Однако в начале 2010 года, стало очевидно, что Ахмадинежад не воспринимает всерьез предложение Обамы. И когда в апреле была обнародована новая военная стратегия США, никто не был удивлен, что в ней предполагалась возможность превентивного ядерного удара по странам – нарушителям режима нераспространения, к которым в Вашингтоне отнесли Северную Корею и Иран.

Махмуд Ахмадинежад пригрозил Америке «зубодробительным ответом» и сравнил главу Белого дома с «ковбоем, который, не думая, выхватывает оружие из кобуры». «Постарайся не ограничиваться чтением каждой бумажки, которую кладут перед тобой, или повторением заявлений, которые тебе подсказывают, – обратился он к Обаме. – Американские лидеры, более великие, чем ты, и более наглые, чем ты, ни черта не смогли сделать с Ираном. Ты думаешь, что тебе удастся запугать нас?»

Именно иранский вопрос определял повестку дня на саммите по ядерному разоружению, который проходил в Вашингтоне 12–13 апреля 2010 года. В этом мероприятии приняли участие 47 глав государств. «Ядерный саммит, – отмечал The Economist, – стал, пожалуй, наиболее ярким театрализованным представлением, с тех пор как властелины двух сверхдержав встречались в Рейкьявике. Это был звездный час Обамы, который заручился поддержкой ключевых игроков в иранском вопросе». Россия и Китай дали понять американскому президенту, что согласятся участвовать в «умных» санкциях против Тегерана, если они не будут носить «парализующего» характера.

В пику американцам Иран созвал собственную конференцию по ядерному разоружению, которая прошла в Тегеране через три дня после вашингтонского саммита, с 17 по 18 апреля. К удивлению США, форум получился весьма представительный: в страну, которую администрация Обамы считала нарушителем режима нераспространения, приехали делегации из 56 государств, причем половину из них возглавляли министры или заместители министров иностранных дел. Выступая на саммите, духовный лидер Ирана аятолла Али Хаминеи заявил, что Соединенные Штаты являются «единственным в мире атомным преступником, который только и знает, что кормит всех лживыми обещаниями и обвиняет мусульманские страны в ядерных амбициях, хотя использование смертоносного оружия противоречит основам ислама». В том же духе рассуждали и другие участники альтернативной конференции, которая запомнилась победными рапортами об успехах в освоении мирного атома, ожесточенными нападками на Израиль и требованием вывести США из МАГАТЭ.

Организацией саммита дипломатическая активность ИРИ не ограничилась: Тегеран обратился в ООН с официальной жалобой в связи с изменениями в ядерной политике США, заявил о своей готовности вести переговоры со всеми членами Совбеза, за исключением Америки, и вновь обсудить предложение об обмене низкообогащенного урана на ядерное топливо, произведенное Россией и Францией.

Однако главным сюрпризом для американских дипломатов стало появление Ахмадинежада в Нью-Йорке. Как отмечали эксперты, Соединенные Штаты рассчитывали превратить обзорную конференцию ООН, проходившую в начале мая 2010 года, в «публичную порку Ирана», убедив остальные страны в том, что Исламская Республика по примеру Северной Кореи планирует выйти из договора, как только начнет производить собственные бомбы. Комиссия по ядерному нераспространению предложила в связи с этим ужесточить правила выхода из ДНЯО, дав понять нарушителям, что «их действия будут расценены как угроза международному миру и безопасности со всеми вытекающими отсюда последствиями».

Внезапное решение иранского президента приехать на конференцию спутало западным лидерам все карты. По замечанию The Washington Post, Ахмадинежад сумел привлечь симпатии многих дипломатов из развивающихся стран, создав образ жертвы «двойного ядерного стандарта». Выступая на конференции, он заявил о заложенном в ДНЯО неравенстве между ядерными и неядерными державами, призвал Америку убрать свои ракеты из Европы и обрушился на западные страны с филиппикой, вынудив делегации США, Британии и Франции покинуть зал заседаний.

