся повнимательнее.
В многолюдной толпе, ежедневно собиравшей в центре Берлина можно было встретить кого угодно – военнослужащих союзных войск, пронырливых местных «шахермахеров», благообразных старичков и старушек, продававших остатки семейного достояния; измученных отцов и матерей семейств, пытавшихся выторговать хотя бы несколько оккупационных марок за ношенные–переношенные шерстяные носки и штопанные–перештопанные рубашки; остроглазых и наблюдательных «сriminalen», приглядывавших за карманами продавцов и покупателей. Хватало здесь и иностранных рабочих, за два года после окончания войны так и не удосужившихся покинуть развалины Третьего рейха и, судя по округлившимся физиономиям, сумевшим найти свое место на этой великой послевоенной барахолке».
« …Здесь на протяжении километра – начиная от стен рейхстага, мимо Бранденбургских ворот и по Унтер–ден–Линден – гуляла, отоваривалась, дерзала, спасалась от голода, пыталась удержаться на плаву вся послевоенная Европа».
« …американцы вели себя солидно. Подкатывали на «виллисах», деловито вытаскивали из кузовов блоки сигарет и ныряли в толпу. Выскакивали оттуда с антикварными вазами, дорогими сервизами, картинами. Офицерам, как правило, помогали экстравагантные дамы. Груженные добычей машины уходили в западную часть города по Шарлоттенбургштрассе.
Англичане, появлявшиеся на толкучке, испытывали скорее спортивный, чем коммерческий интерес. Они бродили со скучающим видом, торговались неторопливо, не без надменной величавости. Вещи брали двумя пальчиками, принюхивались, морщились и нагло сбивали цену.
Наши барахольщики, в отличие от англичан, вели себя так, будто их то и гляди схватят за руку. Они постоянно озирались, и, чтобы не привлекать внимание патруля, матерились негромко, вполголоса. Правда, подъезжали они к Бранденбургским воротам и отоваривались под стать американцам – ковры, картины, сервизы увозили на «студебеккерах» и «полуторках».
Однажды я застал майора, который с помощью двух солдат волок к грузовику громадную хрустальную люстру.
На кой черт она ему понадобилась?! Где он собирался повесить это двухметровое чудовище? В сохранившейся в тылу коммуналке или частном домишке, построенном перед войной? А может, в деревенской избе, откуда ушел по призыву?..»
« …через несколько дней после приезда меня вызвали в Карлсхорст, где в особом отделе под расписку познакомили с приказом Верховноначальствующего Советской военной администрации в Германии (он же Верховный главнокомандующий Группой советских войск в Германии) маршала Г. К. Жукова, который обращал внимание военнослужащих на позорящие честь Красной Армии поступки, совершенные «в районе Бранденбургских ворот». В приказе были указаны фамилии и воинские звания офицеров, занимавшихся спекуляцией, – вплоть до подполковника. В заключительной части Жуков всех разжаловал до рядовых и распорядился отдать под суд».
« …до сих пор не могу понять, с какой целью служака из ведомства Серова с полковничьими погонами на плечах заставил меня расписаться под этим приказом? Зачем надо было устно предупреждать, будто это распоряжение касается «всех без исключения», и чтобы я, даже «исходя из служебных надобностей» – отправляясь, предположим, на встречу со своими связниками из «гитлерюгенда», – не забывал, что меня может задержать патруль и доставить в ближайшую советскую комендатуру.
Такое глубокое понимание азов оперативной работы настораживало – не поменялись ли профессионалы и чинодралы местами?
« …Николай Михайлович, ответьте – зачем этот подполковник пугал меня? Почему кто-то, помимо моего непосредственного начальника, должен указывать мне, где и чем заниматься в Берлине и каким образом, оказавшись в личине бывшего капитана вермахта Алекса–Еско фон Шееля, я должен соответствовать моральному облику офицера Красной Армии».
« …но вернемся к неожиданной встрече».
