Глава 8
Простата похожа на попкорн
Учись так, словно будешь жить вечно. –
Махатма Ганди
Пока у меня не появилась Эмма, я не мог до конца понять собственную маму. Она всегда была матерью из тех, которых иногда называют «наседками». Помните Мэри, мать главного героя сериала «Все любят Реймонда»? Вот это моя мама. Один в один.
Я – первенец, и на мою долю пришлась бóльшая часть этой удушающей любви. Поэтому я всегда старался держать свою маму в определенных рамках. Я не рассказывал всего, что происходило со мной, в мельчайших подробностях, потому что ей всегда хотелось знать еще больше. Когда я намекнул ей о возможности получить стипендию и провести год в Германии, она разразилась слезами из-за предстоящего возможного расставания. Теперь, когда у меня была Эмма, я был способен понять ее реакцию. Захотел бы я, чтобы моя шестнадцатилетняя дочь провела целый год, предоставленная самой себе, на другой половине земного шара? Да черта с два!
Но воспитание – это умение отпускать вожжи и фокусироваться на том, что лучше всего послужит формированию твоего ребенка. Путешествие за границу – экспресс-курс по взрослению. Осознание, как важно подталкивать самого себя. Выход за пределы своей зоны комфорта. Это по-настоящему помогает расти и меняться. Тот год в Германии изменил меня навсегда. Он не только позволил мне наконец комфортно почувствовать себя в собственной шкуре, но и открыл глаза на тот факт, что у всего всегда имеются две стороны. Германия разительно отличалась от Соединенных Штатов, и хотя я испытал культурный шок, приехав туда, не меньший культурный шок я пережил, вернувшись домой. Машины большие, люди громогласные. Этот опыт сделал меня дипломатом. Теперь я всегда могу помочь людям увидеть другую сторону медали.
Мои родители могли бы сказать «нет» – несмотря на то, что я получил полную стипендию. Они этого не сделали. Это событие было за пределами их зоны комфорта, но они доверяли мне. Они не хотели удерживать меня. Они знали, что мне это нужно. Тот год пробудил во мне уверенность в себе, с которой я иду по жизни по сей день.
Я знал, как тяжело маме поддерживать меня во время этой схватки с раком. Она все еще оплакивала мужа. А теперь еще и сын борется с раком?! «У Каллаханов выдался по-настоящему скверный год», – сказала одна из ее соседок. Не то слово!
Мы с матерью установили отношения взаимной ответственности. Она беспокоилась обо мне и о том, как шел процесс моего выздоровления. Я наконец позволил себе принять ее заботу. И я беспокоился о ней, живущей далеко от меня в одиночестве в огромном доме, скорбящей по мужу, с которым она прожила сорок лет. Я звонил ей каждый день – не для того, чтобы поговорить, а просто чтобы убедиться, что она не упала, а дом не взорвался. Я не находил себе места оттого, что не могу по-настоящему заботиться о ней из такой дали. И еще оттого, что такая значительная часть моей энергии сосредоточена на собственном здоровье.
Как знает каждый, кому был поставлен диагноз «рак», даже «победив» его, постоянно остаешься настороже, выискивая признаки его возвращения. Моя новая норма жизни включала рутину дополнительных сканирований и визитов к врачам. Я должен был проходить КТ каждые шесть месяцев, чтобы исключить возвращение болезни. Меня познакомили с нефрологом, чья работа состояла в поддержании здоровья оставшейся у меня почки. Было такое впечатление, что пора внести моих врачей в список «быстрого набора» телефона.
В мае пришло время первой полугодовой проверки. Доктор Брэдфорд, мой уролог, отметил, что у меня немного повышен уровень PSA (простата-специфического антигена). На самом деле для мужчины, которому чуть за сорок, он был достаточно высок, чтобы вызвать тревогу. Вдобавок КТ-сканирование показало небольшое увеличение простаты. Для меня всегда было загадкой, как ее измеряют. Мы не знали, какого размера она была до этого сканирования, так что же означали слова «небольшое увеличение»?
Доктор Брэдфорд не хотел слишком сильно меня тревожить. Он предположил, что я, вероятно, перенес инфекцию, и прописал курс антибиотиков. Ни один из моих показателей не улучшился. Следующим его предложением была биопсия простаты.
