Книга: Россия и русские в современном мире
Назад: «Меня слово «россиянин» корежит…»
Дальше: «Происходила утрата юридического суверенитета.»

«Россия – это особый цивилизационный мир»

Станислав Юрьевич Куняев – русский поэт, литературный критик, главный редактор журнала «Наш современник». Автор десяти книг в серии «Жизнь замечательных людей», многочисленных переводов из украинской, грузинской, абхазской, киргизской, бурятской, литовской поэзии. Лауреат Государственной премии СССР имени Горького. Стихи и книги Станислава Куняева переведены на болгарский, чешский, словацкий и др. языки.
Н.А. Станислав Юрьевич, Вы человек, в котором понятие советский и русский слились воедино, причем так дополнили друг друга, что стали этаким общим интегральным понятием, поэтому на вашем примере смешны потуги сегодняшних хулителей России как-то поиздеваться, поглумиться над нашей историей XX века. Думаю, нас с Вами роднит не только то, что мы оба – люди пишущие о России, но и то, что мы задаемся одним и тем же вопросом: что есть Россия? Наверное, к нам применимо то, что сказал Бердяев, что все мы родились на проблеме философической, нас глубоко волнует, что задумал Господь о России, какова ее судьба… Это свойственно русской мысли – жгучее чувство сопричастности ко всей нашей многовековой истории, а не только к сегодняшнему дню… Вот это свойство русского национального самосознания, мне кажется, – главное, что присутствует в поэзии и богатейшем литературоведческом наследии Станислава Юрьевича Куняева, которому мы отмечаем нынче 75-летие. Я знаю, вы родились на благословенной Калужской земле с ее поистине российскими просторами, с необычайным сочетанием в людях чарующей простоты и обаяния с высочайшим интеллектуальным потенциалом, с желанием одновременно оставаться самими собой, то есть русскими (и что важно – продолжать себя в истории именно как русские), и быть частью всего мира! Вы согласны со мной?
С.Ю. Да, вы затронули сейчас особую струну в моей душе таким вступлением к нашему разговору. Потому что сколько себя помню, я ощущал вот этот исторический фон, этот исторический воздух города, стоящего на крутом берегу Оки, с бором, который казался мне бесконечным, уходящим за горизонт. А когда я уже повзрослел и стал более внимателен к такой поистине русской калужской истории, тут стали возникать самые дорогие русскому человеку имена, с которыми я живу до сих пор – это, конечно, и Пушкин с его полотняным здесь заводом, и Гоголь. Я родился в доме, который находится буквально в двухстах метрах от загородного сада, в котором стоял дом калужской губернаторши Смирновой-Россет. Гоголь приезжал к ней в гости несколько раз в конце 40-х годов XIX века, и там он написал свои знаменитые «Письма Калужской губернаторше». Между прочим, это была целая программа выздоровления на правильных основах, православных, народной жизни, всего русского бытия – это замечательное завещание Николая Васильевича Гоголя написано также на Калужской земле. А обращено оно было к подруге Пушкина Смирновой-Россет, калужской губернаторше.
Н.А. Я думаю, оно очень актуально сегодня…
С.Ю. Я сразу вспоминаю другого великого русского человека – философа Константина Леонтьева, который тоже жил на Калужской земле. Помните, как он рассуждал относительно западничества и славянофильства, какие глубокие мысли были им еще в 1860—1870-х годах выношены и высказаны. Он же первый сформулировал, что Россия – это особый цивилизационный мир, потом немец Шпенглер это уже повторил, также как и Данилевский.
Н.А. Говорят, что у Шпенглера в библиотеке стояла книга «Россия и Европа» Данилевского.
С.Ю. Да, но до Данилевского был Леонтьев, который в то же время, но гораздо резче и с удивительным проникновением в будущее первым сформулировал эту неизбежность падения Запада и предостерегал нас от безоглядного следования во всем западному образцу. Да, именно наш калужский Константин Леонтьев!
