Глава 10
Как вода в песок

Сесилия тихонько толкнула дверь комнаты Джема и заглянула внутрь.

У кровати стояла Шарлотта, по бокам от нее – двое Безмолвных братьев. По лицу женщины катились слезы. Уилл тоже был здесь, в забрызганной кровью одежде, которую он так и не сменил после битвы во дворе; он стоял на коленях и, казалось, молился. Ее брат выглядел таким отчаявшимся, что Сесилии, несмотря на обуревавшие ее противоречивые чувства, захотелось войти и утешить его.

Бросив взгляд на Джема, девушка окончательно пала духом. Но ей нужно было поговорить с Уиллом. Обязательно. Она уже собралась шагнуть в комнату, но тут на ее плечо легла чья-то рука и увлекла за собой в коридор.

Габриэль Лайтвуд… Юноша выглядел изможденным, под зелеными глазами залегли тени, в волосах запеклись сгустки крови. Сесилия знала, что Гидеон получил тяжелое ранение в ногу, иратце помогло, но о полном исцелении пока еще речи не было. Софи с Габриэлем помогли ему дойти до комнаты, и сейчас Габриэль, скорее всего, возвращался от брата.

– Не входите туда, – шепнул Габриэль, – они стараются спасти Джема, и присутствие Уилла необходимо.

– Необходимо? Но зачем? Уилл ведь не врач.

– Они парабатаи, и Джеймс, даже в бессознательном состоянии, будет черпать от него силу.

– Но мне нужно сказать Уиллу буквально пару слов.

Габриэль вздохнул:

– Вы совсем недавно влились в ряды Сумеречных охотников, мисс, поэтому не все понимаете. Для нас потерять парабатая – большое горе. Это то же самое, что потерять мужа, жену, брата или сестру. Представьте, что на смертном одре лежит не Джем, а вы.

– Боюсь, Уилл не стал бы так переживать.

– Мисс Эрондейл, – фыркнул Габриэль, – если бы ваш брат не беспокоился о вас, он не стремился бы всеми силами оградить вас от меня.

– Да, он вас недолюбливает. Но почему? И почему сейчас вы проявляете заботу о моем брате? Вы ведь тоже питаете к нему не самые теплые чувства.

– Это верно лишь отчасти, – сказал Габриэль. – Я действительно недолюбливаю Уилла Эрондейла. Неприязнь между нами возникла давно. Говоря по правде, он когда-то сломал мне руку.

– В самом деле? – Брови Сесилии удивленно взмыли вверх.

– Но в последнее время я стал по-другому смотреть на некоторые вещи, – продолжил Габриэль. – До некоторых пор я был убежден, что ваш брат… подлец, но, когда Генри рассказал мне о нем подробнее, я понял, что у вашего брата просто очень своеобразные представления о чести.

– И это вызвало ваше уважение?

– По крайней мере, я стараюсь его понять. Что же касается Джеймса Карстейрза, то среди нас он один из лучших. Каким бы ни было мое отношение у Уиллу, сейчас его надо оставить в покое – ради Джема.

– Но я должна сказать брату нечто важное, – воскликнула Сесилия. – Это отнимет лишь пару секунд.

Габриэль потер виски.

– Хорошо, – сказал он, – я зайду и попрошу его выйти.

– Но почему вы, а не я?

– Если он разгневается, то пусть лучше злится на меня, а не на вас. Я верю вам, мисс Эрондейл, и надеюсь, что не обманусь в своих ожиданиях.

Габриэль толкнул дверь и вошел в комнату. С гулко бьющимся сердцем Сесилия прислонилась к стене и стала прислушиваться к доносившемуся до нее шепоту. Шарлотта сказала про руны кроветворения, что в данном случае они опасны… Вдруг дверь распахнулась, Габриэль вышел.

– Неужели Уилл… – схватилась за щеки девушка, но не договорила, увидев брата.

Молча кивнув, Лайтвуд удалился, оставив их наедине.

Раньше Сесилия не понимала, как это можно остаться с кем-то «наедине». Если кто-то рядом с тобой, то ты уже не один. Но теперь ей казалось, что в коридоре она стоит одна, потому что Уилл витал где-то далеко отсюда. Выглядел он ужасно – как призрак.

