Глава 12
ИЗ-ЗА ПРИЛАВКА
Миссис Кэрью была разгневана. Довести себя до такого состояния, когда она была готова немедленно взять этого маленького калеку в свой дом, а затем услышать, как он преспокойно отказывается переехать к ней, — это было невыносимо. Миссис Кэрью не привыкла к тому, чтобы на ее приглашения не обращали внимания, а ее просьбами пренебрегали. Более того, теперь, когда она не могла поселить мальчика у себя, она испытывала почти безумный страх, что он все же настоящий Джейми. Она знала, что подлинная причина ее желания взять мальчика к себе заключалась не в том, что она беспокоилась о нем, и даже не в том, что ей хотелось помочь ему и сделать его счастливым, а в том, что таким способом она надеялась вернуть себе спокойствие духа и навсегда забыть этот ужасный, постоянно преследовавший ее вопрос: «Что, если это все-таки ее Джейми?» И, разумеется, ей было ничуть не легче оттого, что мальчик интуитивно догадался о ее душевном состоянии и обосновал свой отказ тем, что она «не беспокоится о нем». Конечно, миссис Кэрью теперь очень гордо говорила себе, что она действительно «не беспокоится», и что он не сын ее сестры, и что она «окончательно забудет обо всем этом».
Но «забыть обо всем этом» не удавалось. Как бы настойчиво ни отвергала она ответственность и родство, столь же настойчиво ответственность и родство навязывали себя ей в виде панических сомнений; и как бы упорно ни старалась она сосредоточиться на чем-нибудь другом, столь же упорно образ мальчика с печальным взглядом, лежащего в жалкой, убогой комнате, маячил перед ее глазами.
Кроме того, была еще и Поллианна. Девочка явно была непохожа на себя. В совершенно несвойственном ей расположении духа она уныло слонялась по дому, не проявляя интереса ни к чему.
— Нет-нет, я не больна, — отвечала она, когда ее увещевали и расспрашивали.
— Но в чем же тогда дело?
— Да ни в чем. Просто… просто я думала о Джейми… что у него нет всех этих красивых вещей — ковров, картин, штор.
То же самое было и с едой. Поллианна на глазах теряла аппетит; но и тут она отрицала, что причиной тому болезнь.
— Нет-нет! — печально вздыхала она. — Просто я, похоже, не голодна. Почему-то, как только я начинаю есть, мне вспоминается Джейми… что у него на обед только засохшие пончики и черствая булка, и тогда я… я не хочу ничего.
Миссис Кэрью, подстрекаемая чувством, которое она сама понимала весьма смутно, в отчаянной решимости любой ценой добиться перемены в настроении Поллианны заказала огромную елку, два десятка гирлянд и множество венков остролиста и рождественских игрушек. Впервые за много лет дом горел багрянцем и сиял блеском мишуры. Предстояла даже праздничная вечеринка, так как миссис Кэрью велела Поллианне пригласить пять или шесть школьных подруг на елку в канун Рождества.
Но даже здесь миссис Кэрью ждало разочарование, так как хотя Поллианна принимала все с благодарностью, а иногда проявляла интерес и даже бывала взволнована, личико ее часто оставалось печальным. И в конечном счете рождественский вечер стал скорее грустным, чем радостным событием, так как вид сверкающей елки вызвал у девочки поток рыданий.
— Да что ты, Поллианна! — воскликнула миссис Кэрью. — Теперь-то в чем дело?
— Ни в чем, — всхлипнула Поллианна. — Только она такая совершенно прекрасная, что я просто не могла не заплакать. Я подумала, как она понравилась бы Джейми.
И тогда терпение миссис Кэрью лопнуло.
— Джейми, Джейми, Джейми! — воскликнула она. — Поллианна, неужели ты не можешь перестать твердить об этом мальчике? Ты отлично знаешь, — не моя вина, что он не здесь. Я предлагала ему поселиться у меня. И потом, где же эта твоя хваленая «игра в радость»? Мне кажется, это было бы неплохо применить ее в данном случае.
— Я как раз и играю, — дрожащим голосом ответила Поллианна. — И вот это-то мне и непонятно. Раньше я никогда на замечала, чтобы у нее было такое странное действие. Понимаете, прежде, когда я чему-нибудь радовалась, я чувствовала себя счастливой, но теперь из-за Джейми я… Я так рада, что у меня есть ковры и картины, и вкусная еда, и все такое, но чем больше я рада за себя, тем грустнее мне за него. Я никогда прежде не замечала, чтобы игра действовала так странно, и не знаю, что с ней случилось. А вы не знаете?
