Книга: Ампула Грина
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Рухнул и спутник. Но не долетел до Земли, сгорел. Однако перед этим он сделал очень доброе дело – вместо тех злых дел, которые должен был совершить. Он отразил на Землю наш луч! Луч с паролем моего отца!
Паролем была песенка про ёлочку. С папиными словами и с мелодией старой песни про Уралочку. Песенка, которую пела Грета, когда луч уходил в космос. Луч подхватил слова и мотив, унес к отражателю спутника, вернул к Земле, и тогда отозвался Информаторий…
Но всё это узнали и во всем разобрались мы, конечно, позже, когда с Валерием, его друзьями-студентами и с Витей обсуждали, перетряхивали в уме и в разговорах детали и каждую мелочь случившегося.
А первые полчаса мы просто обалдело смотрели на экран – тот выплескивал на всю планету информацию о бедах, которые готовили людям "желтые волосатики".
Экстренные сообщения рвались в эфир, заставляя вздрагивать радио – и телеприемники всей Земли. Мы поняли это, когда включили в большой комнате телевизор. Оказалось, что Информаторий ввел в действие принудительный прием всех студий и сетей, и некуда было деваться от лавины сведений…
– Господи, жуть-то какая… – охала тетя Маруся.
Любаша была сердита: при чем тут какой-то дурацкий "Желтый волос" и вся политика, когда ей нужно готовить контрольную, а компьютерная сеть блокирована! Это наверняка происки ново-заторских провайдеров!
– Кажется, на сей раз Регенту кранты. Он был тесно связан с этой лавочкой. – сказал пришедший на обед дядя Толя.
Хорошо, что они не знали, кто устроил такую заваруху.
Но некоторые люди знали. Следом за дядей Толей пришли Валерий и Саныч. Они поманили нас из большой комнаты в нашу, маленькую, и Валерий сказал, как завуч, поймавший первоклассников за игрой в орлянку.
– Ну? Будем признаваться сразу или поотпираемся для порядка?
Отпираться не имело смысла: ведь телескоп с лучеметом еще не были убраны и смотрели в ту часть неба, где недавно торчал на космической высоте "Ю-2, Универсал".
– Имейте в виду, чистосердечное признание смягчает кару, – предупредил носатый и курчавый Саныч. – Если изложите все детали, нахлобучка будет не столь суровой…
– А чё мы такого сделали? – дерзко сказал Лыш.
– Да, – поддержала его Грета. – Мы сделали то, что не смогли всякие спасатели. Пока они чесались и настраивали свои фильтры и защиты, мы просто сбили паршивую жестянку почти что из рогатки…
Саныч проглотил критику, сменил тон и спросил уже другим тоном:
– А позволено ли будет нам, коллеги, узнать принцип действия вышеупомянутой рогатки?
Мы сказали, что позволено. И Горошек с Лышем начали демонстрировать устройство…
А монитор все выбрасывал и выбрасывал информацию. А в большой комнате уже что кричал из телевизора ведущий главного имперского канала. Потом кричали другие – дядя Толя переключал каналы.
А мы перебирали всякие варианты, обсуждали "технические стороны" и вот тогда-то Валерий догадался, что паролем была именно песенка…
Саныч сказал очень серьезно:
– Твоему папе, Грин, следует поставить памятник. И тебе…
– И Грете, – вмешался Май. – Это ведь она пустила песенку в космос…
– Причем, в нужной тональности, – добавила Света.
– Да ну вас, – сказала Грета и совсем не по-командирски засопела. – Если уж кому ставить, то Васильку и Лышу. За их технику… И Грину, за то, что запомнил письмо…
– Ладно, всем поставим, – решил Валерий. – А лучше не надо. Чтобы не разглашать технологию. А то ей могут воспользоваться кто-нибудь еще. И не со столь благородными целями…
– У кто-нибудьеще не получится, – очень серьезно сказала Поля. – У них нет сказочных шаров.
– Умница! – восхитился Саныч. – Но все таки надо помнить: молчание – золото…
– Вот и помолчи… – вмешался вождь гуммираков. Наверно приревновал к Санычу Полю.
…Ну, мы еще много чего обсуждали тогда. И днем, и вечером. Ночью мы с Маем тоже говорили про то же самое.