– Уилл… – произнесла она и, не дождавшись ответа, повторила, на этот раз тише и нежнее: – Гуилим Овейн.

Брат наконец удостоил ее взглядом. Глаза его были холодные, как воды затерянного в горах озера Ллин Мингил.

Овейн – валлийское имя, означающее «юный»; помимо прочего, так звали одного из рыцарей Круглого стола в легендах о короле Артуре.

– Когда я приехал сюда, мне было двенадцать, – сказал он.

– Я знаю, – в замешательстве произнесла Сесилия.

Неужели он думает, что она забыла это страшное время? Сначала она потеряла Эллу, а затем и старшего брата, которого так любила.

Глядя в пустоту, Уилл продолжил:

– Это случилось десятого ноября, и с тех пор в этот день меня всегда охватывала черная тоска. Меня одолевали мучительные воспоминания о маме, отце, о тебе… Я знал, что ты жива, что ты вместе с ними, что хочешь, чтобы я вернулся, но не мог не то что поехать, но даже отправить тебе письмо. Я писал письма дюжинами, но потом сжигал. Думал, ты ненавидишь меня и винишь в смерти Эллы.

– Мы никогда не считали, что в этом виноват ты.

– Со временем, в страхе ожидая наступления злополучного дня, я обнаружил, что на десятое ноября обязательно находятся какие-то дела, инициатором которых выступал Джем. То тренировка, то прогулка на другой конец города, какой бы отвратительной ни была погода. Порой после этих прогулок у Джема начинался жар, он кашлял кровью и надолго отправлялся в постель, но его болезнь тоже отвлекала меня от тяжелых мыслей. Я не сразу понял, что он поступал так ради меня. Джем делал все, чтобы я в этот злополучный день не пребывал в состоянии черной меланхолии.

Сесилия не сводила глаз с брата. Ей казалось, что она наконец увидела его таким, каким он был в детстве. Вот он неуклюже утешает ее, когда она разбивала коленки; вот он спит перед камином с открытой книгой на груди; вот со смехом выходит на берег после купания в озере. Стены, которой Уилл отгородился от окружающего мира, больше не существовало.

Уилл обнял себя за плечи, будто пытаясь согреться.

– Я понятия не имею, что со мной будет без него, – сказал он. – Тессу похитили, и это острым ножом кромсает мне сердце. Я не знаю ни куда идти, ни что делать. И тот единственный, с кем я мог бы поделиться своей болью, сейчас лежит на смертном одре.

– Уилл… Уилл… – Сесилия накрыла его руку своей ладошкой. – Пожалуйста, выслушай меня. Это касается Тессы. Мне кажется, я знаю, где Мортмейн.

– Откуда тебе знать? – От удивления его глаза округлились.

– Я была неподалеку и слышала, что Джессамина сказала тебе перед смертью, – произнесла Сесилия, чувствуя, как сердце брата с силой погнало по жилам кровь. – Она назвала тебя «несносным валлийцем».

– Джессамина? – в замешательстве произнес он.

По всей видимости, его мысли пошли по тому же пути.

– Джессамина сказала, что Мортмейн в Идрисе, – быстро заговорила Сесилия. – Но Конклаву известно, что это не так. Когда Мортмейн жил в Уэльсе, ты, в отличие от меня, его не знал. Он знает эти края не понаслышке, потому что вырос в горах. Подумай, Уилл.

– Ты думаешь… Кадер-Идрис?

– В этих горах ему известна каждая тропка, – кивнула Сесилия, – и он, должно быть, находит весьма забавной шутку, которую сыграл с тобой и остальными нефилимами. Он увез Тессу туда, откуда бежал ты, – к тебе домой.

– Посеет? – спросил Гидеон, принимая из рук Софи кружку, над которой поднимался пар. – Я опять чувствую себя ребенком.

– Он содержит вино и специи, способствует кроветворению и поэтому пойдет вам на пользу.

Стараясь не смотреть на юношу, Софи поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью.

