Глава шестнадцатая. В глубинных районах аляски
Я искал возможности познать простоту, первобытное чувство и добродетель жизни дикаря; освободиться от придуманных привычек, предрассудков и дефектов цивилизации… и найти в пустоте и величии западной глуши более точное видение человеческой природы и истинных интересов человека. Я предпочел сезон снегов, потому что надеялся испытать сладость страданий и ощутить новизну опасности.
Эствик Эванс
«Пешее путешествие, или Четыре тысячи миль через западные штаты и территории зимой и весной 1818»
Дикая глушь звала тех, кому наскучил или внушал отвращение человек и дела рук его. Она не только давала возможность избежать общества других людей, но и была идеальной сценой для отправления культа, который романтические личности нередко делают из своей души. Одиночество и абсолютная свобода жизни на природе – самая лучшая среда и для меланхолии, и для экзальтации.
Родерик Нэш
«Дикая природа и американский разум»
Пятнадцатого апреля 1992 года Крис Маккэндлесс выехал из Картаге, сидя в кабине груженного подсолнечником грузовика «Мак». Так началась его «великая аляскинская одиссея». Через три дня он уже был в Британской Колумбии. Там он пересек канадскую границу в городке Русвилл, а потом на попутках отправился на север через Скукумчак, Радиум-Джанкшн, Лейк-Луиз, Джаспер, Принс-Джонс и Доусон-Крик, в центре которого он сфотографировал указатель «нулевой мили» Аляскинской автострады. Также указатель сообщал, что до Фэрбенкса остался 2451 километр пути.
Автостопить на Аляскинской автостраде достаточно сложно. На окраине Доусон-Крика нередко можно увидеть, как вдоль дороги выстраиваются десятки страдальческого вида мужчин и женщин, голосующих проезжающим автомобилистам большим пальцем руки. Промежуток между поездками у многих из них может затягиваться на неделю, а то и больше. Но у Маккэндлесса такой задержки не вышло. Двадцать первого апреля, то есть всего через шесть дней после выезда из Картаге, он уже прибыл на горячие источники Лайрд-Ривер, находящиеся прямо у границы территории Юкон.
На Лайрд-Ривер оборудован большой общественный кемпинг, от которого, пройдя чуть меньше километра по проложенному среди болот дощатому настилу, можно добраться до системы природных горячих ключей. Это одна из самых популярных точек отдыха на всей Аляскинской автостраде, и Маккэндлесс тоже решил сделать здесь небольшую паузу, чтобы немного перевести дух и отмокнуть в горячих водах источников. Тем не менее, искупавшись и попытавшись продолжить путь на север, он обнаружил, что удача ему изменила. Никто не останавливался. Прошло двое суток, а он, сгорая от нетерпения, так и сидел в Лайрд-Ривер в ожидании попутки.
В четверг утром Гейлорд Стаки поднялся рано. Уже в половине седьмого, когда на улице еще было по-ночному морозно, он направился по дощатому тротуару к самому большому источнику в надежде опередить всех и искупаться в одиночестве. Но, добравшись до места, он с удивлением обнаружил, что пришел не первым. Плавающий в дымящейся воде источника молодой человек назвался Алексом.
Лысый, мордатый весельчак Стаки, шестидесятитрехлетний уроженец Индианы, сорок лет проработал в ресторанном бизнесе, а выйдя на пенсию, стал время от времени подрабатывать перегонщиком автомобилей. Сейчас он вез одному из автодилеров Фэрбенкса новенький автодом из Индианы. «И мне тоже как раз в Фэрбенкс надо! – воскликнул, услышав об этом, Маккэндлесс. – Да только вот уже два дня сижу здесь, пытаясь поймать машину. Может, возьмете меня с собой?»