– Теперь ты точно сможешь написать про отца книгу, – вдруг сказал Май.
Я не знал, смогу ли. Ведь я его почти не помнил. И все же теперь казалось, что вспоминаю больше и больше… Только вот песню о ёлочке я боялся повторять даже мысленно: сразу начинало щекотать в горле. Но самым главным во мне тогда было чувство победы. Прочное такое, спокойно-гордое. Я знал: мой отец выполнил то, что хотел, а я с друзьями помог ему.
Спасибо добрым елочным сказкам…

 

На следующий день весь эфир, как и накануне, бурлил скандалами, сенсациями и разоблачениями. Где-то арестовывали тайных агентов "Желтого волоса" (и скоро выяснялось, что многие из них никакие не агенты). Партии и организации, которые назывались «оппозиция», обвиняли в связи с «желтоволосатиками» свои правительства и грозили "разноцветно-фруктовыми" революциями: лимонными, банановыми, вишневыми, яблочными и даже огуречными (хотя, как известно, огурец не совсем фрукт).
Выступал Регент. Говорил, что он возмущен, полон самых решительным намерений расследовать коварные планы, обвинял иностранных империалистов и внутренних врагов. Выступали противники Регента и заявляли, что он сам виноват и что у него "физиономия в желтом пуху". Опять выступал Регент и говорил о происках "так называемых республиканцев" и о том, что спасение страны в том, чтобы все люди проявили солидарность и на всеобщем референдуме поскорее выбрали нового императора. А за всеми его словами так и прыгала одна-единственная фраза: "Я ни при чем, я ни при чем…"
Тетя Маруся сказала:
– Евгений спит, Любаша учится, отец на работе, я пошла на рынок. Оставшийся народ пусть выделит добровольцев, которые вымоют кастрюли и тарелки. Хватит заниматься политикой…
Мы бросили жребий на пальцах: кому мыть? Выпало Свете и Маю. Май сказал, что Света могла бы справиться одна, там работы – раз чихнуть. А он позавчера в одиночку чистил большущий медный таз для варенья.
Света сказала, что, если Май будет спорить и плохо себя вести, мы выберем его на всеобщем референдуме обратно в императоры. Май сказал, что тогда он велит всех нас принудительно назначить пожизненными судомойками. Кроме Евгения, потому что он неисправимый лодырь… Так мы слегка позубоскалили, а потом вдруг Света вдруг посмотрела внимательней:
– Май, ты чего?
– А чего? – сказал он.
– Ты… как-то загрустил.
– Нисколько…
– Я же вижу. Обиделся на «императора»? Ну прости, я больше никогда…
– Да при чем тут это… – скомканно проговорил и правда погрустневший Май. – Я… просто подумал…
– Про что? – шепотом спросили вместе Толя-Поля.
Май обвел нас глазами. Улыбнулся слабо и виновато. Мотнул головой, откидывая отросшие волосы.
– Да так… все про то же… Вот сейчас целые миллиарды людей сидят у телевизоров и ждут: наверно, что-то изменится, наверно, будет лучше… А ведь ничего не изменится, кого ни выбирай, кого ни назначай. Все так и будет, пока… – И он замолчал.
– Что "пока"? – спросил я, чтобы Май не молчал. Тревожно мне было от его молчания.
– Ну… пока все люди на Земле не станут относиться друг к другу… как люди… – выговорил он, будто делая усилие. Наверно, он хотел сказать "будут любить друг друга", но постеснялся.
– И для этого нужен Шар… – не то спросила, не то просто сказала Света.
Май шевельнул плечом и почти неслышно выговорил:
– Мне кажется, да…
Видимо, все мы разом представили висящий над землей хрустальный шар необъятных размеров. Храм-планету, в который человеческие души входят, как лучи, и делаются светлыми, очищаются от всякой хмари и мути…
Но как сделать такую громаду?.. Ну ладно, допустим, это получится. Но разве можно найти силу, которая держала бы эту великую тяжесть над поверхностью Земли, в невесомости?
…Оказалось, что можно и это. Верхом на Росике въехали прямо в большую комнату Лыш и Грета. Встрепанные, взволнованные. Соскочили. Лыш прижимал к груди картонную коробку. Росик, стуча «копытцами», ускакал в угол и притих там, как обыкновенный стул. А Лыш выдохнул:
– Получилось… Сейчас покажу…
Не говоря больше ни слова, он пошел в нашу с Маем комнату. Мы – ничего не понимая – за ним. Лыш отдал коробку Грете, покрутил головой:
– Где шар?