Нога Гидеона была перевязана. Он переоделся, но запах пота до конца еще не выветрился.

– Вот что восполнит мне потерю крови, – сказал он и поднял руку, на которой виднелись Руны кроветворения, санглие.

– Вы хотите сказать, что не любите посеет?

Софи могла напомнить, как злилась на него после истории с булочками, но прошлой ночью, прочитав письмо Консулу (пока еще не отправленное, оно лежало в кармане ее окровавленного передника), она совершенно простила этого чудака. А когда на ее глазах он получил ранение, душа девушки наполнилась ужасом.

– Посеет не любит никто. – Гидеон слабо улыбнулся.

– Я должна остаться и проследить, чтобы вы все выпили? Предупреждаю, если вы спрячете его под кроватью, у вас точно заведутся мыши!

Юноша напустил на себя виноватый вид. Софи хотелось побыть с ним подольше, но в этот момент в комнату с гордым видом вплыла Бриджит и заявила, что ей нужно выгрести из-под кровати булочки.

– Софи… – жалобно произнес Гидеон.

Девушка ответила ему строгим взглядом, и он поспешно сделал большой глоток поссета.

– Мисс Коллинз… До этого момента у меня не было возможности надлежащим образом извиниться, поэтому позвольте мне все исправить. Пожалуйста, простите меня за выходку с булочками. В этом нет никакого неуважения к вам. Надеюсь, вы не думаете, что я отношусь к вам свысока только потому, что вы занимаетесь домашним хозяйством. Вы, мисс Коллинз, и вы, Бриджит, самые храбрые леди, которых я когда-либо имел удовольствие знать.

– Хорошо, – уступила Софи. – Немногие джентльмены способны извиниться перед служанками.

– К тому же я совершенно уверен, что булочки очень вкусные, – поспешно добавил Гидеон. – Просто… я не люблю их с детства, а не потому, что это ваши булочки.

– Мистер Лайтвуд, прекратите постоянно повторять слово «булочки».

– Хорошо.

– И они не мои, их пекла Бриджит.

– Хорошо.

– А что это вы не пьете посеет?

Он поднес к губам чашку и послушно сделал глоток. Девушка смягчилась и улыбнулась.

– Отлично, – сказала она, – если вам не по вкусу булочки, то что вы скажете о бисквитном торте?

В окна светило холодное солнце. В Институт прибыла дюжина Сумеречных охотников, присланных Конклавом, и несколько Безмолвных братьев. Незадолго до этого унесли тела Джессамины и Безмолвного брата, имени которого Сесилия не знала. Во дворе слышались голоса и лязг железа – представители Конклава осматривали останки автоматов.

Обитатели Института собрались в гостиной. Здесь же был Консул.

– Это безумие, – сказал он, скрестив на груди большие руки. – К тому же основанное на детских фантазиях.

– Я не ребенок! – вскинулась Сесилия.

Она сидела в кресле у камина, том самом, где прошлой ночью сидел брат. Неужели это было только вчера? Уилл стоял рядом. Он так и не переоделся. Шарлотта сидела за столом, заваленным ворохом бумаг. Генри не было – вместе с Безмолвными братьями он остался в комнате Джема, который так и не пришел в сознание.

– Мои родители были знакомы с Мортмейном, и вам это прекрасно известно. К нашей семье он относился по-дружески. Когда мы лишились дома в Долгеллау, он подарил отцу поместье Рэйвенскар.

– Это правда, – кивнула Шарлотта. – Летом я передавала вам сообщение Рагнора Фелла.

Уилл окатил Консула свирепым взглядом:

– Подарить моей семье этот дом со стороны Мортмейна было злой шуткой! Он играл с нами. Кто помешает ему шутить в таком роде и дальше?

– Кажется, нашла, – произнесла Шарлотта, вытаскивая из пачки карту. – Смотрите, вот озеро Ллин Кау в Идрисе, а вот озеро Талиллин у подножия горы Кадер-Идрис.

– Ллин означает «озеро», – с отчаянием в голосе прошептала Сесилия. – Мы зовем его Ллин Мингил, хотя другие предпочитают другое название – Талиллин.