«Эх, блин, – ответил Стаки, – я бы с удовольствием, да не могу. Компания строго запрещает нам брать попутчиков. Меня за это с работы могут вытурить». Однако, посидев в горячей воде и поболтав с парнем в клубах сернистого пара, Стаки решил передумать: «Алекс был хорошо выбрит и пострижен. По манере его речи было видно, что и голова у него на месте. Одним словом, на типичного бродягу-автостопщика он был не похож. Я от них стараюсь держаться подальше. Я мыслю так, если у тебя даже на автобусный билет нету денег, значит, с тобой точно что-то не в порядке. Короче, где-то через полчаса я ему сказал: «Давай так договоримся, Алекс. От Лайрда до Фэрбенкса полторы тысячи километров. Я тебя провезу ровно половину пути, то есть до Уайтхорса, а там поймаешь кого-нибудь еще и доедешь до конца».
Тем не менее, когда они по прошествии полутора суток добрались до Уайтхорса, столицы территории Юкон и, вместе с этим, самого крупного и современного города на аляскинской трассе, Стаки так понравилось находиться в компании Маккэндлесса, что он передумал и согласился довезти парня до конечной точки. «Поначалу Алекс не особенно раскрывался и все больше помалкивал, – рассказывает Стаки, – но ехали мы медленно и очень долго. В общей сложности мы с ним провели на этих ухабистых дорогах трое суток, и к концу он расслабился и перестал осторожничать. Я вам вот что скажу – дельный он был парнишка. Вел себя вежливо, не матерился, жаргоном тоже не сыпал. Сразу было видно, что вырос он в приличной семье. Рассказывал мне в основном про сестру. А с родителями, я так понимаю, совсем не ладил. Сказал, что отец у него был гениальный ученый, придумывал ракеты в NASA, да только какое-то время жил двоеженцем, а это Алексу было очень не по душе. Рассказал, что родителей уже пару лет, с окончания колледжа, не видел».
Маккэндлесс охотно рассказал Стаки о своих планах уйти в дикую глушь и прожить там в одиночестве все лето на подножном корму. «Он сказал, что мечтает об этом с самого детства, – говорит Стаки, – что не хочет видеть ни людей, ни самолетов, ни каких других признаков цивилизации. Он хотел доказать себе самому, что сможет жить и выживать в одиночку, без всякой посторонней помощи».
В Фэрбенкс Стаки с Маккэндлессом прибыли днем 25 апреля. Стаки привел парня в продуктовый магазин и купил ему большой мешок риса. «Потом Алекс сказал, что хочет зайти в местный университет и почитать про съедобные растения. Про ягоды и всякое такое. Я сказал ему: «Алекс, ты слишком уж торопишься. Там везде еще метровый слой снега лежит, и ничего не растет». Но он для себя уже все решил. Буквально копытом бил и рвался в поход». Стаки отвез Маккэндлесса в восточную часть Фэрбенкса и в половине пятого вечера высадил у студенческого городка Университета штата Аляски.
«Прежде чем выпустить его из машины, – рассказывает Стаки, – я сказал ему: «Алекс, я вез тебя полторы тысячи километров. Я трое суток тебя кормил и поил. Самое малое, что ты можешь сделать взамен, – это черкнуть мне письмо, как только вернешься с Аляски». И он обещал, что так и сделает».
«Кроме того, я его просил и даже умолял позвонить родителям. Я даже представить себе не могу, как страшно жить год за годом, не зная, где сейчас твой сын, жив он или уже мертв. «Вот тебе номер моей кредитки, – сказал я ему. – Пожалуйста, позвони им за мой счет!» А он мне в ответ: «Посмотрим, может, позвоню, может, нет». И все тут. Он уже ушел, а я вдруг думаю: «Эх, почему же я у него не спросил родительский номер? Взял бы тогда и сам им позвонил». Но как-то слишком быстро все произошло».
Забросив Маккэндлесса в университет, Стаки поехал в город, чтобы сдать дилеру доставленный автодом, но в салоне выяснилось, что человек, ответственный за приемку новых автомобилей, уже ушел домой и вернется на работу только в понедельник утром. В результате получилось, что сдать машину и улететь домой в Индиану Стаки сможет, только убив два лишних дня в Фэрбенксе. В воскресное утро, имея предостаточно свободного времени, он вернулся в студенческий городок. «Я надеялся найти Алекса и провести с ним еще один день, город ему показать, например, или еще чего-нибудь такое. Я часа два искал, все вокруг объездил, но его и след простыл. Он, наверно, уже уехал».
