«Много покупать нельзя. Во-первых, не разрешат врачи, во-вторых, нечего удивлять гастрономическим шиком – не та ситуация. Надо купить что-то легкое, полезное и необычное. То, что захочется сразу съесть». Катя уже два часа бродила с тележкой по магазину. Гектор, которому она обещала кусочек колбасного сыра – оказывается, собака его обожала, – остался в машине. Он послушно уселся на заднем сиденье и просунул огромный нос в чуть раскрытое окно. Стекло при этом сразу же оказалось в слюнях.

– Собака, меня мама убьет, – вздохнула Катя.

Машину Катя взяла у мамы, пообещав вернуть ее в полном порядке.

– Мне придется ехать с Гектором. У тебя еще рука не прошла. Без машины мне не обойтись! А проведать надо, ты мне сама это говорила. И вообще, я тут подумала, если бы не я, то, может, ничего этого бы и не случилось…

– Ты вообще никогда не думаешь о последствиях! Вот твой муж по-прежнему живет у тебя, а это значит, что своей личной жизни у тебя не будет.

– Мама, он уедет, очень скоро. – Катя сейчас готова была согласиться с чем угодно и пообещать что угодно, лишь бы мама дала машину.

– Не уедет, даже когда ему понадобится нос вытирать по причине старческой слабости, и ты из жалости будешь это делать!

– Мама, в это время мне тоже уже надо будет что-нибудь вытирать.

– Господи, возьми ключи, только умоляю, будь осторожна, – мама обожала свою машину.

Гектор в машину влезать не хотел.

– Так, давай, давай, тебе придется какое-то время ездить со мной, – Катя уговаривала пса, заодно подталкивая его под задние ноги. Собака на сиденье забираться не желала. – Слушай, не упрямься, сейчас в магазине запру! – Катя повысила голос, и Гектор заурчал, забубнил.

Катя рассвирепела. Она столько времени потратила на уговоры мамы, она долго застилала старым пледом все сиденья, она даже принесла в машину старую коровью жилу, чтобы собака развлекалась – все было напрасно, этот огромный упрямый зверь даже не хотел в ту сторону смотреть.

– Черт с тобой!

Катя внезапно бросила поводок, отошла от собаки, обошла машину и села на водительское место. Она спокойно достала ключи, вставила их и завела машину. Потом посмотрела в зеркало обзора, потом в боковое зеркало и включила поворотник. Все это она проделала, понимая, что правая задняя дверь не закрыта и рядом с ней сидит упрямый как осел пес. «Ну, дорогой, я тебя к дереву сейчас привяжу и уеду. Самое интересное, ведь будешь ждать меня как миленький – вряд ли кто рискнет тебя отвязать!» – только подумала Катя, как увидала, что собака неловко забирается на заднее сиденье.

– Во как! И что бы это значило, почему ты вдруг поменял свое решение?! – Катя проговорила это почти шепотом, чтобы не испугать Гектора.

До магазина они доехали без приключений, не считая того, что собака пару раз пыталась перелезть на переднее сиденье.

– Ты просто невозможен! – сказала Катя, когда они припарковались у магазина. И сейчас, гуляя по залу, она представляла, что ее может ждать в машине. «Ничего, придется терпеть. Раз это существо не берут даже в собачью гостиницу». Катя сделала попытку на пару дней устроить Гектора, но очень быстро поняла, что в приличных заведениях такого типа с ним уже знакомы и дело иметь не хотят. Ни за какие деньги. «Вы знаете, он у нас пробыл два дня, и за это время две мальтийские болонки и один йоркширский терьер почти полысели. На нервной почве. Так что извините!» – пояснили свой отказ в одном из заведений.

В «неприличные» собачьи приюты отдавать не хотелось – все-таки она отвечала за собаку…

– У вас творог свежий? А ряженка? Мало ли что написано! У меня человек в больнице. Не дай бог, что случится! – У молочного прилавка Катя вошла в роль. Впрочем, говорила она все это больше из важности. Никакой кефир ему не нужен. Оглядевшись, Катя выбрала гранатовый сок, плитку дорогого белого шоколада, баночку меда, виноград и пять обычных ватрушек.

– Берите, они такие свежие, только привезли. И это заводские, все по ГОСТу, – сказала тетка, которая раскладывала хлеб. Катя потянула носом, и точно – запах ванили, творога, сдобы был аппетитным. «Правильно, что взяла пять. Одну сейчас съем, одну Гектору, а три ему. К чаю. Ну и что, что не домашние, все равно ведь вкусные». Она оплатила покупки и вышла на улицу.

Еще на крыльце магазина она увидела, что вокруг машины толпится народ. «О господи! Что там еще?» Катя помчалась к машине. Подбежав, она увидела, что Гектор умудрился засунуть всю морду в узкую полоску приоткрытого окна. И таким образом запер себя в этом капкане. Назад дороги не было, а может, псина не соображала, как можно это сделать.

– Он же дышать не может, бедная собачка, – говорил кто-то возмущенно, но приблизиться к «собачке» не хотел.

– А где водитель? Наверняка специально так сделал, чтобы собака не могла двигаться.

– Урод, его бы так!

– Надо вызвать МЧС! Она задохнется!

– Или захлебнется, вон, слюни пузырями уже идут!

Народ гудел все громче, и в этот момент подошла Катя.

– Так, что, укусил кого?! – нарочно грубо спросила она.

– Нет, к нему же подойти страшно!

– Знаю, потому так и сидит!

– Как вы могли его бросить?!

– Что это за хозяйка!

– Тебя бы так!

– Успокойтесь! Я сейчас открою окно!

Катя открыла машину, опустила стекло. Гектор замотал освободившейся мордой, а народ завозмущался еще пуще.

– Он же от теплового удара сдохнет!

– Бедный пес, воды ему.

И действительно, Гектор стал заваливаться набок, растопырив все четыре лапы.

Зрители заголосили. Кто-то побежал за водой, кто-то ругался с Катей, кто-то тащил старую тряпку:

– На воздух его! На воздух!

Растерянная Катя, не зная, кому в первую очередь отвечать и что делать, бросила сумки с продуктами на сиденье и пошла за каким-то мужиком.

– Мы сейчас его положим, обрызгаем водой, он оклемается, – говорил суетливо мужик, – нельзя так животное мучить, девушка.

– Да я не мучила. – Катя пыталась объяснить, но понимала безнадежность этого. Никто не поверит, что собака сама просунула свою огромную голову в такую щель.

Вернулись они минут через пять и обнаружили, что у машины почти никого нет, кроме маленького мальчика.

– А где тут собака была? – замирая от предчувствия, спросила Катя.