– В мире полно других мест с названием «Идрис», – ощетинился Консул, запоздало осознав, что вступает в полемику с пятнадцатилетней девчушкой.

– Но здесь скрыто определенное значение, – сказал Уилл. – Это название говорит о бездонных озерах вокруг горы, а также о том, что сама гора полая, а внутри нее спят Охотники Нижнего мира.

– Что-то вроде Дикой охоты, – сказала Шарлотта.

– Да! – Уилл провел пятерней по своим черным волосам. – Мы, нефилимы, верим в легенды и мифы. Все эти истории – правда. Разве не идеальный вариант – спрятаться внутри полой горы, которую и без того связывают с черной магией и дурными предзнаменованиями? Если оттуда будут доноситься непонятные звуки, это никому не покажется странным, и уж тем более ни у кого не возникнет желания что-то разузнать. Если я ошибаюсь, зачем ему вообще ошиваться в тех краях? Мне всегда было интересно, почему Магистр уделяет моей семье столь пристальное внимание. Не исключаю, что он поселился по соседству только для того, чтобы погубить семью нефилимов – перед таким соблазном он никогда бы не устоял.

Консул склонился над столом и стал рассматривать карту:

– Этого мало.

– Мало? – воскликнула Сесилия. – Для чего мало?

– Для того, чтобы убедить Конклав, – ответил Консул, выпрямляясь. – Шарлотта, ты должна меня понять. Чтобы послать против Мортмейна силы, основываясь на предположении, что он в Уэльсе, нам придется созвать Совет. Небольшой отряд туда направить нельзя, это рискованно, ведь враг может значительно превосходить по численности. Сколько этих тварей напало на вас сегодня утром?

– Шесть, может, семь, не считая того, что унес Тессу, – ответила Шарлотта. – Честно говоря, я не знаю. Вероятно, они обладают способностью складываться, иначе как бы набились в небольшую карету?

– Что ж, остается предположить, что Мортмейн не учел Габриэля и Гидеона Лайтвудов и послал меньше автоматов, чем требовалось. В противном случае вы все были бы мертвы.

– Лайтвуды… – усмехнулся Уилл. – Скорее Мортмейн недооценил Бриджит – она виртуозно владеет палицей.

Консул поднял руку:

– Мы прочитали бумаги Бенедикта. В них говорится, что Мортмейн скрывается в окрестностях Лондона и вынашивает планы выступить против анклава.

– Эти записи Бенедикт делал в те дни, когда его быстро покидал разум, – возразила Шарлотта. – Да и потом… не думаю, что Мортмейн поделился с ним своими истинными планами.

– Почему бы и нет? – В голосе Консула чувствовалось раздражение. – Бенедикту незачем лгать в своих записях, которые тебе, Шарлотта, читать не следовало. Если бы вы не были так убеждены, что знаете больше Конклава и Совета, то отдали бы их незамедлительно. На фоне подобного непослушания я не склонен вам верить. Если считаете нужным, можете поднять вопрос о возможном местонахождении Мортмейна в Уэльсе на заседании Совета, которое состоится через две недели…

– Через две недели? – взвился Уилл. Он побледнел, на щеках выступили алые пятна. – Тессу увезли сегодня. О каких двух неделях вы говорите!

– Магистру она нужна живой и здоровой, Уилл, – тихо сказала Шарлотта, – и тебе это известно.

– А еще мне известно, что он хочет на ней жениться! Да она скорее предпочтет умереть, чем стать игрушкой в его руках.

– Если так, ну ее к дьяволу! – заявил Консул. – Какая-то девчонка, даже не нефилим, не может быть приоритетом для нас.

– Для меня она важнее всех! – закричал Уилл.

Стало тихо. В камине потрескивали дрова. Солнце садилось, и лицо Консула оказалось в тени.

– Мне казалось, она невеста твоего парабатая, – произнес он, нарушив молчание, – но никак не твоя, Уилл.

Юноша вздернул подбородок:

– Если она невеста моего парабатая, то мой долг заключается в том, чтобы оберегать ее, как свою собственную. Это и называется – быть побратимом.

