Глава шестая. Боже мой какие горячие источники
Никто еще не следовал внушениям своего внутреннего голоса настолько, чтобы заблудиться. Пусть даже результатом будет ослабление тела, сожалеть об этом нечего, потому что такая жизнь находится в согласии с высшими принципами. Если день и ночь таковы, что ты с радостью их встречаешь, если жизнь благоухает подобно цветам и душистым травам, если она стала радостнее, ближе к звездам и бессмертию, – в этом твоя победа. Тебя поздравляет вся природа, и ты можешь благословлять судьбу. Величайшие достижения обычно ценятся всего меньше. Мы легко начинаем сомневаться в их существовании. Мы скоро о них забываем. Между тем они-то и есть высочайшая реальность. Может быть, человек никогда не сообщает человеку самых поразительных и самых реальных фактов. Истинная жатва каждого моего дня столь же неуловима и неописуема, как краски утренней и вечерней зари. Это – горсть звездной пыли, кусочек радуги, который мне удалось схватить.
Генри Дэвид Торо
«Уолден, или Жизнь в лесу»
СЛОВА, ПОДЧЕРКНУТЫЕ В ОДНОЙ ИЗ КНИГ, НАЙДЕННЫХ РЯДОМ С ОСТАНКАМИ КРИСА МАККЭНДЛЕССА
Четвертого января 1993 года пишущий эти строки получил необычное письмо, написанное нетвердым, архаичным почерком, выдающим в его авторе престарелого человека. Начиналось оно словами «Получателю сего».
Мне хотелось бы получить экземпляр журнала, содержащего рассказ об умершем на Аляске молодом человеке (Алексе Маккэндлессе). Я хотел бы написать человеку, расследовавшему сей инцидент, что подвозил его от Солтон-Сити Калиф… в марте 1992… до Гранд-Джанкшн Ко.… Там я высадил его, и он собирался добраться попутками до С. Д. Он сказал, что будет держаться со мной на связи. Последней весточкой от него было письмо, полученное в первую неделю апреля 1992. В ходе нашей поездки мы вели съемки, я видеокамерой + Алекс своим фотоаппаратом.
Если у вас имеется экземпляр того журнала, пожалуйста, сообщите мне, сколько он стоит…
Я так понимаю, он был ранен. Если это так, то мне хотелось бы узнать, как он получил эти ранения, потому что у него в рюкзаке всегда было предостаточно риса + у него была теплая зимняя одежда + много денег.
ИСКРЕННЕ ВАШ,
РОНАЛД А. ФРАНЦ
Говоря о журнале, Франц имел в виду номер Outside от января 1993 года с заглавной статьей о смерти Криса Маккэндлесса. Он направил свое письмо в чикагскую редакцию Outside, а оттуда, поскольку автором материала о Маккэндлессе был я, оно было переслано мне.
В ходе своей хиджры Маккэндлесс производил на людей неизгладимое впечатление, даже несмотря на то что многие из них проводили в его компании всего несколько дней или максимум неделю или две. Однако ни на кого из них краткие контакты с парнем не оказали такого мощного влияния, как на Роналда Франца, которому в январе 1992 года, то есть в момент, когда пересеклись их дорожки, было уже восемьдесят.
Попрощавшись с Джен Баррес в почтовом отделении Солтон-Сити, Маккэндлесс отправился в пустыню и разбил лагерь в зарослях креозотового куста на краю Национального парка Анца-Боррего. Строго на восток расположено соленое озеро Солтон-Си. Этот миниатюрный океан, поверхность которого находится на шестьдесят с лишним метров ниже уровня моря, возник в 1905 году в результате грандиозного инженерного ляпа. Вскоре после завершения строительства канала от реки Колорадо, предназначенного для ирригации плодородных земель в долине Империал, река вышла из берегов в результате серии мощных наводнений, проделала новое русло и начала беспрепятственно сливаться в канал долины Империал. Больше двух лет этот канал отводил практически весь колоссальный объем ее вод в Солтонскую котловину. Уничтожая фермы и деревни, вода хлынула по некогда засушливому дну котловины, и, в конце концов, затопила больше тысячи квадратных километров пустыни, образовав море, со всех сторон окруженное сушей.
