Глава 36

Северин

Как выразить словами счастье? Счастье от того, что любимая наконец принимает и признает тебя. Я прочитал это в ее волчьих глазах и в ее человеческой душе, куда мне так неожиданно открылся доступ. Я буквально слышал, как рушатся все барьеры между нами, обнажая для меня хрупкое, драгоценное сердце моей пары. И это наполняло меня ликованием, от которого хотелось запрокинуть морду к небу и послать всему миру радостный вой. Один взгляд моей волчицы вымыл и страх за нее, и все упреки, что копились внутри те часы, что мы отчаянно искали ее. Забылось и уязвленное ее побегом самолюбие, и то, как хотелось найти и наказать так, чтобы присесть долго не могла, а потом содрать одежду и вбивать в любую подходящую поверхность, рыча и облизывая, утверждая свои права. А как рассказать о чувствах, что выворачивали меня наизнанку, когда мне позвонила какая-то незнакомая женщина и сказала, что к ним в реанимацию поступил некто Матиас Терч с тремя пулевыми ранениями, и каждый раз, когда он ненадолго приходит в себя, он требует связаться со мной и сказать, что какую-то Юлали похитили. Впервые в жизни я познал, что такое настоящий животный ужас, такой, от которого стучат, как от смертельного холода, зубы и сознание мутится, а человеческий облик удается удержать лишь чудом. Волк рвался наружу, раздирая меня в клочья, выл и стенал, упрекая, обвиняя и проклиная за бессилие сделать хоть что-то. Злость снова вскипела на Юлали за то, что поступила столь недальновидно и глупо, убежав и подвергнув собственную жизнь опасности. Я задыхался от ненависти к тем, кто посмел посягнуть на мою пару. Когда позвонил Нести и сказал, что, кажется, нашел ее, я несся по городу и потом по трассе, насилуя движок и выжимая из него все возможное и в то же время проклиная за то, что все равно недостаточно быстро. Едва свернув с шоссе, заглушил байк и решил, что дальше помчусь пешком, так чтобы приблизиться незаметно. А потом были выстрелы и мучительный вой Эрнеста, от которого внутри все замерзло, и дикий ужас, когда я рвал мышцы, толкая свое тело вперед с максимально возможной скоростью, истерически боясь не успеть. Самого момента обращения я ни за что не вспомню, настолько быстро все случилось. Словно я в одно мгновение перепрыгнул из человеческой формы в животную. Сомкнув челюсти на горле посмевшего посягнуть на мою любимую и причинившего вред члену моей семьи, я не сразу смог успокоиться. Волк требовал больше крови и желал еще битвы, не в состоянии унять ярость так просто. Он хотел еще метаться и разить всех вокруг, кто хоть отдаленно напоминал врага. Но никого больше не было. И все это оказалось забыто и стерто, стоило лишь посмотреть в глаза моей паре. Ничего не было важнее того, что я увидел и почувствовал в тот момент. Такое долгожданное и все же неожиданное узнавание по-настоящему родной души. И простое, но неоспоримое осознание, что, какую бы боль ни причинила мне моя неуемная пара, каких бы еще глупостей ни совершила и какой бы страх за себя ни заставила пережить, я все и всегда прощу ей. Буду прощать вечно и принимать такой, какая есть. Только пусть будет жива и смотрит так, пуская в свою душу и безмолвно крича о любви, которую я уже и не чаял увидеть. И пусть никогда не признает это вслух, пусть упрямится, ругается со мной и даже и не помышляет о подчинении. Не нужно мне ни слов, ни спокойствия, ни ее покорности. Пусть только любит и никогда не перестает это делать, а со всем остальным мы справимся, потому что это просто неважно.

Нести судорожно вздохнул, возвращая меня из момента погружения в мое болезненное счастье и напоминая о том, что, возможно, еще не все закончено. Юлали подалась ближе к нему, и ее чувство вины и горе стали физически осязаемы. Она, наверное, даже еще и сама не осознает, что приняла не только меня, но и всю мою стаю, признав себя частью семьи. Иначе она, обратившись, первым делом пожелала бы убежать как можно скорее, следуя инстинкту и спасая свою жизнь. Но сразу перед броском я видел ее решимость напасть на стрелявшего в Нести. Ее желание отомстить и защитить Нести с легкостью перебороло страх собственной смерти. А такое возможно, только если стая поселяется в твоем сердце. Изменяющие облик никогда не станут сражаться за то, что им не дорого и что они не считают своим.