– Ну разумеется. – В голосе Консула прозвучал сарказм. – Подобная верность достойна всяческих похвал. – Покачав головой, он добавил: – Ох уж эти Эрондейлы. Упрямые как ослы. Я помню, как твой отец хотел жениться на твоей матери. Она не была в числе кандидатов на Вознесение, но он и слушать ничего не желал. Признаться, я надеялся, что его дети будут посговорчивее.

– Полагаю, вы простите нас с сестрой, если мы не согласимся, – парировал Уилл. – Ведь если бы отец, выражаясь вашим языком, оказался «посговорчивее», нас бы попросту не было.

– О, да это не спасательная операция, а настоящая война, – произнес Консул.

– А Тесса – не простая девушка, а оружие, которое теперь находится в руках врага. – Шарлотта стукнула кулачком по столу. – Говорю вам, Мортмейн намерен использовать ее против нас.

– Ну все, хватит. – Консул посмотрел на Уилла с Сесилией. – Этот разговор лишен всякого смысла, и я ухожу. Шарлотта, следи за своими подопечными. Такое ощущение, что они… слишком переволновались.

– Вижу, Консул, помогать нам вы не собираетесь. – Глаза Шарлотты метали молнии. – Но имейте в виду, я засвидетельствую в письменном виде, что предупреждала вас о сложившейся ситуации. И если в конечном счете промедление приведет к большой беде, вся ответственность ляжет на вас.

Сесилия подумала, что Вейланд рассердится, но он, накинув капюшон, сказал:

– Это, Шарлотта, и называется – быть Консулом.

– Сожалеешь, что решил остаться в Институте, да, Габриэль? – ворвался в сумбурные мысли младшего Лайтвуда чей-то голос.

Перед ним, в ореоле тусклого света, стоял Консул. На нем было теплое пальто с капюшоном и перчатки. Выражение лица Консула было таким, будто Габриэль его изрядно развеселил.

– Я… – Юноша перевел дух, стараясь не выдать своего волнения. – Нет. Конечно нет.

Консул поднял бровь и с усмешкой заметил:

– И поэтому ты сидишь здесь в забрызганной кровью одежде и выглядишь так, будто за тобой гналось чудовище.

Габриэль яростно сверкнул глазами:

– Думаете, я струсил сегодня?

– Ничего такого я не думаю, – снисходительно произнес Консул. – Я знаю, что ты сражался вместе с остальными. И то, что твой брат ранен, мне тоже известно…

Габриэль вздохнул.

– А… так вот в чем дело, – покачал головой Консул. – Твой отец погиб, и ты подумал, что теперь тебе предстоит пережить смерть брата?

Габриэлю захотелось схватиться за стену. Его одолело безудержное желание ударить Консула Вейланда по елейной физиономии, на которой застыло выражение сострадания. Притворного сострадания… Ему захотелось броситься наверх, встать на колени у постели брата и никуда от нее не отходить, как не отходил от постели Джема Уилл. Когда по просьбе Сесилии он вызвал Уилла из комнаты, его поразила горькая мысль: Уилл был Джему больше братом, чем он – Гидеону. Вот почему он покинул здание Института и оказался в этом укромном месте за конюшнями. Габриэль был уверен, что здесь его точно искать никто не станет.

Но он ошибся. Впрочем, ошибался он часто, пожалуй, даже слишком.

– Ты увидел, как из раны брата потекла кровь, – продолжил Консул слащавым голосом, – и вспомнил, как…

– Я убил отца, – перебил Габриэль. – Всадил стрелу и пролил его кровь. Думаете, я не знаю, что это значит? Кровь отца будет взывать ко мне, как кровь Авеля взывала к Каину. Возможно, на тот момент это существо… червь… не имело ничего общего с моим отцом, но… Когда-то оно было Лайтвудом… А сегодня мог умереть Гидеон. Потерять еще и его…

– Ты прекрасно понимаешь, Габриэль Лайтвуд, что я имел в виду, когда говорил о Шарлотте и ее отказе следовать Закону, – сказал Консул. – Тебе не кажется, что здесь возникает вопрос о стоимости жизни. Все дело в том, что жизнь твоего брата чуть не принесли в жертву чьей-то чрезмерной гордыне.

