Книга: Мальчик на вершине горы
Назад: Глава 1 Спецпроект
Дальше: Глава 3 Тьма и свет

Глава 2
День рождения Евы

Катарина, едва ей исполнилось пятнадцать, начала работать в магазине канцтоваров своего отца. Шел 1944 год, и Петер, отправившись в Берхтесгаден повидать одноклассницу, в кои-то веки надел не форму «Гитлерюгенд», предмет своей гордости, а кожаные штаны до колен, коричневые ботинки и белую рубашку с темным галстуком. Петер знал, что к любой униформе Катарина питает неизъяснимое отвращение, и не хотел давать ей повод для недовольства.
Он почти час болтался под дверью, набираясь смелости, чтобы войти. Разумеется, он каждый день видел Катарину в школе, но тут было другое. Сегодня он собирался задать деликатный вопрос – хотя при одной только мысли об этом обмирал от ужаса. Петер долго раздумывал, не поговорить ли на перемене в коридоре, но там всегда могли помешать знакомые ребята, и поэтому он решил, что магазин для его целей – место самое подходящее.
Войдя наконец, он увидел, что Катарина ставит на полку блокноты в кожаных обложках, и, когда она обернулась, у него в животе что-то привычно сжалось от волнения и страсти. Он отчаянно хотел ей нравиться – и боялся, что этого никогда не будет, ведь едва увидев, кто стоит на пороге, она помрачнела и, не сказав ни слова, вернулась к своему занятию.
– Добрый день, Катарина, – приветствовал он.
– Здравствуй, Петер, – ответила она, не оборачиваясь.
– Сегодня прекрасный день, – продолжал он. – Правда, Берхтесгаден сейчас невероятно красив? Хотя ты, конечно, красива в любое время года. – Он замер и потряс головой, чувствуя, как краснота ползет по шее к щекам. – В смысле, город красив в любое время года. Это очень красивое место. Всегда, когда я здесь, в Берхтесгадене, меня потрясает его… его…
– Красота? – предположила Катарина. Она разместила на полке последний кожаный блокнот и повернулась к Петеру, лицо у нее было отчужденное.
– Да. – Он упал духом. Так старательно готовился к разговору, а все вмиг пошло наперекосяк.
– Ты что-то хотел, Петер?
– Да, пожалуйста – мне нужны перья для авторучки и чернила.
– Какие именно? – Катарина направилась к шкафу со стеклянными дверцами.
– Самые лучшие. Это же для самого Фюрера, для Адольфа Гитлера!
– Да, разумеется. – Казалось, она специально демонстрирует свое глубочайшее безразличие. – Ты живешь у Фюрера в Бергхофе. Но только говори об этом почаще, чтобы никто, упаси господь, не позабыл.
Петер недоуменно насупил брови. Ее слова его удивили: он вроде и так не редко упоминает об этом? Порой ему даже казалось, что, возможно, так часто и не стоило бы.
– Так или иначе, я не про качество, – сказала Катарина. – Я про тип перьев. Бывают тонкие, средние, широкие. Или, если нужно что-то особенное, можно попробовать тонкие мягкие. Или есть еще «Фалькон». Или «Сатаб». Или «Корс». Или…
– Средние, – перебил Петер, который не любил выглядеть невеждой и решил, что такой вариант самый безопасный.
Она открыла деревянную коробку и взглянула на Петера:
– Сколько?
– Полдюжины.
Она кивнула и начала отсчитывать, а Петер оперся на прилавок, изображая непринужденность.
– Ты не мог бы не касаться стекла? – попросила Катарина. – А то я тут буквально пару минут назад протерла.
– Да, конечно, прости. – Он выпрямился. – Но, знаешь, руки у меня всегда чистые. Ведь я не кто-нибудь, а важный представитель «Гитлерюгенд». К личной гигиене у нас требования очень высокие.
– Постой-ка. – Катарина перестала отсчитывать перья и уставилась на него так, словно он принес ей благую весть. – Ты состоишь в «Гитлерюгенд»? Правда?
– Ну да, – недоуменно ответил он. – Ты каждый день видишь меня в школе в форме.
– Ой, Петер, – вздохнула она, качая головой.
– Но ты же знаешь, что я давным-давно в «Гитлерюгенд»! – вскричал он с досадой.