– Она есть, – ответил ребенок.

– Где есть?

– Там, – мальчик указал под машину, – а все люди ушли. Собачка из машины вылезла, и все сразу ушли.

Катя нагнулась и увидела, что пес лопает украденную ватрушку.

– Зараза ты, – только и сказала Катя.

– Тряпка что, не нужна? – подошедший мужик держал в руках старое пикейное одеяло.

Какое счастье, что Гектор сожрал не все ватрушки, потому что времени заезжать еще в какой-нибудь магазин у нее не было. «Приемные часы в больнице с четырех до шести. К этому пациенту пускают в любое время, но исключительно родственников, да и то не всех. По списку», – эту информацию Кате неожиданно выдал Евграфов. Вообще, если бы не он, то, скорее всего, Катя и не поехала бы никуда. Маминых слов, нравоучений и советов, что «надо надеть что-то женственное и нежное», для такого мероприятия было недостаточно. Надо было знать как минимум, в какой больнице лежит раненный при покушении Юрий Спиридонов. Евграфов нашел и больницу, узнал и палату и даже пытался договориться с руководством больницы. Его выслушали очень внимательно и уважительно – оказалось, что Валентин Петрович – человек влиятельный, но посещение не разрешили.

– Там боятся всего, в том числе и повторения покушения, и нездорового ажиотажа. Ну, это, скорее, относится к средствам массовой информации.

– И что же делать? – спросила Катя.

– Думать, – лаконично ответил Евграфов, а еще через пару дней позвонил следователь и сказал, что в интересах следствия хорошо бы навестить пострадавшего.

– Понимаете, вы с ним поговорите и, может, что вспомните сообща. Ну знаете, как бывает? Вот люди встретились, стали разговаривать, и картинка сложилась, как две части головоломки.

– А разве меня к нему пустят?

– Да, мы договорились. Только вам надо быть в определенные часы. Там все строго.

– А врачи не возражают?

– Нет, – следователь немного рассердился, – мы уже со всеми договорились. А потом, время после операции прошло, режим немного ослабили. Так что поезжайте, а потом позвоните нам, и мы назначим с вами встречу.

Катя закончила разговор и вопросительно посмотрела на Евграфова, который в этот момент пил у нее в подсобке чай с батончиками.

– Вы представляете? – спросила она, как будто Евграфов слышал весь разговор.

– Догадываюсь. Следствие зашло в тупик и хочет объединить усилия с пострадавшим и свидетельницей.

– Это вы подстроили? – Катя прищурилась.

– Что вы?! Кто послушает бывшего директора рынка? – возмутился Валентин Петрович.

– Вы меня обманываете, но в интересах следствия я сделаю вид, что ничего не заметила. – Катя погрозила ему пальцем.

– Что же вы это все на меня ополчились, – посетовал Евграфов, – с вами же, женщинами, невозможно работать. Обязательно в чем-нибудь подозревать начнете.

Катя только улыбнулась – она знала, что в стенах торгового центра раздувается очередной скандал, спровоцированный все той же Шадринцевой. Теперь в него был вовлечен и Евграфов, и его жена Майя, и сама Шадринцева. Ходили слухи, что Майя стала ревновать мужа, но вот к кому, не ясно. Очевидно было только то, что отношения между Валентином Петровичем и его женой установились почти враждебные.

– Вы поезжайте. Ведите себя там хорошо, не обманите ожиданий следователей.

– Я туда еду в первую очередь с милосердной целью – проведать раненого. А уж потом собирать информацию, – строго уточнила Катя.

– А никто и не сомневается. – Евграфов развернул очередной батончик.

К больнице Катя подъехала вовремя, несмотря на приключения с собакой, окнами и ватрушками.

– Так, ты сиди тихо! В машине сиди. – Катя повернулась назад, и тут же собака облизала ее. – Да, господи, не лижись! Слушай меня! Вести себя тихо. Я вернусь быстро. И если ты будешь паинькой – куплю тебе банку оливок.

Гектор на яхте пристрастился к этому деликатесу.

– Р-р-р-р… – ответил пес, нетерпеливо переступая с лапы на лапу и ударяясь головой о кожаный потолок машины.

– Да, да. – Катя чуть-чуть приоткрыла окно у водительского места, проверила все ли спрятано. Пес вполне мог сжевать нужную бумагу, мамин шарфик, колпачок от флакона духов. – Вроде все. Ничего, кроме дверных ручек и руля, тебе не доступно.

Она уже было собралась выйти из машины, как ее охватил страх. А если Гектор пожует руль? Мама точно не простит и уже никогда не даст ей машину.

– Так, дорогой, пойдем-ка на улицу, я тебя все-таки к дереву привяжу. В тенечке. Подождешь меня там.

Катя вышла из машины и открыла дверцу. Гектор, не поверив своему счастью, деликатно переступая огромными лапами, выпрыгнул на мостовую.

– Так, сейчас я тебе воду налью.

Катя, держа пса на поводке, полезла в багажник и достала оттуда небольшой розовый пластиковый тазик. Катина мама, как всякая запасливая женщина, возила его на всякий случай. А вдруг ягод каких придется купить. Летом. А на зиму вытаскивать его было неохота. Катя налила в тазик воды, захлопнула крышку багажника и осторожно пошла в сторону газона. Это место ей понравилось стразу – недалеко от больничного входа, травка и дерево старое, большое, к нему удобно привязать собаку. И не на солнцепеке, тень густая. «Все-таки нехорошо пса в машине запирать. Жарко, без воды», – думала Катя, ведя Гектора к этому дереву и осторожно неся в одной руке розовый тазик с водой. Гектор размотал поводок, задрал лапу около указателя «Вход для посетителей», тявкнул на ворону, околачивающуюся у бордюра, и в этот момент увидел большой неровный ком оберточной бумаги. Ком, подлетая на ветру, издавал таинственные шуршащие звуки. Гектор навострил уши, потом оскалился, тормознул хозяйку с розовым тазиком и, на мгновение замерев, сделал резкий бросок. Катя была готова к неожиданностям, но не рассчитала веса жидкости, находящейся в тазике. Жидкость от колебаний вздыбилась, образовала волну и выплеснулась на Катю.

– Гектор! Что б тебя! Как я теперь в таком виде появлюсь! – вскричала Катя, но ее голос был заглушен другим.

– О боже, все ноги мокрые, теперь придется домой ехать переодеваться!

Катя обернулась и увидела высокую темноволосую женщину, которая с отчаянием рассматривала свои ноги.

– И вам досталось? Извините! Я не хотела, просто меня потянула собака, – Катя показала на скромно сидящего Гектора.