– Что-то я не заметил, чтобы Шарлотту обуяла гордыня.

– И поэтому написал вот это? – Вейланд вытащил из кармана пальто первое письмо, присланное Габриэлем и Гидеоном. Он с презрением взглянул на него и бросил на землю. – Это нелепое послание вы сочинили, чтобы меня позлить?

– А что, получилось?

В какой-то момент Габриэлю показалось, что Вейланд набросится на него с кулаками. Но злобный огонь в глазах Консула быстро погас, и он спокойно ответил:

– Полагаю, я ошибся, когда подумал, что кто-то из Лайтвудов поддастся на шантаж. Ваш отец тоже не поддался бы.

– Не пытайтесь убедить меня – это бессмысленно. Лишь попусту потеряете время.

– Значит, после всего, что произошло, ты по-прежнему сохраняешь верность Шарлотте Бранвелл? От Гидеона я еще мог ожидать чего-то подобного, он пошел в мать – слишком верит в человеческую натуру. Но от тебя, Габриэль, – нет. Я думал, гордости у тебя в крови окажется побольше.

Габриэль прислонился затылком к стене.

– В переписке Шарлотты, – ответил он, – не было ничего такого, что могло бы заинтересовать вас. Вы сказали, что, если мы не будем докладывать о состоянии ее дел, нас ждет гибель. Но в том-то и дело, что докладывать было не о чем. Вы не оставили нам выбора.

– Надо было сказать правду.

– Но вы не желали ее слышать. Я не дурак, а мой брат и подавно. Вы хотели сместить Шарлотту с должности главы Института, но так, чтобы никто не понял, что это ваших рук дело. Решили повести дело так, будто она причастна к каким-то незаконным махинациям. Но истина заключается в том, что изобличать ее не в чем.

– Истина податлива, ее можно обнаружить, но можно и измыслить.

Габриэль метнул на Консула быстрый взгляд.

– Вы предпочли бы, чтобы я солгал вам?

– Нет, – ответил Консул, – не мне. – Положив юноше руку на плечо, он добавил: – Лайтвуды всегда знали не понаслышке, что такое честь. Ваш отец наделал ошибок, но вы не должны за них расплачиваться. Помогите мне, и я верну все, что вы потеряли, – родовое поместье, доброе имя. Ты сможешь жить дома вместе с братом и сестрой, а не ждать милостей от Института и Шарлотты.

Милости. Слово отдавало горечью. Габриэль подумал о крови брата на камнях. Если бы Шарлотта не была столь безрассудной, чтобы взять под свою опеку эту девушку, которая, как говорят, способна принимать любой облик, Магистр не послал бы в Институт своих механических монстров. И Гидеону не пришлось бы пролить кровь.

«В сущности, – прозвучал в голове тихий голосок, – если бы не Шарлотта, тайна отца не стала бы достоянием гласности». Бенедикту не пришлось бы предавать Магистра, и у него остался бы доступ к снадобью, препятствующему развитию астриолы. А раз так, отец не превратился бы в червя, и Лайтвуды, не зная о его грехах, жили бы в блаженном неведении.

– Габриэль, – продолжил Консул, – у меня есть к тебе предложение. Оно касается тебя, и только тебя, брату ты о нем рассказывать не должен. Он весь в мать, слишком предан, в данном случае – Шарлотте. Может, эта ненужная верность и делает ему честь, но для нас является лишь помехой. Скажешь ему, что я устал от вашего фиглярства и что мне от вас больше ничего не надо. Ты неплохо умеешь врать и сможешь его убедить в этом, я даже не сомневаюсь. Ну, что скажешь?

Габриэль вздрогнул:

– Что я должен делать?

Уилл переменил позу. В кресле у кровати Джема он просидел уже несколько часов, спина затекла, но уходить он не собирался. Джем мог в любую минуту прийти в себя, и для них обоих было важно, чтобы он увидел рядом парабатая.