– Петер, – Катарина широко развела руками, показывая великое множество ручек и баночек в шкафу со стеклянными дверцами, – ты, кажется, просил чернила?
– Чернила?
– Да, ты говорил, что тебе нужны чернила.
– Ах да, конечно, – опомнился Петер. – Шесть баночек, пожалуйста.
– Какого цвета?
– Четыре черных и две красных.
Над дверью звякнул колокольчик; Петер обернулся. Вошел мужчина с тремя большими коробками. Катарина расписалась за товар, причем с посторонним мужчиной разговаривала намного дружелюбнее, чем с человеком, хорошо ей знакомым.
– Новые перья? – поинтересовался Петер, когда они снова остались одни, отчаянно пытаясь поддержать разговор. Оказывалось, что разговоры с девочками – наука сложная, куда сложнее, чем он думал.
– И бумага. И прочее.
– А нет никого, кто мог бы вам с этим помогать? – спросил он, наблюдая, как она относит коробки в угол и аккуратно составляет их там в стопку.
– Раньше был, точнее, была, – спокойно ответила Катарина, глядя ему прямо в глаза. – Когда-то у нас работала одна очень милая дама, ее звали Рут. Почти двадцать лет работала, если точно. Она была мне как вторая мать. Но ее с нами больше нет.
– Нет? – переспросил Петер. У него возникло чувство, будто его заманивают в ловушку. – А почему, что с ней случилось?
– Как знать? – сказала Катарина. – Ее забрали. И ее мужа тоже. И троих детей. И жену ее сына. И их двух деток. И с тех пор мы о них ничего не слышали. Рут любила авторучки с тонкими мягкими перьями. Но, если вдуматься, она была женщина изысканная, с хорошим вкусом. В отличие от некоторых.
Петер отвернулся к окну. Его бесило, что она обращается с ним так пренебрежительно, но и тянуло к ней неудержимо. В классе перед ним сидел один парень, Франц, и он недавно начал дружить с Гретхен Баффрил; всю прошлую неделю народ так и гудел про то, что они целовались на большой перемене. А Мартин Рензинг с месяц назад пригласил Ленье Халле на свадьбу своей старшей сестры, и по школе ходила фотография, где они под конец празднества танцуют и держатся за руки. Спрашивается, как Францу и Мартину это удалось и зачем Катарина все усложняет? Даже сейчас, глядя в окно, Петер видел незнакомых мальчика и девочку примерно их с Катариной возраста, они шли рядом и над чем-то смеялись. Мальчик присел на корточки и, чтобы позабавить подругу, изображал обезьяну, девочка хохотала. Чувствовалось, что им легко друг с другом. Петер не мог и представить, каково это, и его взяла досада.
– Евреи. – Он будто выплюнул это слово, обернувшись к Катарине. – В смысле, ваша Рут и ее семейка. Евреи, да?
– Да, – ответила Катарина, наклоняясь вперед. Верхняя пуговица на ее блузке почти расстегнулась, и Петер понял, что готов стоять и смотреть на это бесконечно, призывая легкий ветерок, который распахнул бы блузку, а весь мир вокруг пусть замрет в безмолвии и неподвижности.
– Ты хочешь побывать в Бергхофе? – спросил он чуть погодя, поднимая глаза и стараясь не помнить о ее грубости.
Она уставилась на него удивленно:
– Что?
– Я потому спрашиваю, что в эти выходные у нас праздник. День рождения фройляйн Браун, близкой подруги Фюрера. Приедет много важных людей. Вот я и подумал: вдруг тебе хочется ненадолго вырваться из повседневной рутины и взглянуть на это волнующее и грандиозное событие?
Катарина, вздернув бровь, усмехнулась.
– Нет, не думаю, – сказала она.
– Если дело в том, чтобы соблюсти приличия, то, разумеется, твой отец тоже может прийти, – добавил Петер.
– Нет, – повторила она. – Я просто не хочу, вот и все. Но спасибо за приглашение.
– Куда это может прийти твой отец? – Из задней комнаты появился герр Хольцманн, вытирая руки полотенцем, по которому расплывалось чернильное пятно в форме Италии. Он замер, увидев посетителя. В Берхтесгадене едва ли нашелся бы человек, не знающий, кто такой Петер.
– Добрый день. – Герр Хольцманн распрямил спину и выпятил грудь.