« …прокрутить в памяти события и документы ближайших лет было делом нескольких секунд, тем более что право на ошибку было у нас обоих. Я перебрал в памяти ориентировки Алекса, в которых сообщались данные о его сослуживцах из Пенемюнде и Heereswaffenamt (HWaA)– Управления вооружения вермахта, куда мне тоже приходилось захаживать по служебным надобностям, – там упоминался некто Радке, – и решил рискнуть.
— Хайнц, ты ли это?! – я дружески шлепнул незнакомца по плечу.
Тот скривился от боли.
— Ранение, – пояснил он. – После того как мы исполнили долг перед фюрером, меня направили на фронт. Как поживаешь, Алекс? Судя по виду, тебе тоже пришлось хлебнуть досыта. Когда мы виделись в последний раз?
Вопрос скользкий, но я вновь рискнул.
И не прогадал. Как учил меня главный куратор этой авантюры, разведчика красит инициатива.
— Насколько я помню, в августе сорок четвертого.
— Точно, – обрадовался Радке. – Сколько лет прошло с того памятного момента!
— Каких лет? О чем ты говоришь, Хайнц! Веков! Нас угораздило очутиться в самом мрачном германском средневековье.
Мы разговорились и так с разговорами добрались до пивной на Агамемнонштрассе.
Этот Радке мне сразу понравился. Судя по рассказу Еско, его отличали не только верность фюреру и присяге, но, прежде всего, практический подход к выполнению любого самого трудного задания – главное «не переусердствовать».
— Мне повезло, – признался Радке. – Жена и дети живы. Бедствуем, конечно, но существуем. Как твоя невеста?
— Стала женой.
— Поздравляю. Вид у тебя, конечно не миллионерский, но все-таки. Что ты делаешь в Восточном Берлине? Живешь здесь?
Я ответил не сразу. Глянул влево, вправо. Вроде чисто, да и Радке не был похож на провокатора.
— Не поверишь, Хайнц, прячусь! Едва успел унести ноги из английской зоны, где меня как военного преступника едва не засадили в лагерь для военнопленных. Теперь, как видишь, отсиживаюсь у красных.
— Какой же ты преступник?!
— А дочь господина Майендорфа, которую я взял в жены? А известный тебе курорт на Балтийском море, где всем заправлял Дорнбергер, или наш отдел, в котором занимались реактивными пукалками. Если хорошенько поскрести, у меня отыщется столько грехов, что я вполне потяну на виселицу. По крайней мере, так заявили знающие люди. Отягчающим довеском для тех, кто заседает в комиссии по денацификации, может оказаться мой счет в женевском банке.
— Чудеса! Многие сломя голову мчатся спасаться в западные зоны, а ты вернулся к красным.
Я развел руками
— Красные меня пока не трогают, а там, – я указал в сторону запада, – мое состояние до сих пор кое–кому не дает покоя. Впрочем, я не собираюсь здесь долго рассиживаться… Ты-то как? Расскажи о себе.
— Моя история еще чуднее. Помнишь, как мы с тобой спасали фюрера от отъявленных заговорщиков?
Я кивнул.
— В благодарность меня тут же отправили на фронт, как, впрочем, и половину личного состава нашего отдела Я ничего не имел против фронта, но в начале сорок пятого его как такового уже не существовало. Фронт окончательно развалился, и, не поверишь, виноватым оказался я.
Он глотнул пива.
— В Бреслау меня назначили начальником штаба сводной гренадерской дивизии. Я пытался возразить – какой из технаря начальник штаба, однако мне приказали заткнуться. Присвоили звание оберст–лейтенанта * (сноска: подполковник) и направили в какой-то Йозефштадт, самый захудалый городишко в Силезии, помочь командиру дивизии, какому-то отставному оберсту, организовать на подступах к этому населенному пункту несокрушимую оборону.
Личный состав был из местных жителей – точнее, дряхлых стариков. Ни боеприпасов, ни горючего, ни тяжелого вооружения кроме гранат для фауст–патронов. Этих гранат у нас были горы, но беда в том, что самих пукалок было раз–два и обчелся. Кроме того, применять это оружие имеет смысл на закрытой территории или в городе, а на открытом пространстве, да если тебе под семьдесят и ты несколько часов сидишь окопе зимой на свежем воздухе, попробуй попади в надвигающуюся русскую громадину.
