Глава 7
Там нет там
Она представила себе, что Свифт уже ждёт её на веранде, в твиде, которому он отдавал предпочтение лос-анджелесской зимой: пиджак и жилетка так же сочетаются друг с другом по цвету, как селёдочная кость с собачьим клыком. Хотя, наверное, ткань их соткана из шерсти одной и той же овцы, годами пасущейся на одном и том же склоне холма. И весь имидж от начала и до конца срежиссирован командой визажистов, скрывающейся в комнатке над одним лондонским магазинчиком на Флорал-стрит, где она никогда не бывала. Они подбирали ему полосатые рубашки, хлопок покупали в Париже у «Шарве»; они создавали его галстуки, заказывая шёлк для них в Осаке — и чтобы обязательно с вышитой вязью из крохотных логотипов «Сенснета». И всё же почему-то он всегда выглядел так, как будто его одевала мамочка.
Веранда пуста. «Дорнье» повисел над ней, потом скользнул к своему гнезду. Ощущение Маман Бригитты всё ещё не покидало Энджи.
Пройдя в белую кухню, Энджи отскребла с лица и рук запёкшуюся кровь. Когда она вошла в гостиную, у неё возникло такое чувство, будто она видит это место впервые. Крашеный пол, позолота на рамах, гобеленовая обивка стульев эпохи Людовика XVI, театральным задником — кубистский пейзаж Вальмье. Как и гардероб Хилтона, интерьер был создан талантливыми, но чужими людьми. Когда она шла к винтовой лестнице, от её ботинок тянулись дорожки мокрого песка.
За то время, что хозяйка провела в клинике, тут явно побывал Келли Хикмен, её костюмер: рабочий багаж оказался аккуратно расставлен в хозяйской спальне. Девять плоских, будто для винтовок, футляров от «Эрме» — гладкие прямоугольники похожи на гробы из начищенного чепрака. Одежду никогда не складывали, каждый костюм или платье распластаны на постели между слоями шелковистой бумаги.
Энджи остановилась в дверях, глядя на пустую постель, на девять гробов из кожи.
Войдя в ванную (стеклянный блок и белая мозаичная плитка) и заперев за собой дверь, она стала открывать одну за другой дверцы туалетных шкафчиков, не обращая внимания на ровные ряды нераспечатанных склянок с притираниями и кремами, на упаковки патентованных лекарств. Движок нашёлся в третьем по счёту шкафу рядом с пузырчатым листком дермов. Энджи даже чуть наклонилась, чтобы получше рассмотреть серую упаковку с японской надписью, боясь поначалу даже к ней прикоснуться. Движок выглядел новым, не пользованным. Энджи была почти уверена, что сама не покупала эту машинку, не прятала её в шкаф. Вынув пакет из кармана парки, она принялась изучать его, раз за разом поворачивая меж пальцев, наблюдая, как в своих запаянных отделениях пересыпаются отмеренные дозы лиловой пыли.
Она увидела, как опускает пакетик на край белой мраморной раковины и, выдавив прозрачный дерм из ячейки, вставляет его в движок и заносит движок над наркотиком. Красная вспышка диода — это машинка всосала дозу. Потом Энджи видит свои руки: вот они снимают дерм, и тот, как белая пластиковая пиявка, чуть покачивается на кончике правого указательного пальца. Внутренняя поверхность дерма блестит крохотными капельками ДМСО.
Энджи поворачивается, делает три шага до туалета и роняет невскрытый пакет в унитаз. Тот всплывает, как миниатюрная баржа, наркотик по-прежнему совершенно сух. Абсолютно… Дрожащими руками она отыскивает пилку для ногтей и опускается на колени на белый кафель… Закрыть глаза, чтобы не видеть, как одна рука придерживает пакетик, в то время как другая вонзает остриё пилки в шов, поворачивает… Пилка со звоном падает на пол, Энджи нажимает на спуск — и две половинки пустого теперь пакета исчезают. Несколько минут она отдыхает, прижавшись лбом к холодной эмали, потом заставляет себя встать и подойти к раковине, чтобы тщательно отмыть руки.