Распрощавшись в субботу вечером со Стаки, Маккэндлесс два дня и три ночи прожил в окрестностях Фэрбенкса, бывая в основном в университете. На одной из полок отдела «Аляска» в университетской книжной лавке он нашел подробнейший академический справочник по съедобным растениям региона «Tanaina Plantlore/Dena’ina K’et’una: An Ethnobotany of the Dena’ina Indians of Southcentral Alaska», составленный Присциллой Рассел Кари. На стойке около кассы он выбрал две открытки с белыми медведями на картинке. Написав на них свои последние сообщения Уэйну Уэстербергу и Джен Баррес, он отправил их из местного почтового отделения.
Покопавшись в газетных разделах объявлений, Маккэндлесс нашел себе подержанный самозарядный ремингтоновский карабин калибра 22 с оптическим прицелом и пластиковым прикладом. Эта модель, известная под названием «Nylon 66» была уже снята с производства, но местные охотники ценили ее за надежность и небольшой вес. Заплатив бывшему владельцу предположительно $125, он забрал оружие на одной из автомобильных парковок, а потом зашел в ближайший оружейный магазин и купил четыре коробки по сотне ружейных патронов с экспансивными пулями.
Завершив в Фэрбенксе подготовку к экспедиции, Маккэндлесс уложил свой рюкзак и направился на запад от университета. Покидая студенческий городок, Маккэндлесс прошел мимо Института геофизики, высокого здания из стекла и бетона с огромной спутниковой тарелкой на крыше. Эта антенна, ставшая одной из самых примечательных деталей на силуэте города, была построена для приема данных со спутников, оснащенных разработанными Уолтом Маккэндлессом радарами с синтезированной апертурной решеткой. Уолт даже приезжал в Фэрбенкс на время запуска принимающей установки, а до этого написал несколько необходимых для ее функционирования компьютерных программ. Однако, если Институт геофизики и навел проходившего мимо Криса на мысли об отце, парень нигде об этом не упомянул.
Километрах в шести к западу от города Маккэндлесс поставил палатку на уже схваченной усилившимся к ночи морозцем березовой полянке неподалеку от вершины холма, возвышавшегося над автозаправкой и, по совместительству, алкогольной лавкой «Gold Hill Gas & Liquor». В полусотне метров от его лагеря по склону холма бежало полотно шоссе Джордж-Паркс, по которому он в скором времени и доберется до Стэмпид-Трейл. Утром 28 апреля он, поднявшись с первыми лучами солнца, вышел на дорогу и очень удивился, когда его согласился подвезти водитель первой же остановившейся машины. Это был серый фордовский пикап, на заднем бампере которого красовалась наклейка со словами «Я рыбачу, следовательно, я существую. Питерсберг, Аляска». Хозяин грузовичка, направлявшийся в Анкоридж электрик, был ненамного старше Маккэндлесса. Он сказал, что его зовут Джим Гэллиен.
Через три часа Гэллиен свернул с шоссе на заснеженную боковую дорогу и проехал по ней, покуда могла двигаться его машина. В момент, когда он высадил Маккэндлесса на Стэмпид-Трейл, температура была чуть выше нуля (к ночи она падала до минус двадцати), а почва была покрыта полуметровым слоем заледеневшего весеннего снега. Криса буквально распирало от радостного возбуждения. Он вот-вот останется наедине с бескрайними просторами Аляски. Он так долго этого ждал.
Когда исполненный надежд Маккэндлесс, кутаясь в парку из синтетического меха и поправляя на плече карабин, ковылял по тропинке прочь от дороги, из еды у него с собой был только пятикилограммовый мешок риса, а также два бутерброда и пакет кукурузных чипсов, которыми с ним только что поделился Гэллиен. В прошлом году Крису удалось больше месяца прожить на берегу Калифорнийского залива на вполовину меньшем количестве риса и рыбе, которую он ловил на свою дешевую удочку, и поэтому теперь он был совершенно уверен, что сможет добывать себе достаточное количество пищи, чтобы прожить длительный период времени и на Аляске.