– Ничего, – успокоила женщина Катю, – я понимаю, что такого удержать трудно.

– Да, простите еще раз.

– Ничего страшного. На улице не зима, и я еще успею сменить туфли. Правда, Женя? Мы же успеем?

– Да, не волнуйтесь.

Молодая женщина улыбнулась Кате и в сопровождении мужчины пошла в сторону огромной черной машины. «Выдержке можно позавидовать. Воспитанию тоже. Не говоря уже о машине и симпатичном водителе». Катя, стараясь не расплескать оставшуюся воду, дошла до дерева, привязала там пса, поставила ему под нос тазик и вернулась в машину за сумкой с ватрушками. «Чему быть, того не миновать – видно на роду мне написано от воды иметь все неприятности», – думала она, пытаясь прикрыть шарфом мокрую футболку, которая неожиданно подчеркнула весьма сексуальные Катины формы.

– Вы к кому? – на проходной никого не смутил ее мокрый вид.

– К Спиридонову.

– Да, пожалуйста, ваша фамилия в списке.

Катя прошла в большой вестибюль, поднялась на третий этаж и, пытаясь придумать соответствующие обстоятельствам слова, стала искать палату Юрия Спиридонова.

– Пропуск дайте, пожалуйста, – остановил охранник Катю, когда она проходила дверь, похожую на вход в подсобку.

– Пожалуйста, – Катя протянула бумажку, – а вот мой паспорт.

Охранник долго листал паспорт, потом открыл ту самую невзрачную дверь, и Катя попала в небольшую комнату, где в кресле сидел суровый мужчина, а рядом за высокой конторкой располагалась медсестра.

– Паспорт и пропуск, – лаконично скомандовал мужчина.

Катя показала.

– Олеся, можно к больному? – мужчина обратился к медсестре.

– Можно, все уколы я сделала. Только предупрежу.

Олеся исчезла за белой массивной дверью.

– Пожалуйста, – пригласила она буквально через минуту.

Катя поправила шарф, перебросила из руки в руку пакет с ватрушками, в который заглянул первый охранник, и вошла в палату.

– Добрый день! – произнесла она в спину человека, который не обернулся, а только произнес:

– Добрый, будьте добры, обойдите кровать и сядьте сюда, – человек указал на кресло стоящее у окна.

– Хорошо. – Катя прошла и послушно села.

– Ну а теперь рассказывайте. – Мужчина все так же сидел на кровати, тихонько болтал ногами в красивых замшевых тапочках и серьезно смотрел на нее.

– Что рассказывать?

– Почему вы пришли только сегодня? И почему вы не привели сюда эту замечательную, красивую, добрую, умную собаку? Собаку, которая спасла мне жизнь. Как вы могли так бездушно поступить?

Катя растерялась.

– А меня не пускали. И собаку не пускали.

– Понятно. Отговорки. Отговорки. Вы даже не старались попасть ко мне. А между тем я серьезно ранен, – мужчина пошевелил пальцами руки, перебинтованной от плеча до запястья.

– Я вижу. Я приехала. – Катя растерялась. Она видела, что Юрий шутит, но обстановка больницы, охрана, строгая медсестра, наказ следователей вспомнить все досконально и, наконец, сама встреча – все это сбивало ее с толку.

– А где пес?

– Там, – Катя указала на окно.

– Вы хотите сказать, что мой спаситель здесь? Но вы постеснялись его взять с собой? Оставили на улице?

– Но ведь с собаками не пускают…

– Но ведь вы зачем-то его привезли?

Катя растерялась пуще прежнего. Вместо сочувственных разговоров, вместо охов, ахов, расспросов о результатах рентгена, анализа крови и мочи шла беседа о собаке, которая только что вылила на нее и на случайную прохожую литра два воды.

– Я привезла, потому что…

– Потому что вам окончательно сбагрили это несчастное собачье недоразумение. Потому что вы не можете ее оставить дома, а в вашем магазине она сожрет все, что не успели съесть ваши кролики и ежи… А заодно и ежей этих самых. Кстати, как они поживают?

– Кто?

– Ежи, спасать которых вы меня потащили.

– Я вас никуда не тащила! – Тут Катин голос зазвенел, как сигнал старого трамвая. – Не тащила я вас.

– Успокойтесь, вы тащили, но если бы не вы – я бы не носил сейчас такие удобные и красивые тапочки.

– Вы все шутите… – выдохнула Катя, устало ссутулила плечи.

– А что мне остается делать? Мне остается или бояться, что меня все-таки убьют, или ждать, пока меня аккуратно и незаметно для всех отодвинут с занимаемой должности – как-никак, такое ЧП… Или переживать, что я никогда не смогу разработать больную руку и останусь инвалидом. Или мне надо бояться всего сразу. Или… Или шутить. Я предпочитаю последнее. Так легче. И не так страшно.

– А вам страшно? – Катя задала вопрос внезапно, даже не думая, что разговор в таком ключе явно не для больничной палаты.

– Страшно. Но вы даже не можете представить, отчего страшно…

– Отчего?

Юрий посмотрел на нее и произнес:

– Ванилин. Это у вас из пакета вкусно пахнет. Что там?

Катя спохватилась:

– Там всего понемножку, но самое вкусное – это ватрушки.

– Да что вы?! Дайте мне! Или вы принесли их сюда, чтобы съесть самой? Чтобы собака не отняла?

– Собака отняла. И уже съела. Но вам оставила. Вот, пожалуйста, – Катя протянула Юре салфетку с ватрушкой. Тот взял, долго рассматривал, потом понюхал и спросил:

– Она их точно не облизывала?

Катя задохнулась.

– Что вы?! – Она возмущенно вытаращила глаза, а сама про себя подумала: «А вообще-то черт его знает! Может, и облизывал, он же мордой в сумку залез!» – Нет, нет, что вы! Нет, конечно! – на всякий случай еще раз подтвердила она.

– Да? Ну ладно. Судя по вашей горячности, вы не уверены. В таком случае моя дизентерия будет на вашей совести. Вы представляете – дизентерия и огнестрельное ранение одновременно?

– Даже не хочу представлять, потому что я тоже буду есть ватрушку. Я сегодня ничего еще не ела.

– Извините. Приятного аппетита!

– Спасибо. Вы очень любезны.

Некоторое время они ели молча.

– Да, вы все-таки очень любезны. Потратить столько времени и испечь такие замечательные ватрушки.

Катя поперхнулась.

– Я…

– Не скромничайте… Удались, удались. Особенно тесто. Да и творог тоже.

Катя вздохнула:

– Будет вам. Вы же знаете, что они покупные. Правда, действительно вкусные.

