Глава 13
ЗАВОЕВЫВАЯ ПРИВЯЗАННОСТЬ

Это был восхитительный план. Поллианна составила его в пять минут, а затем изложила миссис Кэрью. Миссис Кэрью не нашла его восхитительным и сказала это совершенно недвусмысленно.

— Но я уверена, что им он покажется восхитительным, — такой довод привела Поллианна в ответ на возражения миссис Кэрью. — И только подумайте, как легко мы можем его осуществить! Елка — такая же, как была… кроме подарков, но мы можем положить под нее другие. Новый год совсем скоро, и вы только подумайте, как эта девушка будет рада! Разве вы не были бы рады… особенно если перед тем у вас не было на Рождество ничего, кроме стертых ног и куриной котлеты?

— Какой ты несносный ребенок! — нахмурилась миссис Кэрью. — Тебе, похоже, и в голову не приходит, что мы не знаем даже имени этой молодой особы.

— Да, правда, не знаем! И разве это не странно, когда я чувствую, что знаю ее саму очень хорошо? — улыбнулась Поллианна. — Знаете, мы так хорошо поговорили с ней в тот день в парке. Она рассказала мне все о том, как ей одиноко и как ей кажется, что нигде так не одиноко человеку, как в шумной толпе большого города, потому что другие люди не обращают внимания… Правда, там был один, который обращал, но она сказала, что он слишком обращает, а не должен бы обращать… Это вроде странно, если подумать, правда? Но во всяком случае, когда он пришел за ней в парк, чтобы взять ее куда-то с собой, она не пошла, а он был еще и очень красивый… пока не начал смотреть очень сердито, под конец. Люди бывают не такие красивые, когда сердятся, правда? Вот и сегодня в магазине была одна дама… Она смотрела банты и сказала… Ну, в общем, много неприятного. И она тоже сделалась некрасивой, когда… когда начала говорить. Но вы ведь позволите мне устроить елку на Новый год, миссис Кэрью? И пригласить эту девушку, которая продает банты, и Джейми? Ему уже лучше, так что он мог бы прийти. Конечно, Джерри пришлось бы привезти его в кресле… но ведь мы все равно хотим, чтобы и Джерри был на елке…

— О, конечно, Джерри ! — с иронией и презрением воскликнула миссис Кэрью. — Зачем же ограничиваться одним Джерри? У него, несомненно, множество друзей, которые тоже охотно пришли бы. И…

— Ах, миссис Кэрью, можно, да? — перебила ее Поллианна в безудержном восторге. — Ах, какая вы добрая, добрая , ДОБРАЯ! Я так хотела…

Но миссис Кэрью ахнула от ужаса и удивления.

— Нет-нет! Поллианна, я… — запротестовала было она.

Но Поллианна, совершенно неправильно истолковав этот протест, решительно подтвердила:

— Конечно же, вы очень добрая … лучше всех на свете! И я не дам вам сказать, будто это не так! Ну, вечер у меня, думаю, будет на славу! Пригласим Томми Долака и его сестру Дженни и двух детей Макдональдса, и еще тех трех девочек — я не знаю, как их зовут, — которые живут под Мерфи, и еще много других, если хватит места. Вы только подумайте, как они все обрадуются, когда я им скажу! Ах, миссис Кэрью, мне кажется, что у меня в жизни не было ничего такого совершенно замечательного! Ах, и все это благодаря вам! Можно мне прямо сразу начать передавать приглашения… чтобы они знали, что их ждет?

И миссис Кэрью, сама не веря в то, что такое возможно, услышала, как слабо произносит «да», которое, как она знала, обязывает ее устроить в канун Нового года вечеринку для десятка ребятишек из переулка Мерфи и молодой продавщицы, чье имя был ей неизвестно.