Самой большой тяжестью в полупустом рюкзаке Маккэндлесса была его библиотека, то есть с десяток книжек в бумажных обложках, в основном подаренных Джен Баррес в Ниланде. Несмотря на присутствие в библиотеке текстов Торо, Толстого и Гоголя, литературным снобом Маккэндлесс не был. Он просто взял с собой те книги, от чтения которых надеялся получить удовольствие, а поэтому в рюкзаке были и романы Майкла Крайтона, Роберта Пирсига и Луиса Л’Амура. Забыв запастись писчей бумагой, он начал делать лаконичные дневниковые записи на пустых страницах в конце справочника Tanaina Plantlore.
Зимой на ближнем к Хили конце Стэмпид-Трейл можно встретить и путешественников на собачьих упряжках, и лыжников, и любителей погонять на снегоходах, но все они исчезали после вскрытия замерзших рек, происходящего в конце марта или начале апреля. К приезду Маккэндлесса с большинства более или менее крупных рек и ручьев уже сошел лед, на тропе вот уже две-три недели практически никто не появлялся, и идти приходилось, ориентируясь только по еле заметному следу накатанной снегоходами колеи.
К реке Текланика Маккэндлесс вышел на второй день. Хотя вдоль берегов еще тянулись зазубренные остатки ледового покрова, ни одной перемычки, ведущей на другой берег, уже не сохранилось, и реку пришлось переходить вброд. В начале апреля 1992 года грянула большая оттепель, и реки вскрылись достаточно рано, но потом вернулись холода, и уровень воды в них остался очень невысоким, наверно, чуть выше колена. В результате форсировать реку Маккэндлессу удалось без особого труда. Он и подумать не мог, что, делая это, он пересекает и свой Рубикон. Не имея никакого опыта жизни в условиях дикой природы, Крис не мог даже представить себе, что всего через два месяца, когда под летним солнцем начнут таять расположенные в верховьях Текланики ледники и снежные поля, река увеличится в объеме в девять-десять раз и превратится в глубокий, бурный поток, совсем не похожий на хилый ручеек, через который он с такой легкостью перебрался в апреле.
Из дневниковых записей мы знаем, что 29 апреля Маккэндлесс где-то провалился под лед. Возможно, это случилось, когда он проходил через систему бобровых запруд, начинавшуюся прямо за правым берегом Текланики, но никаких сведений о том, пострадал ли он во время этого инцидента, не существует. На следующий день, когда тропа поднялась на вершину высокого холма, он впервые увидел высокие, ослепительно-белые утесы горы Мак-Кинли. Днем позже, то есть 1 мая, находясь уже километрах в тридцати от того места, где его высадил Гэллиен, он набрел неподалеку от реки Сушаны на старый автобус с нарами и печкой-буржуйкой в салоне. Предыдущие посетители этого импровизированного убежища оставили в нем запасы спичек, противомоскитных средств и прочих необходимых вещей. «День волшебного автобуса», – написал Маккэндлесс в своем дневнике. Он решил на какое-то время остановиться в списанной машине и пожить в относительно комфортных условиях.
Он был в полном восторге от всего происходящего. На фанерном листе, закрывающем изнутри автобуса одно из разбитых окон, Маккэндлесс нацарапал восторженную декларацию собственной независимости следующего содержания:
Два года он бродит по планете. Нет у него ни телефона, ни дома с бассейном, ни домашних животных, ни сигарет. абсолютная свобода. Он – экстремист. Скиталец-эстет, Чей дом – дорога. Сбежал из Атланты. Да не будет ему возврата в тот мир, ибо «сколько ни ходи по свету, лучше Запада места нету». И теперь, через два года кочевой жизни, начинает он свое последнее и величайшее приключение. пришло время решающей битвы. Он должен убить сидящее внутри поддельное существо и завершить этой победой духовную революцию. Десять дней и ночей на товарных поездах и попутках привели его на великие снежные просторы Севера. Он бежал, чтобы спастись от яда цивилизации, и теперь одиноко шагает по земле, чтобы раствориться в дикой природе.