Проходить какую бы то ни было биопсию я побаивался. Мой отец недавно умер – после ненужной биопсии легких. У меня не было ни одной биопсии после прошлого диагноза, а эта процедура обещала быть довольно болезненной. Но это был самый короткий путь. Мы надеялись, что все будет чисто и я смогу после этого радостно «гулять» еще шесть месяцев. Потом должен был начаться очередной цикл поисков рака. Но искать рак было гораздо лучше, чем жить с раком.
В день, назначенный для биопсии, Лисса подвезла меня в клинику, поскольку вести машину обратно домой я не смог бы. Мы вместе сидели в комнате ожидания, листая журналы, болтая ни о чем. Казалось, что мы просто пришли сюда убить время.
В ожидании процедуры я принялся болтать с медсестрой Кейки. Она оказалась соседкой моей коллеги, и было довольно странно вести с ней непринужденную беседу.
Много времени это не заняло, и вскоре я уже был на пути домой, хотя не могу сказать, чтобы это была легкая процедура. Однако мне опять показалось, что врачи приуменьшают масштабы того, что представляет собой каждая медицинская манипуляция. Вот интересно, это я такой малодушный, или они стараются приукрасить картинку, потому что иначе ни один человек в здравом уме не согласился бы на это?
Только год спустя, когда одна моя коллега вытащила из своего письменного стола степлер Swingline, я осознал, что этот обыденный офисный инструмент дает наилучшую красочную возможность описать процедуру.
Как проводить биопсию простаты
После того как пациент ляжет на бок, нанеси лубрикант и болтай дружелюбную чепуху.
Шаг 1: Возьми степлер и раскрой его.
Шаг 2: Введи степлер в задний проход пациента, покрути его. (Для ориентирования на степлере имеется ультразвуковое устройство.)
Шаг 3: Выпусти одну скрепку в стенку прямой кишки поближе к области простаты. Первая скрепка введет местный анестетик. От этого звука пациент подпрыгнет на столе. Тебе следует придержать его одной рукой за бедро. Не дай ему смыться на этом этапе.
Шаг 4: Продолжай использовать степлер, пока не получишь 12 проб тканей простаты.
Вдобавок к этой трудной процедуре сестра Кейки, просматривая мои послеоперационные инструкции, сказала, что следует ожидать, что пару дней в моче будут следы крови. (Кажется, это мы уже проходили, подумал я.) Кроме того, в течение примерно месяца моя сперма будет иметь розовый цвет – «если только вы не занимаетесь этим, как кролики», добавила она.
Ладно. Спасибо.
Когда доберешься до конца веревки, завяжи узел и виси. –
Американская пословица
И вновь мы несколько дней ждали результатов – только чтобы выяснить, что данные не позволяли сделать никакого решительного вывода. Большинство образцов оказались чистыми, но было и некоторое количество клеток ASAP (мелких участков атипичной пролиферации ацинусов). Эти клетки не были раковыми, но результаты требовали еще одной биопсии. Вот радость-то какая!
Я выждал три месяца, чтобы все зажило. И снова прошел через тот же самый процесс – с двумя исключениями: доктор Брэдфорд взял уже двадцать образцов, а я настоял на каком-нибудь болеутоляющем.
К тому времени наступил август, конец лета. Несмотря на неуверенность в отношении моего здоровья, мы приложили все усилия, чтобы насладиться семейными каникулами, и бесчисленные часы проводили, валяясь у бассейна. Мы пытались притвориться, что все нормально в надежде, что сможем продолжать в таком духе бесконечно.
И вот снова мы сидели в кабинете доктора Брэдфорда. Это место становилось для нас уже неуютно привычным. Одна из медсестер дала мне для заполнения анкету. В ней было множество вопросов о моем урологическом и сексуальном здоровье. Зачем им понадобилось, чтобы я отвечал на них? Я знал, что у меня рак. Я просто не знал точно, насколько все плохо. Интересно, подумала ли то же самое Лисса, глядя, как я заполняю анкету.
Вошел доктор. Раскрыл мою историю болезни.
Новости оказались не слишком плохи. (О, как отбрасываются прочь наши суждения о хороших и плохих новостях во время битвы с раком!) Большинство проб были чистыми. В одной оказались раковые клетки. Похоже, росли они медленно, и поскольку мы взяли 32 образца за две биопсии, вероятно, это был очень маленький рак.