Одним словом, полная ерунда…
Командир дивизии отправился в Бреслау за разъяснениями, а я дал приказ «спрямить линию фронта» и отойти к городу. Укрыться за постройками. Местный крайсляйтер счел этот приказ предательством и прислал команду эсэсовцев. Не стану рассказывать, как мои старики отбили меня у этих мерзавцев, которые первыми дали деру, как только заслышали грохот советских танков.
Затем, словно, извиняясь, признался.
— Плена сумел избежать. Не хочу в Сибирь, – он развел руками. – Сначала прятался у знакомых, потом добрался до Берлина и укрылся у жены. Мы тут живем неподалеку, в Альт–Трептове. На нашей улице сохранилось несколько домов, нам повезло – мы проживаем в одном из них. Чтобы легализоваться, воспользовался документами отца. Ему было далеко за шестьдесят, когда он попал под артобстрел. Больше его никто не видал. Мне повезло, мы с ним очень похожи, да и за эти месяцы я так постарел, что красные до сих ни разу не придрались ко мне.
Скоро освоился. Нашел работу, чиню все, что приносят. Бежать пока не собираюсь, пусть по документам я числюсь Вильгельмом, а не Хайнцем.
Не вижу смысла.
Как-нибудь и здесь все наладится. Русские, по крайней мере, в концлагерь не сажают и за пустяки не расстреливают. Наоборот, привлекают… Пора, говорят, господин Радке, налаживать электроснабжение, а специалистов нет. Вы, господин Радке, нам электропроводку, а мы вам талоны на питание…
Он замолчал, потом философски подытожил.
— Если комиссарам нужно электропитание, значит, они здесь всерьез и надолго. Женщины, старики и дети разбирают развалины, значит, когда-нибудь разберут? Или не разберут?.. Если открываются пивные, значит, это кому-то нужно?
Пауза.
— На западе у нас родственников нет, а здесь у меня твердый кусок хлеба. Дети пошли в школу, – голос у него дрогнул. – Нет, я не жалуюсь. Я испытываю сомнения, тем более, что появился здесь один такой… старый знакомый. Подзуживает – скоро комиссары наведут здесь свои порядки… тебе не миновать Сибири, Хайнц… соглашайся, Хайнц, втирайся в доверие, а мы поможем тебе. Спрашиваю, кто мы? Это те, отвечает, кому ненавистно «большевистское иго», кто решил бороться за новую «демократическую» Германию. Он так и заявил: «Долой «коммунистический огрызок Советов!..» «Надо сражаться, Хайнц!..»
Алекс, опять сражаться?
За что?
За то, чтобы вновь угодить в лапы к новоявленным «демократам», перекрасившимся из бывших эсэсовцев?
А этот жужжит – нам нужны свои люди в советской зоне. Пугает – у тебя семья, дети. В случае чего поможем перебросить их на запад или еще куда подальше, где их не смогут достать «бандиты из Кремля». Спрашиваю – в случае чего? Мало ли, отвечает, вдруг комиссары что-то заподозрят.
Послушай, Алекс, а ты не хочешь помочь новой «демократической» Германии? Хочешь, я тебя сведу с этим парнем? Мало ли?.. Вдруг он в силах помочь тебе убраться куда подальше?..»
* * *
Из отчета А. Закруткина:
« … когда Николай Михайлович услыхал, что я дал согласие на встречу с «добрым парнем, который будто бы имеет возможность помочь Алексу убраться куда подальше» – Трущев вышел из себя…»
« …Прикинь, дружище, как я должен был поступить? Неужели я должен был отказаться от такого выгодного предложения?»
« …Алекс поддержал меня. Он начал доказывать полковнику – Радке можно доверять, здесь даже не пахнет подставой, а выгода, которую можно извлечь из его предложения, куда как весома.
