Когда мы начали обсуждать идею новой книги со знакомыми, большинство отзывов было негативными:
«Что хорошего в незнании?»
«Лично я невежество добродетелью не считаю».
«Я бы предпочла разбираться в людях, чем не знать их».
«Незнающий уязвим. Если я буду такой наивной, меня все смогут обмануть».
«С какой стати я бы захотела выглядеть перед людьми дурой, невеждой?»
«Я и так часто ошибаюсь, зачем же мне еще больше путаться?»
Вывод простой: знание — хорошо, а его противоположность — плохо. Для большинства людей это очевидная логика. Но мы используем термин «Незнание» не в расхожем смысле, а, скорее, как было принято в древней «апофатической» традиции, которая описывала объект, перечисляя не его признаки, а то, чем он не является. Мы говорим не об отсутствии знания, не о невежестве и не о том частичном знании, которое доступно каждому. Известное выражение ассоциирует знание со светом, а незнание с тьмой. Однако Незнание побуждает нас учиться, ведет к новому, более полному знанию. Вот вам другая метафора: в природе, в растительном и животном мире невидимое растет и созревает, прежде чем выйти на свет: эмбрион в чреве матери, семя глубоко в земле. Так и Незнание прорастает знанием. Нам кажется, раз мы ничего не видим, то ничего и не происходит, но там, во тьме, совершается чудесное преображение. Мы придаем большее значение видимому, тому, что — продолжая нашу метафору — находится на свету, но природа умеет идеально уравновесить день и ночь. Признав свое незнание, мы начинаем учиться. Тьма Незнания — пространство свободы, где загораются новые источники света.
В книге «Искусство смотреть искоса» (The Art of Looking Sideways) Алан Флетчер определяет пространство как «субстанцию», а не пустоту. Он перечисляет многих художников, которые создавали новые произведения именно таким способом — оставляя свободное пространство, где могло проявить себя искусство. Например, Сезанн писал картины, моделируя «пустое» пространство, Джакометти ваял скульптуры, «снимая жирок с пространства», Ральф Ричардсон выстраивал роли, используя паузы, Айзек Штерн творил музыку из молчания56. Так и Незнание подразумевает «пустое пространство», пространство потенциального.
Проблема с «позитивной» стороной знания заключается в том, что знание вытесняет присутствующий в «пустоте» Незнания потенциал. Современники Везалия не могли допустить и мысли, что Галену осталась неведома какая-то мелочь в анатомии. За 1400 лет вера в Галена вытеснила всякую возможность задавать вопросы, по-новому взглянуть на дело и таким образом узнать что-то новое. Так же заявление бывшего президента США Джорджа Буша «Миссия выполнена» (после начальной фазы второй войны в Персидском заливе) вытесняло всякую возможность предположить, что это не так. Такой уверенный в себе лидер, как Буш, не оставлял места сомнению. А куда полезнее было бы, если бы союзники не вторгались в Ирак, убежденные, что военные действия — единственный способ решить проблему, а подошли бы к ней непредвзято, с открытым умом, поискали иные решения.
До финансового кризиса 2008 г. считалось, что крупные бизнесмены и политики разбираются в экономике достаточно, чтобы принимать рациональные решения и контролировать риски инвестиций. Гордон Браун, занимавший должность канцлера казначейства, а затем ставший премьер-министром Великобритании, в ту пору горделиво заявлял: «Никаких больше бумов и кризисов» — и оказался, как выяснилось, чудовищно неправ. Сейчас речь не идет о том, что мы можем или должны знать. Незнание — не избавление от всего, что человеку было до тех пор известно. Входя в Незнание, мы вступаем в ту область, где прежние знания перестают нас стеснять. Незнание — способ справляться с ситуациями, в которых путь вперед неясен, решать комплексные проблемы, на которые нет готового ответа. Незнание — активный процесс, добровольная решимость открыться новому опыту и учению. Это способ жить и взаимодействовать со сложностью, двусмысленностью, парадоксами, терпеть неопределенность и те неприятные ощущения, которые возникают на рубеже. Такой подход отменяет негативные ассоциации, связанные с понятием Незнания, и представляет его в новом свете, как свободное пространство потенциального, возможного, где мы получаем доступ к еще только проступающему знанию.