– Значит, это рак почки распространился? – спросил я, совсем запутавшись. Я хотел точно понимать, с чем мы имеем дело.
Доктор Брэдфорд покачал головой. Область атипичных клеток была слишком далека от почки. Это был рак простаты.
Я вытаращил глаза. У меня снова рак! Но это было даже не распространение моего прежнего рака. Это был совершенно новый рак. Что, черт возьми, со мной происходит?
Доктор Брэдфорд вручил мне кипу бумаг:
– Я знаю, вы захотите об этом почитать, и здесь есть очень хорошие отправные точки.
Это был ряд вариантов лечения, которые я мог выбрать. Мы назначим консультацию с подходящими врачами и проведем оценку.
Я крепко сжимал бумажки в руке, пока мы молча шли к машине. Я пытался кое-как храбриться в кабинете врача, принимать новости с отношением «нам все по плечу» и с улыбкой. Чтобы он знал, что я готов снова бороться.
Потом мы с Лиссой дошли до машины. Я сел на пассажирское сиденье, а Лисса никак не могла себя заставить сунуть ключ в зажигание. Единственная слезинка скатилась по моей правой щеке.
Лисса взяла меня за руку. Я помотал головой. Я не мог даже смотреть на нее.
– Прости, Лисса, но я не был к этому готов. Я ужасно разочарован.
Я почувствовал, как она сжала мою ладонь. Ведь это и ей разбивает сердце.
Не было никакого другого способа выразить наши чувства. Пора было возвращаться в бой. Но я не чувствовал себя воином. Я не был готов к новой битве. Я еще не оправился после прошлой.
Как смогу я рассказать об этом Эмме?
В тот вечер я сел поговорить с Эммой. Было тихо, и наш день близился к концу. Я должен был как-то объяснить, что у меня снова рак. При этом мне нужно было говорить о простате – а это не та тема, которую мне хотелось бы обсуждать с тринадцатилетней дочерью. Я нервничал и был на взводе. Я сказал ей, что у меня снова нашли рак. Мне следовало бы начать разговор со слов: «Я в порядке. Никакой непосредственной опасности нет». Но Эмма – умный ребенок. Она услышала слово рак – и пропустила все остальное мимо ушей. Она зарыдала, а я крепко обнимал ее. Я еще только учился разговаривать с ней о раке.
Я попытался объяснить, что там на самом деле очень маленькая опухоль. Вся простата размером с грецкий орех, и лишь небольшая часть ее клеток была проблемной. Как бы так описать ей процесс биопсии и то, что мы выяснили? Простата похожа на большую миску попкорна, сказал я ей. Зернышки попкорна – это нормальные, здоровые клетки простаты. Представь, что в эту миску бросили несколько конфет M&M’s. Когда делали первую биопсию, конфетки не попались, только попкорн, но врачи заметили, что где-то в миске присутствует шоколад. Во время второй биопсии они все-таки выловили одну конфетку – и так поняли, с чем имеют дело. Но на самом деле… в основном у меня только попкорн. А конфеток совсем мало.
Это была не идеальная аналогия. Думаю, я скорее запутал Эмму, чем что-то прояснил.
Я снова повторил, что доктор вполне уверен, что никакой особенной опасности для меня нет и что у многих мужчин развивается какой-то тип рака простаты, когда они стареют. Я объяснил, что существуют разные варианты лечения, которые мы будем рассматривать. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы бороться и победить. Мы обнялись.
Наконец она подняла на меня глаза и сказала: «Ты заслуживаешь того, чтобы все это кончилось».
Я не мог с ней не согласиться.
Урок № 30
Не ешь мороженое, если только это не твой любимый вкус
Я знаю, что тебе трудно с этим согласиться. Ты любишь десерты. Ты особенно любишь мороженое. Я люблю мороженое. Я тебя понимаю. Оно упоительно нежное, холодное, и от него поет душа. Одна чашка твоего любимого мороженого содержит около 500 килокалорий. Это значит очень много мусора для нашего организма. Ты меня знаешь. Часто ли я вожу тебя и маму в «Джелати Селести» и выхожу оттуда с пустыми руками? Чаще да, чем нет. Я ем только свои любимые сорта. Я не хочу тратить нормативные калории на вкус, который мне всего-навсего нравится. Мне нужно его любить.