Быстро обнюхав Эрнеста, я не почуял запаха приближающейся смерти, хотя он и был очень слаб. Бросил еще один взгляд на Юлали и рванул осматривать окрестности на предмет еще какой-нибудь затаившейся опасности. Когда я вернулся, убедившись, что никого больше нет в округе, и обнаружив автомобиль агента, спрятанный за домом, Юлали уже обратилась и стояла на коленях перед Нести, осматривая его раны. Она почти перестала плакать, но еще вздрагивала и шмыгала носом. Один только беглый взгляд на те повреждения, что были видны на ее бледной коже, пробудили во мне желание убить снова и снова. Я обратился, подошел к ней, опускаясь на колени за спиной, и осторожно взял за тонкие запястья, стараясь не коснуться ран. Юлали, не раздумывая ни доли секунды, прижалась ко мне, открыто показывая, как нуждается во мне в этот момент. Несмотря на ярость при взгляде на ее травмы и тревогу за Эрнеста, мне стало легко и тепло от этого доверчивого стремления быть ближе. Между нами больше не будет расстояния. Никогда.

— Кровотечение остановилось, — пробормотала Юлали, вздрагивая напротив моей груди. — Это хорошо. Значит, силы на регенерацию у него есть. Все ранения сквозные, и это тоже хорошо.

Конечно, потому что наше тело не выталкивает свинец как по волшебству, как показывают в дурацких человеческих фильмах, а оперировать Изменяющего облик просто нереально. Мало того, что Нести может просто обратиться в момент операции, так еще и если доктора станут свидетелями того, как практически на глазах будут срастаться ткани, то будут, мягко говоря, удивлены. Мы всегда надеемся на природу, и она нас обычно не подводит. Если Эрнест не умер сразу, значит, будет жить. Я аккуратно поднял моего рыжего Омегу на руки и понес к обнаруженной машине. Не хочу, чтобы Юлали находилась дольше рядом с мертвым телом. Какими бы ни были обстоятельства, но факт убийства существа разумного, каким бы скотом оно ни являлось по своей сути, для любого Изменяющего облик является тяжелой травмой. Мы любим и ценим жизнь, и поэтому ее резкое прекращение отзывается внутренним протестом, даже если это случается для сохранения собственной жизни или для защиты близких. Смерть — это окончательный приговор, и после нее уже ничего не исправить, не выбрать другого пути. Я нисколько не сожалел о том, что пришлось убить, но не хочу, чтобы моя женщина соприкасалась с этим больше, чем необходимо. Назовите меня старомодным упертым болваном, но охота и война — не то, с чем должны сталкиваться женщины и дети.

Положив Нести на капот, я дернул закрытую дверцу в машине, буквально выдирая ее, и стал обыскивать салон. Отыскал кнопку, открывающую багажник. Там обнаружилась сменная одежда, обувь, бутылки с водой, веревки, лопата и жидкость для розжига. Мерзавец хорошо подготовился. Мне претила сама мысль, что кожи Юлали будут касаться вещи этого урода, но не ходить же ей из-за этого голой, тем более парни явно должны подтянуться с минуты на минуту. Мой телефон потерялся где-то между тем местом, где я бросил мотоцикл и обратился на бегу. А оставлять сейчас Юлали и Нести, чтобы отыскать его, я не хотел. Я не обнаружил ни одной живой души поблизости, но местность незнакомая, чем черт не шутит. Найдя мою жену при таких обстоятельствах, я больше не готов выпустить ее из виду. Не в ближайшее время уж точно.

Я надел на мою девочку рубашку агента. Ее начало потряхивать, хотя явно не от холода, а просто, наконец, стало выходить наружу нервное напряжение. Расфокусированным взглядом она уперлась мне в грудь и все пыталась обхватить себя руками. Застегнув все пуговицы, я прижал ее к себе, согревая и желая заслонить от всего мира. Ничего, все пройдет.

— Это был шокер, — почти бессвязно пробормотала она. — Он ударил меня током, и я отключилась. А когда очнулась, то была скована… А волчица все не хотела приходить… Я не могла с ним драться…

— Ну и не надо. — Я целовал ее лоб и виски, гладил спину и руки, стараясь унять крупную дрожь, бившую ее. — У тебя теперь есть я, чтобы драться за тебя. Ты только больше не убегай и позволь мне это. Хорошо?