Возможно, память миссис Кэрью все еще хранила слова девушки: "иногда я удивляюсь, почему кто-нибудь из них не подумает о том, чтобы помочь девушкам, прежде чем они собьются с пути". Возможно, в ее ушах все еще звучал рассказ Поллианны о той же девушке, которая чувствовала себя такой одинокой в толпе большого города и все же отказалась пойти с молодым человеком, «слишком обращавшим внимание». Возможно, в сердце миссис Кэрью жила смутная надежда, что именно здесь, во всем этом, и можно найти тот покой, которого она так жаждала. А может быть, всему виной было сочетание всех этих трех причин с полнейшей беспомощностью перед лицом удивительного истолкования ее раздраженного сарказма, как широкого жеста гостеприимной хозяйки. Но чем бы это ни объяснялось, дело было сделано, и миссис Кэрью тут же оказалась в истинном водовороте идей и замыслов, в центре которого неизменно была Поллианна и ее гости. В смятении миссис Кэрью написала обо всем сестре, закончив письмо так:

Читая это письмо в санатории, Делла вслух посмеялась над таким заключением.

— «До сих пор она нравоучений не читала». Вот именно!.. Дорогое дитя, благослови ее Господь!.. И однако ты, Рут Кэрью, покорно соглашаешься устроить у себя две праздничные вечеринки на одной неделе, и как мне стало известно, твой дом, который прежде был окутан смертельным мраком, теперь сияет огнями сверху донизу.

Но нравоучений она еще не читала… нет, не читала! Новогодняя вечеринка прошла замечательно. Это признала даже миссис Кэрью. Джейми в кресле на колесах, Джерри со своим ошеломляющим, но выразительным словарем и молодая продавщица (оказалось, что ее зовут Сейди Дин) наперебой предлагали развлечения более застенчивым гостям. Сейди, к большому удивлению прочих — а возможно, и своему собственному, обнаружила глубокие познания по части самых разнообразных и увлекательных игр; и эти игры, вместе с рассказами Джейми и добродушными шутками Джерри, до самого ужина не давали умолкать взрывам смеха, а после щедрой раздачи подарков из-под нарядной елки счастливые гости отправились домой со вздохами удовлетворения и усталости. А если Джейми (который вместе с Джерри уходил последним) и окинул все вокруг немного печальным взглядом, перед тем как попрощаться, то никто, похоже, этого не заметил. Однако миссис Кэрью, пожелав ему доброй ночи, наклонилось к нему и шепнула с беспокойством и смущением:

— Ну, Джейми, ты не передумал… насчет переезда?

Мальчик заколебался, но затем медленно покачал головой.

— Если бы так могло быть всегда… так, как в этот вечер… тогда я мог бы. — Он вздохнул. — Но так не будет. Придет следующий день, и следующая неделя, и следующий месяц, и следующий год, а уже через несколько дней я пойму что мне не надо было переезжать сюда.

Если миссис Кэрью полагала, что в своих усилиях помочь Сейди Дин Поллианна ограничится приглашением на праздничный вечер в канун Нового года, то она очень скоро была выведена из этого заблуждения, так как на следующее же утро Поллианна снова заговорила о Сейди.

— И я так рада, что опять нашла ее, — с довольным видом толковала она. — Если я и не смогла найти для вас настоящего Джейми, я все-таки нашла того, кого вы можете любить, и вам конечно же будет приятно любить ее, так как это просто другой способ любить Джейми.

Миссис Кэрью задохнулась от возмущения. Эта неизменная вера в ее сердечную доброту и эта непоколебимая убежденность в ее стремлении «помочь всем» иногда смущали, а иногда чрезвычайно раздражали. В то же время было невероятно отрицать трудно что-либо в подобных обстоятельствах, особенно под счастливым и доверчивым взглядом Поллианны.

— Но, Поллианна, — наконец слабо возразила она, чувствуя себя так, словно не может выпутаться из каких-то невидимых шелковых сетей, — я… ты… эта девушка никак не Джейми, ты же знаешь.

— Я знаю, — быстро и сочувственно отозвалась Поллианна. — И конечно же мне очень жаль, что она не ваш Джейми. Но она тоже чей-то Джейми… то есть я хочу сказать, что у нее тоже нет здесь никого, кто любил бы ее… и обращал внимание… Так что я думаю, всякий раз, когда вы вспомните Джейми, вам будет никак не нарадоваться, что есть кто-то, кому вы можете помочь — так же, как вам хотелось бы, чтобы другие люди помогли вашему Джейми, где бы он теперь ни был.