По крайней мере, в комнате было тепло. Бриджит развела в камине огонь. Сырые дрова горели с громким потрескиванием, время от времени выбрасывая сноп искр. За окном чернела непроглядная ночь, будто кто-то нанес на стекла матовую краску.

К изножью кровати были прислонены скрипка Джема и его трость с запекшейся кровью. Сам он лежал неподвижно, в лице не было ни единой кровинки. Уиллу казалось, что он впервые видит Джема после долгой разлуки. Джем выглядел изможденным – кожа да кости, и как он не замечал этого раньше?

Уилл не находил себе места. Все последние месяцы Джем умирал, а он не сделал ничего, чтобы помочь ему…

– Уилл, – донесся от двери шепот.

Юноша поднял голову и увидел Шарлотту.

– Тут… кое-кто пришел с тобой повидаться.

Шарлотта отошла в сторону, и в комнату вошел Магнус Бейн. На мгновение Уилл оторопел.

– Он говорит, ты сам его позвал, – с сомнением в голосе произнесла Шарлотта.

На Магнусе был темно-серый костюм. Он с безразличным видом стянул с рук серые лайковые перчатки и теперь постукивал ими по бедру.

– Я в самом деле его звал, – сказал Уилл, будто пробуждаясь от долгого сна, – спасибо, Шарлотта.

В глазах женщины светилась симпатия, но вместе с тем и предупреждение: это будет на твоей совести, Уилл Эрондейл. Она вышла из комнаты, демонстративно закрыв за собой дверь.

– Ты пришел… – сказал Уилл, понимая, что слова его звучат глупо: зачем говорить вслух очевидные вещи? Ему никак не удавалось справиться с замешательством. Видеть Магнуса в комнате Джема было то же самое, что лицезреть рыцаря из сказки в компании адвокатов в напудренных париках, заседающих в Олд Бейли.

Магнус бросил перчатки на стол, подошел к кровати и взглянул на Джема – белого и неподвижного.

– Джеймс Карстейрз, – прошептал он.

– Он умирает, – сказал Уилл.

– Вижу. – В голосе колдуна прозвучала тоска. – Ему осталось несколько дней, может быть, неделя.

– Это не из-за отсутствия серебра, – хрипло ответил Уилл. – У нас немного было, и Джем принял лекарство. Но потом на нас напали; сражаясь, Джем потерял много крови и очень ослаб. Мы боимся, что выкарабкаться самостоятельно он не сможет.

Магнус бесконечно нежно взял Джема за руку. Пальцы юноши были сбиты, вены под кожей напоминали голубые ручейки.

– Ему больно?

– Не знаю.

– Может, лучше не мешать ему умереть? – Магнус взглянул на Уилла, и в глазах его мелькнул золотистозеленый отблеск. – Знаешь, рано или поздно жизнь у каждого кончается, а что касается Джема, ты всегда знал, что он умрет раньше тебя.

Уилл смотрел прямо перед собой. Ему казалось, что он падает в длинный туннель, где не за что ухватиться, чтобы хоть немного замедлить падение.

– Если ты думаешь, что для него это будет лучший выход…

– Уилл… ты позвал меня в надежде, что я ему помогу?

Юноша уставился на колдуна невидящими глазами:

– Я не знаю, зачем позвал тебя. Не думаю, что надеялся на твою помощь, скорее… ты единственный, кто сможет понять.

В глазах Магнуса мелькнуло удивление.

– Единственный, кто сможет понять?

– Ты прожил такую долгую жизнь, пережил смерть многих близких. Но, несмотря на это, продолжаешь жить дальше.

Колдун посмотрел на него с удивлением:

– Так ты после битвы, в которой вы все чуть не погибли, позвал меня в Институт, чтобы поговорить?

– Я сам не знаю, – сказал Уилл, – но с тобой мне говорить легко.

Магнус покачал головой и прошептал:

– Ты так молод… Но я не припомню такого, чтобы Сумеречный охотник посылал за мной только для того, чтобы поболтать до утра.

– Я не знаю, что мне делать, – сказал Уилл. – Мортмейн увез Тессу, хотя, мне кажется, теперь я знаю, где она. Одна половинка моей души желает, чтобы я немедленно помчался за ней. Но я не могу бросить Джема. Я дал клятву.