Расположенный всего в восьмидесяти километрах от Палм-Спрингс с его лимузинами, закрытыми теннисными клубами и зелеными полями для гольфа, западный берег Солтон-Си в какой-то момент превратился в арену небывалых риелторских спекуляций. Земля была распродана под застройку шикарными курортами и отелями, но реализовать почти ни один из этих проектов так и не удалось. Сегодня не освоенные в большинстве своем участки вновь постепенно пожирает пустыня. Ветер гоняет по широким, безлюдным бульварам Солтон-Сити клубки перекати-поля. Тротуары вдоль облупившихся, пустующих домов усеяны выгоревшими на солнце табличками «ПРОДАЕТСЯ». В окне «Риелторско-девелоперской компании Солтон-Сити» висит объявление с надписью «ЗАКРЫТО/CERRADO». Только шум ветра нарушает царящую тут неестественную тишину.
По мере удаления от берега земля сначала плавно, а затем круто поднимается, чтобы превратиться в иссушенные солнцем, призрачные пустоши Анца-Боррего. Предгорная равнина, или bajada, под пустошами представляет собою открытую местность, изрезанную глубокими оврагами. Именно здесь, на невысоком пригорке, местами поросшем кактусами, кустарниковой аморфой и четырехметровыми побегами фукьерии, прямо на песке под брезентовым тентом, накинутым на ветви креозотового куста, и остановился Маккэндлесс.
Когда ему нужно было купить провизии, он ловил машину или шел пешком все шесть с половиной километров до города, где покупал рис и набирал пластиковую канистру воды в супермаркете и, по совместительству, винном магазине и почтовом отделении, отделанном бежевой штукатуркой здании, являвшемся главным культурным центром Солтон-Сити. Как-то в четверг в середине января, когда Маккэндлесс, наполнив канистру водой, голосовал на дороге, чтобы вернуться обратно в bajada, его и взялся подбросить старик по имени Рон Франц.
«И где твой лагерь?» – спросил его Франц.
«А прямо за Боже Мой Какими Горячими Источниками», – ответил Маккэндлесс.
«Я в этих местах уже шесть лет живу, а такого названия ни разу даже и не слышал. Покажешь мне, как туда ехать».
Они несколько минут катили по прибрежному шоссе Боррего – Солтон, а потом Маккэндлесс сказал старику повернуть налево и углубиться в пустыню по накатанной внедорожниками ухабистой колее, ведущей вниз по узкому, извилистому оврагу. Через пару километров они добрались до причудливого лагеря, где около двух сотен человек собирались перезимовать прямо в своих машинах. По этому маргинальному сообществу можно было представить себе, как будет выглядеть постапокалиптическая Америка. Там были и семьи в дешевых раскладных туристических прицепах, и стареющие хиппи в размалеванных флуоресцентными красками микроавтобусах, и двойники Чарльза Мэнсона в проржавевших «Студебекерах», не видавших ремонта с тех времен, когда в Белом доме квартировал еще Эйзенхауэр. Значительная часть присутствовавших разгуливала по лагерю в чем мать родила. В самом центре поселения, в тени пальм, находились два неглубоких дымящихся бассейна, в которые через систему трубопроводов подавалась вода из геотермального колодца. Это и были Боже Мой Какие Горячие Источники.
Маккэндлесс, однако, жил не у источников, а отдельно, сам по себе. До его лагеря от источников нужно было еще на километр углубиться в bajada. Франц довез Алекса до самого конца, немного поболтал с ним, а потом вернулся в город, где он жил в одиночестве в разваливающемся многоквартирном доме, за которым же и присматривал в обмен на возможность не платить арендную плату.
Львиную долю своей взрослой жизни набожный христианин Франц прослужил в армии в Шанхае и на Окинаве. В новогодний сочельник 1957 года, когда он был за океаном, его жена и сын погибли в автомобильной катастрофе, спровоцированной пьяным водителем. Буквально в следующем июле сын Франца должен был закончить медицинский. Франц начал серьезно прикладываться к бутылке.
Через полгода ему удалось взять себя в руки и завязать пить, но оправиться от этой потери он так и не смог. В годы, последовавшие за аварией, в попытках избавиться от одиночества, он начал неофициально «усыновлять» и «удочерять» местных окинавских мальчишек и девчонок. В конце концов, он взял под свое крыло четырнадцать детей, старшему из них он оплатил учебу в медицинском в Филадельфии, а еще одного отправил изучать медицину прямо в Японии.