– Хайль Гитлер! – взревел Петер, щелкнув каблуками и отточенным движением вскинув руку.
Катарина испуганно вздрогнула и схватилась за сердце. Герр Хольцманн тоже отсалютовал, но отнюдь не так мастерски.
– Вот, возьми твои чернила и перья. – Катарина протянула Петеру сверток, и он отсчитал деньги. – До свидания.
– Так куда может пойти твой отец? – еще раз поинтересовался герр Хольцманн, вставая рядом с дочерью.
– Обершарфюрер Фишер, – вздохнув, ответила Катарина, – приглашает меня, точнее, нас, в эти выходные в Бергхоф на праздник. На день рождения.
– День рождения Фюрера? – Ее отец хищно распахнул глаза.
– Нет, – сказал Петер. – Его подруги. Фройляйн Браун.
– Но мы почли бы за честь! – вскричал герр Хольцманн.
– Ты, конечно, почел бы, – отозвалась Катарина. – У тебя ведь своей головы на плечах давно нет.
– Катарина! – одернул он и сурово посмотрел на дочь, а потом повернулся к Петеру: – Вы должны простить мою девочку, обершарфюрер. Она сначала говорит, а уж потом думает.
– Но я хотя бы думаю, – парировала та. – В отличие от тебя. Когда ты в последний раз высказывал собственное мнение по какому-нибудь вопросу, собственное, а не навязанное этими…
– Катарина! – багровея, рявкнул он. – Веди себя уважительно либо отправляйся в свою комнату! Простите, обершарфюрер, у моей дочери трудный возраст.
– Мы с ним одного возраста, – буркнула Катарина, и Петер с удивлением заметил, что она вся дрожит.
– Мы будем очень рады прийти, – сказал герр Хольцманн, наклоняя голову в знак благодарности.
– Папа, мы не можем. У нас магазин. Покупатели. И ты знаешь мое отношение к…
– Забудь ты о магазине, – ее отец повысил голос, – и о покупателях. Вообще обо всем забудь. Катарина, обершарфюрер оказал нам великую честь. – Он снова посмотрел на Петера: – В какое время явиться?
– В любое время после четырех, – ответил Петер несколько разочарованно: он надеялся, что герр Хольцманн откажется. Он бы предпочел видеть Катарину одну.
– Мы непременно придем. И вот, пожалуйста, примите обратно ваши деньги. Пусть это будет мой подарок Фюреру.
– Спасибо. – Петер улыбнулся. – Увидимся на празднике. Я буду с нетерпением ждать вас обоих. До свидания, Катарина.
Выйдя на улицу, он выдохнул с облегчением – дело сделано – и положил в карман деньги, которые вернул герр Хольцманн. Вовсе необязательно всем докладывать, что канцтовары достались ему бесплатно.

 

В день праздника в Бергхоф съехались наиважнейшие представители рейха, но в большинстве своем они не столько стремились поздравить Еву, сколько старались держаться подальше от Фюрера. Тот почти все утро провел, запершись у себя в кабинете с рейхсфюрером Гиммлером и министром пропаганды Йозефом Геббельсом, и по громкому крику, несшемуся из-за двери, было ясно, что хозяин недоволен. Петер знал из газет, что на войне все идет не слишком гладко. Италия переметнулась на сторону врага. У мыса Нордкап был потоплен линкор «Шарнхорст», один из главных боевых кораблей военно-морских сил Германии. Под русским Сталинградом случилась настоящая катастрофа. И еще последние несколько недель британцы без устали бомбили Берлин. Так что теперь, на приеме, офицерство явно радовалось предлогу повеселиться, а не оправдываться перед разъяренным Фюрером. Гиммлер, в круглых очочках, что-то ел, откусывая по-крысиному мелко, и, словно подозревая, что все говорят исключительно о нем, пристально наблюдал за собравшимися, особенно за теми, кто беседовал с Фюрером. Геббельс, спрятав глаза за темными очками, сидел на терассе в садовом кресле и подставлял лицо солнцу. Петеру он казался скелетом, обтянутым кожей. Неподалеку стоял герр Шпеер, который уже несколько раз приезжал в Бергхоф с планами послевоенной перестройки Берлина, и весь вид архитектора говорил, что он сейчас предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь. В воздухе висело напряжение, и Петер, время от времени посматривавший на Гитлера, понимал, что тот взвинчен и в любую минуту готов взорваться.
