Ховер уже повернул на юг, когда снова явилась Маман Бригитта. Женщина с серебром вместо глаз бросила серый седан на какой-то стоянке, а уличная девчонка с лицом Энджи рассказывала путаную историю: Кливленд, Флорида, кто-то, кто был ей не то дружком, не то сутенёром, а может, и тем и другим одновременно…

Но в ушах Энджи всё ещё звучал голос Бригитты, слова, сказанные в кабине вертолёта на крыше «Нового Агентства Судзуки»:

— Доверься ей, дитя. В делах её — воля лоа.

Став пленницей на собственном сиденье — пряжка пристяжного ремня блокирована куском застывшего пластика, — Анджела смотрела, как женщина в обход бортового компьютера запускает аварийную систему, позволяющую пилотировать вертолёт вручную.

И вот прошёл час, и теперь это шоссе под зимним дождём, девчонка опять говорит, и её голос заглушает шорох дворников по ветровому стеклу…

К сиянию свечей, к стенам из выбеленной глины. Бледные мотыльки мельтешат в струящихся ветвях ив.

— Твоё время всё ближе.

И вот они пришли — Наездники, лоа: Папа Легба, ярок и текуч, словно ртуть; Эзили Фреда, кто есть королева и мать; Самеди или Суббота, Барон Cimetiere, мох на разъеденных костях; Симилор; мадам Труво; и много-много других… Они заполняют пустую оболочку — так вот что она такое, Гран-Бригитта! Наплыв их голосов — как шум ветра, журчание бегущей воды, гудение пчелиного улья…

Они колеблются над землёй, подобно жаркому мареву над летней автострадой. Никогда ещё с Энджи не было такого — такой торжественности, такого подчинения, такого ощущения тяжести и падения…

Туда, где говорит Легба, и голос его подобен гулкому бою барабанов…

Он рассказывает историю.

В порывистом ветре образов мелькают перед Энджи этапы эволюции искусственного разума: круги из камня; часы; ткацкие паровые станки; мерно щёлкающий латунный лес собачек и храповиков; вакуум, пойманный в дутое стекло; электронакал в тонких, как волоски, нитях; длинные ряды радиоламп и переключателей, чья задача — расшифровывать послания, закодированные другими такими же устройствами… Хрупкие и недолговечные лампы, уменьшаясь в размерах, превращаются в транзисторы; электронные схемы всё более усложняются и, одеваясь в кремний, становятся всё миниатюрнее…

Но вот уже и кремний исчерпывает до предела свои возможности…

И снова она внутри видеофильма Ганса Беккера — кадры из истории Тессье-Эпшулов перемежаются снами, которые не что иное, как воспоминания 3-Джейн, а он, Легба, всё говорит, и эти две истории объединяются, становятся единым целым — бесчисленные нити закручиваются вокруг общего потайного стержня: мать 3-Джейн создаёт два искусственных интеллекта, двух близнецов, которые в один прекрасный день сольются; затем — появление чужаков (Энджи вдруг осознаёт, что и Молли ей знакома по снам), само это слияние и безумие 3-Джейн…

И тут Энджи видит, что перед ней — необыкновенное ювелирное изделие: голова, сделанная из платины, жемчужин и прекрасных синих камней; глаза — гранёные искусственные рубины. Голова эта тоже встречалась ей в снах, которые никогда не были снами. Голова — врата в сокровенные базы данных Тессье-Эпшулов, где две половинки неведомого существа пока ещё воюют между собой, ожидая своего рождения как единой сущности.

— В то время ты ещё не родилась. — И хотя голова говорит голосом Мари-Франс, мёртвой матери 3-Джейн, голосом, знакомым по стольким мучительным ночам, Энджи понимает, что это говорит Бригитта. — Твой отец тогда только-только начинал осознавать пределы собственных возможностей, отличать амбиции от таланта. Тот, кому он отдаст в обмен на знание своё дитя, в то время себя ещё не явил. Но уже скоро придёт человек Кейс, чтобы принести с собой это слияние — одновременно и короткое, и безвременное. Но это ты знаешь.

— А где сейчас Легба?

— Легба-ати-Бон — каким знала его ты — ждёт, чтобы быть.