После знакомства с Маккэндлессом его давно угасшие родительские инстинкты разгорелись с новой силой. Он просто не мог выбросить из головы мысли об этом молодом человеке. Парень сказал, что его зовут Алекс (фамилию назвать отказался) и что родом он из Западной Виргинии. Мальчишка был вежливый, хорошо воспитанный и дружелюбный.
«Он показался мне очень умным парнем, – констатирует Франц с экзотическим выговором, похожим на смесь акцентов шотландцев и пенсильванских голландцев с тягучим говорком жителей Каролины. – Мне подумалось, что такому приличному молодому человеку совсем не место у этих горячих источников в компании нудистов, пьяниц и наркоманов». Сходив в то воскресенье в церковь, Франц решил поговорить с Алексом «о том, как он живет. Кто-то должен был убедить его получить хорошее образование, устроиться на работу и добиться чего-нибудь в этой жизни».
Тем не менее, когда он вернулся в лагерь Маккэндлесса и начал свою речь о необходимости самосовершенствования, Алекс перебил его на полуслове. «Слушайте, мистер Франц, – сказал он, – не стоит вам обо мне беспокоиться. Образование в колледже я получил. Я не нищий. Я живу такой жизнью, потому что мне самому так хочется». А потом он вдруг оттаял и, отбросив свою первоначальную резкость, вступил со стариком в долгую беседу. В тот же день они отправились на грузовичке Франца в Палм-Спрингс, поужинали там в хорошем ресторане, а потом поднялись на трамвае на вершину пика Сан-Хасинто, у подножия которого Маккэндлесс остановился, чтобы выкопать свой мексиканский плед и другие вещи, спрятанные за год до этого.
В течение нескольких следующих недель Маккэндлесс с Францем проводили вместе очень много времени. Молодой человек регулярно ловил попутки и приезжал в Солтон-Сити постираться и пожарить стейк в квартире Франца. Он признался, что просто дожидается весны, чтобы отправиться на Аляску и пережить там «главное приключение своей жизни». Мало того, он перевернул ситуацию с ног на голову и сам начал читать старику лекции о минусах его оседлой жизни, уговаривая восьмидесятилетнего мужчину распродать все имущество, бросить квартиру и отправиться колесить по дорогам страны. Франц воспринимал эти нравоучения совершенно спокойно и в действительности получал от общения с Крисом большое удовольствие.
Франц, большой мастер скорняжного дела, обучил Алекса секретам своего ремесла, и первым самостоятельным изделием того стал кожаный ремень с искусно выполненной серией картинок, рассказывающих историю его скитаний. На левом конце ремня красовалась надпись «АЛЕКС», а за ней следовал череп с костями в обрамлении инициалов К. Д. М. (то есть Кристофер Джонсон Маккэндлесс). Само полотно выделанного из воловьей кожи ремня было украшено картинками, изображающими двухполосную асфальтовую дорогу, знак «разворот запрещен», грозу и вызванное ею наводнение, накрывающее автомобиль, руку автостопщика с поднятым большим пальцем, орла, Сьерра-Неваду, лосося, выпрыгивающего из тихоокеанских вод, тянущееся вдоль берега Тихого океана шоссе, соединяющее Орегон с Вашингтоном, Скалистые горы, пшеничные поля Монтаны, гремучую змею из Южной Дакоты, дом Уэстерберга в Картаге, реку Колорадо, шторм в Калифорнийском заливе, палатку с лежащим рядом с ней каноэ, Лас-Вегас, инициалы Т. К. Д., залив Моро, Асторию и, наконец, у самой пряжки, букву «С» (предположительно означающую «Север»). Этот пояс, демонстрирующий креативность и мастерство автора, удивляет, как и все прочие оставшиеся от Маккэндлесса артефакты.
Франц все сильнее и сильнее привязывался к Маккэндлессу. «Боже, какой же он был головастый парень», – чуть слышным голосом произносит он. Говоря это, он опускает взгляд на песок у своих ног, а потом долго молчит. Перегнувшись в талии, он стряхивает со штанины пыль, которой там нет. В воцарившейся неловкой тишине я слышу громкий хруст суставов старика.