Хрустальный шар Мая был на подоконнике. Держался на большом подсвечнике, как на подставке. Сверкал и переливался. Лыш решительно перенес его на край стола. Отодвинул монитор и клавиатуру, чтобы освободить побольше места. Ухватил с полки десяток разных книг, тоже положил на стол – высокой стопкой. На этой стопке он и утвердил подсвечник с шаром. Шар засиял еще радостнее. Мы смотрели и ни о чем не спрашивали. Ясно было, что Лыш творит что-то необыкновенное. Он часто дышал. Грета загадочно молчала.
Лыш повернулся к сестре, сдернул с картонной коробки крышку, достал… какие-то блестящие вещицы, поставил рядом с книжной стопкой. Это были самодельные песочные часы! Два аптечных флакончика, соединенные стеклянной трубкой и укрепленные на проволочной подставке. Из верхнего флакончика в нижний бежала сыпучая красноватая струйка.
Света почему-то тихо ойкнула.
Лыш достал еще одни такие же часы. И еще, еще… Он расставил их вокруг книжной пачки с подсвечником и шаром как по углам квадрата. Постоял, подумал, поправил. Затем осторожно вытянул из стопки самую толстую книгу – "Двадцать лет спустя". Стопка стала ниже. Подсвечник слегка опустился… Мы не сразу увидели, что случилось. А когда увидели, не сразу поверили глазам… Да, подсвечник опустился, но шар остался на прежней высоте! Он висел в воздухе, не касаясь верхнего края медного стакана.
– Мама… – шепотом сказала Света.
Лыш убрал подсвечник с книг на угол стола. Потом убрал и книги. Шар продолжал висеть в воздухе, пересыпая в себе солнечные искры и огоньки, отражая разгоревшийся за окном день.
– Не может быть… – шепнула Света.
– Я так же сказала, когда он мне это показал рано утром, – с гордостью за брата отозвалась Грета.
– Лыш, как это? – тихонько спросил Май.
Без всякого хвастовства, будто разъясняя устройство простенькой игрушки, Лыш сказал:
– Это просто. Как опыт с теннисным шариком. Ну, знаете, когда из пылесосного шланга пускают вверх воздух, и шарик в этой струе вертится, держится и не падает. Потому что его обтекает воздушный поток. А этот шар обтекает поток времени. И время убирает тяжесть…
Мы молчали, удивляясь, как это в самом деле просто. И не веря. И не понимая…
– Почему же до этого никто не додумался раньше? – жалобно спросил наконец Май.
– Ну… – сказал Лыш слегка смущенно. – Здесь ведь нужен расчет. И главное, чтобы песок был тотсамый
– Какой? – вместе спросили Толя-Поля.
– Который оттуда, где пирамиды и башни… – ответил Лыш непонятно. И вдруг заторопился: – Там его не меряно! Можно сделать сколько угодно громадных часов! Это будут генераторы! Май! Тогда твой Большой Шар ничего не стоит поднять хоть на какую высоту… Надо только придумать устройства… чтобы вовремя переворачивали часы…
Он вдруг замолчал, будто очень устал. Вытер вспотевший лоб. Оглянулся, куда бы сесть, присел на край моей кровати.
Я сказал:
– Весь институт Валерия будет в отпаде от этого открытия…
Лыш слабо улыбнулся.
А шар висел над столом, неподвижный, переливающийся светом. И это завораживало. Мы смотрели… не знаю сколько времени. Наконец Лыш толчком поднял себя с кровати.
– Песок кончается… – Он перенес шар на подсвечник, сдвинул песочные часы друг к дружке. А мы все сидели, и казалось, что другой шар – Хрустальный Храм висит над нами, над домом, над городом Инском…
Мы еще посидели, помолчали. Наконец Света встряхнулась.