Потому что так хочется — только теперь она понимает как — облизать пальцы.
Позже, уже в серых сумерках, она отыскала в гараже транспортировочный контейнер из рифлёной пластмассы, отнесла его наверх в спальню и стала упаковывать оставшиеся от Бобби вещи. Их было немного: кожаные джинсы — зачем он их купил, если они ему не нравились? Несколько рубашек, которые он не то собирался выбросить, не то просто забыл, и в нижнем ящике тикового бюро — киберпространственная дека. Это был «Оно-Сендаи» — скорее игрушка, чем рабочий инструмент. Дека лежала посреди путаницы чёрных проводов, наборов дешёвых стим-тродов и заляпанного чем-то жирным тюбика проводящей пасты.
Энджи вспомнила ту деку, которой обычно пользовался Бобби, ту, которую он увёз с собой, — серую заводскую «хосаку» с немаркированной клавиатурой. Дека профессионального ковбоя. Он настаивал, чтобы она была с ним повсюду, хотя это и причиняло множество неприятностей на таможне. Зачем, удивилась она, он купил «Оно-Сендаи»? И почему бросил её? Энджи сидела на краешке кровати. Вынув деку из ящика, положила её себе на колени.
Давным-давно, ещё в Аризоне, отец предостерегал дочь, советовал ей не подключаться к матрице. «Тебе это не нужно», — говорил он. Она и не подключалась, поскольку киберпространство просто ей снилось, как будто переплетение неоновых линий матрицы всегда ждало за сомкнутыми веками.
«Там нет там». Этому учили детей, объясняя им, что такое киберпространство. Ей вспомнились лекции улыбающегося наставника в административном центре научного городка, вспомнились бегущие по экрану картинки: пилоты в огромных шлемах и неуклюжих с виду перчатках. Эта технология пусть и примитивного с точки зрения нейроэлектроники «виртуального мира» давала человеку более полный доступ к системам истребителя. Пара миниатюрных видеотерминалов накачивала пилотов генерируемым компьютером потоком боевых данных, перчатки вибротактильной обратной связи обеспечивали мир прикосновений, состоящий из рычагов и гашеток… С развитием технологии шлемы съёживались, видеотерминалы атрофировались…
Нагнувшись, Энджи подобрала набор тродов, встряхнула, высвобождая из клубка проводов.
Там нет там.
Расправив на лбу эластичную головную повязку, она установила троды на висках — один из самых характерных человеческих жестов, который ей так редко приходилось совершать. Потом нажала на кнопку тестирования батарей «Оно-Сендаи». Зелёный — значит, «вперёд». Теперь активировать деку. И спальня исчезла за бесцветной стеной сенсорной статики. Её голова наполнилась стремительным потоком белого шума.
Пальцы сами наугад отыскали второй переключатель — и Энджи катапультировало сквозь стену статики в суматошную, тесную беспредельность, абстрактную пустоту киберпространства. Вокруг неё трёхмерной сеткой развернулась в бесконечность яркая решётка матрицы.
— Анджела, — сказал дом спокойным, но не терпящим возражений тоном, — на проводе Хилтон Свифт.
— Служебный канал? — Она ела печёную фасоль с тостами у стойки на кухне.
— Нет, — доверительно ответил дом.
— Измени тон, — приказала она с набитым фасолью ртом. — И добавь озабоченности.
— Мистер Свифт ждёт, — нервно протараторил дом.
— Уже лучше, — сказала она, относя тарелку и миску в раковину. — Но я хочу что-нибудь поближе к настоящей истерике.
— Ты ответишь ему? — Голос задыхался от напряжения.
— Нет, — сказала она, — но голос оставь как есть, мне так нравится.