Снова говорить Франц начинает только через минуту-другую. Он щурит глаза, смотря в небо, и продолжает вспоминать о времени, проведенном в компании юноши. Во время визитов Маккэндлесса, припоминает Франц, его лицо нередко наполнялось злобой, и он начинал клеймить позором своих родителей, политиков или идиотизм мейнстримной американской жизни. Опасаясь оттолкнуть от себя парня, Франц во время таких эмоциональных взрывов просто помалкивал и давал ему хорошенько проораться.
Как-то раз в начале февраля Маккэндлесс заявил, что сваливает в Сан-Диего, чтобы заработать там еще сколько-то денег на свое аляскинское путешествие.
«Да не надо тебе ехать в Сан-Диего, – запротестовал Франц. – Если тебе нужно денег, так я тебе дам».
«Нет. Ты не понял. Я еду в Сан-Диего. И уже в понедельник».
«Хорошо, я тебя туда отвезу».
«Не выдумывай глупостей», – фыркнул Маккэндлесс.
«Мне все равно туда надо, – соврал Франц – Нужно кожи для работы запасти».
Маккэндлесс сдался. Он свернул лагерь, оставил большинство вещей на хранение в квартире Франца (парень не хотел таскаться по городу со спальником или рюкзаком), а потом отправился вместе со стариком через горы на побережье. Когда Франц высаживал Маккэндлесса на набережной Сан-Диего, в городе шел дождь. «Сделать это мне было очень трудно, – говорит Франц. – Очень печально было его там оставлять».
Девятнадцатого февраля Маккэндлесс позвонил Францу (за счет вызываемого абонента), чтобы поздравить его с восемьдесят первым днем рождения. Дату он запомнил, потому что сам родился ровно на семь дней раньше. Двенадцатого февраля ему исполнилось двадцать четыре. Во время этого разговора он признался Францу, что работу в Сан-Диего ему найти не удается.
Двадцать восьмого февраля он отправил открытку Джен Баррес.
Привет! – написал он в ней. – Прошлую неделю прожил на улицах Сан-Диего. В первый день, когда приехал, лило как из ведра. Миссии здесь – полное барахло, готовы запроповедовать тебя до смерти. В смысле работы ничего толкового не получается, и поэтому я уже завтра двину на север.
На Аляску я решил отправиться не позднее 1 мая, но сначала мне надо раздобыть немного денег на подготовку и оснащение. Может, вернусь в Южную Дакоту и поработаю там у своего друга, если у него найдется для меня занятие. Куда поеду сейчас, не знаю, но как только доберусь дотуда, сразу напишу. Надеюсь, у вас все хорошо.
БЕРЕГИТЕ СЕБЯ, АЛЕКС.
Пятого марта Маккэндлесс отправил еще одну открытку Джен, а также написал Францу. В послании Баррес говорилось:
Привет из Сиэтла! Я теперь железнодорожный бомж! Правда-правда, я теперь путешествую по железке. Это очень круто, и я теперь жалею, что не пересел на поезда гораздо раньше. Тем не менее, у железки есть и свои минусы. Во-первых, очень быстро становишься грязным до невозможности. А во-вторых, приходится сталкиваться с этими безумными поездными охранниками. Сижу я в скором товарняке, и тут часов в десять вечера меня фонариком находит один такой. «Вылезай оттуда, а то ПРИСТРЕЛЮ!» – орет. Я вылез и вижу, что он вытащил револьвер. Он взял меня на мушку, допросил, а потом рычит: «Еще раз тебя на этом поезде увижу, убью! Вали отсюда!» Ну и псих! Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, потому что уже через 5 минут я забрался в тот же самый поезд и доехал на нем аж до самого Окленда. Скоро напишу еще,
АЛЕКС.
Спустя неделю у Франца зазвонил телефон. «Это была телефонистка, – говорит он. – Спрашивала, приму ли я за свой счет звонок от человека по имени Алекс. Звук его голоса был для меня как солнце после месяца проливных дождей».
«Не подъедешь меня забрать?» – спросил Маккэндлесс.
