Часть Пятая. Богословие

Все наиболее известные религиозные традиции возникли и были впервые проповеданы задолго до появления современной космологии. В них мы не встретим сведений ни о космографии, ни об истории материального космоса, известных нам сейчас. Может показаться, что они едва ли способны что-то добавить к современной космологии, скорее уж им следует у нее поучиться. Однако надо сказать, что размышления о материальной вселенной, ее возможном начале и конце могут вообще не относиться к области религиозной мысли. Например, в таких китайских традициях, как даосизм и конфуцианство, мы не встречаем ни малейшего интереса к тому, как возникла вселенная и что ее ждет. Эти традиции, особенно даосизм, намного больше интересуются природой, равновесием, гармонией, взаимосвязью природных сил. Свойственная Китаю забота о жизни в равновесии с природой, как часть единого природного потока, многим представляется привлекательной в сравнении с антропоцентризмом авраамических религий, сосредоточенных на человеке и его личном бессмертии. Некоторые, как Фритьоф Капра, утверждают, что видят в традиционной китайской мысли религиозную систему, близкую современной физике, по крайней мере постольку, поскольку современная физика предлагает целостный, немеханистический и относительный взгляд на при–роду [2]. Быть может, это и так; однако эти религии крайне мало интересуются тем, чем кончит природный мир или что ждет его в далеком будущем. Они не ждут, что однажды мир переменится к лучшему, или, что, говоря словами Теннисона, «одним веленьем Божества вдруг содрогнется все творенье». Их волнует настоящее — как жить в настоящем, следуя «Путем Неба»; а начала и концы для спокойной и гармоничной жизни особого интереса не представляют.

В религиях индийского происхождения, индуизме и буддизме, имеются развитые космологии, которые обычно (и совершенно правильно) называют циклическими. Вселенная — огромная система, состоящая из множества миров, райских и адских, населенная неисчислимым множеством форм существования. Каждый бог (или, в системе Махаяны, каждый Будда) обладает собственным райским миром; кроме того, существует соответствующее количество демонических миров, условия жизни в которых варьируются от просто неприятных до нестерпимых. Души бесконечно странствуют по этим мирам, в зависимости от своих прижизненных деяний попадая в следующем перерождении то в лучший мир, то в худший. Таким образом, каждая душа уже рождалась неисчислимое множество раз как в этом, так и во многих других мирах, и во множестве форм, от зверя до человека и божества. Как говорит об этом известнейшее индийское писание: «Не было времени, когда бы меня не было… и не будет времени, когда я перестану быть».

Вселенная в целом проходит через четыре эры, или юги, каждая из которых хуже предыдущей, а затем уничтожается. После периода существования в Брахмане (абсолютной реальности) в потенциальном состоянии вселенная возрождается и вновь повторяется тот же четверичный процесс. И так происходит без конца — снова и снова повторяется весь цикл творения и разрушения. Цель духовной практики для души, затерянной в этом огромном космосе, — достичь «освобождения» (мокша) из цикла перерождений. Тогда душа перестанет рождаться вновь, а будет существовать, согласно разным традициям, либо в виде чистого индивидуального духовного сознания, либо как часть недифференцированного единства первичной самости, либо войдет в неописуемое состояние нирваны, либо станет бессмертной жительницей «чистой земли» или Рая, где нет ни тления, ни смерти и откуда освобожденные души никогда уже не впадают в цикл самсары — страдания.

Взгляды на конечную судьбу человеческой души в этих традициях очень разнообразны, но все они сходятся на том, что цель человека — освобождение от материального мира. В этом смысле индийская традиция также не проявляет особого интереса к рождению и смерти вселенной. Далекое будущее будет таким же, как далекое прошлое (предшествующего мира); а за ним, в свою очередь, последуют новые «будущие», но в целом все останется прежним. Мир не изменится и не прекратит существования. Вполне возможно, что погибнет вселенная, говорят нам эти религиозные традиции; но на ее месте возникнет новая, так что нет причин беспокоиться о том, как именно это произойдет. Никаких глобальных перемен не ожидается, так что лучше подумать об освобождении, а не сосредотачиваться, как во многих китайских традициях, на достижении долгой и счастливой жизни.