Миссис Кэрью содрогнулась и чуть слышно застонала:

— Но мне нужен мой Джейми.

Поллианна понимающе кивнула:

— Я знаю… «присутствие ребенка». Мистер Пендлетон говорил мне об этом… Только у вас уже есть «женская рука».

— Женская рука?

— Да, чтобы создать дом. Он сказал, что для этого нужна женская рука или присутствие ребенка. Это было, когда он захотел, чтобы я жила у него, а я нашла ему Джимми, и он взял его вместо меня.

— Джимми? — Миссис Кэрью взглянула на нее с каким-то испугом, который всегда появлялся в ее глазах при упоминании любой формы этого имени.

— Да. Джимми Бин.

— А… Бин, — пробормотала миссис Кэрью с облегчением.

— Да. Он был в сиротском приюте и убежал оттуда, а я его нашла. Он сказал, что хочет иметь настоящий дом с матерью вместо директрисы. Насчет матери у меня ничего не вышло, но зато я нашла ему мистера Пендлетона, и мистер Пендлетон его усыновил. Теперь его зовут Джимми Пендлетон.

— Но раньше он был… Бин?

— Да, он был Джимми Бин.

— А! — сказала миссис Кэрью, на этот раз с долгим вздохом.

После той новогодней вечеринки миссис Кэрью часто видела Сейди Дин. Так же часто видела она и Джейми. Тем или иным способом Поллианна ухитрялась обеспечить им приглашение в дом, чему миссис Кэрью, к ее большому удивлению и досаде, не могла, похоже, воспрепятствовать. Ее согласие и даже радость принимались Поллианной как нечто само собой разумеющееся, так что миссис Кэрью оказалась не в силах убедить девочку в том, что не может быть и речи ни об одобрении, ни об удовольствии, насколько это касается ее, хозяйки дома. Но в эти дни миссис Кэрью, отдавала она себе в том отчет или нет, узнавала многое — то, о чем она никогда не имела возможности узнать прежде, когда сидела, закрывшись в своих комнатах и отдав распоряжение Мэри никого не впускать. Она узнавала кое-что о том, что значит быть одинокой молодой девушкой в большом городе, если приходится самой зарабатывать на жизнь и никто тобой не интересуется… кроме тех, что интересуются слишком много и в то же время слишком мало.

— Но что вы имели в виду тогда? — робко спросила она как-то раз вечером Сейди. — Что вы имели в виду в тот раз в универмаге… когда говорили о помощи девушкам?

Сейди густо покраснела.

— Боюсь, я была груба, — извиняющимся тоном сказал она.

— Это не имеет значения. Скажите мне, что вы тогда имели в виду. Я столько раз думала об этом с тех пор.

Девушка помолчала, затем не без горечи заговорила:

— Просто я знала одну девушку и вспомнила тогда о ней. Мы с ней были из одного городка, и она была и красивой, и добродетельной, но не слишком сильной. Год мы дружно жили с ней в одной комнатке, варили яйца на одной газовой горелке и ели рыбные тефтельки на ужин в одном дешевом ресторанчике. По вечерам делать было нечего, разве только пройтись по Коммонуэлс-авеню или сходить в кино, если найдется лишний десятицентовик, или просто сидеть в нашей комнате. Ну, а наша комната была не слишком приятной. Летом в ней было жарко, зимой холодно, а газовый рожок горел так слабо и неровно, что мы не могли ни шить, ни читать при его свете, даже если не были слишком усталыми, чтобы заняться чем-нибудь… но чаще мы были слишком усталыми. Кроме того, над головой у нас была скрипучая половица, на которой кто-то всегда качался, а под нами жил парень, который учился играть на корнете. Вы когда-нибудь слышали, как кто-нибудь учится играть на корнете?

— Кажется, нет, — пробормотала миссис Кэрью.