– Да… но посуду мыть все равно придется. Май, пошли…
– Мы помоем, – вдруг великодушно решили Толя-Поля. – А вы сидите и обсуждайте… И переживайте…
Да, понимающие ребята…
– Я с вами! – вдруг вскинулся Лыш. – Помогу. – И объяснил тревожно поднявшей голову сестре. – Мне надо это… развеяться…
Когда Толя-Поля и Лыш ушли, Грета сказала:
– Он всю ночь провел в сарае, колдовал там. А утром позвал меня: "Смотри…"
"Сколько всего случилось за сутки…" – подумал я.
Да, случилось столько, что отодвинуло мои прежние сомнения и страхи. Я даже перестал думать про ампулу. А сейчас вдруг вспомнил, но подумал беспечно: "А, ерунда! Еще несколько дней в запасе. Надо только напомнить Вите, чтобы принес завтра-послезавтра, не забыл…" Мне теперь казалось, что все кончится легко и просто. Подумаешь! Ткну шприцем в плечо – и прощай прежние заботы. Главное, не прозевать момент, когда появится тот самый прыщик. Мерцалов говорил, что сперва должно зачесаться…
Будто в ответ на свои мысли, я ощутил на плече легкий зуд. Усмехнулся: вот как нервы откликаются на всякие страхи. Оттянул ворот футболки. Что это?.. Точно в том месте, куда однажды ткнул пальцем Мерцалов светился алый бугорок. Словно ягода-брусника…
Сразу, без всяких "а может, не то, а может случайность, совпадение", понял я, ощутил всеми нервами, что это оно.
– Света… Май… вот… раньше срока… – И откинулся, уперся в кровать локтями. Замутило…
Не помню, кто звонил Вите. Но примчался он моментально. То есть, наверно, минут через пять. Вместе с девушкой, которая уже в дверях начала натягивать белый халат. Славная такая девушка, темноволосая, темноглазая, похожая на Грету.
Я к этому моменту уже пришел в себя. А чего было раскисать? Ну, "начался процесс" чуть раньше рассчитанного срока, что страшного? Сейчас, через минуту, все будет в норме. Вот медсестра уже отломила кончик ампулы, втянула в баллон шприца прозрачную жидкость. Теперь шприц в одной руке, а в другой набухшая пахучим спиртом ватка.
– Сиди, сиди…
Но я встал. Ватка холодком прошлась по коже выше локтя.
– Не напрягай руку. Не бойся, это не больно…
– Дайте, я сам! Я умею… Ну, пожалуйста…
Мне казалось, что сделать это я должен именно сам. Тогда уж точно все будет хорошо. И наверно, был в моем голосе такой отчаянный звон, что медсестра на миг растерялась, шприц оказался у меня. Игла с капелькой лекарства – вверх, большой палец – на поршне. Я посмотрел на блестящую от спирта кожу над локтем. Ну вот…
За дверью что-то стукнуло, упало. И долетел плачущий Полин голос:
– Ребята, скорее! Лыш без памяти!
Нас всех как волной вынесло из комнаты, мы оказались на кухне.
Лыш, непривычно длинный, с побелевшим лицом, лежал наискосок половиц, глаза были полузакрыты, ноги неловко согнуты, руки раскинуты. Расстегнутая безрукавка оказалась распахнута, будто крылья бабочки, лямка белой майки съехала с плеча. Под ключицей (там же, где и у меня!) расползлось красное, похожее на раздавленного паука пятно. Куда там моему прыщу! Сразу было видно – у Лыша нет лишних минут. Он хрипло дышал сквозь зубы…

 

Где он подхватил эту заразу? За что его так ударила судьба?.. Как теперь быть? Нас двое, а доза одна. Как выбрать? Кому жить на свете?.. Конечно, ему! Это ведь он должен помочь Маю построить Хрустальный Храм, а я-то что?.. Но ведь лекарство – мое! По всем законам судьбы – оно мое! С самого начала ампула была моя! И жить так хочется. Особенно сейчас, когда столько радостей, когда есть свой дом и друзья!.. А ему не хочется?.. Но я же не виноват, что и с ним случилось такоеже!.. Не все ли равно теперь, кто виноват!..

 

Такие мысли колотились во мне… Но колотились уже потом, когда я уходил, прощался с Инском. А сейчас мыслей не было, никаких. Лыш был мой брат.
Я все еще держал шприц иглой вверх. Я быстро сел, левой рукой уперся в пол, а правой воткнул иглу Лышу пониже плеча и мягко надавил поршень…
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6