Петер не отрывал взгляда от горной дороги, ждал Катарину, которая обещала приехать, но четыре часа уже миновало, а она все не появлялась. Петер облачился в чистую форму и, рассчитывая поразить девочку в самое сердце, намазался лосьоном после бритья, позаимствованным в комнате Кемпки.
Ева суматошно перепархивала от одной группы людей к другой, принимала поздравления и подарки и, по обыкновению, почти не заметила Петера, даже когда взяла из его рук книгу «Волшебная гора», которую он купил на свои скудные сбережения.
– Ты умница, – сказала она, положила презент на столик и пошла дальше, а Петер живо себе представил, как книга будет долго валяться здесь непрочитанная, пока Герта не отнесет ее в библиотеку и не поставит в шкаф.
Петер был поглощен наблюдением за дорогой и гостями, особо его заинтересовала дама, расхаживавшая с кинокамерой, она направляла объектив на тех, кто привлек ее внимание, и просила сказать несколько слов. Люди, как бы оживленно ни болтали, под прицелом объектива тушевались и сниматься не хотели – отворачивались, закрывали лица руками. Иногда дама на минутку переводила камеру на дом или гору; Петеру ее действия казались загадочными. Она неожиданно втиснулась прямо между Геббельсом и Гиммлером, те прервали беседу и молча на нее уставились, она ретировалась и направилась в другую сторону. Увидела мальчика, в одиночестве смотревшего вниз на гору, подошла.
– Ты, случаем, не собираешься прыгнуть, нет? – поинтересовалась дама.
– Даже не думал о такой глупости, – ответил Петер. – С чего бы?
– Я пошутила, – сказала она. – Ты очень красивый в своем костюме.
– Это не костюм, – раздраженно бросил он. – Это форма.
– Ладно, ладно, не ершись, я просто хотела тебя поддразнить, – успокоила она. – Как тебя зовут?
– Петер. А вас?
– Лени.
– А это зачем? – спросил он, показывая на камеру.
– Снимаю кино.
– Для кого?
– Для тех, кто захочет смотреть.
– Вы, видимо, замужем за кем-то из них? – Он кивнул в сторону офицеров.
– Боже, нет! Они никем не интересуются, кроме самих себя.
Петер нахмурил брови.
– А где же ваш муж?
– У меня нет мужа. А что, ты желаешь сделать мне предложение?
– Ничего я не желаю.
– Ну, ты для меня в любом случае слишком молод. – Сколько тебе, четырнадцать?
– Вовсе нет, – сердито буркнул он. – И я не собираюсь делать вам никакого предложения, я просто задал вопрос, больше ничего.
– Вообще-то я выхожу замуж в этом месяце.
Петер отвернулся и посмотрел вниз, на дорогу.
– Что там такое интересное? – спросила Лени, проследив за его взглядом. – Ждешь кого-то?
– Нет, – соврал он. – Кого мне ждать? Все важные гости уже собрались.
– А можно я тебя сниму?
Петер мотнул головой.
– Я солдат, – сказал он, – а не актер.
– Ну, пока еще ты ни то и ни другое, – изрекла дама. – Ты просто мальчик, наряженный в форму. Но ты, без сомнения, хорош собой. На пленке будешь просто красавчик.
Петер посмотрел на нее. Он не привык к подобным разговорам, и ему все это крайне не нравилось. Она что, не понимает, с кем говорит? Он открыл рот, но не произнес и слова: на дороге из-за поворота показалась машина. Она приближалась, и Петер, увидев, кто там сидит, просиял, но быстро опомнился и снова насупился.
– Теперь понятно, чего ты ждал. – Лени подняла камеру и сняла подъезжающее авто. – Или, точнее, кого.
Ему захотелось вырвать камеру у нее из рук и швырнуть с горы, но он лишь пригладил китель, убедился, что выглядит опрятно, и пошел навстречу своим гостям.
– Герр Хольцманн, – он вежливо поклонился, – Катарина. Я очень рад, что вы нашли время приехать. Добро пожаловать в Бергхоф.