Главной задачей Ахмадинежада было переключить внимание участников конференции с иранского вопроса на израильский, и справился он с ней весьма успешно. «Не стоит даже заикаться об амбициях Тегерана, до тех пор пока не решен вопрос с ядерным потенциалом Израиля», – заявил через несколько часов после выступления иранского президента представитель Египта в ООН Магед Абдельазиз.

При поддержке Турции и Египта Ахмадинежад выступил с предложением о создании на Ближнем Востоке зоны, свободной от атомного оружия. На прошлой конференции по нераспространению администрация Буша отказалась поддержать эту идею, однако, как это ни печально для Израиля, на этот раз позиции Ирана и США во многом совпадали. Команда Обамы призвала своего ближневосточного союзника «не скрывать бомбу в подвале» и присоединиться к ДНЯО. Это предложение озвучивал, как сам президент, так и глава подготовительного комитета к Обзорной конференции Роуз Гетемюллер. Демократическая администрация была убеждена, что отказ Тель-Авива от ядерных амбиций – единственная возможность избежать гонки вооружений в регионе. И хотя Израиль называл атомную бомбу «крайним средством», другие ближневосточные государства вполне могли использовать ее как предлог для создания собственных сил сдерживания, считали американцы. Израильтяне, правда, не были готовы принять такую аргументацию. В ответ на выпады США израильский премьер Биньямин Нетаньяху отменил свою поездку на вашингтонский саммит по ядерному разоружению, а замминистра иностранных дел Дани Аялон попросил заокеанских партнеров не навязывать Тель-Авиву свою точку зрения. «Может быть, когда-нибудь», – процедил он сквозь зубы, отвечая на вопрос о перспективах присоединения Израиля к ДНЯО.

Израильские амбиции являлись для администрации Обамы серьезным препятствием в переговорах по иранской ядерной проблеме. «Если мы намерены убедить мировое сообщество в необходимости наказать Тегеран, – отмечал Брюс Ридель, бывший директор по делам Ближнего Востока и Южной Азии в Совете национальной безопасности, – Израилю придется выйти из подполья. Политика двойных стандартов рано или поздно провалится».

Однако через месяц после обзорной конференции 9 июня 2010 года Совбез ООН все-таки принял антииранские санкции. Как констатировала The Financial Times, «Россия, долгое время защищавшая Иран, неожиданно сдалась и согласилась с точкой зрения западных стран». Впрочем, удивляться не приходилось.

Помощь в иранском вопросе президент Медведев, находившийся под впечатлением от перезагрузочных инициатив США, пообещал предоставить еще во время своего визита в Нью-Йорк в ноябре 2009 года. И хотя многие дипломаты настаивали на том, что для России разрыв с Тегераном – куда более серьезная жертва, чем для Америки отказ от размещения ПРО в Восточной Европе, восторжествовал атлантистский подход.

Конечно, чтобы заручиться поддержкой Москвы, Госдепу пришлось отказаться от варианта «калечащих» санкций, которые должны были парализовать экономику Ирана и предполагали запрет на поставки в страну нефтепродуктов и замораживание счетов Исламской республики в ведущих мировых банках. Предложенные «умные» санкции были куда менее жесткими. Они вводили эмбарго на продажу Тегерану тяжелых вооружений, усиливали контроль за финансовыми сделками, в которых участвуют иранские банки и устанавливали новый режим проверки кораблей, плавающих под флагом ИРИ.