В конце концов, он спросил – чем мы рискуем, Николай Михайлович?
О встрече Радке сообщит по телефону. Она состоится не завтра и не послезавтра, значит, у нас будет зазор, который позволит принять взвешенное решение. Если наша контрразведка выяснит, кем на самом деле является этот незнакомец, риск будет сведен к минимуму. Если даже и не выяснит, большой беды не будет. Намеченную встречу проведем на нашей территории, что позволит надежно обеспечить безопасность.
Что для этого нужно, Николай Михайлович? Санкция? Так добудьте ее!
Трущев огрызнулся – по оперативным вопросам я сам вправе принимать решения».
« …Вопрос, кому идти на встречу, решился в последний момент. Алекс настаивал, чтобы именно он первым познакомился с неизвестным вербовщиком. Это дело касается нас с Магди, мне и толковать! Все равно для подстраховки мы оба надели одинаковые штатские костюмы и добились предельного сходства
Как сам понимаешь, приятель, мастерства в таких делах нам было не занимать.
Тревожный момент – незнакомец, о котором говорил Радке, оказался человеком опытным. Контрразведке за те несколько дней которые у нас были, так и не удалось идентифицировать его.
Все равно мы решили рискнуть».
« …Кафе, расположенное неподалеку от Александерплатц, обложили за час до назначенного срока.
Обложили плотно.
Я, Алекс и Трущев поджидали в машине, каждый следил за своим сектором. Для меня время в подобных случаях обычно останавливается – привычка! Не забудь, приятель, отметить этот факт в наших общих воспоминаниях. Напиши так: «Анатолий Закруткин как обычно держался непринужденно, с неподражаемым спокойствием. Начало большой игры он всегда ощущал нутром, поэтому вполне естественно, что он первым обнаружил объект».
Ну, и далее в том же духе…»
« …Я дернул Трущева за рукав.
— Это же Штромбах!!
Алекс вздрогнул…»
« …Штромбах вальяжной походкой двигался по улице.
Ничего не скажешь, этот вымогатель из вымогателей был красавец–мужчина!.. Правда, костюмчик дрянной, местами потертый, но такие пустяки никогда не мешали Августу выглядеть внушительно.
Не глядя на столики, выставленные на тротуаре, он миновал место назначенной встречи, прошел с десяток метров по направлению к автобусной остановке, устроился на скамейке и некоторое время, профессионально вентилируя окружающую местность, изучал газету. Наконец, поднялся и занял место за указанным столиком.
Сомнений не было – он явился на встречу.
Мы все трое помалкивали. У нас было несколько минут, чтобы принять решение. Все зависело от Трущева. Ему как никому другому была известна цена ошибки. Так бывает, дружище, когда одна малюсенькая ошибочка способна перечеркнуть годы беспорочной службы. Ему было чем рисковать. Три звезды на погонах – это в то время было очень даже немало.
Наконец я прочистил горло и спросил.
— Кто пойдет?
— Я, конечно, – встрепенулся Шеель.
Алекса никак нельзя было выпускать на негодяя. Только я сохранил присутствие духа и подготовился к встрече. Только мне Штромбах не сможет отказать в танце согласия. В моем присутствии он робел.
Трущев молчал.
Мне нестерпимо хотелось заглянуть Штромбаху в глаза – увидеть в них оторопь, ужас, желание раскаяться за все свои преступления.
Мне не хватило мальчишки–эсэсовца возле вагона. Я знал, как обращаться с жаднюгой–абверовецем!
Я этих гадов!..
Трущев продолжал хранить молчание.
Его мысли были ясны как день. Штромбах – это перспективно… Не по собственной же инициативе он сватал Радке. Значит, за его спиной стояли солидные люди… Наш вымогатель был из тех абверовцев, которые были неплохо осведомлены о том, что творилось на верхних этажах нацистского дурдома… С такого добротного крючка, на котором он сидит, не сорвешься!.. В любой момент НКВД может вытянуть его из воды и, подержав на солнышке, напомнить, кому он в сорок четвертом году сбыл немалую часть архива абвера…
Не говоря о информации, которую поставлял Шеелю…»
« …если бы в тот момент кто-нибудь из жителей поверженного Берлина случайно заглянул в салон легкового автомобиля, приткнувшегося к обочине неподалеку от уличного кафе на Александрплатц, – он, вероятно, решил, что имеет дело с отъявленными мошенниками либо с бездарными киношниками. В машине сидел благообразного вида старикан и два похожих друг на друга человека.
