Глава 10
Активное наблюдение

Я наткнулся на эту цитату через несколько недель после диагноза «рак простаты» и отложил ее в сторону для одной из записок, предназначенных для Эммы. Этим утром я понял, что она подойдет любому из нас. Очевидно, что все мы в настоящее время переживаем трудности. Всем нам нужна сила и перспектива, чтобы понять, как справиться с этим изящно и с достоинством – и так, чтобы наша семья осталась неприкосновенной.

Пора было взяться за дело и утвердить план. Всего через пару недель после первоначального диагноза, в середине сентября, я направлялся обратно в больницу, чтобы встретиться со специалистами. Доктор Брэдфорд объяснил, что существует пять видов терапии, которые нужно рассмотреть.

Мы сразу же исключили первый вариант – гормональную терапию – поскольку я был молод.

Я встретился с онкологом-радиологом, чтобы подробно обсудить два варианта облучения и мою историю болезни. Ее здорово насторожило то, что мне диагностировали и рак почки, и рак простаты в столь молодом возрасте. (Меня тоже, – подумал я.) Она принялась расспрашивать о моей семье и об известных мне иных факторах риска. Я описал ей среду, в которой рос, и даже признался, что как-то раз разбил термометр и играл с ртутью. Она не сочла это фактором риска (извини, мам, не помню, признался ли я в этом тебе!), однако сделала себе заметку о том времени, которое я провел в Восточной Германии, учась там в рамках программы обмена. 26 апреля 1986 г. произошло разрушение атомного реактора в Чернобыле, и выделилось существенное количество радиации. Я в то время жил в Германии и помню, как все волновались из-за фруктов и овощей, которые мы ели. Я попал под ливень вскоре после этой катастрофы, и женщина, в семье которой я жил, практически силком заставила меня раздеться догола и впихнула в душ. Врач сделала об этом пометку, но не знала, можем ли мы в связи с этим что-нибудь предпринять.

Когда мы закруглялись, я решил бить на откровенность. Взглянул ей в глаза и спросил:

– Со мной действительно что-то не так?

Она закрыла мою папку и вздохнула:

– Да, вероятнее всего.

Она не могла сказать, что именно, но определенно было что-то такое, что вызвало у меня предрасположенность к этим двум опухолям. Она призвала меня быть деятельным и бдительно следить, не проявятся ли симптомы рака мочевого пузыря и яичек. Она уговаривала меня решиться пройти операцию как можно скорее.

Операция была четвертым вариантом. Я мог согласиться на простатэктомию, то есть удаление простаты. Надежда была на то, что это уберет все ее раковые клетки – равно как и здоровые. Будет удалена вся железа.

Это представлялось наиболее практически осуществимым способом действий. Но, поднажав на врача и задав ему больше вопросов, я осознал, что он обходит в своих ответах обширные – и оказывающие огромное воздействие – побочные эффекты. Мне стало еще яснее, что есть на свете множество вещей, которые врачи стараются замалчивать, – фактов, весьма расстраивающих мужчин.

Вот несколько избранных побочных эффектов, которые я с большой вероятностью ощутил бы, если бы решился на простатэктомию:

♦ Повреждение нервов, ведущее к неспособности испытывать эрекцию

♦ Недержание

♦ Изменения в оргазме, включая отсутствие эякуляции (простата вырабатывает сперму, которой у меня больше не было бы)

♦ Уменьшение (да, вы правильно это прочли: уменьшение! Во время удаления простаты перерезают уретру, а потом заново сшивают. Некоторые мужчины утверждают, что это весьма негативно на них влияет.)

И что, мне полагается просто согласиться на все это в возрасте 43 лет?!

Средний возраст человека с таким диагнозом – 69 лет. Когда тебе почти семьдесят, перспектива столкнуться с этими побочными эффектами тоже неприятна; но, вероятно, дело стоило бы того, чтобы минимизировать риск распространения рака. Возможно, эти эффекты уже и так проявились бы в силу преклонного возраста. Но это была не моя реальность. Ясное дело, я хотел, чтобы этого рака больше не было. Но подписаться на целую жизнь без секса?! Я не был к этому готов.

Был еще один, последний, вариант, представленный доктором Брэдфордом. Он полагал, что в Соединенных Штатах, возможно, слишком часто вырезают рак простаты и (особенно в моем случае) можно было бы вместо этого войти в режим «активного наблюдения». Мы будем мониторить уровень PSA каждые два месяца и проведем повторную биопсию примерно через год после начала программы. В теории мы могли бы продолжать это бесконечно, пока не увидим взлет уровня PSA или положительный результат биопсии. Хотя я не был в восторге от перспективы ежегодной биопсии простаты, это казалось мне приемлемым курсом действия.

Вопрос был в том, смогу ли я нормально жить, зная, что внутри меня зреет рак? Могу ли я так рисковать? Как это подействует на мое психическое, эмоциональное и духовное благополучие? Что, если он начнет бесконтрольно расти, а мы не поймаем его вовремя? Смогу ли я когда-нибудь простить себя за то, что не был более настойчивым, что сделал не все возможное, чтобы наверняка быть рядом с Эммой? Я совсем недавно, всего год назад, перенес обширную операцию, чтобы избавиться от опухоли. Мне казалось неправильным позволять задерживаться в нем и этому. Было такое ощущение, будто я уклоняюсь от боя.

У нас с Лиссой было время, чтобы обдумать эти варианты. Мы знали, что должны сделать выбор между операцией и наблюдением. В конечном счете у операции были потенциальные побочные эффекты, на которые я, 43-летний мужчина, был не готов согласиться. Мы уже миновали то время, когда я хотел еще детей, но я определенно не хотел рисковать лишиться некоторых, если не всех, аспектов секса. Эта мысль была поистине немыслимой.

Как бы это ни было для меня мучительно, мы решили выбрать активное наблюдение. Мне предстояло каждый день жить с опухолью в организме. Я буду знать, что она там – потенциальная часовая бомба, ждущая возможности взорваться и, возможно, убить меня. Я атаковал рак почки всем возможным оружием – и чувствовал, что размахиваю белым флагом в битве с раком простаты.

Рак не победил, но это была в лучшем случае ничья.