«Подъеду, конечно. Где тебя искать в Сиэтле?»
«Рон, – со смехом ответил Маккэндлесс, – я не в Сиэтле. Я в Калифорнии, недалеко от тебя, в Коачелле». Не сумев найти работу на дождливом северо-западе, Маккэндлесс, пересаживаясь с одного товарняка на другой, двинул обратно в пустыню. В калифорнийском Колтоне его поймал и отправил в тюрьму другой железнодорожный охранник. Освободившись, он автостопом добрался до Коачеллы, находящейся прямо у юго-восточной окраины Палм-Спрингс, и оттуда позвонил Францу. Франц бросился забирать Маккэндлесса, еле дождавшись, пока тот положит трубку.
«Мы заехали в ресторан, где я накормил его мясом и лобстером, – вспоминает Франц, – а после этого мы вернулись в Солтон-Сити».
Маккэндлесс сказал, что остановится всего на день, только постирать одежду и загрузить рюкзак. Парню не терпелось добраться до Картаге, так как Уэйн Уэстерберг сообщил, что на зерновом элеваторе для него есть работа. Это было в среду, 11 марта. Франц предложил молодому человеку подбросить его до Гранд-Джанкшн в Колорадо, но не дальше, потому что в ином случае он не успевал вернуться на запланированную на следующий понедельник важную встречу в Солтон-Сити. К удивлению и большому облегчению Франца, Маккэндлесс принял его предложение без споров и пререканий.
Перед отъездом Франц вручил Маккэндлессу мачете, теплую арктическую парку, складную удочку и еще несколько вещей для его аляскинского предприятия. В четверг на рассвете они выехали из Солтон-Сити на пикапе Франца. Они сделали остановку в Буллхэд-Сити, чтобы закрыть счет Маккэндлесса в местном банке и забежать в трейлер к Чарли, где Алекс оставил на хранение некоторое количество книг и прочих вещей, включая фотоальбом-дневник с отчетом о путешествии вниз по реке Колорадо на каноэ. После этого Маккэндлесс настоял, что должен угостить Франца обедом в казино «Золотой слиток», расположенном на другом берегу реки в Лафлине. Узнав Маккэндлесса, одна из официанток «Слитка» радостно воскликнула: «Алекс! Алекс! Ты вернулся!»
Перед выездом Франц купил себе видеокамеру и теперь время от времени останавливал машину, чтобы запечатлеть окружающие пейзажи. Маккэндлесс обычно уворачивался от камеры каждый раз, когда Франц направлял объектив в его сторону, но, несмотря на это, короткий фрагмент съемки с его присутствием все-таки существует. В нем он, исполненный нетерпения, стоит посреди снега над Брайс-Каньоном. «Ну, ладно, Рон, поехали уже, – протестует он в объектив камеры через несколько мгновений. – Впереди у нас будет еще куча всего интересного». Загорелый Маккэндлесс, одетый на этих кадрах в джинсы и шерстяной свитер, кажется сильным и полным здоровья человеком.
Франц говорит, что путешествие это было хоть и торопливое, но приятное. «Иногда мы часами ехали, не говоря друг другу ни слова, – вспоминает он. – Но даже когда он спал, я был счастлив просто оттого, что он рядом со мной». В какой-то момент Франц осмелился задать Маккэндлессу очень важный для себя вопрос. «Моя мама была единственным ребенком в семье, – объясняет он. – Отец тоже. И я у них был один. Теперь, после гибели моего сына, я в роду остался последний. Когда умру я, с моей семьей будет покончено, она исчезнет навсегда. Вот я и спросил Алекса, смогу ли я усыновить его, согласится ли он стать моим внуком».
Обескураженный Алекс ушел от прямого ответа на вопрос: «Рон, давай поговорим об этом, когда я вернусь с Аляски».
Четырнадцатого марта Франц оставил Маккэндлесса на обочине автострады номер 70 прямо перед въездом в Гранд-Джанкшн и вернулся в южную Калифорнию. Маккэндлесс направился на север с большой радостью. С радостью и облегчением, ведь ему снова удалось избежать близости с другим человеком, избежать дружбы и всего сопутствующего ей неприятного эмоционального багажа. Он смог вырваться за клаустрофобные рамки своего семейства. Ему удалось удержать Джен Баррес и Уэйна Уэстерберга на расстоянии вытянутой руки и убраться из их жизней, прежде чем у них возникли на его счет какие-нибудь ожидания. А теперь он настолько же безболезненно выскользнул и из жизни Рона Франца.