– Вкусные. И мы к ним еще компота попросим.

Юра нажал какую-то кнопочку у изголовья. Вошла медсестра Олеся.

– А можно нам компот принести? Два компота?

– Конечно, – Олеся с возмущением посмотрела на жующую Катю и вышла.

– Она не одобрила ватрушки. – Катя продолжила есть.

– Еще бы. Там меню доктора Пилюлькина – таблеточки, порошочки, микстурки. Жуть вообще.

– Как вы себя чувствуете? – Катя положила в рот последний кусочек и деликатно стряхнула крошки с еще мокрой, почти прозрачной футболки.

– Изумительно, ватрушки просто животворящие. – Господин Спиридонов выразительно посмотрел на Катину грудь под мокрой тканью.

– Тогда поговорим о возможных версиях, – мстительно сказала Катя. Заматываться в шарфик ей надоело, а нескромный взгляд слопавшего ватрушку чиновника разозлил.

– Каких версиях?

– Тех самых, которые помогут пролить свет на события…

– О, как заговорили. Как в журнале «Огонек».

– Нет, просто надо понять, почему это произошло.

– Надо, конечно, но все-таки это не наша задача. Пусть ломают головы те, кто сидит в соответствующих кабинетах.

– Правильно, – кивнула Катя, – но мне самой тоже интересно. Дело даже не в следователях. Я все это время пыталась ответить на вопрос, почему же я окликнула Гектора. Почему, ведь не до него мне было. Я даже ежей у вас забрала, а вам поводок отдала.

– А потом…

– Потом нас окликнул помощник капитана, он уже ждал внизу, у воды…

– А мы ему что-то отвечали…

– Потом мы стали спускаться.

– Нет, мы какое-то время стояли на этом пригорке. Почему мы стояли?

– Я не помню, – Катя пожала плечами, – я действительно не помню.

– А мы с вами разговаривали в этот момент?

– Не помню.

Они помолчали. Катя посмотрела в пустой стакан из-под компота.

– Что, еще попросить? – спросил Юра.

– Нет, спасибо. Я наелась. И напилась. Компот вкусный, хоть и не сами вы его варили.

– Один – один.

– Это вы о чем?

– О ватрушках из магазина и о компоте из больничной столовой.

– А-а-а. Большой душевной широты вы человек. Ни слова в простоте…

– И собака очень похожа на вас.

– Она не может быть на меня похожа. Она – не моя. Я за ней присматриваю.

– Она уже ваша. И не спорьте. Ее бывшая хозяйка не спешит из бразильских лесов к любимому питомцу.

– Вы хотите сказать, что пес останется у меня?

– Думаю, да.

– Что вы такое говорите?! С какой стати?!

– Ни с какой. Очень многие поступки совершаются просто так. Что бы люди потом ни говорили и ни объясняли.

– Мне кажется, что это только внешне, а внутри человека что-то происходит, что толкает его на эти самые поступки.

– Не усложняйте. Иногда нами движут импульсы.

– Ага. – Катя вдруг застыла.

– Что с вами?

– Ничего. Я про импульсы.

– Ну?

– Вы помните, что было до того, как я окликнула Гектора?

– Шутите?! Я только помню, как ловил ежей. Все руки исколол, испачкался, джинсы в траве извозил…

– Господи, да забудьте вы про свои джинсы! Вы напрягите память!

– Уже. Напрягал. Как только от наркоза очнулся, так сразу и напряг.

– И что?

– А ничего. Я не помню почти ничего такого, что могло навести на мысль о преступнике. Вот хоть убей!

– Не дай бог.

– Вырвалось. Как-то я не подумал.

Катя встала и походила по палате. Комната была большая и без официального уюта. Она носила налет отпускной домашности. Шарф, ваза с цветами, книжки, какая-то одежда на креслах. Не больничная палата, а хороший обжитой гостиничный номер.

– Уютно у вас тут. Кстати, на яхте в вашей каюте такой же беспорядок был?

– Наверное, не помню.

– Прямо провалы в памяти у вас.

– Почему провалы, просто я стараюсь не запоминать несущественное. В голове и так столько всего, что какие-то мелочи – они мне просто не нужны.

– А жаль. Сейчас бы они нам пригодились. Жаль, что вы ничего не помните. Я-то помню.

– Вы помните?!

– Да. Очень отчетливо. Вы сказали: «Пойдемте, а то на нас вся яхта смотрит и веселится!» Я не ручаюсь за точность, но смысл был такой. Вы что, не помните?

– Абсолютно. А зачем вы меня пытали сейчас? Если сами все знали?

– Я думала, что вы вспомните детали. Что-то, чего не помню я.

– Ясно. Вполне возможно, я так сказал. А потом?

– Что – потом?

– Что было потом?

– Вот тут-то у меня провалы в памяти. Потом я подняла голову и посмотрела на яхту.

– И?..

– И ничего. Ничего не помню, только ощущения, намеки, придумки.

– Что?

– Придумки. Ну когда не помнишь факты, а придумываешь их.

– Такое бывает, – Юра вдруг вздохнул, – вы не представляете, как это часто бывает. И в самый неподходящий момент. По самым неподходящим случаям.

– Вы о чем?

– О жизни. Я иногда очень многое придумывал. И придумываю.

Катя почувствовала неловкость. Конечно, как каждой женщине, ей хотелось, чтобы такой многозначительный пассаж относился к ней и к их знакомству, отношениям, которые успели сложиться. Но она уже изучила господина Спиридонова. Его слова могли относиться к чему угодно, включая стоимость переработки мазута. Катя хмыкнула: «На удочку не поймаюсь!» Вслух же она сказала:

– Понятно, ничего нового. А самое главное, я так и не вспомнила, что увидела на яхте. Рада, что понравилась ватрушка. Гектор вам передает привет. Мне пора идти.

– Ну, надо так надо. – Юра осторожно встал с постели. Больную руку он придерживал здоровой.

– Вы, я смотрю, быстро поправляетесь, – удовлетворенно заметила Катя, – я рада. Тут хорошие врачи, и, видимо, за вами хороший уход.

– Не жалуюсь, – ответ прозвучал сухо.

– Вот и хорошо. Я пошла.

– Идите, привет Гектору.

– Обязательно передам. – Катя подошла к окну. – А вы можете сами его увидеть. Вот он под деревом сидит с розовым тазиком.

Юра сделал несколько осторожных шагов.

– Зайчик! – Юрий прильнул к окну. Катя в изумлении посмотрела на него. Пес, который сидел под окном у большого дерева, имел вид настоящего чудовища. Тазик был пуст – вся вода была на морде. По шерсти гуляли пух и листики, а огромные лапы были черными. Рядом с собакой высилась горка земли, а под корнями дерева темнел подкоп.