Н.А. Калужская земля вообще родила стольких настоящих интеллигентов, интеллигентов в лучшем смысле слова, а не в том, как его понимают наши либералы. Для них интеллигент – это тот, кто противопоставляет себя государству, плюет на его интересы. Это высшая доблесть – сидеть в Совете Европы, в которую я иногда имею несчастье по делу ездить, и потирать руки, когда нас там шпыняют, когда нам, совершенно корыстно, бесчестно вменяют в вину то, что к нам не имеет никакого отношения…
Это Калужская земля родила Трубецких, родила такого оригинальнейшего мыслителя, как Устрялов – честь и хвала калужанам-историкам, которые поняли, как важно изучать его наследие.
С.Ю. Даже истоки евразийства на Калужской земле зарождались.
Н.А. Абсолютно точно, потому что Устрялов (я посмотрела недавно его статьи о государстве, об империи), он не вписывается ни в какую французскую философию прогресса, она кажется такой пустой и мелкой по сравнению с его взглядами, а уж что говорить о Константине Леонтьеве. Помните, в сказках, когда богатырь русский чувствует, что сил ему не хватает, он прикладывается к матери сырой земле, и она дает ему эту силу. Вот на Калужской земле чувствуешь нечто подобное. Это наше родовое гнездо, Центральная Россия, с холодными ночами и стелющимся по низинам туманом. А Москва что? Это же Вавилон. Я не хочу ее обижать, я живу в ней, я ее люблю со всеми ее пороками, но столица уже не средоточие русской жизни, и это удел всех столиц во второй половине ХХ века, в век начала глобализации, здесь русского слова-то не услышишь.
С.Ю. Я уже сказал, что моими кумирами в годы отрочества и юности становились и Гоголь, и Пушкин, а чуть позже, когда я стал студентом, – Константин Леонтьев. Я через всю старую Калугу ходил в железнодорожную школу, где преподавал Константин Иванович Циолковский, а родился я на улице Циолковского, где был его музей, то есть путь мой был от одних циолковских мест до других циолковских мест. И вот, я выхожу как-то на высокий берег Оки, и у меня в голове звучит песня, только что я услышанная по радио, это, наверное, 1946 год или лето 45-го, мне было 12 лет. «Летят перелетные птицы» – эта мелодия Исаковского звучала во мне как-то бессловесно, а потом вдруг как прорвало. Я оглянулся – никого нет, встал на крутой берег Оки и заорал что было мочи: «Летя-я-ят перелетные пти-и-цы» и «Желанья свои и надежды связал я навеки с тобой – с твоею суровой и ясной, с твоею завидной судьбой.» Вот эта советская прививка вдруг тогда объединила во мне все – и русское, и советское.
Н.А. Недаром на Руси всегда говорили, что русский человек живет не по праву, а по правде. Если он видит, что правовая норма противоречит вот этому божескому, то он ею может и как бы пренебречь.
С.Ю. Мы привыкли часто произносить слово «справедливость». На самом же деле справедливость – великое слово, оно должно быть в основании всего для мыслящих людей. Вот наши либералы сейчас смеются над понятием суверенной демократии, но в то же время забывают, что западная демократия – она была не то что суверенной, она была колониальной демократией. Демократия метрополии и демократия колонии – это абсолютно две разных были демократии, хотя и объединены какой-нибудь одной, скажем, английской империей. Между прочим, это вполне логичное развитие Запада, начиная с Римской империи и заканчивая рейхом. Европоцентризм существует уже 2000 лет. И воевали мы не просто с немецким фашизмом, а воевали с фашистской Европой, между прочим.
Н.А. Вот об этом сейчас никто не вспоминает. А ведь каждая страна из тех, кто сейчас вроде бы и ни при чем, поставила тогда в гитлеровскую армию очень много своих солдат.