Что будет, если ночью он придет в себя и увидит, что меня рядом нет? – Он выглядел потерянным, как ребенок. – Он подумает, что я оставил его умирать одного. И ничего не будет знать. Но, будь Джем в состоянии говорить, разве он не велел бы мне броситься за Тессой? – Уилл закрыл руками лицо. – Я не знаю, и сомнения рвут мою душу на части.

Магнус долго смотрел на него, не произнося ни слова.

– Ему известно, что ты любишь Тессу? – наконец спросил он.

– Нет. – Уилл потрясенно поднял голову. – Нет, я никогда не говорил ему, не желая взваливать на него такую ношу.

Магнус глубоко вздохнул:

– Уилл, ты обратился ко мне за мудростью, потому что я прожил не одну жизнь. Могу сказать тебе лишь одно – закат жизни представляет собой сумму всей любви, которую мы познаем за время своего земного существования. И если ты поклялся быть рядом с Джемом в его смертный час, это еще не самое главное. В другое время вы были с ним неразлучны. С момента вашей первой встречи ты всегда был рядом и неизменно его любил. Вот что действительно важно.

– Ты и правда так думаешь? – удивленно спросил Уилл. – Почему ты всегда так добр ко мне? Может, в ответ я должен оказать тебе услугу, хотя напрямую ты об этом никогда не скажешь? Да?

– Разве? – улыбнулся Магнус. – Уилл, я колдун, но ты относишься ко мне как к человеку. Редкий Сумеречный охотник на такое способен. Нет, я не такой бессердечный, чтобы требовать взамен какие-то услуги у несчастного парня. Послушай меня, Уилл. После твоего ухода я останусь здесь, у постели Джема. А когда он придет в себя, скажу, куда ты отправился, и добавлю, что ты сделал это ради него. Я приложу все усилия, чтобы спасти ему жизнь: серебра у меня нет, но я владею магией и, не исключено, смогу найти в какой-нибудь старой книге заклятие, которое поможет ему.

– Тем самым ты окажешь мне огромную услугу…

Магнус не сводил с Джема глаз. На лице колдуна, обычно веселом и беззаботном, застыла печаль, и это удивило Уилла.

– Разве эта печаль так легко и глубоко проникла в самое сердце мое не потому, что я вылил душу свою в песок, полюбив смертное существо так, словно оно не подлежало смерти?. – будто прочитав его мысли, сказал Магнус.

– Откуда это? – поднял на него глаза Уилл.

– Из «Исповеди» блаженного Аврелия Августина. Ты спрашивал меня, как я, будучи бессмертным, смог пережить столько смертей. Никакой тайны в этом нет. Просто, когда на тебя обрушивается невыносимое горе, ты взваливаешь его на плечи и несешь, вот и все. – Магнус отошел от кровати. – На какое-то время я оставлю вас наедине. Если испытываешь потребность – попрощайся с ним. Найдешь меня в Библиотеке.

Магнус взял перчатки, повернулся и вышел из комнаты.

Уилла охватило смятение.

Он вновь взглянул на парабатая, неподвижно лежавшего на кровати. «Я должен смириться с тем, что это конец, – подумал юноша, и эта мысль показалась ему бессмысленной. – Но… надо смириться, что Джем никогда больше не посмотрит на меня, не заговорит… Просто, когда на тебя обрушивается невыносимое горе, ты взваливаешь его на плечи и несешь, вот и все».

Все происходящее казалось ему каким-то нереальным, словно это был сон. Он встал и слегка прикоснулся к щеке парабатая. Она была холодной.

– Atque inpepetuum, frater, ave atque vale, – прошептал он.

Никогда еще эти строки из стихотворения Катулла не казались ему столь уместными: «Навек, брат мой, прими привет и прости».

Уилл хотел уйти, но в этот момент почувствовал, как на его запястье сомкнулись пальцы.

– Я еще не умер, Уилл, – тихо произнес Джем. – Что имел в виду Магнус, спрашивая, знаю ли я о твоей любви к Тессе?