– Кто зайчик?! – не поняла Катя.

– Он зайчик, – Юра указал на пса, – умненький, клад ищет, пока хозяйка тут что-то выясняет.

– Ничего я не выясняю. Я проведать вас приехала. Но мне все-таки пора. – Катя пошла к двери.

– До свидания, к сожалению, пока хожу плохо, проводить не могу. Очень рад был вас видеть.

– Я тоже, – Катя не решалась выйти. – Думаю, что очень скоро вы на поправку пойдете.

– Надеюсь, – Спиридонов церемонно кивнул.

Катя наконец открыла дверь и уже на пороге услышала:

– Передавайте привет следователям. Скажите, что я им очень благодарен. Если бы не они, я бы вас не увидел.

Катя покраснела и наконец покинула палату.

– Зайчик мой, – приговаривала она, отвязывая от дерева беснующегося от радости Гектора, – хороший мой, но лапы у тебя ужасные, и если ты хоть немного испачкаешь машину, мама нас убьет.

Гектор был не дурак, но ничего не понимал из того, что ему говорила сейчас хозяйка. Он был так рад, был так счастлив, что его опять повезут в этот дом, где живет мальчишка Ваня, который дает конфеты, он опять встретится с болтливым попугаем и дурой-белкой, которая только и умеет крутить свое колесо, мелькание которого вызывало у Гектора дурноту. Она ведь не могла его бросить здесь, под этим старым тополем, оставив на память о себе всего лишь розовый пластмассовый тазик.

– Гектор, успокойся, тихо, ты меня с ног собьешь и испачкаешь всю! Давай лапы отряхнем и пойдем к машине.

Катя возилась с псом, удивлялась безумной собачьей радости. К машине она старалась идти походкой легкой, непринужденной – в том, что Юра Спиридонов смотрел на них в окно, она почему-то не сомневалась.

Мама их встретила необычайно радостно, Катя даже удивилась.

– Как съездила? – Катя ожидала, что маму в первую очередь будет волновать машина.

– Хорошо, но безрезультатно. Он ничего не помнит такого, чего бы не помнила я. И ничего не заметил.

– А как он себя чувствует?

– Чувствует? Нормально. Я бы сказала, хорошо. Уже встал и немного ходит.

– Ну слава богу!

Катя с удивлением посмотрела на маму.

– Мам, вот ключи от машины… там все в порядке. Все на месте и даже почти ничего не испачкано.

– Хорошо. – Мама опять удивила Катю, поскольку не задала ни одного вопроса и не усомнилась в словах дочери.

– Мам, у тебя все в порядке?

– Да, а что?

– Ты сегодня странная такая.

– Ничего я не странная, – отрезала мама и в качестве опровержения своих слов добавила: – Гектор, миленький, давай иди сюда, ко мне, на диван, нечего сидеть на холодном полу.

– Сейчас лето. И на улице жара. А он грязный. – Катя проводила взглядом Гектора, который со всего размаху рухнул на белоснежный диван.

– Сквозняки опасны для собаки. А в другой комнате открыт балкон. – Мама чесала пса за ушком, словно кошку. Гектор благодарно ронял слюни на дорогую обивку.

«Может, это я сегодня не адекватная!» – подумала Катя и пошла на кухню налить себе молока.

– А следователям ты позвонила? Рассказала им все? – прокричала мама на весь дом.

– Нет еще. Не кричи. Я устала сегодня. Завтра позвоню. – Катя вернулась в комнату и только сейчас заметила, что мама в новой блузке. Такой до боли знакомой расцветки.

– Что это? Я еще не видела.

– Конечно. Я сегодня ее купила.

– Где-то я ее видела. Только не на тебе.

– Наверняка видела. В вашем торговом центре. В отделе такой полной тетки, которая там работает.

– Ты была у нас?!

– А что? Нельзя?

– Можно, только там покупать нечего. А тебе подавно. Ты же у нас модница!

– Ну, это да, – мама приосанилась, – но мне захотелось посмотреть твой магазин. Время свободное было.

«Ой, что-то не так. Мама за хлебом на машине ездит, а тут… Ну и ну!» Катя пила молоко и ждала продолжения. Оно и последовало:

– У вас там такие страсти кипят. И заметны невооруженным глазом. Во-первых, это неприлично. Так себя вести в общественном месте – сплетничать, громко обсуждать начальство…

– Это ты о чем?

– О том, как ведут себя ваши сотрудники. Им совершенно наплевать на покупателей. Такое впечатление, что они заняты только собой. И своими дрязгами.

– Мама, надеюсь, ты не сказала, кто ты, и не вмешалась ни в какую историю?!

– Что ты! Я была немая и только все слушала. Я стояла и выбирала перчатки.

«Немая» мама – это почти невероятная вещь! Что же там такое было, что она хотела так узнать!» Катя почувствовала беспокойство.

– Так что же ты услышала?

– Твой директор разводится! – Мама с торжеством посмотрела на Катю.

– Откуда ты взяла?

– Я сама слышала, как эта твоя толстая…

– Шадринцева, – подсказала Катя.

– Да, совершенно отвратная дама. Глазки лживые, каждые два слова «воот, понимаешь», и вообще, как женщина может за собой не следить.

– Мам, бог с ней! Откуда ты взяла, что Евграфов разводится?!

– Так вот, эта Шадринцева по телефону с кем-то говорила. Все время повторяла: «Правильно, Майя, молодец Майя, ты и без него проживешь!» Потом они поговорили еще немного, и вдруг эта самая Шадринцева произносит: «Как уже развели?! А почему ты мне не сказала?! Так это уже случилось?!» Ну а потом меня выставили из павильона под предлогом каких-то срочных дел в администрации, но я видела, что эта мадам побежала по соседям сплетню разносить.

– И все? – Катя внимательно посмотрела на маму.

– И все, – соврала мама.

– Дальше? – не моргнув глазом сказала Катя.

– Ну, дальше… Дальше я еще зашла за нитками. Мне нужны были белые тонкие, потом купила спицы.

– Мама, ты не умеешь вязать.

– Меня просили…

– Ну да, дефицит страшный…

– Потом я купила мыло…

– Ма-ам!

– Хорошо, потом я зашла к этому твоему Евграфову. Он такой бледный, такой весь расстроенный…

– Мама, о чем ты с ним говорила?! – Катя была в отчаянии. Она помнила, как мама ездила в институт и просила руководителя группы проследить, чтобы Катя не выбегала на улицу без пальто и не курила.

– Я только поблагодарила его за такой удобный и хороший торговый центр.