Она прошла в гостиную. «Раз, два… — считала она про себя, на каждый счёт задерживая дыхание. — Двенадцать, тринадцать…»
— Анджела, — мягко проговорил дом, — на проводе Хилтон Свифт…
— На служебном канале, — послышался голос Свифта. Она с шумом выпустила воздух. — Ты знаешь, как я уважаю твою потребность побыть одной, но я очень о тебе беспокоюсь.
— Со мной всё в порядке, Хилтон. У тебя нет причин волноваться. Пока.
— Ты споткнулась сегодня на пляже. Такое ощущение, что потеряла ориентировку. У тебя кровь шла из носа.
— Просто кровотечение.
— Мы бы хотели, чтобы ты прошла ещё один осмотр…
— Великолепно.
— Ты сегодня входила в матрицу, Энджи. Мы засекли тебя в промышленном секторе СОБА.
— Так вот что это было.
— Хочешь об этом поговорить?
— Тут не о чем говорить. Просто валяла дурака. Но ведь ты всё равно от меня не отвяжешься, да? Я упаковывала кое-какой хлам, оставшийся здесь от Бобби. Тебя бы это порадовало, Хилтон! Я нашла его деку и решила попробовать. Нажала пару клавиш и просто сидела, глядя по сторонам. Потом отключилась.
— Извини, Энджи.
— За что?
— За то, что потревожил тебя. Я сейчас отключусь.
— Хилтон, ты знаешь, где Бобби?
— Нет.
— Ты хочешь сказать, что служба безопасности «Сенснета» перестала за ним следить?
— Я говорю, что не знаю, Энджи. Это правда.
— Но ты мог бы выяснить, если бы захотел?
Снова пауза.
— Не знаю. Если бы и мог, то не уверен, что стал бы это делать.
— Спасибо. До свидания, Хилтон.
— До свидания, Энджи.
Той ночью она сидела в темноте, наблюдая за танцем блох на освещённом песке. Сидела и думала о Бригитте и её предостережении, о наркотике в кармане парки и о движке в аптечке. Думала о киберпространстве и о том печальном тюремном ощущении, какое она испытала с «Оно-Сендаи», ощущении, таком далёком от свободы лоа. Думала о снах незнакомки, о свивающихся в лабиринт коридорах, о приглушённых тонах древнего ковра… Старик, голова из драгоценных камней, напряжённое лицо с зеркалами вместо глаз… И голый, продуваемый ветрами пляж в темноте.
Другой пляж, не в Малибу.
И где-то в сумерках калифорнийского утра, за несколько часов до рассвета, среди коридоров, галерей, лиц, обрывков разговоров, которые она помнила лишь отчасти, проснувшись и увидев белый туман, окутавший окна хозяйской спальни, она вдруг поняла, что вырвала из сна что-то очень важное и унесла это важное с собой за границу яви.
Перекатившись на бок, порылась в ящике тумбочки. Нашла ручку «порше», подарок каких-то ассистентов, и нацарапала драгоценные буквы на глянцевой обложке итальянского журнала мод:
Т-Э
— Вызови Континьюити, — приказала она дому за третьей чашкой кофе.
— Здравствуй, Энджи, — сказал Континьюити.
— Была одна плёнка с орбиты, мы засняли её два года назад. Яхта бельгийца… — Она глотнула остывающий кофе. — Как называлось то место, куда он хотел меня отвезти? Робин тогда ещё решил, что это дешёвка.
— Фрисайд, — сказала экспертная система.
— Кто из наших там работал?
— Тэлли Ишэм записала на Фрисайде девять эпизодов.
— Для неё это была не дешёвка?
— Это было пятнадцать лет назад. В то время Фрисайд был в моде.
— Достань для меня эти эпизоды.
— Сделано.
— Пока.
— До свидания, Энджи.
Континьюити писал книгу. Энджи об этом рассказал Робин Ланье. Она спросила, о чём книга. Не в том дело, ответил он. Книга закукливается в саму себя и постоянно мутирует. Континьюити пишет её бесконечно. Она спросила «почему?», но Робин уже потерял интерес к разговору. Континьюити — ИскИн, а ИскИны всегда делают что-нибудь подобное.