Разумеется, не стоит забывать об опасности широких обобщений. Многие индуисты и буддисты возразят на это, что их жизненная цель — возродиться в одном из райских миров, или проявлять сострадание ко всем живым существам, или наслаждаться свободной жизнью в здешнем мире, а вовсе не избавляться от телесного существования как такового. Они отнюдь не согласятся с характеристикой своей религии как мироотрицающей или «мироочерняющей». Тем не менее их писания утверждают, что наш мир — мир страданий и привязанностей, и что в конечном счете его должно превзойти. В этом смысле далекое будущее нашей вселенной — не религиозная проблема.

Только в иудейской традиции будущее вселенной становится наконец предметом религиозного интереса. Исторически идея жизни после смерти возникла на довольно позднем этапе еврейской истории; религиозные надежды евреев были в основном сосредоточены в этом мире и касались построения в нем мирного и справедливого общества. Вполне возможно быть ортодоксальным иудеем и не верить в жизнь после смерти — так саддукеи во времена Иисуса отрицали возможность воскресения. Надежда на Мессию, возникшая в иудаизме, — это надежда на политическое преображение мира, на освобождение от гнета и реализацию исторического предназначения народа Израилева.

У иудеев не было представления о множественности миров, характерного для индийской мысли. Их мир существовал не более нескольких тысяч лет, и они не предусматривали для него намного более долгого существования. Они, скорее всего, были бы немало изумлены открытиями современной космологии, касающимися размера, возраста и природы вселенной. Я не утверждаю, разумеется, что весь свой религиозный язык иудеи понимали буквально. Однако библейские тексты предполагали вполне определенный взгляд на вселенную. Земля — это диск, плавающий на водах. Над ним возвышается небесная твердь, к которой прикреплены Солнце, Луна и звезды. Над твердью — снова вода, огромный океан, омывающий землю кругом. Хотя Земля и центр материальной вселенной, какой представляли ее иудеи, она лишь один из миров, или планов бытия. Существует и множество других. Собственной формой бытия обладают боги, или существа ангельские. Орды демонов также имеют собственные формы существования, очень отличные от земных. Есть мир теней Шеол, где ведут неопределенное существование мертвые, быть может для того, чтобы когда-то в будущем воскреснуть в неизвестного рода телах. Существуют и райские миры, откуда патриархи и пророки, быть может, наблюдают за событиями этого мира и ожидают прихода Мессии, помазанника Божьего.

С библейской точки зрения, в отличие от индийской веры в вечное существование душ, каждая душа, вернее сказать «личность», создается при рождении, так что люди суть прах, которому духом Божьим дарована жизнь. В прах мы и возвратимся, так что, как и в Китае, религиозный интерес сосредоточен на достижении счастливой жизни на земле, для себя и своих непосредственных потомков. Со временем у большинства иудеев развилась вера в воскресение, однако, по–видимому, обычно предполагалось, что мертвые вернутся к жизни на этой Земле в недалеком будущем. Таким образом сформировалось представление о том, что будущее нашего материального мира будет безгранично лучше настоящего. Так, приблизительно около восьмого столетия до Р. Х., появился на свет космический оптимизм.

Представления иудеев о «конце истории» весьма разнообразны, и ни одно из них не получило официальной ратификации (если бы даже и было кому их официально ратифицировать). Однако представления о космосе, сформированные современной физикой, не мешают иудеям ожидать мессианской эпохи в виде некоего государства в далеком будущем вселенной, где не будет страдания и угнетения бедняков. Может показаться, что мы наконец обнаружили религиозный интерес к далекому будущему. Проблема, однако, в том, что тема воскресения мертвых делает эти представления очень сомнительными. Если воскреснут миллионы мертвецов, очевидно, это произойдет не на этой планете: здесь для них просто не хватит места. А если мир воскресения будет нетленным, значит, изменятся законы термодинамики. Так что мир воскресения — это, судя по всему, какая-то иная вселенная, как в индийских религиях; и в таком случае судьба нашей вселенной снова становится религиозно незначимой.

Возможно, следует сказать, что иудаизм остается в двойственной позиции между космическим оптимизмом для нашей собственной вселенной (справедливое общество не обязательно будет существовать вечно, но рано или поздно оно возникнет) и верой в некий совершенно иной мир воскресения, лежащий за пределами нашего исторического времени. Безусловно, надежда — центральная добродетель иудаизма; однако надеются ли иудеи на нашу или на какую-то иную форму реальности, остается неясным. Так или иначе, известие о том, что наша вселенная однажды прекратит свое существование, не нанесет большого удара по надеждам иудеев, хотя, если она каким-то образом умудрится существовать вечно, это им тоже вполне подойдет.