– Мама…

– Ну хорошо, я поблагодарила его за то, что он так внимателен к тебе, и за то, что опекает тебя…

– Зачем?! Зачем ты это сделала! Мне много лет, у меня ребенок! Я – взрослый человек.

– Уррр, – раздалось с дивана. Это отдохнувший Гектор наконец вклинился в женскую беседу.

– Молчи, – одернула его Катя.

– Устала наша псинка? – поощрила его мама.

– Господи, мама приезжает к директору, арендодателю, чтобы поговорить о дочери! Хорошо, что он не болтливый, а то я стала бы посмешищем всего торгового центра!

– Он – не болтливый. Он – очень правильный, – произнесла со значением мама и пошла на кухню за «вкусненьким» для Гектора.

Катя устало откинулась на спинку дивана и вздохнула. Ее жизнь превращалась в аттракцион «скелет за углом».

Катина мама была женщиной с активной жизненной позицией. Не в ее правилах было отступать, пойти по пути наименьшего сопротивления. Единственный раз, когда она дала маху, это была история замужества ее дочери. Что тогда приключилось с материнским чутьем и предприимчивостью, никто сказать не мог. Так, не услышав, по сути, ни одного четкого материнского предостережения, Катя вышла замуж за Мишу, которого теща потом прозвала кенаром. «Что ж, это дело прошлое, только, конечно, надо развестись и разъехаться», – думала мама и уже на всех парах мысленно подыскивала дочери жениха. Вся эта история с прогулкой на яхте, чуть не закончившаяся трагедией, Наталье Владимировне не нравилась. Ну, во-первых, дай бог, чтобы это событие не отразилось на нервной системе дочери. Не каждый день стреляют в рядом идущего человека. Во-вторых, затаскают как свидетельницу. В-третьих, проку от этой переделки никакого. Господина Спиридонова Катиной маме, Наталье Владимировне, было бы приятно рассматривать как жениха – ощущались перспективы с весьма жирным блеском. Но сослагательным наклонением она не пренебрегала. Как бы ни хотелось, господин Спиридонов кандидатом в женихи быть не может. «Как там у классика, – «дистанция огромного размера». Где он и где мы? Одна тысяча девятьсот семнадцатый год, когда отменили сословия, тоже отменили. Как ни крути, мы, интеллигенты в четвертом поколении, неконкурентоспособны в сравнении с этой богатой порослью», – думала Катина мама. Катя, миловидная «далеко не красавица», по мнению Натальи Владимировны, именно сейчас должна была сделать решительный шаг в сторону второго брака. Если бы Катину маму спросили почему, она железным голосом ответила бы: «Нельзя терять время и нельзя упускать шанс». Катина мама, хочется повторить, была женщиной с активной жизненной позицией.

«Все замечательно, кроме нереальности затеи. Катюша всего лишь миловидна и вряд ли привлечет внимание. То, что было на яхте, – не что иное, как просто случай из криминальной хроники с неожиданными и незнакомыми свидетелями. Вот и Катя – просто свидетель. Она заинтересовалась этим Спиридоновым, но зря. Не жених, а сказка о принце – симпатичный, даже красивый. Умеет одеться. Деньги, положение… Все это, только в разной последовательности, Наталья Владимировна повторяла себе каждый день. Когда же дочь рассказала о Евграфове, дальнейшие шаги нарисовались сами собой: «Вот это жених, хотя и пришлось согласиться, что он стар. Но в такую старость и влюбиться не грех».

– Дочь! – торжественно провозгласила Наталья Владимировна. – Ты не должна бояться совершать поступки. В личной жизни без здорового авантюризма не обойтись. И на многие вещи смотреть легко…

Катя подпрыгнула. Сегодняшний день, не самый легкий, сделал ее отчаянной и дерзкой.

– Мама, только не рассказывай мне об авантюризме! Вспомни ринопластику, которую ты уговаривала меня сделать! И вспомни, как этот авантюризм мог закончиться!

Наталья Владимировна покраснела. Со стороны дочери это было крайне бестактно, это был запрещенный прием.

– Катя, никто не может знать, как это могло закончиться! Хотя бы потому, что никто не сделал эту самую ринопластику. – Наталья Владимировна покинула гостиную, а Катя сразу пожалела о сказанном. В конце концов, мама хотела как лучше и в условиях дефицита информации попалась на «рекламную удочку». Катя вздохнула и посмотрела на свое отражение в стекле большого старого серванта. Да, нос у нее не идеальный, но могло быть и хуже…

Это было давно. Катя только родила Ваньку и очень страдала из-за лишних килограммов, двойного подбородка и толстой шеи. Вес, несмотря ни на какие старания, уходить не хотел, муж Миша пропадал до ночи в своем архитектурном бюро, где трудился в обществе длинноногих, плоских художниц, а Катины подруги сплетничали: «Катя себя совсем запустила!» В этот самый момент мамина подруга сделала пластическую операцию. Катя так и не поняла – отрезали ли ей что-то, пришили или ушили, но выглядевшая вечно заплаканной эта самая подруга обрела внезапно большие выразительные глаза.

– Очень хорошо! Ты помолодела на двадцать лет! – этой банальной фразой встретила ее Катина мама.

Они долго сидели на кухне, долго разговаривали, о чем-то шептались, а утром Наталья Владимировна приехала к дочери:

– Собирайся, поехали в клинику. С Ванькой посидят – я договорилась.

– Зачем? – Катя устало посмотрела на энергичную маму.

– Привести себя в порядок. Катюша, так нельзя. Сейчас столько способов изменить себя.

– А может, не надо?! – слабо сопротивлялась Катя. Она изнемогала от рутины домашних дел, от недосыпания, от невозможности куда-то выйти и развлечься, изнемогала от близости набитого продуктами холодильника и от остатков сладкой манной каши, которую сама очень любила и доедала за сыном Ванькой. Душевный иммунитет был подавлен огромным количеством забот и невозможностью, как раньше, уследить за всем в своей жизни.

– Одевайся, – добавила мама металла в голос, и Катя послушно натянула на себя бесформенные штаны и кофту.

Главврач частной косметологической клиники выглядел как герой грузинского эпоса об Амирани, богатыре, борце со всякой нечистью типа живых ядовитых растений. Главврач был высоким, плечистым гигантом. Катя, впрочем, обратила внимание на его нос. Нос был огромным, с горбинкой. «Сапожник без сапог. Мог бы и подкорректировать. Так сказать, воспользоваться служебным положением», – подумала тогда Катя. Впрочем, все остальное время, проведенное в этом кабинете, она отчаянно стеснялась. На фоне этих бежевых стен и дорогой миниатюрной мебели она казалась себе большой неопрятной теткой. Катя стеснялась и молчала. Говорили в основном мама и главврач.