В ответ на согласие Москвы поддержать их проект резолюции, Соединенные Штаты отменили санкции, введенные ранее против предприятий российского ВПК, и пообещали не вводить запрет на поставку в Тегеран зенитных батарей С-300 Консервативные комментаторы в Вашингтоне тут же обвинили Обаму «в преждевременных и неоправданных уступках». «Не получив от Москвы твердых обязательств в вопросе о поставках С-300, – отмечал экс-советник Буша-младшего по России Дэвид Крамер, – демократы совершили серьезную ошибку. Ведь чтобы Кремль поддержал смягченный вариант резолюции, никто не требовал от Америки таких жертв. Не стоит забывать, что Россия уже трижды голосовала за антииранские санкции, и США не предлагали ей взамен никаких пряников». Бывший представитель США в ООН Джон Болтон также критиковал демократическую администрацию, которая, по его мнению, «находилась в столь отчаянном положении, что позволила главе российского МИД Сергею Лаврову сорвать банк». Однако российский президент Медведев, который надеялся угодить американским партнерам, в сентябре 2010 года сам «заморозил» контракт с ИРИ и вернул аванс, выплаченный иранской госкомпанией Aerospace Industries Organization.

Если с позицией России все было понятно уже давно, решение КНР поддержать санкции стало для Тегерана холодным душем. Ведь еще в ноябре 2009 года во время визита Барака Обамы в Пекин Ху Цзиньтао дал понять, что китайцы до последнего будут отстаивать дипломатический путь решения иранской проблемы. Ахмадинежад был настолько уверен в их поддержке, что не обращал никакого внимания на ультиматумы Вашингтона. Однако в начале апреля в преддверии саммита по ядерному разоружению председатель КНР неожиданно для всех заявил, что не возражает против предлагаемых Западом карательных мер. Что повлияло на позицию Пекина? «Прежде всего, – отмечал эксперт китайской Академии общественных наук Тао Вэньдзао, – в своей политической философии Поднебесная отходит от традиционной формулы о неприемлемости санкций». Очевидно также, что конформистский Китай не хотел ссориться с остальными членами Совбеза ООН, применяя право вето. Однако решающую роль, как это ни парадоксально, сыграли для КНР экономические соображения. В течение года американцы рассуждали об ответственности за судьбу Ближнего Востока, но прагматичный Китай пропускал их слова мимо ушей. И только израильской делегации, посетившей Пекин в феврале, удалось найти аргументы, которые подействовали на китайских руководителей. Израильтяне оперировали цифрами, продемонстрировав, какие убытки может понести КНР в результате бомбардировки иранских ядерных объектов. И как заявил один из советников Нетаньяху, «для китайцев стало очевидно, что поддержка антииранских санкций – меньшее из двух зол».

Правда, свой голос в Совбезе ООН они попытались продать как можно дороже. Им удалось настоять на том, что санкции не ударят по иранской энергетике и не станут препятствием для экономического сотрудничества Китая с Исламской Республикой. Более того, западные страны гарантировали, что любые карательные меры, которые будут приняты в одностороннем порядке, не затронут китайские компании, ведущие бизнес в Иране. А в качестве бонуса китайцы получили обещание от администрации Обамы не публиковать доклад, осуждающий валютную политику КНР, который мог бы негативно сказаться на инвестиционной привлекательности азиатского гиганта.

За день до обсуждения американской резолюции в Совбезе ООН Иран преподнес сюрприз мировому сообществу, заключив урановую сделку с Турцией и Бразилией. Согласно подписанному в Тегеране договору, Иран должен был передать Турции 1200 кг своего низкообогащенного урана, а взамен получить 120 кг урана с более высоким уровнем обогащения. Лишившись поддержки традиционных союзников, иранские лидеры не растерялись и очень рационально подошли к выбору новых партнеров. Анкара и Бразилиа – респектабельные столицы, которых никак нельзя было назвать «пособниками изгоев». При этом и премьер-министр Турции Реджеп Тайип Эрдоган, и президент Бразилии Лула да Сильва считались лидерами популярными и самостоятельными, не скрывающими своих региональных амбиций. Их страны входили в этот момент в Совет Безопасности, и хотя правом вето они не обладали, их слово имело вес, поскольку для принятия резолюции требовалось большинство голосов. Вступившись за Иран, они, безусловно, заработали себе политический капитал. По словам научного сотрудника Фонда Карнеги Хенри Барки, «в третьем мире урановое соглашение было воспринято на ура, а Лула и Эрдоган стали кумирами миллионов, чуть было не оставив Америку с носом».