— Ну, вы много потеряли, — сухо заметила девушка. Помолчав, она продолжила рассказ. — Иногда, особенно на Рождество и в праздники, мы ходили гулять сюда, на авеню и другие большие улицы, искали окна, в которых были подняты шторы, и заглядывали туда. Понимаете, нам было очень одиноко, а в такие дни особенно, и мы говорили себе, что нам будет легче, если мы посмотрим на какой-нибудь дом, где живет семья и горит лампа на столе в центре комнаты, и играют дети. Но мы обе знали, что на самом деле нам становилось еще хуже, потому что мы были так безнадежно оторваны от всего этого. И было даже еще тяжелее видеть автомобили и сидящих в них веселых молодых людей и девушек, смеющихся и болтающих. Понимаете, мы были молоды, и я полагаю, что нам тоже хотелось посмеяться и поболтать. Нам хотелось развлечений, и постепенно у моей подружки они появились… эти развлечения… Ну, короче говоря, в один прекрасный день мы порвали друг с другом, и она пошла своим путем, а я своим. Мне не нравились те, с кем она водила знакомство, и я сказала ей об этом. Она не захотела с ними расстаться, и наша дружба кончилась. Я не видела ее около двух лет, а потом получила от нее записку и пришла повидать ее. Это было как раз в прошлом месяце. Она жила в одном из этих «домов спасения». Это было чудесное место: мягкие ковры, прекрасные картины, комнатные растения, цветы и книги, фортепьяно, — все, что только можно, было сделано там для нее. Богатые женщины приезжали в своих автомобилях и экипажах, чтобы взять ее прокатиться, водили на концерты и спектакли. Она училась стенографии, ей собирались помочь найти место, как только она будет готова начать работать. Она сказала, что все удивительно добры к ней я дают понять, что готовы всячески ей помочь. Но она сказала и еще кое-что: «Сейди, если бы тогда, когда я была честной, уважающей себя, трудолюбивой, тоскующей по дому девушкой, они приложили хотя бы половину их теперешних усилий, чтобы показать мне, что беспокоятся и хотят помочь, я не была бы здесь теперь и им не надо было бы помогать мне…» И… я не могла забыть это. Вот и все. Не то чтобы я была против этих «домов спасения»; это все прекрасно, и это нужно делать. Вот только я думаю, что работы по спасению было бы не так много, если бы только эти люди проявили чуть больше интереса к таким девушкам немного пораньше.

— Но мне казалось… что есть дома для работающих девушек и… общежития, которые помогают в такого рода случаях, — запинаясь, выговорила миссис Кэрью голосом, который мало кто из ее знакомых сумел бы узнать.

— Да, они существуют. Вы когда-нибудь заходили хотя бы в один из них?

— Н-нет, хотя я… я жертвовала на них деньги. — На этот раз тон миссис Кэрью был почти извиняющимся.

Сейди как-то странно улыбнулась:

— Да, я знаю. Есть много хороших женщин, которые дают деньги на эти дома и никогда не заглядывали ни в один из них. Пожалуйста, не поймите меня так, будто я имею что-то против этих домов. Нет-нет, это хорошее дело. Они почти единственное место, где делают что-то, чтобы помочь. Но это лишь капля в море по сравнению с тем, что действительно нужно. Я попробовала пожить в таком доме однажды, но там была такая обстановка… у меня было такое чувство… Впрочем, к чему рассказывать? Возможно, не все они такие, как тот, а может быть, я сама какая-то не такая. Если б я даже попыталась объяснить вам, вы не поняли бы. Чтобы понять, вам пришлось бы пожить там… а вы ни в один даже не заходили. Но я не могла не удивляться порой, почему так много этих хороших женщин никогда, похоже, не проявляют интереса к делу предотвращения того, что потом заставляет их вкладывать столько души в дело спасения… Ну вот! Я и не собиралась столько всего наговорить. Но… вы спросили.

— Да, я спросила, — сдавленным голосом сказала миссис Кэрью, отворачиваясь.

Впрочем, не только от Сейди Дин, но и от Джейми тоже узнавала миссис Кэрью то, чего не знала прежде.

Джейми появлялся в доме очень часто. Поллианна любила, когда он приходил, а ему нравилось бывать у нее. Сначала он, правда, проявлял некоторую нерешительность, но очень скоро успокоил все сомнения и уступил своим желаниям, сказав себе (и Поллианне), что, в конце концов, ходить в гости не то же самое, что «остаться насовсем».