Обращение к Континьюити стоило ей звонка от Свифта.
— Энджи, что касается этого физического…
— Разве ты ещё не составил расписание? Я хочу вернуться к работе. Сегодня утром я вызывала Континьюити. Подумываю о съёмке нескольких эпизодов на орбите. Собираюсь просмотреть кое-что из того, что делала Тэлли. Может, возникнут какие-нибудь идеи.
Молчание. Ей хотелось рассмеяться. Не так просто лишить Свифта дара речи.
— Ты уверена? Это замечательно, Энджи, но ты действительно этого хочешь?
— Мне гораздо лучше, Хилтон. Я чувствую себя просто прекрасно. Каникулы закончены. Пусть приедет Порфир уложить мне волосы перед тем, как я покажусь на люди.
— Знаешь, Энджи, — сказал Свифт, — это осчастливит всех нас.
— Вызови Порфира. Составь программу осмотра. Coup-poudre. Кто, Хилтон? Может, ты сам?
А ведь у него была такая возможность, подумалось ей полчаса спустя, когда она взад-вперёд вышагивала по укутанной туманом веранде. Её зависимость от наркотиков не угрожала «Сенснету», поскольку никак не отражалась на «продукции». Ведь никаких побочных эффектов не было. В противном случае «Сенснет» ни за что бы не позволил ей даже попробовать. «Модельные наркотики, — думала она. — Уж сам-то моделист знает, что в них». И никогда ей не скажет, даже если удастся с ним как-то связаться, в чём она сомневалась. Предположим, размышляла она, ведя ладонью по шершавой ржавчине перил, что это был не моделист. Что кто-то другой смоделировал молекулу в своих собственных целях.
— Твой парикмахер, — сказал дом.
Она вошла внутрь.
Порфир ждал, задрапированный складками мягкого джерси — последняя новинка парижского сезона. Его лицо, гладкое и спокойное, как полированное чёрное дерево, при виде её раскололось в радостной ухмылке.
— Мисси, — проворчал он, — ты выглядишь как самопальное дерьмо.
Энджи рассмеялась. С досадой хмыкнув, Порфир шагнул к ней, чтобы с наигранным отвращением запустить длинные пальцы в её шевелюру.
— Мисси была дурной девочкой! Порфир говорил ей, что это ужасные пилюли!
Энджи пришлось запрокинуть голову — Порфир был очень высок и, как она знала, невероятно силён. Этакая гончая на стероидах, как сказал про него однажды кто-то. Его безволосый череп являл собой неизвестную в природе симметрию.
— Как ты? — спросил он уже совсем другим тоном, нарочитое брио отключилось, как будто кто-то повернул выключатель.
— Прекрасно.
— Больно было?
— Да. Больно.
— Знаешь, — сказал он, легонько касаясь её подбородка длинным пальцем, — никто никогда не понимал, что ты находишь в этом дерьме. Было такое впечатление, что оно даже улететь тебе не даёт.
— И не должно было. Это вроде как ты одновременно и здесь и там, только не нужно…
— Что-то чувствовать?
— Да.
Он медленно кивнул.
— Тогда это был действительно дрянной кайф.
— Чёрт с ним, — ответила Энджи. — Я вернулась.
Снова ухмылка.
— Пойдём помоем тебе голову.
— Я только вчера её мыла!
— Чем? Нет! Не говори мне! — Взмахами огромных ладоней Порфир погнал её к лестнице.
В выложенной белой плиткой ванной парикмахер втёр ей что-то в кожу головы.
— Ты в последнее время виделся с Робином?
Порфир уже промывал ей волосы холодной водой.
— Миста Ланье сейчас в Лондоне, мисси. Миста Ланье и я не разговаривать друг с другом в настоящее время. Сядь прямо.
Он поднял спинку кресла и обернул вокруг её шеи полотенце.
— Почему? — спросила она, настраиваясь выслушать последние слухи «Сенснета», что было у Порфира второй специальностью.