В США антииранские санкции были восприняты крайне негативно. Представители леволиберального лагеря утверждали, что президент отказался от тактики переговоров в тот самый момент, когда она начала приносить первые успехи. Ахмадинежад, словно желая подыграть им, утверждал, что «договоренность об обмене радиоактивными материалами с Турцией и Бразилией – это шанс, который второй раз может не представиться», и угрожал пересмотреть отношения с МАГАТЭ.

«Критики Ирана для нас словно назойливые мухи, – заявил иранский президент после заседания Совбеза, – а резолюция ООН не более чем использованная салфетка, которую можно выбросить при первом удобном случае». И хотя администрация США утверждала, что, добившись принятия санкций, она «изолировала иранский режим», многие в Америке, скорее, были согласны с Ахмадинежадом. «Родив мышь после 16 месяцев тяжких потуг, – писал колумнист The Washington Post Чарльз Краутхаммер, – команда Обамы набрала в Совете Безопасности лишь 12 голосов в поддержку своих жалких санкций, которые были полностью выхолощены Россией и Китаем».

Эксперты отмечали, что разговоры об изоляции Ирана явно преждевременны. Доказательством тому служил состоявшийся за день до принятия санкций стамбульский саммит по региональной безопасности, на котором лидеры России и Турции выразили поддержку Ахмадинежаду. Сам иранский президент чувствовал себя весьма уверенно и даже отчитал Москву за атлантистский курс, отметив, что она рискует «оказаться в компании врагов иранского народа».

То, что Обаме не удалось навести мосты с Тегераном, естественно, сказалось на положении США в Ираке, который все чаще называли «иранским сателлитом». До тех пор пока в августе 2005 года Исламская республика не объявила о возобновлении ядерной программы, в Ираке действовали джентльменские американо-иранские договоренности, выработанные еще Полом Бремером – гражданским управляющим при оккупационном режиме. Сразу после завершения операции «Шок и трепет» стороны определили участников политического процесса в Ираке, в число которых смогли попасть только убежденные противники режима партии Баас. «Соперники Хусейна, – отмечала The New York Times, – в годы его правления находились в эмиграции в Тегеране и, сделавшись лидерами нового Ирака, сохранили связи с иранской политической элитой». С Исламской республикой сближала их и общая вера: большинство из них исповедовали шиизм.

Когда отношения Соединенных Штатов с Ираном зашли в тупик, американцы с ужасом обнаружили, что свержение Саддама Хусейна устранило режим, служивший главным региональным противовесом Тегерану, и начали делать все возможное, чтобы создать в Ираке мощное антииранское движение. Именно с подачи Соединенных Штатов накануне парламентских выборов 2010 года в стране возник оппозиционный блок «Аль-Иракия» во главе с бывшим «переходным» премьер-министром страны Аядом Аллауи. Политическое объединение, в которое вошли представители как шиитских, так и суннитских партий (сам Аллауи – шиит), сделало ставку на преодоление конфессиональных разногласий, пообещав возродить в Ираке светское государство.

«Этнические различия для Аллауи важнее конфессиональных, – отмечал сирийский политолог Мухаммед Сейид Рассас, – и поэтому во внешней политике он планирует ориентироваться не на Иран, а на страны арабского мира. Неслучайно накануне выборов глава «Аль-Иракии» совершил турне по арабским столицам (Эр-Рияд, Амман и Дамаск)». Приверженность светскому государству и арабский национализм сближал Аллауи со свергнутым США режимом Хусейна. «Потенциальный премьер Ирака и главный фаворит Соединенных Штатов, – отмечал Рассас, – как это ни парадоксально, является политическим наследником Саддама, в партии которого, между прочим, он состоял в 1970-е годы».