То же верно и для ислама, хотя в нем гораздо более четко прослеживается тема воскресения мертвых и последующего существования в аду или в раю. Однако она не связана с будущим этого физического мира; поскольку воскресение представляется нетленным и неподвластным всякому злу, едва ли оно должно произойти в этой вселенной — разве что ее природа радикально изменится. По–видимому, авраамические верования занимают уникальное место среди мировых религий: в них, и только в них, возникает надежда на лучшее будущее для нашей вселенной. Однако не говорится, что это будущее должно длиться вечно, и всегда есть возможность сказать, что лучшее будущее ждет нас в какой-то совершенно иной форме вселенной. По–видимому, забота о реализации мессианской эры в нашей вселенной выходит на первый план только с ослаблением веры в жизнь после смерти. Возможно, по этой причине вера в прогресс человечества, возникшая в Европе XVIII века, родилась в иудеохристианском обществе, начавшем утрачивать веру в Бога и в посмертную жизнь, которую может гарантировать только Бог. Карл Маркс, еврей по рождению, воспитанный в христианстве, взвалил на себя немыслимую задачу — вернуть в мир космический оптимизм, из-под которого выдернуто оправдывающее его основание. Едва ли стоит удивляться, что из этого ничего не вышло.

Вот мы и подошли к христианству. Ему я собираюсь посвятить намного больше места, поскольку именно в христианской традиции представления о конце мира — теперь мы уже можем сказать «о конце вселенной» — были выражены открыто и получили название «эсхатологии». Именно в христианстве далекое будущее вселенной стало темой богословских споров; и я постараюсь показать, что можно сказать о них в свете достижений научной космологии.

Христианская религия возникла как иудейская секта, утверждавшая, что Иисус и есть ожидаемый Мессия. Пришествие Мессии возвещало новую историческую эру, в которой будут господствовать мир и справедливость, а Бог неизмеримо приблизится к народу своему. В самых ранних из дошедших до нас новозаветных документов, Посланиях к Фессалоникийцам, выражена вера в то, что эта эра освобождения и справедливости полностью наступит лишь тогда, когда мертвые освободятся из Шеола и для воскрешенных начнется некая новая жизнь. Все это должно произойти очень скоро, возможно на протяжении жизни одного поколения; при этом наша физическая вселенная преобразуется в материальный рай, где не будет больше ни солнца, ни моря, ни страданий, ни смерти.

На мой взгляд, очень важно понимать, что эти взгляды имеются в Новом Завете, так же, как существовали подобные взгляды и в других обществах того времени. Однако важно отметить, что все подобные взгляды принадлежат к архаическим формам мышления, и попытки современных христиан переистолковать или приспособить отдельные их детали к современным условиям фундаментально, можно даже сказать, фундаменталистически, неверны.

Но важно также понимать, что это не единственные взгляды, представленные как в современной еврейской мысли, так и в новозаветных документах, и что, возможно, они имеют не такое уж большое значение и для христианского благовестия. Иоганнес Вайц и Альберт Швейцер популяризировали идею о том, что Иисус был непонятым пророком близкого конца света, и потому учение Иисуса совершенно чуждо миру нашему, по крайней мере нашей вселенной, которая, быть может, просуществует еще очень долго. «Поиск исторического Иисуса» Швейцера [5] стал классикой религиозной мысли, однако в наше время лишь очень немногие ученые принимают его предположения.

Возможно, это отчасти связано с получившей преобладание точкой зрения, что евангельские пассажи, гласящие о «дне Господнем», приходящем во тьме и горе, относительно немногочисленны и, как принято считать, привнесены в учение Иисуса из других источников. Отчасти же дело в том, что сейчас мы ясно понимаем: идеи Мессии и Царства Божьего, находимые нами во множестве иудейских источников, носили куда более гибкий и символический характер, чем думал Швейцер. Идея Мессии простиралась от политического освободителя, изгоняющего римлян, до сверхъестественного существа, возможно ангела, предводительствующего силами добра в последней битве при Армагеддоне. Идеи Царства Божьего простирались от воссоединения двенадцати колен Израилевых и явления всех народов на поклонение в Иерусалимский храм до представлений о том, как человеческие души, очищенные от зла, будут вести вечную сверхъестественную жизнь в присутствии Бога.