— Потому что, — ровным голосом сказал парикмахер, тщательно зачёсывая ей волосы назад, — он наговорил всем гадостей о некой Анджеле Митчелл, пока та была на Ямайке, наводя порядок в своей маленькой головке.
Этого она никак не ожидала.
— Гадостей?..
— Чего он только не говорил, мисси.
Порфир принялся подстригать ей волосы ножницами, это было одним из его профессиональных бзиков: Порфир неизменно отказывался от лазерного карандаша, заявляя, что никогда к нему даже не прикоснётся.
— Ты шутишь, Порфир?
— Нет. Мне бы он ничего такого не стал говорить, но Порфир многое слышит. Порфир всегда слышит. Он уехал в Лондон на следующее утро после того, как ты прибыла сюда.
— А что именно ты слышал?
— Что ты сошла с ума. Не важно, под кайфом или без него. Что ты слышишь всякие голоса. Что психиатры «Сенснета» об этом знают.
Голоса…
— Кто тебе это сказал? — Она попыталась повернуться в кресле.
— Не мотай головой. Вот так. — Он вернулся к работе. — Не могу сказать. Доверься мне.
После отъезда Порфира ещё несколько раз звонили — это рвалась сказать «привет» её съёмочная группа.
— Сегодня больше никаких звонков, — приказала она дому. — Эпизоды Тэлли я посмотрю наверху.
Отыскав в глубине морозильника бутылку «Короны», Энджи забрала её с собой в спальню. Стим-модуль в тиковом изголовье кровати был снабжён студийными тродами. Когда она уезжала на Ямайку, таких тут ещё не было. Техники «Сенснета» периодически обновляли оборудование в доме. Глотнув пива, она поставила бутылку на столик и прилегла с тродами на лбу.
— Поехали.
В дыхание Тэлли, в плоть Тэлли.
«Как я могла заменить тебя? — удивилась она, захваченная физическим существом бывшей звезды. — Приношу ли я людям такое же наслаждение?»
Тэлли-Энджи смотрит вниз в увитую виноградом пропасть, которая одновременно и бульвар, поднимает глаза вверх на опрокинутый горизонт, скользит взглядом по далёким теннисным кортам. Над головой — «солнце» Фрисайда, осевая нить ярчайшего накала…
— Перемотай вперёд, — приказала она дому.
В плавное сокращение мускулов и расплывчатое пятно бетона, где Тэлли заворачивает велосипед на велодроме с пониженной гравитацией…
— Перемотай вперёд.
Сцена за обедом, натяжение бархатных бретелек на плечах, молодой человек напротив наклоняется через стол, чтобы подлить ей вина…
— Вперёд.
Льняные простыни, рука между её ног, пурпурные сумерки за стеклянной стеной, звук бегущей воды…
— Обратно.
Ресторан. Красное вино льётся в стакан…
— Ещё чуть-чуть. Стоп. Здесь.
Глаза Тэлли сфокусированы на загорелом запястье парня, а не на бутылке.
— Мне нужна распечатка кадра, — сказала Энджи, снимая троды.
Она села и отхлебнула пива, вкус которого странно смешался с призрачным вкусом записанного на стим-плёнку вина Тэлли.
Внизу мягко зажужжал принтер. Энджи заставила себя идти по ступенькам как можно медленнее, но когда она добралась до принтера в кухне, изображение её разочаровало.
— Можешь это почистить? — спросила она у дома. — Я хочу прочитать этикетку на бутылке.
— Выравниваю изображение, — ответил дом, — поворачиваю цель на восемь градусов.
Принтер заработал, поползла новая картинка. Не успел он отстрекотать, а Энджи уже нашла своё сокровище, свою медаль за победу над сном, отпечатанную коричневыми чернилами: «Т-Э».
«У них были даже собственные виноградники», — подумала она.
«Тессье-Эшпул СА» — раскорячились по-паучьи буквы августейшего шрифта.
— Попались! — с вызовом прошептала она.