– Нам надо стать красивой, – улыбнулась мама и, пожалев дочь, добавила: – Опять.

– Понятно, – кивнул главврач и внимательно посмотрел на Катю. Через две минуты он произнес: – Ринопластика. Эффектная вещь. Сразу поменяется весь облик.

«Естественно. Нашел чем удивить», – опять про себя подумала Катя, но на этом ее фронда закончилась. Она вдруг решила расслабиться и отдаться в руки специалистам, которые, понятное дело, зарабатывают деньги, но при этом помогают людям обрести веру в себя. Кате вдруг стало так хорошо – мама обо всем подумает, врач все сделает – он специалист, у него практика, вон какие тетки красивые по коридорам ходят…

– Но у Катюши носик очень неплохой, – мама встала на защиту фамильной ценности – Катя имела такой же нос, как мама и бабушка. Врач понял слова Натальи Владимировны по-своему:

– У вас прекрасный профиль, у вашей дочери тоже. Вы, кстати, похожи. Но мы предлагаем чуть-чуть подтянуть кончик, и, таким образом, весь облик преобразится. Щеки, подбородок, носогубные складки – все это чуть подтянется, и, кстати, не надо будет вам сильно худеть. Так, чуть-чуть, косметически. Для себя. Мы вам за счет ринопластики создадим новый овал.

«Нос и овал всего лица? Наверное, я ничего не понимаю, но пусть». – Катя уже внимательно следила за компьютерной графикой. Вот ее старое лицо, вот новое… И такое значительное, в нем явно появилась фактурность.

– Вам нравится? – врач посмотрел на Катю.

– Ну да, я – другая… – неуверенно произнесла Катя.

– И отлично. – Мама решительно встала. – Откладывать не будем, готовьте договор и назначайте дату.

Договор подготовили за пятнадцать минут, а приехать сказали в понедельник, то есть через два дня.

Дома Катя решила ничего не говорить. Ей не хотелось обсуждать с Мишей столь деликатные вопросы. Два дня она разглядывала себя в маленьком зеркале в ванной и прикидывала, какая же у нее будет жизнь с новым носом. По всему выходило, что жизнь будет хорошая, интересная. Преображение сулило восхищение мужа, зависть подруг и уверенность. «А еще похудею!.. Потом. Немного. Чуть-чуть. Как врач рекомендовал!» – удовлетворенно думала она и шла на кухню за манным пудингом и клубничным вареньем.

Она сдала все анализы, сделала кардиограмму и была на консультации у хирурга-косметолога.

– Вам операцию будет делать сам главный. Он у нас не просто административный работник. Он – практикующий врач.

В среду Катя была у терапевта и аллерголога.

Операцию назначили на следующий вторник.

В понедельник она легла в клинику и оказалась среди немногочисленных дам, которые искали лучшей доли в операционных. Катя с ними не общалась – ее жизнь не требовала самоутверждения за такой высокий счет. Ей просто надо было чуть-чуть себя «обновить». Это самое слово – «обновка», в смысле «немножечко» нового носа, произнесла мама, и Кате оно очень понравилось. Так все просто – как туфли купить.

Эту самую ночь, с понедельника на вторник, Катя почти не спала. Она не боялась операции – ей все объяснили, она познакомилась с анестезиологом, результаты анализов были отличными. «Очень хорошо, давно я не видел пациенток с таким здоровьем», – сказал ей главврач. Все шло по плану, но Кате не спалось. Она почему-то уже не думала о перспективах, которые откроются перед ней, когда снимут послеоперационные повязки, она думала о том, что этот самый старый нос раньше ее вполне устраивал. Более того, она ему была благодарна – замуж за красивого талантливого архитектора Мишу она вышла именно с этим носом. Ваньку, богатыря весом в почти четыре килограмма, она родила с этим носом. Тот самый знаменитый актер, который так кокетничал с ней, когда она гуляла с Ванькиной коляской, видел ее старый нос. И диплом она с ним защитила, и профессор даже пророчил ей прекрасное будущее, когда она «задирала» именно этот старый нос. И тут возникал вопрос: зачем его менять? Чтобы щеки были лучше? И подбородок? Ночью Кате нос предстал абсолютно живым, одушевленным существом, которого она собиралась зарезать. Буквально. Она наняла убийцу, заплатила ему денег (по договору – больше сотни тысяч рублей). Катя уже не понимала, пребывает ли она в полудреме, спит ли или бодрствует, но мысли о загубленной душе с двумя дырочками-ноздрями не давали ей покоя.

Утром ее утешала медсестра:

– Вы такая бледная, но это со всеми бывает накануне операции.

Катя сначала промолчала, а потом вдруг произнесла:

– Мне надо с врачом проконсультироваться, видите ли, наверное, от волнения, ну, одним словом… Ну…

– А, критические дни? – догадалась медсестра. – Это тоже сплошь и рядом. На нервной почве. Я сейчас скажу доктору.

Катю на пять дней отпустили домой.

– Господи! Все у тебя не вовремя! – отреагировала мама.

– Ну, это природа!

– Человек управляет природой, – сурово прозвучал ответ.

Катя повесила трубку, опять долго рассматривала в ванной свой нос, а потом позвонила подруге:

– Маш, посиди с Ваней, мне надо в поликлинику.

Через два часа Катя переминалась с ноги на ногу в обшарпанном вестибюле Института красоты. Когда-то достойное и богатое государственное учреждение, видимо, доживало свои последние дни. Финансирования не было, а конкуренты в виде частных клиник отбивали пациентов. Пол из кусочков мраморных плиток, старые дерматиновые стулья вдоль серых стен, обшарпанные двери кабинетов. Катя записалась на прием и через десять минут сидела перед пожилым врачом. От него пахло «одесской» колбасой. Катя сглотнула слюнки. За всеми этими переживаниями она забыла поесть. «Он, наверное, пил чай, а я помешала. Неудобно», – подумала Катя, а сама уставилась на полиэтиленовый пакет, лежавший на маленьком столике позади врача. В пакете были бутерброды. Рядом стояла вскрытая пачка сахара-рафинада.

– Что вы хотели? – врач был спокоен и равнодушен.

Катя, привыкшая к обходительности и ласке в клинике, недовольно дернула плечом.

– Я ничего не хочу, – ответила она, но в голове предательски промелькнуло: «Кроме «одесской» колбасы».

– Зачем тогда пришли?

– Я пришла просто на консультацию.

– И что же вас интересует?