Где же среди этих разнообразных интерпретаций размещаются собственно христианские идеи? Полагаю, общее мнение исследователей сегодня таково, что для них нельзя определить одно–единственное место так же, как невозможно вернуться к изначальному учению Иисуса, отделив его от множества позднейших истолкований.

Конечно, ситуация не безнадежна. Едва ли можно сомневаться, что первые христиане считали Иисуса Мессией, освободителем и правителем народа Божьего и что он проповедовал скорое наступление Царства Божьего. Однако есть все основания усомниться в том, что Иисус или его последователи в целом верили, что конец вселенной, как они ее понимали, очень близок и что в любой момент к нам могут спуститься на облаках воскресшие мертвецы. Если автор Посланий к Фессалоникийцам — тот же Павел, что написал Послание к Римлянам, то, очевидно, он резко изменил свое мнение по этому вопросу. В Посланиях к Фессалоникийцам он уверяет читателей, что Господь может прийти в любой момент. А в Послании к Римлянам пишет, что Евангелие должно быть проповедано по всему миру, пока полное число язычников не войдет в царствие, что, очевидно, займет достаточно много времени.

Однако он по–прежнему полагает, что Иисус так или иначе вернется в мир, принеся с собой завершение истории, и что духовно важно жить так, как будто это может случиться в любой момент. Но в то же время важно, чтобы как можно больше людей услышали Благую весть, так что скоро христиане начинают молиться не: «Приди, Господи Иисусе», но: «Не приходи, пока церковь не исполнила свою задачу». И это вполне разумно: если есть Бог и если он, как говорит нам Новый Завет, хочет, чтобы все спаслись, будет поистине удивительно, если Бог решит положить истории конец до того, как большинство людей на земле о нем услышат.

Поэтому я предложу следующее: Иисус — Мессия, пообещавший освободить и уже начавший освобождать людей, всех людей, от эгоизма и самолюбия (греха) и приближающий их к Богу совершенно новым образом, путем вселения Святого Духа в самую глубину их существа. Он восходит на царство, прощая грехи и раздавая дары Святого Духа и таким путем примиряя человека с Богом. Это происходит сейчас, по мере того как люди сталкиваются с посланием о самоотверженной любви Божьей и испытывают на себе обновление в Духе. Но царствие еще не проявилось открыто и в полную силу — и не проявится, пока из Божьего мира не будет истреблено все зло и страдание. В этот момент, по–видимому, исполнится замысел Бога и Христос явится в своем истинном облике — как завершение истории и как тот, кто был воистину воплощен в историческом Иисусе.

В какой степени связана эта вера с конкретными представлениями о размере и возрасте земли? Что меняется для нас от того, что мы знаем: физическая вселенная неизмеримо больше и старше, чем полагали библейские авторы, и наша планета Земля — быть может, лишь крохотная главка космического повествования?

На мой взгляд, современные знания о вселенной добавляют христианскому взгляду на мир значительную глубину; однако переворот, вызванный ими в богословской мысли, значительно меньше того переворота, который претерпело первое поколение христиан. Ему пришлось перейти от представления о Мессии как освободителе иудеев или как вестнике неминуемого конца времен зла и страданий на Земле к представлению о Мессии как внутреннем, духовном правителе новой общины, состоящей в основном из язычников по рождению, имеющей призвание служить миру в любви и провозглашать безграничную любовь Божью во все эпохи, до конца исторического времени, когда все смогут существовать в преображенном бытии, знать и любить Бога.

Я не имею в виду, что эта перемена носила линейный характер: сначала люди считали Иисуса освободителем евреев, а потом все сразу начали считать его Спасителем мира. Скорее, как мы видим у самого Павла, эти течения мысли сосуществовали, и постепенно, путем некоего отсеивания, одни из них начинали восприниматься как более соответствующие вести Иисуса о безграничной любви Божьей, чем другие.