Безболезненно, надо отметить, это было только для самого Маккэндлесса, но не для старика Франца. О том, почему он так быстро и так сильно привязался к Маккэндлессу, мы можем только гадать, но любовь его была абсолютно неподдельной, искренней и глубокой. Долгие годы Франц жил в почти полном одиночестве. Родных у него не осталось, друзей было мало. Тем не менее, будучи человеком дисциплинированным и привыкшим полагаться только на себя, он очень неплохо справлялся, даже несмотря на возраст и одиночество. Однако с появлением в его жизни Маккэндлесса все кропотливо сконструированные стариком оборонительные рубежи рухнули. Франц наслаждался компанией Маккэндлесса, но вместе с тем их крепнущая дружба напоминала ему, насколько он был одинок. Этот мальчишка помогал заполнять зияющую в жизни Франца дыру, но вместе с этим он сорвал с нее маскировку и сделал ее зримой. Когда Маккэндлесс уехал так же внезапно, как и появился, Франц вдруг почувствовал глубокую и совершенно неожиданную для себя обиду.
В начале апреля Франц нашел в своем почтовом ящике длинное письмо со штемпелем Южной Дакоты.
«Привет, Рон, – говорилось в письме. – Это Алекс. Уже почти две недели я работаю здесь, в Картаге, в Южной Дакоте. Я приехал сюда через три дня после того, как мы расстались в Колорадо в Гранд-Джанкшн. Надеюсь, ты добрался обратно в Солтон-Сити без особых проблем. Работать мне здесь нравится, и все идет хорошо. Погода тут очень даже неплохая, и некоторые дни выдаются на удивление теплые. Некоторые фермеры уже даже начинают выходить в поле. А у тебя там, в южной Калифорнии, должно быть, уже становится достаточно жарко. Я вот думаю, была у тебя возможность 20 марта выбраться на тусовку Радуги к горячим ключам и посмотреть, сколько народу там собралось? Там, наверно, было интересно и весело, хотя, мне кажется, ты людей такого типа не очень-то понимаешь.
Слишком уж долго я тут в Южной Дакоте задерживаться не буду. Мой друг Уэйн хочет, чтобы я проработал на элеваторе до мая, а потом на все лето отправился с ним работать на комбайне, но я уже всей душой настроился на свою Аляскинскую Одиссею и надеюсь двинуться в путь не позднее 15 апреля. Это значит, что я отсюда уже скоро уеду, а тебя хочу попросить, если вдруг мне пришла какая-то почта, переслать ее на указанный ниже обратный адрес.
Рон, я искренне благодарю тебя за всю твою помощь и с радостью вспоминаю времена, что мы провели вместе. Надеюсь, что наше расставание тебя не очень сильно расстроило. Возможно, снова с тобой увидеться мы сможем очень не скоро. Но, при условии, что я выйду из этой своей Аляскинской Истории живым и здоровым, я обязательно свяжусь с тобой в будущем. Я хотел бы еще раз повторить свой совет на предмет того, что тебе, по моему мнению, обязательно нужно радикально поменять образ жизни и начать бесстрашно делать то, о чем ты раньше, может быть, даже не задумывался или просто боялся пробовать. Вокруг там много людей живет жизнью, не приносящей им счастья, но никто из них и не думает взять инициативу в свои руки и изменить ситуацию, потому что все они приучены к стабильности, единомыслию и консерватизму. Может, эти вещи приносят нам спокойствие, но в действительности для живущего в человеке духа авантюризма ничего вреднее стабильного будущего и быть не может. В самом фундаменте живой души человеческой лежит страсть к приключениям. Всю радость от жизни мы получаем вместе с новыми впечатлениями и переживаниями, а посему нет большего счастья, чем каждый день видеть, как меняются горизонты, как поднимается новое, незнакомое солнце. Рон, если хочешь больше получать от жизни, перестань стремиться к монотонной стабильности и начни вести раздолбайский образ жизни, который поначалу может показаться тебе совершенно сумасшедшим. Но стоит тебе только к такой жизни немного привыкнуть, ты сразу поймешь ее смысл и увидишь всю ее необычайную красоту. Короче говоря, Рон, бросай Солтон-Сити и отправляйся в Дорогу. Я гарантирую, ты будешь потом рад, что так сделал. Я боюсь только, что ты мой совет проигнорируешь. Ты считаешь меня упрямцем, но сам в сто раз упрямее меня. На обратном пути у тебя была волшебная возможность увидеть одно из красивейших мест на свете, Большой каньон, место, которое хотя бы раз в жизни должен увидеть каждый американец. Но по какой-то совершенно непонятной мне причине ты бросился домой, будто тебе только и надо в жизни как можно скорее вернуться к той же самой ситуации, что ты видишь изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день. Я боюсь, что ты и впредь будешь потакать этой своей склонности и в результате так и не сможешь открыть для себя множество великих чудес, которыми нас окружил Господь. Не сиди на одном месте. Двигайся, стань кочевником, пусть каждый день будет для тебя новым горизонтом. Тебе еще жить да жить, Рон, и будет очень жаль, если ты не воспользуешься этим шансом, не перевернешь свою жизнь, не перейдешь на совершенно новый уровень существования.