 

Прошло какое-то время. Петер вдруг понял, что давно не видел Катарину, направился в дом и обнаружил ее там, она разглядывала картины на стенах. Прием пока проходил не особенно успешно. Герр Хольцманн изо всех сил старался поддержать беседу с офицерами, но он был простак, и Петер понимал, что нацистскую элиту смешат его потуги сойти за своего. Фюрера герр Хольцманн явно боялся и чуть ли не шарахался от него. Петер презирал жалкого лавочника: взрослому мужчине не пристало вести себя в гостях как ребенок.
Впрочем, ему самому с Катариной приходилось еще труднее. Она не хотела даже притвориться, будто ей здесь нравится, и всем видом показывала, что хочет поскорее уйти. Когда ее представляли Фюреру, она держалась уважительно, но без благоговения, которого ожидал Петер.
– Так ты девушка нашего Петера? – спросил Фюрер, с легкой улыбкой ее оглядывая.
– Никоим образом, – ответила она. – Мы просто учимся в одном классе, вот и все.
– Но посмотрите же, он явно влюблен. – Ева, вдруг появившись рядом, тоже охотно взялась подтрунивать над Петером. – А мы и не знали, что он уже интересуется девочками.
– Катарина – мой друг, – твердо заявил Петер и отчаянно покраснел.
– Даже и не друг. – Катарина очаровательно улыбнулась.
– Это ты сейчас так говоришь, – возразил Фюрер, – но я-то вижу искру между вами. Еще чуть-чуть – и вспыхнет. Правильно я говорю… будущая фрау Фишер?
Катарина промолчала, но явно была вне себя от возмущения. Когда Фюрер с Евой отошли, Петер попытался вовлечь девочку в обсуждение некоторых общих знакомых по Берхтесгадену, их ровесников, но она отвечала скупо, видно твердо решив не делиться своим мнением. Потом он спросил, какая битва в этой войне у нее самая любимая. Катарина воззрилась на него как на сумасшедшего и сказала:
– Та, где погибло меньше всего людей.
Так оно и шло: он все пытался завести беседу, а она лишь огрызалась. Но, может, подумал он, это потому, что вокруг была толпа народа? Но теперь-то они одни в комнате, вдруг она станет приветливей?
– Тебе нравится прием? – спросил он и услышал:
– По-моему, он вообще никому не нравится.
Петер посмотрел на картину, которую она разглядывала.
– Я не знал, что ты любишь искусство.
– Ну… да. Люблю.
– Тогда вот эта картина должна тебе особенно понравиться.
Катарина покачала головой:
– Нет, это кошмар. – Она окинула взглядом другие картины. – Как, впрочем, и все здесь. Хотя, казалось бы, при такой власти, как у Фюрера, можно набрать из музеев чего-то получше.
Петер, в ужасе от ее слов, вытаращил глаза. И показал пальцем в правый нижний угол холста, на подпись художника.
– А-а. – Катарина мгновенно устыдилась и даже, кажется, занервничала: – Ну все равно, неважно. Какая разница, кто их написал. Они в любом случае плохие.
Он грубо схватил ее повыше локтя и потащил по коридору в свою комнату, втолкнул внутрь и с силой захлопнул дверь.
– Что ты делаешь? – спросила она, высвобождаясь.
– Защитить тебя хочу, вот что, – сказал он. – Здесь такое говорить нельзя, не понимаешь, что ли? Смотри доиграешься.
– Я же не знала, что это он написал. – Катарина всплеснула руками.
– Зато теперь знаешь. Так что в будущем, будь добра, постарайся держать язык за зубами и не болтай о том, в чем не разбираешься. И еще: хватит передо мной нос задирать. Я пригласил тебя в гости, причем в такое место, куда обычной девчонке ни в жизнь не попасть. Поэтому пора бы тебе проявить ко мне уважение. Катарина смотрела на него, и он видел, что в ней зреет страх и она, несмотря на все усилия, не в силах его подавить. Петер толком не понимал, нравится ему это или нет.
– Не разговаривай так со мной, – тихо произнесла она.
– Прости. – Петер шагнул ближе. – Понимаешь, я за тебя волнуюсь. Я не хочу, чтобы ты пострадала.
– Ты меня даже не знаешь.
– Я знаю тебя много лет!
– Ты вообще меня не знаешь.
Он вздохнул:
– Может, и нет. Но хотел бы узнать. Если ты позволишь. – И провел пальцем по ее щеке.