Юлали быстро закивала.

— Хорошо… Хорошо… — Моя жена снова всхлипнула. — Я хотела тебя увидеть… когда думала, что уже умру… Хотела сказать…

— Тише, моя хорошая. — Мое сердце больно сжалось и тут же расширилось от дикой смеси чувств. — Ты мне все скажешь. Все-все. Когда мы будем дома и в безопасности. Обещаю, мы теперь станем говорить днями и ночами напролет. Долго-долго. И я буду слушать тебя и понимать. А если окажусь слишком твердолобым и тупым, ты не станешь больше убегать. Ты наорешь на меня или стукнешь чем-нибудь, чтобы лучше доходило, но больше никогда не уйдешь. Обещаешь?

— Обещаю, — смиренно согласилась Лали.

Я понимаю, что обещания, данные в такие моменты, ничего не стоят, но мне все равно жутко приятно. Потому что знаю, что все между нами поменялось, и даже когда вернется моя жесткая колючка, такой она будет для всех, а для меня отыщется моя личная тропинка к ее душе там, где для других непролазные шипастые дебри. А у нее к моей и подавно шестиполосная прямая трасса.

Вдалеке послышался звук мотора, и я сразу узнал «Порше» Камиля, а Юлали перестала дрожать, испуганно замерев.

— Тихо. Это свои, — успокоил ее я.

Камиль вывалился из машины едва ли не прежде, чем она остановилась. При виде Юлали в моих объятиях на его лице отразились радость и облегчение, но потом, рассмотрев, в каком она состоянии, и заметив Нести, он буквально запылал гневом.

— Кто? — прорычал он, подходя и кладя вздрогнувшую руку на морду Нести. Камиль резко выдыхал и смотрел себе под ноги, словно боялся убить кого-то, просто подняв глаза.

— Уже не важно, — ответил я, теснее прижимая к себе Юлали и стараясь не дать ей распять себя чувством вины. — Нужно просто теперь спрятать все концы.

— Просто?! — вскинулся Камиль, и Юлали дернулась, как от удара. — Просто! Если бы она не сбежала, то этого бы не случилось!

— Не смей! — угрожающе прорычал я своему Бете. Не важно, что случилось и как я сам горюю при виде боли Нести. Но я никому не позволю затронуть мою Юлали. — Здесь нет ее вины!

— Есть! — неожиданно жестко произнесла моя жена, стараясь освободиться из моих рук, словно говоря, что готова принять на себя весь, по ее мнению, заслуженный гнев Камиля. Как бы не так, моя хорошая. Не бывать этому. — Я виновата. Перед тобой, Северин, перед Эрнестом, перед Камилем. Перед всеми. Я должна была понять, что мы одна команда, что вы мои защитники, а не тюремщики. Я должна была попросить о помощи. А я просто не смогла… потому что не умею полагаться ни на кого. Простите меня.

— Нечего прощать! — отрезал я. Камилю не понять, что у Юлали с ее прошлым не было ни единой гребаной причины верить кому-либо во всем белом свете. Или надеяться, что хоть кто-то в целом мире захочет помочь. Годы обид, наносимых самыми близкими людьми, и сформировавшийся стереотип поведения одиночки сложно изменить за пару дней. И то, что она решила сбежать и сделать все по-своему, во многом вина моя и моих репрессивных и необдуманных запретов. Та дурацкая попытка защитить ее волевым и насильственным решением вынудила ее желать вырваться на свободу. — Юлали не обязана была доверять нам просто потому, что автоматически стала членом стаи, связавшись со мной. Я не в восторге от того, что здесь случилось, но у нее были все основания поступить так, как она поступила.

Камиль упрямо сжал челюсти и смотрел в сторону, подчиняясь мне, но не признавая мою правоту. Юлали хотела мне возразить, но я прижал ее лицо к своей груди, заставляя замолчать, и она не стала спорить.

— Ты прекрасно осознаешь, Камиль, — продолжил я, — что никто не может нас заставить встать под пули, тем более в животном облике, если только мы не видим прямой и неизбежной угрозы для того, кто нам дорог. И если Нести бросился на защиту Юлали, то это было его решение, к чему бы оно ни привело. Мы защищаем семью любой ценой. Все, говорить тут больше не о чем!

Плечи Камиля опустились, и он, наконец, посмотрел прямо на мою жену слезящимися глазами.