Александр Супербродяга
май 1992
Тем не менее, суровая реальность быстро избавила Маккэндлесса от радужных представлений о жизни в глуши. Ему не везло с охотой, и среди дневниковых записей за первую неделю появились «Слабость», «Завален снегом» и «Катастрофа». Второго мая он увидел гризли, но не стал в него стрелять, четвертого мая – промазал по диким уткам и только пятого, наконец, подстрелил и потом съел канадскую дикушу. В следующий раз добыча попалась ему только 9 мая. Это была небольшая белка. К этому моменту он уже написал у себя в дневнике «голодаю 4 дня».
Но вскоре после этого фортуна повернулась к нему лицом. К середине мая солнце стало подниматься все выше и выше, озаряя тайгу своим ярким светом. Теперь оно пряталось под северным горизонтом всего часа на четыре в сутки, и даже в полночь было так светло, что при желании можно было читать. Почти везде, кроме северных склонов и глубоких оврагов, растаял снег, и на белый свет вылезли прошлогодние урожаи шиповника и брусники. Маккэндлесс собирал и поглощал эти ягоды в огромных количествах.
Кроме того, он немного поднаторел в охотничьем деле и все следующие шесть недель регулярно питался, добывая белок, рябчиков, уток, гусей и дикобразов. Двадцать второго мая у него слетела коронка с одного из зубов, но даже такое событие не смогло испортить ему настроения, поскольку уже на следующий день он вскарабкался на вершину безымянного девятисотметрового холма к северу от автобуса, чтобы полюбоваться оттуда видами скованного льдами Аляскинского хребта и уходящих за горизонт безлюдных просторов тундры. В дневнике этот день отмечен стандартно короткой, но несомненно радостной записью: «Покорил гору!»
Маккэндлесс говорил Гэллиену, что во время пребывания в здешних местах не собирается сидеть на одном месте. «Я буду все время продвигаться на запад, – сказал он, – и так, смотришь, доберусь до Берингова моря». Пятого мая, прожив четыре дня в автобусе, он решил продолжить путь. Судя по снимкам, найденным вместе с его камерой, Маккэндлесс сбился (или намеренно сошел) с теперь уже малозаметной тропы Стэмпид-Трейл и направился на северо-запад через возвышающиеся над Сушаной холмы.
Продвигался он очень медленно. Чтобы добывать пропитание, ему приходилось значительную долю светового дня посвящать охоте. Мало того, по мере таяния мерзлоты, раскисающая почва превращалась в сплошную череду болот, заросших непроходимыми зарослями ольшаника, и Маккэндлесс только теперь пришел к пониманию одной из фундаментальных (пусть и алогичных на первый взгляд) аксиом Севера: для путешествий по тундре нужно выбирать зиму, а не лето.
Осознав очевидную невыполнимость своего изначального плана пройти восемьсот километров до океанского берега, он передумал. Девятнадцатого мая, пройдя на запад от автобуса меньше двадцати пяти километров и добравшись всего лишь до реки Токлат, он повернул обратно. Неделю спустя он, судя по всему, без всяких сожалений, вернулся к старому автобусу. Посчитав бассейн реки Сушаны достаточно глухим местом для выполнения поставленных перед собой целей, Маккэндлесс решил, что прекрасным базовым лагерем весь остаток лета ему сможет служить старый фэрбенксский автобус номер 142.
Как ни забавно, глушь, в которой находится автобус, то есть тот район, где Маккэндлесс планировал «раствориться в дикой природе», по меркам Аляски никакой глушью не является. В полусотне километров к востоку находится весьма оживленная автострада Джордж-Паркс. В каких-то двадцати пяти километрах к югу, прямо за бастионами Внешнего хребта, по дороге, патрулируемой сотрудниками Управления национальных парков, каждодневно снуют сотни туристов, приезжающих в Парк Денали. Мало того, Скиталец-Эстет даже не подозревал о том, что в радиусе десяти километров от автобуса находятся четыре охотничьих домика (хотя, по стечению обстоятельств, все они летом 1992 года были пусты).