Ты ошибаешься, если считаешь, что основным или даже единственным источником Счастья являются отношения между людьми. Бог со всех сторон окружил нас Счастьем. Оно живет во всех доступных нам переживаниях и событиях. Нам всего-то и нужно – набраться смелости, чтобы отказаться от привычного образа жизни и начать жить не как все.
Я имею в виду, что зажечь этот новый огонек в своей жизни ты можешь и без моей или чьей-то еще помощи. Счастье ждет тебя совсем рядом, и тебе всего лишь надо протянуть руку и ухватиться за него. Чтобы изменить обстоятельства жизни, тебе нужно победить только себя и свое собственное упрямство.
Рон, я искренне надеюсь, что ты уже совсем скоро все-таки решишься забросить в кузов своего пикапа палатку, вырваться из Солтон-Сити и поехать смотреть, каких великих чудес натворил Господь здесь, на американском Западе. Ты увидишь много красот, встретишь много новых людей и многому у них научишься. Только делать это надо предельно экономно, ни в каких мотелях не ночевать, еду готовить самостоятельно, взять за правило тратить как можно меньше, и тогда удовольствия от путешествия будешь получать в тысячу раз больше. Я надеюсь, что уже к следующей нашей встрече ты станешь совсем новым человеком, за спиной у которого будет великое множество новых приключений и переживаний. Не позволяй себе колебаться или искать всякие отговорки. Просто вставай и иди. Просто вставай и иди. Ты будешь очень-очень рад, что сделал это.
БЕРЕГИ СЕБЯ, РОН,
АЛЕКС
Отвечай мне, пожалуйста, на этот адрес:
Алекс Маккэндлесс
Мэдисон, Южная Дакота 57042»
Как ни удивительно, восьмидесятиоднолетний Франц отнесся к нахальным советам двадцатичетырехлетнего бродяги с полной серьезностью. Он перевез всю свою мебель и большинство пожитков на склад временного хранения, купил просторный «GMC Duravan» и оснастил его спальными местами и всем необходимым для жизни на природе. После этого он съехал с квартиры, отправился в bajada и разбил там лагерь.
Франц остановился там же, где некогда жил Маккэндлесс, невдалеке от горячих источников. Он замостил площадку для парковки фургона камнями, навел красоту, пересадив на участок несколько грушевых деревьев и кустов аморфы, а потом просто день за днем сидел в пустыне, ожидая возвращения своего юного друга.
Для человека на девятом десятке, да еще и пережившего уже два инфаркта, Роналд Франц (в действительности его звали по-другому, но я придумал ему этот псевдоним по его собственной просьбе) выглядит мужчиной весьма крепким. За метр восемьдесят ростом, с мощными ручищами и массивным торсом, он ходит, расправив плечи и с прямой спиной. Непропорционально велики по сравнению со всеми остальными частями тела у него не только узловатые, мясистые руки, но и уши. Когда я вхожу в его лагерь на краю пустыни и представляюсь, он встречает меня в старых джинсах, безупречно белой футболке, декоративном кожаном ремне собственной работы, белых носках и потертых черных лоуферах. Возраст его выдают только глубокие складки на лбу да горделивый, но рябой нос, словно искусной татуировкой покрытый лиловой филигранью вен. По прошествии года с малым после смерти Маккэндлесса старик взирает на мир настороженным взглядом голубых глаз.