Похожих не только внешне, но и до самых мельчайших деталек в костюмах».
Я настоятельно потребовал.
— Пойду я! Алексу еще придется иметь с ним дело, так что пусть приглядывается. Потом я объясню что к чему.
— Почему ты?! Это мой клиент!..
Трущев повысил голос.
— Прекратите перепалку! Возьмите себя в руки!.. Оба!
В этот момент к автомобилю подошел старший группы внешнего наблюдения и сделал знак, что вокруг Штромбаха чисто.
— Что ж, Толик, ступай. Только не зарывайся. Насчет твоей ведомственной принадлежности строй из себя дурачка – ты знать не знаешь, кому Артист слил свой архив».
« …жаль, у меня не было киноаппарата, чтобы заснять на кинопленку глаза Штромбаха, когда он увидал клиента, с которым его свел Радке. Впрочем, фотографии тоже достаточно. Их нащелкали столько, чтобы убедить Серова, как следует обращаться с военными преступниками, по совместительству работавшими на чужие спецслужбы».
« …Я непринужденно сел за столик».
« …разговор передаю почти дословно. По памяти, с короткими комментариями.
Штромбах, увидев меня, в первое мгновение вскочил и попытался покинуть место встречи.
Я остановил его вопросом.
— Куда вы спешите, господин Штромбах? Разве нам не о чем поговорить? Мы так долго не виделись, и вот судьба вновь свела нас. Что вы стоите?! Сядьте!!
Штромбах машинально плюхнулся на прежнее место.
Я между прочим поинтересовался.
— Август, неужели гонорара, полученного вами от заинтересованных лиц, достаточно, чтобы обеспечить достойную старость?
Он огрызнулся.
— Ваши деньги пахнут серой.
— Сера – это по части господина Ротте, а мы с вами деловые люди. У нас много общего. Мы оба на мели. Что касается Франца, зачем всуе упоминать имя человека, которого, говорят, на днях выдали русским за те художества, которые он натворил на Кавказе. Кстати, насколько мне известно вы там тоже достаточно накуролесили…
Штромбах наконец пришел в себя. Взял себя в руки.
Закурил.
— Мне даже в голову не могло прийти, что вы, Алекс, работаете на красных. Хотя с вашей биографией это был самый удачный вариант.
Я вздохнул.
— Ошибаетесь, Август. Красные здесь не при чем. По крайней мере, в настоящий момент помощи от них мне ждать не приходится. Раненный, помещенный в госпиталь, я пытался достучаться до них. Хотите верьте, хотите нет, но человек, который вывел меня на вас – помните историю с досье на моего отца? – как в воду канул. У меня еще тогда зародилась мыслишка – не клюнул ли я на элементарную подставу? Впрочем, это дела давно минувших дней. Вернемся к дням нынешним. К сожалению, мне крупно не повезло. Вы моя последняя надежда, Август.
Штромбах хмыкнул.
— Чем же, барон, вам так досадила судьба?
Он успокоился, даже несколько повеселел. Угрюмый и затрапезный вид Шееля, его скованные движения наводили на мысль, барон испытывает не лучшие времена. Интересно, зачем он собрался в Швейцарию? Это был деловой, пахнущий изрядной суммой вознаграждения интерес.
— Ротте сумел отыскать меня в Дюссельдорфе. Дальше не интересно…
— Нет уж, барон, поделитесь горем Вы, насколько мне известно, настойчиво ищете человека, который смог бы вам помочь в непростом – я бы сказал очень рискованном – предприятии?
— Этот гадкий штурмбанфюрер написал на меня донос в комиссию по денацификации. Я не хочу связываться с этой комиссией.