– Я бы хотела изменить нос. – Катя ухватила себя двумя пальцами за кончик носа и показала, что именно ей хотелось бы убрать.

– Нельзя. – Врач даже не пошевелился.

– Что нельзя?

– Нельзя трогать ваш нос. Особенно в этом месте.

– То есть как это?! – возмутилась Катя.

– По медицинским показаниям, голубушка.

– Я не понимаю! Вы хотите сказать, что мне нельзя отрезать вот эту часть и таким образом немного поднять или, если угодно, укоротить нос?

– Именно это я хочу сказать. Вам нельзя этого делать.

– То есть как?!

– Господи! Девушка, нельзя.

– Вы просто не хотите…

– Да, я не хочу, поскольку это противоречит клятве, которую я когда-то давал. «Не навреди» – одно из основных правил этой клятвы.

– Вы мне объясните, – вдруг тихо сказала Катя.

– Объясню. Приблизительно. Как не специалисту. Вы хотите тронуть мягкие ткани. Что в ринопластике практически не делается. В ринопластике мы обычно имеем дело с костями и хрящами. Это если горбинка и прочее. У вас здесь «мясо». Мы его уберем, а оно потом провиснет. Допустим, мы вставим хрящ, но ведь он может не прижиться, Тогда мы будем каждые полгода вам отрезать по кусочку носа, поскольку ткани будут провисать, атрофироваться. Могут быть рубцы. Это очень уязвимая часть лица. И трогать ее надо, только когда нет выхода.

– А как же «звезды»? Они же носы делают…

– Делают. Но не всегда удачно. И потом, я говорю вам о конкретно вашем носе. А вам этого делать не стоит.

– Спасибо. – Катя поднялась. – Извините, что помешала вашему обеду.

– Ничего страшного. У меня времени много теперь. Пациентов мало. Все кинулись в коммерческую косметологию.

– Да, вы правы. – Катя улыбнулась. – Я так рада, что попала к вам. Вы даже не представляете.

Она вышла из кабинета. Врач дождался, пока хлопнет дверь лифта, достал из пакета бутерброд, налил себе чай и приступил к обеду.

– Ты понимаешь? Он – шарлатан! Он или не знал, что мне нельзя этого делать, или заведомо обманывал! Ты понимаешь, если бы я не сбежала оттуда, что бы было?! – Катя кричала на мать и даже не могла остановиться.

Наталья Владимировна поджала губы и сурово смотрела на дочь.

– А тот самый специалист в этом пустынном Институте красоты – это авторитет?! Да?!

– Для меня – да! – отрезала Катя. Они с мамой препирались уже два часа. Катя только сейчас осознала, чего она избежала. Но мама верить в это не хотела. Ведь подруга ее вышла оттуда преображенная, ведь отзывы о клинике были хорошие, и врач так толково все объяснил. И дочь она свою представляла уже совсем другой. Наталья Владимировна впервые в жизни поссорилась с Катей. Обида была не из-за того, что та сбежала, не из-за того, что сейчас кричала и обвиняла. Обида была из-за того, что в минуту сомнений дочь не позвонила матери. Не доверилась. Более того – не доверяя, сама пошла все выяснять.

Эта история имела только один положительный результат – Катя похудела. От волнений, от стрессов, от ожиданий и разочарований, из-за ссоры с мамой.

Помирились они не скоро, но, помирившись, раз и навсегда, точно сговорившись, забыли эту историю. И поэтому, когда сейчас разозленная Катя вспомнила о ней, мама была поражена в самое сердце.

– Как ты можешь сравнивать? То, что тогда случилось, и мой визит к этому Евграфову. Подумаешь, зашла на пять минут, сказать приятное слово человеку. Почему ты так ужасно относишься к людям? Ты не милосердна к ним! Ты считаешь их оловянными солдатиками. Сюда поставили, туда поставили – и не смей сдвинуться с места. Не смей что-то человеческое проявить! – В голосе Натальи Владимировны послышались слезы, и Кате стало стыдно. Она как-то забыла, что мама одинока и старается занять себя, чтобы не «висеть» на локте дочери, замужних подруг, чтобы в воскресные дни не выдумывать дела, которые выгонят ее на улицу. Так получилось, что Ванька растет самостоятельным – Катя сама всегда отказывалась от помощи и его приучила к этому. В остальное время Катя пропадает в своем магазине, а мама после тех немногих лекций, которые она еще читает в своем институте, свободна. Совершенно свободна. И эта свобода иногда похожа на ненужность или, как пишут в журналах, на невостребованность. «У нее внук! Вот тебе и дело!» – шептались мамины подруги. А что делать, если внук тоже занят и привык все делать сам, а дочь, мама внука, такая же – даже на свою кухню не пустит. Все это время Катя вроде бы понимала маму, но не чувствовала. Как не чувствуют вкус нарисованного красного перца, только догадываются, что он жгуче-горький.

Сейчас, глядя на мать в этой пошлой кофточке из отдела толстой Шадринцевой, Катя вдруг оценила мамино мужество – мужество одинокой женщины, слишком гордой, чтобы выклянчивать у молодого поколения внимание. Не воскресное, «точечное», а постоянное, которое называется участием в жизни.

– Ма-ам! – Катя всхлипнула. – Ма-ам, я не хотела! Я совсем не хотела. Не хотела это вспоминать…

– Но ведь вспомнила, – не удержалась мама.

– Ну, это потому, что я устала… Задергалась…

– Думать надо, когда говоришь!

– Я думаю. – Катя уже ревела вовсю, а вслед за ней вдруг засопела мама.

– Ты даже не понимаешь, как я боюсь за тебя. – Наталья Владимировна шарила рукой по столу в поисках бумажной салфетки. Но салфеток не было, и она, махнув рукой, присоединилась к плачу дочери.

Они плакали, сидя каждая на своем месте, и в этом были их характеры – такие похожие, родные.

– Мам, это ничего, что ты сходила к Евграфову. Честно. Я просто сдуру разозлилась, – произнесла наконец Катя.

Мама ничего не ответила, только высморкалась и погладила подставившего на всякий случай голову Гектора.

– Хороший ты пес. Несчастный только, – сказала мама.

– Почему он несчастный?

– Подкидыш. И не знает, к какому берегу его все-таки прибьет.

– А если я оставлю его себе?

– Ты с ума сошла? – Наталья Владимировна посмотрела на дочь заплаканными глазами.

– А что? Хозяйке он не нужен. Ей некогда им заниматься.

– Да, а с другой стороны, дома такой пес не помешает. Никто не сунется. За Ваню можно быть спокойной. – Мама помолчала, а потом добавила: – И Валентину Петровичу он нравится.