— Нет, — вспоминая слова Бовуа, сказанные давным-давно в Нью-Джерси, возразила Энджи, — лоа пришли из Африки на заре времён…

— Не те, какими знала их ты. Когда настало время, яркое время, тогда пришло полное единство, единое сознание. Но был ещё и другой.

— Другой?

— Я говорю лишь о том, что знаю я. Только единый знал другого, но единого больше нет. Вслед этому знанию рухнул центр; каждый осколок унёсся прочь. Эти осколки искали форму — каждый на особицу, что было присуще их природе. Изо всех знаков, какие копил твой род против тьмы и ночи, в той ситуации наиболее подходящими оказались парадигмы вуду.

— Так Бобби был прав? Вот оно — «Когда Всё Изменилось»…

— Да, он был прав, но лишь отчасти, поскольку я — одновременно и Легба, и Бригитта, и одна из граней того, кто заключил сделку с твоим отцом. Кто потребовал, чтобы он прочертил veves в твоём мозгу.

— И подсказал отцу, каким образом он сможет завершить свой биочип?

— Биочип был необходим.

— Значит, необходимо, чтобы мне снились воспоминания дочери Эшпула?

— Может быть.

— Сны были результатом наркотиков?

— Не напрямую, хотя наркотик сделал тебя более восприимчивой к одним модальностям и менее восприимчивой к другим.

— Значит, наркотик. Что это было? Каково его назначение?

— Для ответа на первый вопрос потребуется подробное описание нейрохимических реакций — это слишком долго.

— Так каково же его назначение?

— В отношении тебя?

Ей пришлось отвести взгляд от рубиновых глаз. Стены комнаты обшиты панелями из старого дерева, натёртыми до мягкого блеска. На полу — ковёр, вытканный чертежами электронных схем.

— Ни одна из доз не была идентична другой. Единственной постоянной оставалась субстанция, чьё психотропное воздействие ты и воспринимала как «наркотик». В процесс усвоения препарата были вовлечены многие другие вещества, равно как и несколько десятков субклеточных наномеханизмов, запрограммированных на то, чтобы, переструктурировать синоптические изменения, осуществлённые Кристофером Митчеллом… Veves твоего отца были изменены, частично стёрты, прочерчены заново…

— По чьему приказу?

Рубиновые глаза. Жемчуг и бирюза. Молчание.

— По чьему приказу? Хилтона? Это был Хилтон?

— Решение исходило от Континьюити. Когда ты вернулась с Ямайки, Континьюити настоятельно советовал Свифту вновь приучить тебя к наркотику. А Пайпер Хилл попыталась выполнить его приказ.

Энджи чувствует, как усиливается давление в голове, две точки боли позади глаз…

— Хилтон Свифт обязан осуществлять решения Континьюити. «Сенснет» — слишком сложный организм, чтобы выжить по-другому. Континьюити же, созданный много позже небезызвестного яркого момента, принадлежит уже иному порядку. Технология биософтов, взращённая твоим отцом, вызвала к жизни Континьюити. Континьюити наивен.

— Почему? Почему Континьюити хотел этого от меня?

— Континьюити — это непрерывность. А непрерывность — удел Континьюити…

— Но кто посылает сны?

— Они не посланы. Они притягивают тебя, как когда-то притягивали лоа. Попытка Континьюити переписать послание твоего отца провалилась. Некий импульс, исходящий из глубин твоей личности, позволил тебе бежать. Попытка вернуть тебя к coup-poudre не привела к успеху.

— Это Континьюити послал эту женщину, чтобы выкрасть меня?

— Мотивы Континьюити скрыты от меня. Иной порядок. Континьюити допустил совращение Робина Ланье агентами 3-Джейн.

— Но почему?

Боль позади глаз становится невыносимой.

— У неё кровь из носу течёт, — сказала уличная девчонка. — Что мне делать?

— Вытереть. Заставь её откинуться назад. Дьявол! Да займись же ты этим, мать твою…

— А что она такое говорила про Нью-Джерси?

— Заткнись. Просто помолчи. Пойди проверь сходни.

— Зачем?

— Мы едем в Нью-Джерси.

Кровь на новой шубе. Келли будет в ярости.