ГДЕ-ТО ТЕРЯЕШЬ, ГДЕ-ТО НАХОДИШЬ

Президентские выборы 2004 года — это тоже рецидив стабильности. Как ни крути, 70 % голосов избирателей — Путину. И этот результат говорит сам за себя. Поддержка народа налицо. И патетические слова: «Нация сплотилась вокруг своего Президента» — не блеф. Это похоже на правду. Ельцину не снилась столь сокрушительная симпатия избирателей. В чем же дело? Путин — наш президент! А что тогда делать со следующим? Мгновенно разлюбить Путина? И как будет выглядеть «Единая Россия» с этим расхожим брендом: «Путин — наш президент!» Тот, следующий, будет вписан в тот же самый бренд «X — наш президент!»? Или бренд будет видоизменен?

Когда вы спрашивали единороссов об идеологии партии, они совершенно серьезно отвечали: «Мы же сказали: «Путин — наш президент!» А значит, идеология Путина и есть наша идеология».

Но вернемся к итогам выборов. Какую стабильность мы обрели, и что является базисными началами этой стабильности? Уверенность в завтрашнем дне? Вряд ли. Она чуть больше, чем была вчера, но это уже хорошо. Однако с абсолютной уверенностью утверждать подобное достаточно рискованно. Есть ощущение твоей востребованности? Конечно же, нет. Начни рушиться цены на нефть, и никакие золотовалютные резервы ЦБ нас не спасут. Смягчат удар — бесспорно, но полных гарантий нет. Как долго будет продолжаться это самое снижение цен, если оно случится? И на какой отметке оно остановится?

Уверенность в безопасности твоего дома, твоей личной безопасности? Увы, нет. Никогда разгул криминала не был столь вопиющим. А терроризм? Угрожающая концентрация этой опасности налицо. Мы привыкли к повседневным убийствам. Насильственная человеческая смерть стала привычным фактом бытия. Мы говорим об этом так же спокойно, как о прогнозе погоды.

Будущее наших детей стало определеннее? Вряд ли. Эта помешанность на реформах всех видов и профилей подвела систему образования в стране к черте. Желание правительства буквально вышибать деньги из сограждан по любому поводу поставило под вопрос бесплатность образования, как социальной гарантии, которую бесспорно давал прошлый поруганный вдоль и поперек советский строй, при котором граждане в едином по-рыве строили и развивали социализм, и время от времени — коммунизм.

Можно поставить еще с десяток таких же колких вопросов, на которые мы не получим положительного и бесспорного «да». Тогда, в чем дело? О какой стабильности мы говорим?

Мы никогда не задумывались, что существует еще одна форма стабильности. Она имеет четкое определение — усталость. Да-да, политическая усталость. Отсутствие реакции на всевозможные политические и экономические катаклизмы. Бастовать, мы говорим, стали меньше, перекрывать дороги неуемными митингами стали меньше. Коммунисты на манифестации собирают кратно меньше людей, чем прежде. Правые проиграли выборы, заговор олигархов потерпел крах, разумеется, не без продуманной тактики Кремля, и, тем не менее, усталость. Надоело все. И даже массовые катастрофы не потрясают. Авария на шахте «Тайжина» 10 апреля 2004 года в г. Осинники в Кузбассе унесла жизни 47 человек. Вдумайтесь в цифру — 47 человек! Это что — всколыхнуло шахтеров? Вывело их на улицы? Белый дом задохнулся в шахтерском гневе? Ничего подобного! Есть ли здесь вопрос к власти? Есть и не один. Не к губернатору Кемеровской области Аману Тулееву, нет. Он, как врач «скорой помощи», на вызовах. Сделал все, что мог. Когда взрывается метан на глубине двух километров, в понятие «все, что мог» укладываются лишь цифры спасенных и погибших, поднятых на поверхность, дабы не лишить последнего крова, достойно похоронить. Сегодня мы не способны предотвратить катастрофы на шахтах. И вопрос, почему при проклятом нашем советском строе их было кратно меньше, ничего не изменит. Ответ лаконичен — потому!