— А ваши друзья с той стороны пролива? Почему они бросили вас в беде?
— Вы попали в точку, Август. Вообразите мое изумление, когда друзья с той стороны пролива заявили, что знать не знают ни о каком Шееле, тем более Штромбахе. Они заявили, что не готовы оказывать помощь всякого рода темным личностям.
Лицо у Артиста вытянулось. Он признался.
— Мне ответили примерно то же самое, но в более грубой форме. Намекнули, что в их планы не входит спасать военных преступников. Они…
Голос у него дрогнул.
Я подхватил.
— Что же это творится, Август?..
Штромбах не ответил. Некоторое время он усиленно размышлял, затем заторопился.
— Простите, у меня дела…
— Не спешите, Август. Сядьте, допейте кофе. Не беспокойтесь, я заплачу. Если, конечно, мы договоримся.
Штромбах вопросительно глянул в мою сторону.
— Хорошо. Если вы, барон, остро нуждаетесь в помощи, я по старой дружбе попробую что-то сделать для вас. На многое не рассчитывайте. Итак, вы собираетесь?..
— В Швейцарию.
— Правильное решение, – одобрил Штромбах и сел. – Я готов помочь вам добраться до Швейцарии. Какое отношение вы имеете к Хайнцу?
— Мы служили в Управлении вооружения вермахта. В ответственный момент оба не изменили присяге.
— Понятно. Давайте встретимся через несколько дней. Я постараюсь что-нибудь придумать. Хайнц вам позвонит».
« …Вернувшись на базу, Николай Михайлович составил срочную шифротелеграмму с подробным изложением беседы. К телеграмме приложил отчет об окончании разметки подземного туннеля и начале подготовительных работ. Туннель, который должен был вывести группу отпетых «гитлерюгендов» в сад Шпандау, начинался за пару сотен метров от тюрьмы в одном из разрушенных домов, в котором сохранился подвал.
Доступ туда постоянно контролировался одним из «мстителей» – так мы назвали нашу организацию, – проживавший поблизости.
Дружище, не поверишь – они назвали себя «Elusive Avengers»! *(сноска: «Неуловимые мстители».)
В моей группе было восемь человек. Все они спустя два года после гибели рейха, мечтали вступить в СС, а двое даже успели поучаствовать в расстрелах.
В четырнадцатилетнем возрасте…
Дружище, хочешь верь, хочешь не верь, но мне не жаль этих юнцов. Такой я бессердечный и упертый энкаведешник. Их никто силком не тянул в подземелье на Гекторштрассе, не принуждал день и ночь копать подземный ход. Они работали увлеченно, с энтузиазмом – с тем нацистским настроем, с каким их отцы орудовали на Украине, в Белоруссии и в России. С ними нельзя было отыскать согласие. Возможно потом, много лет спустя, но у меня не было этих лет.
Я старался…»
« …вечером, когда до Серова дошел доклад о «художествах Трущева», в администрации началось такое!.. Николая Михайловича и меня потребовали к генералу. Тот сразу в крик – вы что, с ума сошли? Хотите засветить Шееля?.. Никаких контактов с Радке и с этим провокатором из абвера!»
« … Трущев дал мне знак – помалкивай!
Я смолчал, дружище. Я человек маленький.
Конечно, если рассуждать теоретически, сидя в кабинете, ввязываться в игру со Штромбахом, было рискованно. Он мог догадаться, с чьей подачи Шеель в 1944 году принудил его к сотрудничеству…»
« …на следующий день по указанию Серова Штромбаха взяли с поличным в небольшой забегаловке неподалеку от Александерплатц. Трущев попробовал протестовать, однако Серов отмахнулся – не вам, полковник Трущев, указывать мне, чем я должен заниматься. Единственная мера, на которую он согласился, это на инструктаж со следователем, который должен был заниматься абверовцем.