В ответ на игру, затеянную Вашингтоном, иранцы стремились закрепить преобладание своих сторонников-шиитов во властных структурах Ирака и помешать триумфу Аллауи. В январе по требованию Комитета по дебаасификации (глава которого Али Фейсал аль Лами – радикальный шиит, не скрывающий своих симпатий к Ирану) от участия в выборах были отстранены более 500 кандидатов. Большинство из них представляли влиятельную суннитскую партию Фронт за национальный диалог, входящую в блок «Аль-Иракия» и наиболее активно пропагандирующую сближение с арабскими странами.

Соединенные Штаты попытались оказать давление на правительство Нури Малики. В Багдад срочно вылетел вице-президент Джо Байден, которому удалось сократить количество недопущенных к выборам кандидатов до 145 человек. Однако судя по всему, американцев это не удовлетворило. Выступая в Институте изучения войны, главнокомандующий силами США в Ираке Раймонд Одиерно обвинил руководителей Комитета по дебаасификации в связях с «иранской Революционной гвардией и бригадами Аль-Кудс, которые с их помощью пытаются оказать влияние на результаты выборов в Ираке».

На самом деле, Соединенные Штаты стремились к реабилитации баасистов. И хотя аль-Малики пошел им навстречу, восстановив в армии более 20 тысяч офицеров, входивших когда-то в партию Хусейна, возвращение представителей Баас во властные структуры вызвало бы непонимание среди его избирателей-шиитов. Поэтому роль «покровителя» бывших баасистов американцы отвели лидеру светской «Аль-Иракии», который даже после выпадов Комитета по дебаасификации сумел убедить большинство суннитских партий отказаться от тактики бойкота, которая в 2005 году привела к абсолютному доминированию шиитов во власти.

В результате 7 марта 2010 года «Аль-Иракии» удалось одержать на выборах победу, получив 91 место в парламенте и опередив на два мандата блок Нури Малики «Государство закона». «Законники» обеспечили себе большинство голосов в Багдаде, Басре и еще в пяти шиитских провинциях юга и центра страны, однако в суннитских регионах не вошли даже в тройку лидеров. «Аль-Иракия» же не только заручилась поддержкой большинства суннитов, но и закрепилась в тройке лидеров в шести шиитских провинциях.

Конечно, ключевую роль в победе блока Аллауи сыграли голоса суннитов, которые, не желая повторять свои ошибки пятилетней давности, приняли активное участие в голосовании. (В суннитской провинции Анбар, например, в 2005 году явка на выборах составила 2 %, а в 2010-м – 61 %). Кроме того, лозунг «светского государства» пришелся по душе избирателям, уставшим от бесконечных религиозных войн и привлек симпатии образованной части иракского общества.

В Вашингтоне надеялись, что Аллауи удастся возглавить коалицию с блоком Малики и противостоять влиянию Тегерана. Однако «законники» начали сближение с радикальными шиитами, которые желали избавиться от американского присутствия и призывали к сотрудничеству с Ираном. По словам посла Ирака в США Самира Сумайдайе, «не успели еще высохнуть чернила на листах с официальными результатами голосования, как шиитские политические блоки, занявшие второе и третье место, отправили свои делегации на поклон к тегеранским аятоллам». К тому же Малики открыто продемонстрировал свои внешнеполитические предпочтения, обвинив Соединенные Штаты и Саудовскую Аравию во вмешательстве в избирательный процесс в Ираке. И несмотря на трения, которые существовали между Малики и его бывшими союзниками по Объединенному шиитскому альянсу, было очевидно, что не за горами возрождение правительства шиитского большинства, ориентирующегося на Иран.