Но, невзирая на относительную близость автобуса к цивилизации, Маккэндлесса можно было считать практически полностью отрезанным от внешнего мира. В общей сложности он провел в тундре около четырех месяцев, и за все это время ему не встретилось ни одной живой души. В конечном итоге и точка на реке Сушане оказалась местом достаточно удаленным, чтобы отнять у него жизнь.
В последнюю неделю мая, разместившись вместе со всем своим небогатым скарбом в автобусе, Маккэндлесс составил и записал на превращенном в пергамент куске березовой коры список домашних дел: набрать на реке льда и сделать ледник для замораживания мяса, закрыть разбитые окна пластиковой пленкой, заготовить дров, вычистить забитую сажей печку. А под заголовком «ДОЛГОСРОЧНЫЕ» он перечислил более амбициозные задачи: составить карту местности, построить некое подобие ванны, собирать шкуры и перья, а потом шить из них одежду, возвести мост через ближайшую протоку, починить кухонную утварь, проложить целую систему охотничьих троп.
Дневниковые записи, сделанные после возвращения в автобус, больше похожи на каталог местной дичи. 28 мая: «Вкуснейшая утка!». 1 июня: «5 белок». 2 июня: «Дикобраз, куропатка, 4 белки, серая птица». 3 июня: «Еще один дикобраз! 4 белки, 2 серых птицы, пепельная птица». 4 июня: «ТРЕТИЙ ДИКОБРАЗ! Белка, серая птица». Пятого июня он подстрелил казарку размером с рождественскую индейку, а потом, 9 июня, он добыл самый крупный свой трофей. «ЛОСЬ!» – гласит запись в дневнике. Обуреваемый счастьем гордый охотник даже сфотографировался над своей добычей с триумфально вскинутым вверх карабином. Застывшей на лице гримасой восторга и изумления он в этот момент напоминал безработного, махнувшего в Лас-Вегас и выигравшего там миллионный джекпот.
Хотя Маккэндлесс смотрел на мир достаточно реалистично и понимал, что охота является неизбежным элементом жизни в дикой природе, убийство животных вызывало у него противоречивые чувства. И вскоре после того, как он подстрелил лося, эти противоречивые чувства обернулись угрызениями совести. Животное было некрупное, килограммов на двести пятьдесят или триста, но запас мяса из него получался просто огромный. Считая, что выбрасывать плоть убитого ради еды животного недопустимо с моральной точки зрения, Маккэндлесс целых шесть дней (пока оно все-таки не испортилось) пытался спасти добытое мясо. Он разделал тушу под тучей мух и комаров и поставил потроха вариться на костре. Потом он спустился к ручью, что протекал прямо под местом стоянки автобуса, и, выкопав в его каменистом берегу нишу, попытался закоптить в ней гигантские куски лосиного мяса.
На Аляске любой охотник знает, что в тундре заготовить мясо проще всего, порезав его на тонкие полоски и высушив на какой-нибудь самодельной подставке. Но Маккэндлесс по неопытности и наивности поступил так, как ему советовали охотники в Южной Дакоте, хотя коптить мясо в здешних условиях – это задача не из легких. «Разделывать тушу очень трудно, – гласит дневниковая запись от 10 июня. – Тучи мух и москитов. Вынул кишки, печень, почки, одно легкое, вырезал куски под стейки. Заднюю часть и ногу отнес к ручью».
11 июня: «Вынул сердце и второе легкое. Отделил передние ноги и голову. Остальное – к ручью. Подтащил к пещере. Пытаюсь спаси мясо копчением».
12 июня: «Отделил половину ребер, вырезку. Работать могу только по ночам. Слежу за коптильнями».
13 июня: «Отнес остатки грудной клетки, плечо и шею к пещере. Начал коптить».
14 июня: «Уже черви! Копчение не подходит. Не знаю, но ситуация, похоже, катастрофическая. Теперь думаю, что лучше бы мне было этого лося не убивать. Одна из величайших трагедий в моей жизни».