С.Ю. Много оружия, заводов и т. д. Та же Франция. Вот приехал к нам Саркози, очень хорошо поговорили, «Нормандии – Неман» поклонились, возложили цветочки, – да, для нынешней политики это нормально, но историческая память гораздо глубже нынешнего политического дня. Я вот изучал тоже немножко историю мировой войны и обратил внимание на то, сколько представителей разных европейских народов было у нас в плену после войны. Полтора миллиона немцев – ну это естественно, но были и 500 тыс. венгров, и 20 или 30 тысяч французов, 20 тысяч чехословаков. Действительно, 50 или 70 человек воевали в «Нормандии – Неман», но в составе войск гитлеровского рейха было несколько французских дивизий! Поэтому, памятуя об уроках истории, о том, как чехословацкие солдаты дважды топтали русскую землю (первый раз во время мятежа чехов в 191920-х годах), мы, желая обезопасить себя, вынуждены были ввести даже свои танки в Прагу в 68-м году. И что бы ни кричали наши либералы, уроки истории нас научили этому.
Н.А. Кстати, мы прекрасно тогда понимали, что за такой тепленькой пражской весной последует жаркое, вроде «оранжевого», лето. И пошли на этот шаг, рискуя своим престижем, понимая, что часть чешского общества будет где-то обижена на нас. Тем не менее, мы не могли порушить систему, которая санкционирована была в Ялте и Потсдаме и, кстати (это известно серьезным историкам), сообщили об этом заранее в штаб НАТО, Соединенным Штатам, и те спокойно все приняли, потому что соблюдали международную договоренность.
С.Ю. Да, дух Ялты был еще жив.
Н.А. Мы сейчас заговорили о наших бывших братьях – чехах и прочих, так вот, там, кстати, есть и прорусски настроенные люди. Моя книжка «За что и с кем мы воевали», например, где все эти проблемы поднимаются, по предложению самого чешского издательства была издана на чешском и на словацком языках, прошли широкие презентации. Теперь что касается Польши. Я смотрю, вы посвятили целую книгу нашему (этакая, знаете ли, любовь-ненависть) почти тысячелетнему роману. Даже вынесли на обложку этой книги кусочек интервью одного известного польского историка, который два года назад разразился статьей не где-нибудь, а на страницах ведущей официальной газеты «Речи Посполитой», в которой он открыто выражает сожаление по поводу того, что поляки не договорились с Гитлером и не пошли вместе с ним на Россию, в таком случае, как он пишет, «Тогда бы мы принимали совместно на Красной площади парад победоносных польско-германских войск».
Отбросим вот эту эйфорию самодовольства, что, мол, именно польских батальончиков Гитлеру и не хватило для того, чтобы победить под Сталинградом и под Курском. Это, конечно, типично вот такое польское самомнение.
С.Ю. Наполеону не хватило даже их стотысячной армии, чтобы победить Россию.
Н.А. Кстати, Наполеон ведь, как писал Герцен, вовсе не любил Польшу, он любил поляков, которые проливали за него кровь.
С.Ю. Совершенно верно, он был расчетливый полководец.
Н.А. Я вот думаю, такие слова поляка в ведущей газете еще какие-нибудь 30 лет назад даже на западное сообщество произвели бы больший шок, чем высказывание экстравагантного иранского президента Ахмадинеджада об Израиле. А здесь – молчок. Получается, что ненависть к России сегодня на Западе – политкорректна, более того – она индульгенция, которая искупает любые грехи: мечты поляков о несостоявшемся союзе с Гитлером, мечты о Польше от моря до моря. Ведь автор высказывает там обиду за то, что Польша совместно с Гитлером перед пактом Молотова – Риббентропа терзала несчастную Чехословакию, а ее даже не пригласили в Мюнхен на ее дележку. В той же статье он перечисляет территории, которые, как он считает, по справедливости должны бы принадлежать Польше – это Белоруссия, Украина, Литва… То есть Польша – от моря до моря. И ничего, на Западе помалкивают.
Что это такое? Ведь такого давления, которое на нас оказывали во время коммунистического Советского Союза, казалось бы, уже больше нет, а ведь подишь ты… На некоммунистическую Россию оно оказывается в десятки раз большее – духовное, геополитическое, военное. И это еще раз доказывает, что Запад боролся с нами вовсе не из-за коммунизма, он для них был вообще безвреден, а боролся как с великим государством, в какой бы форме оно ни существовало, преследуя свои геополитические интересы: Прибалтика, Черное море… Да и ваша Калужская область им была небезынтересна.