Я уже указал на то, что в Посланиях к Фессалоникийцам и к Римлянам содержатся совершенно различные интерпретации времени прихода царства во всей его полноте. Еще одну интерпретацию, ставшую даже более важной, мы также находим в текстах, приписываемых Павлу. В стихе 15 первой главы Послания к Колоссянам мы встречаем очень ранний гимн Христу. Слово «Христос» — греческая форма «Мессии»; однако здесь Мессия не рассматривается как освободитель и правитель Израиля или даже всей человеческой расы. Автор видит в нем «рожденного прежде всякой твари; ибо Им создано все… все Им и для него создано». Этот Мессия — освободитель и правитель космоса, «всего творения». Он — его образец, двигатель и конечная цель.

То же учение мы находим в Послании к Ефесянам, 1:10, где тайна воли Божьей, раскрытая во Христе, характеризуется как «устроение в полноте времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом». Сопоставляя эти два пассажа, мы видим, что Мессия — освободитель творения, ибо освобождает тварных существ от всего, что их отчуждает и разъединяет, соединяя их в своем собственном бытии. Мессия — правитель творения, ибо он — тот, ради кого сотворено все, и в ком, как тело вслед за головой, все будет приведено к своему конечному предназначению.

В том же ключе звучат и многие другие пассажи. Процитируем лишь еще один: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божьих… и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божьих». Мессия — освободитель всего творения от тления и правитель созданий, которым предназначено жить в свободе славы детей Божьих.

Признавая, что библейский взгляд на космос весьма отличен от нашего, тем не менее нельзя не признать, что речь идет именно об освобождении от тления самого космоса. Нам говорится, что космос «соединится во Христе» и станет телом Христовым — состояние, предшественницей и вестницей которого является христианская церковь. В этом смысле тело — социальная реальность: место пребывания и посредник «главы», то есть Христа. Таким образом, мы видим, что церковь, сообщество учеников, воспринимается как место пребывания и посредник Христа, имеющее в мире свое положительное призвание — участвовать в труде Христовом по воссоединению всего мира в целостное творение Божье и объединение всего в божественном Слове.

Возможно, верно будет сказать, что это третье представление Павла гораздо менее известно, даже гораздо менее признано на Западе, чем его первое представление о близком конце света. Однако именно это представление доминировало в древней церкви и было ясно изложено восточно–православной традицией, например Григорием Нисским или Максимом Исповедником. Оно открывает для вселенной возможность далекого будущего и цель этого будущего: объединение всего — всех галактик и существ, их населяющих, во Христе, творящем Слове Божьем. Это не означает, что нам придется проповедовать наше понимание Христа бесчисленным инопланетным формам жизни, вернее предположить, что у них будет собственное откровение вечного Слова Божьего, образца и цели всего, и что вместе с ними мы сможем больше узнать о Христе, превосходящем все наши представления о нем.

Во всех этих трех Павловых сценариях остаются неизменными три темы. Первая: Иисус есть Христос, исполнение космоса. Вторая: у нас есть цель в жизни, а у церкви — в истории, и эта цель — призыв, где бы мы ни были в пространстве и во времени, служить орудиями любви Божьей, явленной во Христе Иисусе. И третье: наше отношение к исполнению всех вещей во Христе — самое непосредственное, так что каждый миг своей жизни мы должны рассматривать, как прямо связанный с этим исполнением, выражаясь поэтически, ожидать, что «день Господень так придет, как тать ночью».

Третья тема может показаться несколько туманной, так что объясню, что я имею в виду. Цель вселенной, задача ее существования — создать сообщество разумных личных существ, живущих вне тления и страдания, в лицезрении Бога и любви к Нему. Но это не следует рассматривать как состояние вселенной далекого будущего, отделенное от нас миллиардами лет, в котором мы не сможем принимать участия. К участию в этом состоянии призвано всякое сознательное и разумное существо, когда-либо жившее во вселенной — в этом смысле это состояние находится «вне истории», то есть не связано со временем нашего космоса простой линейной связью.

Мы можем умереть в любой момент и, разумеется, умрем задолго до того, как космос достигнет совершенного состояния (если такое вообще случится). Следовательно, жизнь вне истории, жизнь с Богом, на которую надеются христиане, может настичь нас в любую минуту. Каждый миг нашей жизни определяет нашу жизнь вне истории — и, преображенный и искупленный, перейдет в эту жизнь. Следовательно, в каждый миг нашей исторической жизни жизнь вечная от нас совсем недалека. Пока мы живем, царство находится совсем близко к нам — и в любой момент может для нас исполниться.