К этому моменту он уже оставил надежду спасти львиную долю мяса и оставил тушу волкам. Он жестоко упрекал себя за то, что впустую отнял чужую жизнь, но уже на следующий день, судя по всему, смог взглянуть на все случившееся со стороны, потому что оставил в дневнике запись следующего содержания: «С этого дня буду учиться принимать свои ошибки, какими бы серьезными они ни были».
Вскоре после эпизода с лосем Маккэндлесс начал читать «Уолден» Генри Дэвида Торо. В главе «Высшие законы», где Торо размышляет о нравственных аспектах питания, Маккэндлесс подчеркнул следующие слова: «поймав, вычистив, приготовив и съев рыбу, я не чувствовал подлинного насыщения. Она казалась ничтожной, ненужной и не стоящей стольких трудов».
«ЛОСЬ», – написал Маккэндлесс на полях. И в том же абзаце отметил такие строки:
Отвращение к животной пище не является результатом опыта, а скорее инстинктом. Мне казалось прекраснее вести суровую жизнь, и хотя я по-настоящему не испытал ее, я заходил достаточно далеко, чтобы удовлетворить свое воображение. Мне кажется, что всякий, кто старается сохранить в себе духовные силы или поэтическое чувство, склонен воздерживаться от животной пищи и вообще есть поменьше…
Трудно придумать и приготовить такую простую и чистую пищу, которая не оскорбляла бы нашего воображения; но я полагаю, что его следует питать одновременно с телом; обоих надо сажать за один стол. Быть может, это и возможно. Если питаться фруктами в умеренном количестве, нам не придется стыдиться своего аппетита или прерывать ради еды более важные занятия. Но достаточно добавить что-то лишнее к нашему столу, и обед становится отравой.
«ДА, – соглашается Маккэндлесс, а двумя страницами позже пишет: «Осмысленность еды. Есть и готовить сосредоточенно… Святая Пища». На последних страницах книги, служившей ему дневником, он провозгласил:
Я родился заново. Это мой новый рассвет. Настоящая жизнь только начинается.
Жизнь с умом: Сознательное внимание к базовым жизненным потребностям и постоянное внимание к среде, в которой находишься, и происходящему в ней, пример – работа, проблема, книга, все, что требует эффективной концентрации внимания. (Обстоятельства не имеют значения. Имеет значение отношение человека к ситуации. Истинный смысл в личном отношении к феномену, в том, какое значение он имеет для тебя.)
Высшая Святость ЕДЫ, Огня Животворящего.
Позитивизм, Непревзойденное Счастье Эстетской Жизни.
Абсолютная Правдивость и Честность.
Реализм.
Независимость.
Решительность – Стабильность – Последовательность.
Постепенно прекратив корить себя за бессмысленное убийство лося, к первой половине июля Маккэндлесс вернулся в то же самое благостное состояние, что было у него в середине мая. Но потом, в самый разгар этой идиллии, произошла первая из двух решающих неприятностей.
Явно довольный тем, чего ему удалось познать за два месяца одинокой жизни в тундре, Маккэндлесс решил вернуться в цивилизацию. Пришло время завершить «последнее величайшее приключение» и снова оказаться в мире обычных мужчин и женщин, где можно выпить пивка, пофилософствовать и поразить малознакомых людей рассказами о своих похождениях. Похоже, он перерос потребность так яростно отстаивать собственную автономность и желание дистанцироваться от родителей. Может быть, он уже был готов простить им их прегрешения. Может быть, он уже был готов простить часть ошибок самому себе. Возможно, Маккэндлесс был готов вернуться домой.
А может, и нет. О том, что он собирался делать, выйдя из тундры, нам остается только гадать. Но тот факт, что он решил из нее выйти, сомнений не вызывает.
На очередном куске бересты он составил список всего, что нужно сделать перед уходом: «Залатать джинсы. Побриться! Упаковать вещи…» Чуть позже он сфотографировался, установив свою «Минолту» на пустую бензиновую бочку. На снимке он, чисто выбритый, с ухмылкой демонстрирует камере желтую одноразовую бритву. На колени его грязных джинсов уже нашиты заплатки, вырезанные из армейского одеяла. На вид он совершенно здоров, но, тем не менее, пугает своей худобой. Щеки уже ввалились, сухожилия на шее выступают натянутыми канатами.