Миссис Кэрью часто находила Джейми и Поллианну в библиотеке, удобно устроившихся на диванчике у окна, с пустым креслом на колесах поблизости. Иногда они склонялись над книгой.

(Она слышала, как однажды Джейми сказал Поллианне, что, наверное, не страдал бы так из-за своих ног, если бы у него было столько книг, сколько их у миссис Кэрью, а уж если бы имел и книги, и ноги, так был бы наверху блаженства.) Иногда мальчик рассказывал что-нибудь, а Поллианна слушала увлеченно, с широко раскрытыми глазами.

Миссис Кэрью удивлялась такому интересу Поллианны, пока однажды сама не остановилась и не послушала. После этого она уже не удивлялась, но слушала и слушала. Язык мальчика был по большей части грубым и неправильным, но всегда поражал своей яркостью и образностью, и вскоре миссис Кэрью рука об руку с Поллианной уже путешествовала в Золотом Веке, послушная воле мальчика с сияющими глазами.

Миссис Кэрью начинала смутно сознавать, что значит быть в душе и в мечтах центром храбрых подвигов и чудесных приключений, в то время как в действительности ты всего лишь мальчик-инвалид в кресле на колесах. Но миссис Кэрью не сознавала той роли, какую этот мальчик-инвалид начинал играть в ее собственной жизни. Она не сознавала ни того, каким привычным становится его присутствие, ни того, с каким интересом она теперь старается найти что-нибудь новое, «чтобы показать Джейми». Не сознавала она и того, что с каждым днем он все больше и больше кажется ей тем самым, пропавшим Джейми, сыном ее покойной сестры. Но когда миновали февраль, март, апрель и пришел май, сделав совсем близкой дату намеченного отъезда Поллианны домой, миссис Кэрью вдруг поняла, что будет означать для нее отъезд девочки.

Она была изумлена и испугана. До сих пор миссис Кэрью, как ей казалось, с удовольствием ожидала отъезда Поллианны. Она говорила себе, что тогда в доме снова будет тихо, а слепяще яркое солнце закроют шторы. Снова она будет жить спокойно и сможет спрятаться от раздражающего, надоедливого мира. Снова обратится она страдающей душой ко всем столь дорогим воспоминаниям о потерянном маленьком мальчике, так давно шагнувшем в безбрежную неизвестность и закрывшем за собой дверь. И она верила, что все это будет, когда Поллианна уедет домой.

Но теперь, когда Поллианна действительно уезжала домой, все было совсем по-другому. «Тихий дом без слепяще яркого солнца» обещал оказаться «невыносимо мрачным», желанная «спокойная жизнь» представлялась «отвратительным одиночеством», а что до возможности «спрятаться от надоедливого мира» и «обратиться страдающей душой к дорогим воспоминаниям о потерянном маленьком мальчике»… как будто что-то могло стереть новые мучительные воспоминания о другом Джейми (который мог, однако, быть тем самым Джейми) с его полными страдания и мольбы глазами.

Теперь миссис Кэрью очень хорошо знала не только то, что без Поллианны дом будет пустым, но и то, что без мальчика, без Джейми, он будет более чем пуст. Для ее гордости сознание этого было отнюдь не приятным, для ее сердца это была пытка, так как мальчик дважды отказался переехать к ней. Внутренняя борьба, которую испытывала она в последние дни пребывания Поллианны в Бостоне, была напряженной и жестокой, но гордость всегда брала верх. А затем, когда Джейми был в гостях на Коммонуэлс-авеню, как предполагалось, в последний раз, сердце одержало победу, и миссис Кэрью еще раз попросила Джейми переехать к ней и стать для нее тем Джейми, которого она потеряла.

Своих слов она никогда потом не могла вспомнить, но того, что сказал мальчик, не забыла.

Да и были это всего семь коротких слов.

С минуту, которая показалась ей невероятно долгой, его глаза пытливо смотрели ей в лицо, затем в них вспыхнул преображающий свет, и мальчик прошептал:

— Да! Ведь теперь… вам не все равно!