В 2006 году бывший руководитель «армии Махди» имам Муктада ас-Садр вошел в Объединенный иракский альянс и помог прийти к власти Нури аль-Малики, поддержав его кандидатуру на пост премьер-министра. Однако через два года Малики отплатил ему черной неблагодарностью: он разоружил полувоенные формирования садристов и начал судебное преследование имама, который находился в тот момент в Иране. В ответ сподвижники ас-Садра покинули правительство и бросили все свои силы на создание мощной политической организации из бывших сторонников «армии Махди». По словам The Washington Post, «после разгрома их формирований на юге Ирака садристы пришли к выводу, что, включившись в политические игры, они намного быстрее реализуют свои цели, чем продолжая вооруженные вылазки против американцев. И это был абсолютно верный расчет: разочаровавшись в коллаборационистах, сотрудничающих с Вашингтоном с 2003 года, многие иракские избиратели решили поддержать движение, которое призывает к изгнанию оккупантов».

Курды, которые считались главным союзником США в Ираке, на выборах 2010 года не сумели повторить свой результат пятилетней давности и уступили роль «создателей королей» антиамериканской группировке ас-Садра. Во многом это объяснялось расколом внутри курдского политического истеблишмента. Традиционным курдским партиям, объединенным в «Альянс Курдистана», бросили вызов реформаторы-радикалы, создавшие движение «Горан» («За перемены»). Конечно, в курдских провинциях за них проголосовали лишь 15 % избирателей, но для тандема президента Ирака Джаляля Талабани и лидера Иракского Курдистана Масуда Барзани это стало серьезным ударом. Те восемь мест, которых они недосчитались в парламенте, были принципиально важны для сохранения роли курдов в политической системе Ирака. Не удалось им одержать победу и в нефтеносном Киркуке (исторической столице Курдистана), где проживает смешанное арабско-курдское население. Киркук и Мосул – спорные территории на севере страны, которые курды давно мечтали включить в свой автономный регион. Однако после того как суннитские партии, входящие в блок «Аль-Иракия», завоевали здесь большинство голосов, курдские претензии выглядели куда менее убедительными.

Превращение Ирака в «тегеранского сателлита» становилось для Соединенных Штатов вполне осязаемой угрозой. Не случайно многие западные политологи, которые воспринимали раскол страны как самый нежелательный сценарий развития событий, заговорили о том, что у Вашингтона сейчас просто нет другого выбора. Они отмечали, что шиитское государство, которое может возникнуть в южных провинциях Ирака, обеспечит собственное благополучие за счет разработки нефтяных полей в районе Басры и перестанет нуждаться в помощи со стороны Тегерана. Более того, оно может стать центром притяжения для иранских арабов. Независимое же курдское государство позволит Соединенным Штатам сохранить военное присутствие на Ближнем Востоке и усилит сепаратистские настроения среди иранских курдов.

Однако никакого раскола не произошло, под нажимом Тегерана Малики все же удалось сформировать коалицию с ас-Садром, который отказывался иметь с ним дело дело на протяжении полугода. Некоторые политологи стали рассуждать о возрождении Персидской империи, а Ахмадинежад во время турне по странам Ближнего Востока в октябре 2010 года призвал местные элиты поддержать Малики. Как писала британская The Guardian, «такое поведение президента ИРИ объяснялось тем, что он рассчитывал воспользоваться ситуацией, которая может сложиться после вывода американских войск, и создать в Багдаде проиранское антизападное правительство».

К этому времени в соответствии с обещаниями Обамы число американских военных в Ираке было сокращено. Боевые части выведены. Тюрьмы переданы в ведение местных властей. Большая часть баз и опорных пунктов ликвидирована: оставалось 94 объекта из 608. Армейское имущество вывезено или реализовано. 50 тыс. военнослужащих – это все, что осталось от экспедиционного корпуса США. Белый дом проигнорировал предупреждение начальника иракского генштаба о том, что силовые ведомства страны не смогут контролировать ситуацию вплоть до 2020 года. Высокопоставленные американские военные открыто говорили о том, что решение о выводе войск политическое и не связано с реальным положением дел в сфере безопасности. Происходящее было отнюдь не победой, несмотря на более 4,4 тыс. погибших и почти 32 тыс. раненых американцев. Вывод армии США из Ирака для всего исламского мира означал поражение Америки в войне.