С этой точки зрения неважно, что именно произойдет с будущим физической вселенной. Бог создал нас, как обитателей этого физического космоса. Бог предлагает нам вечную жизнь в царствии Его. Что бы ни случилось со вселенной — Бог сделает эту жизнь для нас возможной. Это не вопрос физики, и, если весь космос погибнет завтра, наша надежда на Бога останется непоколебленной. В этом сила первого представления Павла о христианской надежде во Христе.

Однако (и это очень важное «однако») это еще не все. Церковь — историческое сообщество (или содружество сообществ), имеющее историческую задачу провозглашать и выражать любовь Божью. Очевидно, если планета Земля завтра прекратит существование, этой задаче также придет конец. Возможно, предполагается, что эта цель распространяется за пределы нашей планеты, дальше во вселенную. Мы не знаем, имеются ли во вселенной другие разумные существа и сможем ли мы с ними общаться. Возможно, наше предназначение охватывает лишь эту планету и ее ближайшие окрестности. Но ранние христиане мыслили глобальными космическими категориями — и не так уж смело будет предположить, что предназначение человечества включает в себя исследование иных звездных систем. По крайней мере надежда христиан состоит в том, что цель церкви и в конечном итоге цель воплощения должна быть реализована так широко и полно, как только возможно. Мы можем ответственно молиться о том, чтобы время не кончалось, пока возможны новые пути выражения божественного сострадания и любви. Христиане призваны надеяться на возрастание царствия во всех частях вселенной, куда мы сможем проникнуть, и молиться о том, чтобы это сбылось. В этом сила второго представления Павла о христианской надежде во Христе.

Более того: если исполнение космоса должно быть обретено во Христе, если Бог создал вселенную для того, чтобы все в ней могло соединиться во Христе, полное разделение материального и духовного чуждо христианскому сознанию. Именно эта материальная вселенная, во всех сложнейших деталях ее устройства, во всей ее красоте, изяществе и одновременно ужасающей мощи и подверженности тлению, должна прийти к исполнению во Христе. Следовательно, хотя Бог и может совершить это любым способом, какой изберет, естественно надеяться, что вселенная естественным путем, так же, как смогла породить сознательных и разумных существ, породит состояние, лежащее за пределами тления и страдания (см. де Шарден [3]).

Существуют различные предположения о том, как такое станет возможно: чаще всего говорят о некоем преобразовании энергии в чистую информацию или о переходе материи в какую-то иную форму. Мне это не кажется абсурдом. В конце концов, никто не смог бы предсказать, что кварки и лептоны породят сознание — и никто не знает, как это произошло. Но это случилось. Вполне может случиться, что дальнейшие трансформации материи породят более высокие формы сознания, не подвластные физическому разложению. Трудно ожидать, что мы сейчас поймем, как такое возможно, но, учитывая наши ограниченные знания о природе, принципиально исключать такую возможность не следует.

Все это, разумеется, поэтическое видение Тейяра де Шардена. О нем я должен сказать, что у христиан есть основательные причины полагать, что он прав: нас ждут дальнейшие преображения материи, которые в конце концов приведут вселенную к сознательному единству во Христе. Однако, несмотря на недавние рассуждения Фрэнка Типлера [6], сомнительно, что в этом состоянии смогут участвовать все воскресшие мертвые, так что весьма вероятно, что последняя надежда христиан исполнится все же где-то за пределами физической вселенной. Это мнение может выглядеть очень спекулятивным, и я не рассматриваю его как обусловленное христианской верой. Однако полагаю, что оно очень естественно вытекает из христианской веры, и в этом сила третьего представления Павла о христианской надежде во Христе.

Так что же могут сказать христиане о вселенной далекого будущего? Прежде всего, что мы надеемся не только на «мир сей» и считаем, что окончательное исполнение предназначения человека лежит не здесь. Во–вторых, что вселенная создана для того, чтобы в ней постепенно реализовывались содружества разумных существ в любых материальных формах, лежащие за пределами страдания и зла. И наконец, в–третьих, призвание человека состоит в том, чтобы, насколько возможно, приблизить вселенную к этой цели.

