Большую часть своей сравнительно недолгой истории (несколько тысяч лет) формальное обучение было связано с религией. Учителя обычно имели отношение к религиозным институтам, тексты для чтения и изучения брались из священных книг, на уроках проповедовались нравственно-религиозные принципы. Целью школы было научить грамотности, чтобы ученик смог читать священные тексты. Часто было достаточно того, чтобы он выучил эти тексты наизусть и умел декламировать. При этом никто не требовал, чтобы он понимал их и умел анализировать. Любой разговор о познании мира казался экзотикой. Фольклор, здравый смысл, случайное слово мудреца – этого было достаточно. (Некоторые варианты исламского образования до сих пор придерживаются такого видения.)

Семьсот лет назад в Китае и Европе образованная элита должна была овладеть несколькими умениями. По завершении образования ученик-конфуцианец должен был преуспеть в каллиграфии, стрельбе из лука, музыке, поэзии, верховой езде, ритуальных церемониях, освоении важных текстов. Его современник в Европе должен был усвоить тривиум (грамматику, риторику и логику) и квадривиум (музыку, геометрию, астрономию и арифметику). От учеников не требовали, чтобы они понимали и применяли полученные знания, хороший студент просто повторял – часто дословно запоминая – мудрость интеллектуальных наставников – Конфуция или Мен-цзы на Востоке, Аристотеля или Фомы Аквинского на Западе. Возможно, именно об этом говорила та китайская преподавательница психологии, о которой я упоминал в предыдущей главе: «Мы столь долго делаем так, потому что знаем, что это правильно».

Профессионального образования, каким мы знаем его сегодня, не существовало. Обычно молодые люди учились своему ремеслу у старших членов семьи или их отдавали в подмастерья к мастеру: «У молодого Джонса хорошие руки, его нужно послать учиться к цирюльнику Катеру, чтобы он научился стричь волосы и вскрывать нарывы». Лишь духовенство пользовалось более формальным механизмом отбора, обучения и посвящения в духовный сан.

Ренессанс положил начало медленным, но неотвратимым переменам в западном образовании. Хотя образование сохраняло религиозную направленность – которая имеет место до сих пор, – оно стало более светским.

Сегодня большинство учителей не имеет религиозного образования, религиозные тексты утратили свое значение, а нравственное воспитание считается обязанностью семьи, сообщества и церкви, а не бременем, лежащим на плечах учителя. (Отметим, что, когда другие общественные институты терпят неудачу в деле нравственного воспитания, ответственность за нее вновь перекладывается на школу. Подобная тенденция проявляется и сейчас, особенно в США, где популярна идея возвращения религии в общеобразовательные школы.) Изучение накопленных человечеством знаний, устное повторение и письменное конспектирование все еще очень важны, однако сейчас уже многие признают, что не все знания пришли к нам из прошлого и обучение лучше всего строить на основе опыта, а научные теории, особенно в естественных науках, со временем меняются.

В прошлом веке начали активно развиваться профессиональные специализированные учебные заведения. Теперь никто просто не «изучает» закон, сегодня человек идет в юридическую школу. Медицинское образование уже нельзя получить на заочных или вечерних курсах – чтобы стать профессиональным врачом, нужно учиться в вузе около десяти лет. Лишь соответствующие институты могут выдать (или аннулировать) необходимую лицензию. Все чаще будущие менеджеры и руководители учатся в бизнес-школах, на разнообразных семинарах и в самих корпорациях, создавших у себя учебные центры.

Все эти усилия в области образования направлены на приобретение необходимых дисциплинарных знаний, мыслительных навыков, моделей поведения. Изучает ли человек естественные науки в младших классах, физику элементарных частиц в средней школе, принципы гражданского права в юридической школе, или основы маркетинга в бизнес-школе, цель обучения одна: искоренить неправильный или непродуктивный образ мышления, заменив его мышлением, свойственным профессионалу.

Почему же, несмотря на все усилия, столько студентов мыслит непродуктивно? Основная причина, по моему мнению, состоит в том, что ни преподаватели, ни ученики, ни политики, ни обычные граждане не понимают разницы между предметом и дисциплиной. Как правило, люди изучают предметы. Так же, как большинство их учителей, они полагают: задача в том, чтобы запомнить определенное количество фактов, формул и цифр. Изучающие естественные науки студенты знают наизусть определения основных терминов, формулу ускорения, количество планет, атомные веса или лицевые нервы. Математики учат ключевые алгебраические формулы и геометрические доказательства. На уроках истории ученики копят в памяти названия и даты основных событий и эпох. Они знают, кто и когда создал самые важные произведения искусства. Знакомясь с науками, они запоминают специфику конкретных экспериментов и термины основных теорий. В юридической школе усваивают факты судебных дел. В медицинских вузах запоминают названия костей человеческого тела. В бизнес-школе вязнут в крупноформатных таблицах и учатся использовать терминологию продаж и коммерческой деятельности. Затем студентов экзаменуют и, если они прилежно учились, считается, что они с успехом прошли курс. Как показано в пьесе (и снятом по ней фильме) Алана Беннета «Любители истории» (The History Boys), подобные подходы практикуются даже в Оксфорде.