Отношение к профессии было другим. Заметим от себя, шахтеры при советской власти были самой высокооплачиваемой категорией рабочего класса. Почему? Потому что власть понимала, что эти люди каждый день, спускаясь в забой, ставят на карту свою жизнь. Потому и оплата труда по высшей шкале, и социальные льготы, и выход на пенсию в возрасте 50 лет. Только профсоюзы шахтеров и железнодорожников в СССР имели самое большое количество здравниц.

Как может власть образца 1995–2004 годов, осознавая всю степень риска, оставлять оплату труда этих людей в пределах 6–8 тысяч рублей? Вот в чем проблема. И, может быть, действительно, что-то сдвинулось в сознании владельцев горнорудного дела в России, если к 2009 году средние заработки горняков возросли до 18–20 тысяч рублей?

Мы переживаем период стагнации, которая воспринимается как ощущение стабильности. И это самая серьезная опасность, которую общество не осознает. Мы ждем очередного послания президента. Политологи будут его изучать, пробовать на зуб. Чиновники, не покладая рук, денно и нощно, его сочинять. И скрипит колесо этой карусели, и двигается медленно, хотя и загружена она не полностью, и мест свободных много, а легкого хода нет. Вот и музыку пытались заводить, дабы добавить лихости. Нет проку! Музыка на галоп настраивает, а тут и шага короткого нет. Смолкает музыка, и только упругий шорох подошв и слышно только срывающееся дыхание тех троих. Тех самых, которым положено эту карусель запустить.

21 апреля 2004 года.

Меня не покидает ощущение, что взгляды Путина и его окружения — достаточно разнятся, хотя теоретически окружение в своих действиях как бы материализует его воззрения. Видимо, в момент договоренности о каких-либо замыслах они тождественны, и президент, выслушивая мнения подчиненных, не усматривает большой разницы.

Как человек, бесспорно сообразительный с завидной реакцией, он понимает, что допуски должны быть, и абсолютного воплощения идей не бывает. Президент соглашается, если это принципиальное направление, либо дает понять, что не возражает, если действие не столь громкое, но достаточно необходимое. Но в том и другом случае одобрение президента есть.

Все неразумное, а порой абсурдное, случается потом, когда за дело берутся не творители интриги, а исполнители, т. е. те, кто подбрасывает уголь в топки. И вот тогда возникает вопрос: действительно, все, что происходит, замысел Путина? Или?.. Да, это особое или имеющее свои рубрикации, истолкования: «Президента подставили». «Воспользовались отсутствием президента» и т. д. Уважаемые оппоненты, ничего подобного не происходит. Срабатывает один и тот же принцип, очень свойственный нашему времени, увы, времени вырождения. Идеи оказываются значимее их исполнителей.

Мы не имеем золотого века в музыке, литературе. Мы имеем очевидный спад в образовании. Явно не на взлете находится наша наука. Нет новых ярких имен ни в политике, ни в куль-

268

туре, ни в науке, ни в медицине. И это, как ни печально, правда: реформы 90-х, построенные на полном отрицании прошлого, разрушили национальный фундамент мысли, способной материализоваться в открытия любого рода, которые только и способны обеспечить прорыв страны. Идея политической стабильности может воплотиться двояким путем создания равновесного поля с оппозицией при определенном преобладании партии власти, что и есть материализация победы на выборах, либо упразднение оппозиции, как таковой. Это тоже разновидность стабильности. Как принято говорить сейчас, конечно же, демократия, но демократия управляемая.

Я хочу верить, что Путин ставил задачу создания равновесного поля. Исполнители прочли ее по-своему: «И правых, и левых мочить в «сортире». Даешь победу «Единой России» и на западном, и на восточном, и на южном, и на северном фронтах! Это и есть абсурдное, если не сказать более, тупое воплощение, в общем-то, правильной идеи стабильности и прогресса в России. Парламент должен быть вменяемым, дающим президенту возможность проводить самостоятельную, логичную и независимую политику. Участие оппозиции в воплощении такой политики сверхнеобходимо. А «подавляющее большинство» — это формат безальтернативного мышления, которое неминуемо приведет к стагнации.

Сегодня Дума имеет подавляющее большинство единороссов, способных беспрепятственно провести любой закон. В этой ситуации президент просто вынужден сохранить либеральный фланг, так как благодаря политическим опричникам в парламенте он уничтожен.