В контексте современной научной космологии это означает: христианская вера вполне совместима с идеей, что этому пространству–времени однажды настанет конец. Христиане не надеются, что это пространство–время, такое, какое оно есть, будет длиться вечно. Это означает, что христианам не требуется считать человека центром вселенной. Цель вселенной — существование личностей (понятие намного более широкое, чем «человек»); следовательно, христиане не удивятся, обнаружив во вселенной иные формы разумной жизни, и могут даже надеяться на их существование. И это означает, что на человечестве лежит положительная ответственность за приведение вселенной в состояние, наиболее способствующее возникновению и развитию разумной жизни во всех ее формах. Ответственность человека не в том, чтобы просто оставить вещи такими, какие они есть, но в изменении их таким образом, чтобы в этой среде могла процветать разумная жизнь в любых ее формах.

Следовательно, слова христиан о втором пришествии Христа во славе Его, несущего с собой Царствие Божье во всей его полноте, следует рассматривать в полном космологическом контексте. Речь не о том, что Иисус спустится на нашу планету с облаков. Речь о том, что все творение обретет свою полноту в некоей преображенной форме сознательной жизни, находящейся за пределами этого космоса, хотя и выросшей из него. Как древней церкви пришлось отказаться от еврейского национализма и распространить свою любовь на все народы земли — так же и современной христианской церкви необходимо отказаться от антропоцентризма и распространить свою любовь на весь космос. Я уже постарался показать, что это естественный и правильный путь, способный привести христианскую веру и космологию к взаимообогащающей гармонии.

Авраамические религии, разделяющие друг с другом интерес к концу вселенной и воскресению мертвых, могут разделить между собой и это новое истолкование своих традиций. Они могут разделить эту трехчастную заботу о последней надежде, с приматом личного бытия и ответственностью человечества за улучшение космоса, насколько это возможно. В сущности, все теистические религии могут согласиться между собой в том, что наша вселенная — творение Божье и должна иметь определенную цель (пусть это даже всего лишь переработка кармы, последствий прошлых деяний), конечное исполнение которой лежит за пределами нашей вселенной. В этом отношении для верующих чрезвычайно интересны науки, способные распознать во вселенной целевые элементы, исполнение которых может лежать за ее пределами. Размышления о далеком будущем вселенной лежат на периферии религиозного сознания, однако имеют косвенное отношение к вопросу о том, есть ли у нас основания рассматривать вселенную как целевое создание благого Бога.

Однако вклад научной космологии в религиозную веру, возможно (по крайней мере, когда речь идет об авраамических религиях), лежит не столько в каких-то конкретных предположениях о далеком будущем вселенной, сколько в общем расширении понимания космоса. Это расширение понимания следует приветствовать, поскольку оно повышает трепет человека перед величием творения и сосредотачивает его внимание на Боге и божественной цели всего творения, не ограничивая его беспокойством (порой довольно близоруким) исключительно о судьбе рода человеческого. В индийской традиции еще в древности сложилось представление о бесконечности вселенной. Для индуистов вызов космологии состоит в необходимости интегрировать тему эволюционирующей вселенной в традиционные идеи упадка после прошедшего «Золотого века». Эту задачу уже приняли на себя некоторые индийские философы, например Шри Ауробиндо [1], и очевидно, что космология способна побудить к переосмыслению донаучных космологических традиций в творческом и стимулирующем направлении. Однако в конечном счете, быть может, правы китайские традиции, подчеркивающие, что важный религиозный вопрос состоит в том, как нам жить и действовать сейчас. Если существует религиозная надежда на будущее, она не ограничена будущим этой вселенной. Это означает, что, если у вселенной есть религиозная важность и ценность, она лежит в самом процессе, а не в его конечном состоянии. Как сказал однажды великий религиозный учитель Ближнего Востока: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем».

1. Aurobindo, S., The Life Divine (Arya Publishing, Calcutta, 1939).

2. Capra, F., The Tao of Phisics (Shambala Press, Berkeley, 1975).

3. de Chardin, Т., The Phenomenon of the Man (Collins, London, 1959).

4. Lossky, V., The Mystical Theology of the Eastern Church (James Clarke, Cambridge, London, 1957).

5. Schweizer, A., The Quest of the Historical Jesus (A. And C, Black, London, 1911).

6. Tipler, F., The Physics of Immortality (Doubleday, New York, 1994).