Второго июля Маккэндлесс закончил читать «Семейное счастье» Толстого. В книге он отметил несколько особенно тронувших его пассажей:
Недаром он говорил, что в жизни есть только одно несомненное счастье – жить для другого…
Я прожил много, и мне кажется, что нашел то, что нужно для счастья. Тихая, уединенная жизнь в нашей деревенской глуши, с возможностью делать добро людям, которым так легко делать добро, к которому они не привыкли; потом труд, – труд, который, кажется, что приносит пользу; потом отдых, природа, книга, музыка, любовь к близкому человеку, – вот мое счастье, выше которого я не мечтал. А тут, сверх всего этого, такой друг, как вы, семья, может быть, и все, что только может желать человек.
Затем, третьего июля, он закинул за спину свой рюкзак и отправился в тридцатикилометровый поход к отремонтированному участку дороги. Преодолев за два дня половину пути, он под проливным дождем вышел к системе бобровых запруд, преграждавших дорогу к западному берегу реки Текланика. В апреле они были еще скованы льдом и не являлись серьезным препятствием. Но теперь он просто должен был напугаться, увидев, что тропа уходит под воду озера площадью в гектар с лишним. Не желая идти по грудь в мутной воде, он вскарабкался на крутой холм, обошел пруды с севера и спустился к реке у одной из быстрин.
Шестьдесят семь дней назад, когда он впервые форсировал реку при минусовых температурах апреля, она была смирным ручейком по колено глубиной, и он просто перешел ее обычным шагом. Но теперь, 5 июля, напитанная дождями и талыми водами, спускавшимися с высокогорных ледников Аляскинского хребта, Текланика была на пике своей мощи.
Окажись он на противоположном берегу, и до шоссе было бы уже рукой подать, но сначала для этого нужно было преодолеть тридцатиметровую водную преграду. Мутная от ледниковых отложений вода цвета цементного раствора была ненамного теплее льда, из которого только что получилась. Перейти этот мощный, ревущий громче товарного поезда поток не представлялось возможным. Во-первых, было слишком глубоко, а во-вторых, течение моментально сбило бы Маккэндлесса с ног и увлекло бы за собой.
Маккэндлесс плохо плавал, а некоторым из знакомых еще и признавался, что откровенно боится воды. Пытаться перебраться через реку вброд или даже на самодельном плоту было для него слишком рискованно. Чуть ниже по течению от тропы Текланика взрывалась хаосом пенистых бурунов, вливаясь в узкое ущелье. При такой скорости потока его унесло бы на эти пороги еще на полпути к противоположному берегу.
«Катастрофа… Отрезан дождями. Перейти реку невозможно. Одиноко, страшно», – написал он в тот день в дневнике. Он пришел к правильному выводу, что при попытке перебраться через Текланику именно сейчас и именно в таких условиях его, скорее всего, унесет течением, и он погибнет. Такой самоубийственный вариант развития событий ему совершенно не подходил.
Если бы Маккэндлесс прошел всего полтора километра против течения реки, он бы обнаружил, что там река разливается и превращается в лабиринт переплетенных каналов. Проверив эти каналы путем проб и ошибок, он смог бы найти места с глубиной всего по грудь. Учитывая скорость течения, можно предположить, что его сбило бы с ног, но он, отталкиваясь от дна и подгребая по-собачьи, почти наверняка смог бы достичь противоположного берега до того, как его снесет в ущелье или лишит сил гипотермия.
Тем не менее, и это было бы для него слишком рискованно, а в тот момент идти на такой риск у Маккэндлесса не было никакого резона. За время жизни в глуши ему удавалось вполне удачно справляться со всеми проблемами. Вероятнее всего, он понимал, что если набраться терпения и подождать, уровень реки со временем упадет и у него появится возможность безопасно перейти на другую сторону. В результате, взвесив все за и против, он принял наиболее разумное решение. Маккэндлесс развернулся и отправился на запад. Обратно в сердце капризной и переменчивой тундры, к автобусу.