Дисциплина представляет собой совершенно другой феномен. Она предполагает характерный способ мышления, видения мира. Наука наблюдает за миром, создает концепции, теории, экспериментально проверяет их, развивает в свете новых открытий, и затем, вооружившись новыми знаниями, проводит дальнейшие наблюдения, создает новые классификации, ставит новые опыты… Люди, овладевшие научным способом мышления, знают, как трудно выявить причину того или иного явления, они не путают корреляцию (А произошло до В) с причинно-следственной связью (А вызвало В). Они знают, что любое научное убеждение будет рано или поздно подвергнуто сомнению, поскольку появится новое открытие или революционная теория.

Такие же примеры можно привести в отношении множества дисциплин. Например, историки пытаются реконструировать прошлое из отрывочных и часто противоречивых источников, по большей части письменных. В отличие от естественных наук историю невозможно подвергнуть экспериментам или проверке конкурирующими гипотезами. Чтобы писать историю, нужно воображение, этот процесс отсылает историка в прошлое и заставляет влезть в шкуру участников событий. Каждое поколение обязательно переписывает историю в соответствии с текущими потребностями, пониманием, доступными данными. Литературоведы опираются на художественные тексты, лишь опосредованно связанные с историческим периодом и реальными событиями. Например, Бернард Шоу мог писать и о своем времени, о временах Жанны д’Арк, о таинственном прошлом, о воображаемом будущем. Литературоведы используют свои инструменты, в первую очередь собственное воображение, чтобы войти в мир слов, созданный автором, и объяснить этот мир читателю. Историки создают различные, зачастую конфликтующие теории о прошлом (например, теории Великого человека, утверждающей ключевую роль личности в истории, противостоит теория, согласно которой ход истории обусловлен такими факторами, как экономика, демографическая ситуация или географическое положение страны). Точно так же литературоведы по-разному анализируют и интерпретируют биографию автора, его эстетическую концепцию, литературный жанр, в котором он работает, исторический период, в котором живет автор и его герои.

Очевидно, что для занятий естественными науками, историей, литературой, любой дисциплиной, человеку нужна информация. Но без связи друг с другом, без основополагающих вопросов, без дисциплинарного метода объяснения этого свода информации, факты остаются просто «инертными знаниями» – как коротко охарактеризовал их философ Альфред Норт Уайтхед. На самом деле, с точки зрения структуры, следующие три фразы совершенно одинаковы: «Земля находится в 93 миллионах миль от Солнца, вокруг которого она вращается»; «В 1860-х в США четыре года продолжалась гражданская война Севера и Юга»; «Драматург Уильям Шекспир в одноименной пьесе изобразил великого римского полководца Юлия Цезаря». Это просто констатация фактов. Смысл такие утверждения обретают, лишь когда их помещают в нужный исторический, культурный либо же научный контекст.

Профессионалов в любом деле отличает особый тип мышления, и формируется он, при удачном стечении обстоятельств, на основе практического опыта. Преподаватель Ли Шульман описал «характерные педагогические приемы», которые применяются в обучении каждой профессии. В юриспруденции преподаватель ведет со студентами своеобразный «сократов диалог». Каждый раз, когда студент предлагает некое решение, преподаватель выдвигает контраргумент, и так происходит до тех пор, пока студент в замешательстве не сдается. Студент-медик сопровождает руководителя на обходах, изучает истории болезни каждого пациента, его состояние в настоящий момент и старается поставить диагноз и дать рекомендации по курсу лечения. В школе дизайна студенты создают физические или цифровые варианты дизайна, а преподаватель наблюдает за процессом, делая одобрительные или критические замечания. В бизнес-школе студенты ищут решения сложных ситуаций, когда у них нет полной информации по всем аспектам проблемы. Однако им приходится составлять сценарии развития событий и действий, которые могут вывести компанию из кризиса или же привести ее к банкротству. Ни один из этих педагогических подходов не дает возможности реконструировать реальную рабочую ситуацию, однако с их помощью преподаватели стремятся как можно лучше подготовить студента к профессиональной практике. Нет сомнений в том, что подобные обучающие модели все чаще будут применяться в будущем и использовать специальные инструменты, такие как виртуальное конструирование реальных рабочих ситуаций.

Специальные обучающие методики учитывают, что деятельность профессионала в корне отлична от жизни студента. И чтобы обучение было эффективным, студенты и преподаватели должны уйти как можно дальше от уровня, на котором велось преподавание до появления профессиональных школ. Другими словами, студенты должны воспринимать информацию не как самостоятельную ценность, не как стартовую площадку для получения более сложной информации («я изучал арифметику, чтобы подготовиться к изучению алгебры»), а как средство, которое поможет эффективно действовать, опираясь на знания. Со своей стороны преподаватели – действующие в том числе и как наставники – должны добиваться от студентов отклика, направлять их способности в нужное русло, чтобы учащиеся выработали в себе профессионализм в области мышления и поведения. Однако до тех пор, пока студентам для успешной сдачи экзамена необходимо будет продемонстрировать как можно больше фактических знаний, подготовиться к профессиональной практике им не удастся.

В этой книге я мало говорю о традиционных ремеслах. Однако я должен подчеркнуть, что каждое из них – от плетения ковров до починки электропроводки – включает в себя, по крайней мере, одну дисциплину. Темой же данной работы являются именно учебные дисциплины, которыми человек должен овладеть к тому времени, когда повзрослеет. Быть эффективным работником в обществе невозможно, не владея одной или более профессиональными дисциплинами.