Но миссис Кэрью с отчаянием махнула рукой и отвернулась, не сказав ни слова.
А на следующий день после Рождества случилось нечто столь замечательное, что Поллианна на время почти забыла о Джейми. Миссис Кэрью взяла ее с собой за покупками, и пока сама миссис Кэрью пыталась решить, какой воротничок — из атласных или игольных кружев — ей лучше взять, Поллианна случайно заметила чуть поодаль за прилавком лицо, которое показалось ей знакомым.
Наморщив лоб, она на мгновение вгляделась в него, а затем, радостно вскрикнув, бегом бросилась вдоль прохода.
— Ах, это вы… вы! — с восторгом закричала он девушке, которая ставила в витрину лоток с розовыми бантами. — Как я рада вас видеть!
Девушка за прилавком подняла голову и удивленно посмотрела на Поллианну. Но почти в то же мгновение ее печальное, хмурое лицо осветилось приветливой улыбкой.
— Да это же моя маленькая подруга из городского парка!
— Как я рада, что вы меня помните! — просияла Поллианна. — Но вы так и не пришли больше в парк. А я столько раз вас искала.
— Я не могла. У меня работа. Тогда у нас был последний в этом году свободный вечер, и… Пятьдесят центов, мадам, — прервала она разговор с Поллианной, чтобы ответить на вопрос приятной пожилой дамы о цене черно-белого банта на прилавке.
— Пятьдесят центов? Хм-м! — Дама повертела бант в пальцах, подумала, а затем положила обратно со вздохом. — М-да, разумеется, очень красивый, моя дорогая. — И она пошла дальше.
Сразу после нее появились две оживленные девушки, которые, хихикая и обмениваясь шутками, выбрали расшитое блестками произведение из алого бархата и сказочное сооружение из тюля и розовых бутонов. Когда девушки, весело болтая между собой, ушли, Поллианна восхищенно вздохнула:
— И так весь день? Ах, как вы, наверное, рады, что выбрали такую работу!
— Рада?
— Конечно. Это, должно быть, так интересно — столько людей и все особенные! И вы можете поговорить с ними. Вы даже должны говорить с ними, ведь это ваша работа. Мне она нравится. Наверное, я тоже стану продавщицей, когда вырасту. Это так весело — смотреть, что они все покупают!
— Весело? Рада? — рассердилась девушка за прилавком. — Ну, детка, я думаю, что, если бы ты знала хоть полови… Один доллар, мадам. — Она оборвала речь на полуслове, чтобы поспешно ответить на резкий вопрос какой-то молодой женщины о цене ядовито-желтого бархатного банта, расшитого бисером.
— Да уж, пора бы вам ответить, — раздраженно заявила молодая женщина. — Мне пришлось задать вопрос дважды.
Девушка за прилавком закусила губу:
— Я не слышала, мадам.
— Ничего не могу поделать, мисс. Это ваша работа — слышать. Вам за это платят, не так ли? Сколько тот черный?
— Пятьдесят центов.
— А голубой?
— Доллар.
— Без дерзостей, мисс! Будете отвечать так отрывисто, пожалуюсь на вас за грубость. Покажите мне тот лоток с розовыми.
Губы продавщицы приоткрылись, затем плотно сомкнулись, образовав тонкую прямую линию. Послушно потянувшись к витрине, она достала лоток с розовыми бантами, но ее глаза горели, а руки заметно дрожали, когда она ставила лоток на прилавок. Молодая женщина, которую она обслуживала, повертела в руках пять бантов, спросила о цене четырех из них, а затем отвернулась, коротко бросив:
— Не вижу ничего подходящего.
— Ну, — дрожащим голосом сказала девушка за прилавком Поллианне, которая стояла широко раскрыв глаза, — что ты теперь думаешь о моей работе? Есть тут чему радоваться?
Поллианна немного нервно засмеялась.
— Ну и ну, до чего она сердитая! Но она тоже была интересная… вам не кажется? Во всяком случае, вы можете радоваться тому, что… что не все такие, как она , правда?