Следователь оказался толковый парень, с фронтовым опытом. Понятно, что никто не собирался посвящать его в конкретику – Трущев вместе с Алексом состряпали вполне съедобную для постороннего человека легенду. Разговора на «понял–понял» оказалось достаточно, чтобы капитан Воронин без всяких подсказок уяснил свою задачу, и, приступая к допросу Штромбаха, сразу взял верный курс – главное «не переусердствовать».
Сначала Штромбах повел себя нагло – потребовал адвоката, начал угрожать международным скандалом, однако как только ему предъявили обвинение в шпионской деятельности, а также в совершении военных преступлений, он тут же сник и начал сдавать всех подряд: Шихматова из бывших власовцев, Ройзинга, Штирблянда. На вопрос о том, чем он занимался в последнее время, Штромбах упомянул и о бароне фон Шееле и о его желании сбежать в Швейцарию.
Следователь, как мы и договаривались, интереса к Алексу не проявил. Закончив допрос, он отправил Штромбаха в камеру.
Но ненадолго.
На следующий день Артиста допросили еще раз и как бы между делом напомнили о готовности сотрудничать с НКВД, которую он активно проявлял в сорок четвертом году.
Того едва удар не хватил. Следователь тут же официально, в письменной форме оформил отношения со Штромбахом. Артист дал расписку о неразглашении и с готовностью согласился продолжать противоправную деятельность по поиску и вербовке немецких граждан, желающих побороться за новую, «демократическую» Германию.
В конце разговора Штромбах по собственной инициативе напомнил о Шееле.
— Это кто такой? – удивился следователь, потом спохватился. – А–а, господин барон!.. Пусть едет, куда ему вздумается.
— У меня нет возможности помочь ему.
Следователь изобразил удивление.
— По какой причине? Мал гонорар?..
— Я, господин следователь, насколько вам известно, тоже нахожусь на службе и не могу действовать вопреки указаниям начальства.
— То есть?.. – удивился следователь. – А ну-ка, с этого места подробнее?..
Штромбах не смог скрыть изумления.
— Неужели вам неизвестна причина, по какой Шеель собирается удрать в Швейцарию. Разве?…
— Что «разве»?..
Штромбах помолчал, потом признался.
— Я решил… Мне показалось, что Шеель придумал эту затею с каналом шириной с Атлантический океан с вашей подачи.
— С чего вы решили? Не могу понять, господин Штромбах, каким образом вы, такой опытный профессионал, дали маху. Ладно Шеель, он глуп как баран, но как вы могли клюнуть на такую примитивную уловку как канал шириной с Атлантический океан. Если господин Гелен узнает о вашей промашке, думаю, одним увольнением вы не отделаетесь.
Штромбах помрачнел, потом заметил.
— Не в ваших интересах информировать господина Гелена о моих ошибках. Однако сообщить ему о просьбе барона я обязан.
— Сообщайте, – согласился следователь».
« …долго прикидывали, как отнестись в этому предположению?
Просветил нас Алекс–Еско.
— Пусть Штромбах проинформирует Пулах. Это удачный вариант.
Я удивленно глянул на него.
— Отправив запрос Гелену, – объяснил Алекс, – Штромбах окончательно отрежет себе путь к отступлению. Это лучше, чем он вдруг спохватится позднее, когда пораскинет мозгами. Если он отправит запрос, меня сомневает – так, кажется, говорят в Одессе? – чтобы потом он отважился на предательство. С нашей поддержкой он будет чувствовать себя куда как более уверенно. В этом случае у него будет где спрятаться. В конце концов, Николай Михайлович, это наш с Магди риск. Мне и принимать решение…
Трущев не без удовольствия глянул на него. Алекс на глазах обретал форму, испытывал энтузиазм…»
« …следующий день из Центра пришел приказ Трущеву немедленно прибыть в Москву. В тексте присутствовала зашифрованная фраза, предписывающая Николаю Михайловичу прихватить с собой Ротте.
Надеюсь, дружище, тебе понятно, чье это было указание?
О Штромбахе в шифрограмме не было ни слова…»
Назад: Часть V Радиосеанс с преисподней
Дальше: Глава 2