Катарина попятилась к стене.
– Ты ужасно красивая, – прошептал он, сам удивляясь, что посмел это сказать.
– Прекрати, Петер. – Она попыталась отвернуться.
– Но почему? – Он чуть придвинулся и от запаха ее духов едва не сошел с ума. – Я хочу. – Ладонью повернув голову Катарины к себе, он потянулся ее поцеловать.
– Отстань. – Она оттолкнула его обеими руками, и он, пошатнувшись, отступил назад, задел стул и с изумленным лицом сел на пол.
– Чего ты? – Петер был сбит с толку.
– Держи свои руки от меня подальше, понял? – Катарина открыла дверь, но не уходила; повернулась и глядела, как он пытается встать. – Я ни за какие сокровища в мире не стану с тобой целоваться.
Он, не веря своим ушам, покачал головой:
– Ты что, не понимаешь, какая это для тебя честь? Не понимаешь, какой я здесь важный человек?
– Прекрасно понимаю, – ответила Катарина. – Ты – маленький мальчик в кожаных шортах, который ходит в магазин за перьями для авторучки Фюрера. Возможно ли это недооценивать?
– Я делаю и кое-что посерьезнее, – огрызнулся он, вставая и подходя к ней. – Не упрямься, позволь тебя приласкать.
Он опять потянулся к ней, но Катарина влепила ему пощечину и кольцом до крови расцарапала щеку. Он взвизгнул и, схватившись за лицо, с яростью в глазах надвинулся на нее и притиснул к стене.
– Да кто ты, по-твоему, такая? – Он стоял с ней практически нос к носу. – По-твоему, ты вправе мне отказывать? Да любая девушка в Германии убила бы за то, чтобы сейчас оказаться на твоем месте!
Он опять потянулся к ней губами, и сейчас, когда он прижимался к ней так тесно, она физически не могла отстраниться. Она боролась и отталкивала его, но Петер был намного сильнее. Его левая рука шарила по телу Катарины, девушка пыталась позвать на помощь, но его правая рука зажимала ей рот. Он чувствовал, как она слабеет под его натиском, и знал, что ей недолго еще сопротивляться, а дальше с ней можно делать что хочешь. Слабенький голосок в его голове просил: остановись. Второй, гораздо громче, подначивал: возьми свое.
И тут неведомая сила швырнула его вниз, и он, не успев понять, что происходит, оказался распростерт на полу, а кто-то сидел на нем и прижимал к его горлу мясницкий нож. Петер боялся сглотнуть: острие почти вонзалось в кожу.
– Еще хоть пальцем тронешь бедную девочку, – прошептала Эмма, – и я раскрою тебе глотку от уха до уха. И мне все равно, что со мной будет дальше. Ты меня понял, Петер? – Он молчал и только водил глазами, глядя то на кухарку, то на Катарину. – Скажи, что понял… скажи сейчас же – а не то помогай мне госпо…
– Да, я понял, – просипел он, и Эмма встала, а он остался лежать. Потер горло, проверил, нет ли на пальцах крови. Потом посмотрел вверх, вне себя от унижения; глаза его горели ненавистью.
– Ты совершила большую ошибку, Эмма, – тихо проговорил он.
– Не сомневаюсь. Но это ерунда по сравнению с ошибкой, которую совершила твоя тетка, когда решила взять тебя к себе. – Ее лицо неожиданно смягчилось. – Что с тобой сделалось, Петер? Когда ты сюда приехал, ты был такой милый мальчик. Неужто это и правда настолько просто – совратить невинную душу?
Петер молчал. Ему хотелось выругаться последними словами, обрушить свой гнев на нее, на них обеих – но что-то в ее взгляде, какая-то жалость пополам с презрением, заставило его вспомнить себя прежнего. Катарина плакала, и он отвернулся, мысленно приказывая им уйти, оставить его одного. Он больше не желал чувствовать на себе их взгляды.
И только когда шаги стихли в коридоре и он услышал, как Катарина говорит отцу, что пора ехать, он с трудом поднялся с пола. И не вернулся на праздник, нет. Он закрыл дверь в свою комнату, лег, весь дрожа, на кровать и, сам не зная почему, зарыдал.
Назад: Глава 1 Спецпроект
Дальше: Глава 3 Тьма и свет