С.Ю. Ну да, она же была практически пограничной с Польшой.
Н.А. А там Смоленск близко, Брянск… Я как-то на приеме беседовала с одной дамой, послом Швейцарии в Москве. Сей-час-то там приятный, чувствуется, неплохо относящийся к России посол. А тогда была некая дамочка, напоминавшая мне Мадлен Олбрайт или что-то в этом роде… Она говорит: я тут проехала вокруг Москвы, была в Калужской области – какие просторы, какие угодья, а у нас так все перенаселено, вот куда бы переселиться. Вот с какими мыслями к нам едут.
С.Ю. Когда начались споры относительно преподавания православия в школах, на Русском соборе была поднята проблема ксенофобии. Выступал мудрый человек, автор нашего журнала, митрополит Кирилл. Он очень точно расставил акценты. Я и сам чувствовал нечто подобное, но он сформулировал это с присущей хорошему богослову ясностью: права человека без сознания высшей воли и божеских законов могут завести человечество куда угодно, потому что это право на растление, право на зло, это право на крайний индивидуализм.
В Калуге, кстати, великая традиция Оптиной пустыни, Шамардино… Там есть на что опереться.
Н.А. Меня порадовало там то, что и департамент образования высказался за преподавание основ православной культуры. Думаю, что нашими общими усилиями, усилиями наших русских писателей, поэтов, усилием политических и общественных деятелей, усилием тех, кто понимает и отстаивает право русских людей знать основы своей культуры и быть преемственными ее носителями, мы добьемся желаемого. Страна сейчас гибнет не потому, что она мало производит – у нас худо-бедно, но производство растет, а из-за состояния человека – вот этой вакханалии безнравственности на экранах, смешения понятий порока и добродетели.
С.Ю. Вы знаете, я историк, но это призвание второй половины моей жизни, призванием моей первой половины жизни была поэзия.
Н.А. Почитайте что-нибудь.
С.Ю. К нашему разговору есть у меня одно стихотворение:
Два сына двух древних народов такой завели разговор
О дикости древних походов,
Что вспыхнул меж ними раздор.
Сначала я слышал упреки, в которых, как корни во мгле,
Едва шевелились истоки извечного зла на земле,
Но мягкие интеллигенты воззвали, как духов из тьмы,
Такие дела и легенды, что враз помутились умы.
Как будто овечью отару один у другого угнал.
Как будто к резне и пожару вот-вот разнесется сигнал.
Куда там! Не то что любовью дышали разверстые рты,
А ржавым железом и кровью и яростью до хрипоты.
Что было здесь правдой, что – ложью, уже не понять никому,
Но некая истина дрожью прошла по лицу моему.
Я вспомнил про русскую долю, которая мне суждена, —
Смирять озверевшую волю, коль кровопролитна она.
Очнитесь! Я старую рану не стану при всех растравлять,
И, как ни печально, не стану свой счет никому предъявлять.
Мы павших своих не считали, мы кровную месть не блюли,
И только поэтому стали последней надеждой земли.
Н.А. Спасибо вам большое, Станислав Юрьевич, за беседу, за прекрасные стихи. Я думаю, многое осознав сами, достигнув справедливости, братства и гармонии у себя дома, Россия, еще скажет свое слово всему миру. С.Ю. Я в это верю.
Назад: «Меня слово «россиянин» корежит…»
Дальше: «Происходила утрата юридического суверенитета.»

Антипа
От чего «корёжит» россиян? Депутат российской Госдумы господин Денис Вороненков. «Ситуация в России – как в нацистской Германии. Не хочу жить во лжи и лицемерии. Я стал гражданином Украины и этим горжусь». Основатель НТВ Евгений Киселев: «C человеком, который верит российскому телевидению, нужно разговаривать как с душевнобольным. На экранах разворачивается пропагандистское безумие. Я не хочу быть причастным к стране, которая совершает против Украины агрессию, мне стыдно быть российским гражданином». Когда я поместил на российских Форумах высказывания экс-депутата Госдумы, то православные граждане бывшей Империи обрушились с ругательствами и проклятиями на своего соотечественника.