Чтобы развеять недоверие Франца, я показал ему набор фотографий, снятых мной в прошлое лето во время поездки на Аляску, когда я попытался повторить последний путь Маккэндлесса через Стэмпид-Трейл. На нескольких первых фотографиях запечатлены окружающие ландшафты – заросшая тропа, виднеющиеся вдали горы, река Сушана. Франц рассматривает их в полном молчании и время от времени кивает головой, когда я объясняю, что на них изображено. Мне кажется, что он благодарен мне за возможность их увидеть.
Тем не менее, когда дело доходит до фотографий с автобусом, в котором умер парень, Франц внезапно напрягается всем телом. На некоторых фотографиях были видны разбросанные по салону автобуса пожитки, личные вещи Маккэндлесса, и когда Франц понял, что видит, его взгляд затуманился, и он вернул мне пачку снимков, даже не досмотрев до конца. Я бормочу невнятные извинения, а он поднимается на ноги и уходит в сторонку, чтобы немного успокоиться.
Франц живет уже не там, где когда-то стоял лагерь Маккэндлесса. Ведущий туда проселок размыло одним из паводков, и он, переместившись километров на тридцать дальше в направлении пустошей Боррего, поселился рядом со стоящей на отшибе тополиной рощей. Боже Мой Каких Горячих Источников тоже больше не существует. По распоряжению Комиссии по здравоохранению долины Империал их разровняли бульдозерами и залили бетоном. Власти графства оправдывали свои действия опасениями, что термальные бассейны могут служить идеальной средой для размножения вирулентных микробов, способных довести купальщиков до серьезной болезни.
«Может, это, конечно, и правда, – говорит продавец магазина в Солтон-Сити, – но основная масса людей думает, что источники снесли, потому что они стали привлекать в эти края слишком много хиппарей, бомжей и прочей такой швали. Ну, на мой взгляд, и скатертью дорога».
Больше восьми месяцев с момента прощания с Маккэндлессом Франц терпеливо ждал его возвращения. Он почти безвылазно сидел в своем лагере и не сводил глаз с дороги, надеясь, что на ней вот-вот появится силуэт молодого человека с большим рюкзаком за спиной. В последнюю неделю 1992 года, на следующий день после Рождества, он съездил в Солтон-Сити проверить почту, а на обратном пути подобрал двух автостопщиков. «Один, сдается мне, был из Миссисипи, а другой – индейских кровей, – вспоминает Франц. – По пути к горячим источникам я начал рассказывать им о своем друге Алексе и о большом приключении на Аляске, в которое он отправился».
Внезапно его перебил молодой индеец: «А его звали не Алекс Маккэндлесс?»
«Да, точно, это он. То есть вы с ним знакомы…»
«Очень тяжело сообщать вам об этом, мистер, но ваш друг погиб. Замерз в тундре. В журнале Outside писали, я только что прочитал».
Ошеломленный Франц устроил автостопщику длительный допрос. Подробности совпадали, история была похожа на правду. Что-то пошло не так, и случилось ужасное. Маккэндлесс уже никогда не вернется.
«Когда Алекс уехал на Аляску, – вспоминает Франц, – я молился. Я просил Бога присмотреть за парнем, я говорил Ему, что это совершенно особенный человек. Но Он позволил Алексу умереть. Поэтому 26 декабря, узнав о случившемся, я отрекся от Бога. Я отказался от членства в своей церкви и стал атеистом. Я решил, что не могу верить в Бога, который позволил случиться страшному с таким парнем, как Алекс».
«Высадив своих пассажиров, – продолжает Франц, – я развернул фургон, вернулся в магазин и купил там бутылку виски. Потом я уехал в пустыню и выпил ее. Пить я не привык, и поэтому меня стошнило. Я надеялся, что умру от алкоголя, но ничего не вышло. Мне просто стало очень-очень плохо».