— Вероятно. — Девушка слабо улыбнулась. — Но я тебе, детка, сразу скажу: эта твоя «игра в радость», о которой ты говорила мне тогда в парке, быть может, очень хороша для тебя, но… — она опять не договорила, устало ответив на вопрос с другой стороны прилавка: — Пятьдесят центов, мадам.
— Вы по-прежнему очень одиноки? — печально спросила Поллианна, когда продавщица снова оказалась свободна.
— Ну, не могу сказать, чтобы я устроила больше пяти вечеринок у себя и больше семи раз побывала в гостях, с тех пор как видела тебя в парке, — ответила девушка с такой горечью в голосе, что Поллианна заметила иронию.
— Но Рождество-то вы, наверное, провели приятно?
— О да! Я провалялась весь день в кровати, замотав ноги тряпками, и прочитала четыре газеты и журнал. А вечером я прихромала в кафе, где с меня содрали тридцать пять центов за куриную котлетку вместо двадцати пяти.
— Но что у вас было с ногами?
— Волдыри. Я стерла ноги, пока крутилась за прилавком… Перед Рождеством всегда наплыв покупателей.
— О! — содрогнулась полная сочувствия Поллианна. — И у вас не было ни елки, ни праздника — ничего?! — воскликнула она, огорченная и потрясенная.
— Какое там!
— Как я хотела бы, чтобы вы видели мою елку! — вздохнула девочка. — Она была совершенно замечательная, и… Но послушайте! — воскликнула она радостно. — Вы же еще можете увидеть ее. Она пока что не убрана. Вы не могли бы прийти сегодня вечером или завтра и…
— Поллианна! — прервала ее самым ледяным тоном миссис Кэрью. — Скажи на милость, что это значит? Я ищу тебя по всему магазину, даже прошла обратно в отдел костюмов.
Поллианна обернулась с радостным возгласом:
— Ах, миссис Кэрью, как я рада, что вы пришли! Это… о, я еще не знаю ее имени, но ее саму знаю, так что все в порядке. Я познакомилась с ней в парке давным-давно. И она очень одинока, и никого здесь не знает. И ее папа был священником, как мой, только он жив. И у нее не было елки, а только стертые ноги и куриная котлета, и я хочу, чтобы она увидела мою. Ну, то есть елку, — не переводя дыхания, торопливо говорила Поллианна. — И я пригласила ее прийти сегодня вечером или завтра. И вы позволите мне снова зажечь всю елку, правда?
— Право же, Поллианна… — холодно и неодобрительно начала миссис Кэрью.
Но девушка за прилавком перебила ее таким же холодным и даже еще более неодобрительным тоном:
— Не беспокойтесь, мадам. Я не имела никакого намерения прийти к вам.
— Ах… но, пожалуйста, — умоляла Поллианна, — приходите! Вы не знаете, до чего мне хочется, чтобы вы пришли и…
— Я замечаю, что леди не приглашает, — перебила девушка, немного недоброжелательно.
Миссис Кэрью сердито вспыхнула и повернулась, чтобы уйти, но Поллианна схватила ее за локоть и не пускала, обращаясь в то же время, почти в исступлении, к девушке за прилавком, у которой в этот момент не было покупателей.
— Но она пригласит, пригласит! Она хочет, чтобы вы пришли! Я знаю, она хочет! Вы же не знаете, какая она добрая и сколько дает денег на… на благотворительные общества и все такое!
— Поллианна! — протестующе воскликнула миссис Кэрью. И она ушла бы, но на этот раз была словно прикована к месту презрением, зазвучавшим в низком, напряженном голосе продавщицы:
— О да, я знаю! Много их, что готовы жертвовать на дело спасения . Сколько рук помощи протягивается к тем, кто сбился с пути! И это все хорошо. Я не нахожу в этом ничего плохого. Только вот иногда я удивляюсь, почему кто-нибудь из них не подумает о том, чтобы помочь девушкам, прежде чем они собьются с пути. Почему они не устраивают для хороших девушек красивых домов с книгами, картинами, мягкими коврами, музыкой и не заботятся о них? Может быть, тогда не было бы так много… Ой, что я говорю? — чуть слышно пробормотала она, неожиданно оборвав речь, а затем с прежней апатией обернулась к молодой женщине, которая остановилась перед ней и приподняла лежавший на прилавке голубой бант. — Пятьдесят центов, мадам, — донеслось до миссис Кэрью, торопившей Поллианну к выходу.