— Вот именно. Слова неважны. Любой из нас, Юлали, любой сделал бы для тебя то же, что сделал Нести. Потому что ты наша. И надеюсь, ты, наконец, поймешь, примешь это и перестанешь ранить нас своим недоверием и отчужденностью. Это реально больно.

— Я понимаю это, — прошептала Юлали. — Теперь понимаю. Прости.

— Нечего прощать, — вздохнув, повторил мои слова Камиль. — Главное, что все живы. Если бы мы потеряли тебя, то это разрушило бы Северина, а значит, и всех нас. Помни об этом в следующий раз, когда захочешь приключений. Теперь нужно, чтобы Нести выкарабкался. Микаэль и Бастиан уже на подъезде.

Мы с Камилем осторожно погрузили Нести в его машину, и он выдал мне запасную одежду, которую обычно каждый на всякий случай возил с собой. В этот момент подтянулись парни на двух машинах. Они, как и Камиль, сначала радовались, но, вникнув в ситуацию, помрачнели.

— Я повезу Нести, — сказал мне Камиль. — А вы езжайте с кем-нибудь из парней. Твой мотоцикл я видел с дороги. Он валяется в кустах.

— Да, там где-то еще телефон и все мои тряпки. Нужно будет собрать все, чтобы не оставлять никаких следов, — кивнул я.

О том, что нужно что-то делать с телом и машиной агента, я не стал говорить при жене. Это больше не ее забота, так что нечего и напоминать в очередной раз.

Камиль понял меня без слов и, мотнув головой Бастиану, приказывая следовать за ним, скрылся за углом дома. А я попытался усадить Юлали в машину к Микаэлю, чтобы побыстрей увезти отсюда.

— Давай уезжай с ним домой, я приеду, как только мы тут все подчистим. Нельзя оставлять никаких следов, которые приведут к тебе. А потом дома ты мне все нормально и спокойно объяснишь.

Но Юлали неожиданно уперлась.

— Я не могу уехать! — возразила она, несмотря на то, что едва не падала от изнеможения. — Мне нужно кое-что тут найти и забрать! Иначе все это напрасно!

На какой-то момент мне захотелось зарычать и запихнуть эту упертую женщину в машину насильно, а потом уже разбираться со всем. Но так нельзя поступить, и если она хочет что-то искать, пусть ищет, а я вместе с ней.

— Хорошо, — смирился я. — Говори, что и где мы ищем.

Моя жена бросила на меня быстрый удивленный взгляд. Чем она смущена? Тем, что я не стал упираться и настаивать на своем, или ей пока трудно привыкнуть, что если что-то мы и будем отныне делать в этой жизни, то всегда только вместе. Знаю, ей понадобится время на то, чтобы сменить в своем мышлении и восприятии все с «я» на «мы». Но она справится, я это точно знаю.

Юлали покрутилась, явно стараясь сориентироваться на месте, словно у нее в голове хранилась некая карта. Подумав с пару минут, она довольно уверенно двинулась в сторону достаточно далеко отстоящего от основного горелого дома здания. Оно, на мой взгляд, напоминало заброшенную конюшню.

— Нам нужна конюшня, — подтвердила мою догадку жена. — Матиас говорил, что южная стена…

Сказав это, она вдруг остановилась и посмотрела на меня широко распахнутыми глазами.

— Матиас… — прошептала она. — Фраммо сказал, что он мертв.

Не скажу, что не испытал укол ревности из-за того, что моя женщина так обеспокоена судьбой полицейского. Но после того, как я увидел, что она признала нашу связь и узнал ее истинные чувства ко мне, это уже казалось незначительной мелочью.

— Он соврал тебе, моя хорошая. На Матиаса напали, но он не робкий мальчишка и не дилетант и смог постоять за себя. Да, он тяжело ранен и сейчас в реанимации, но это по его просьбе медсестра позвонила мне и рассказала, что тебя похитили. До этого мы просто прочесывали город, надеясь, что ты просто зла на меня и появишься где-то, когда нагуляешься.

Юлали покраснела и опустила глаза.

— Прости, Северин. Я вела себя как натуральная дура, и мне нет оправданий.

— Ты в них и не нуждаешься, — обнял я ее, успокаивая. — А теперь давай-ка шевелиться. Мы ведь реально рискуем, находясь здесь в непосредственной близости от трупа государственного спецагента. Мало ли какие сюрпризы у них в запасе. А то как нагрянет сейчас группа захвата, как будем выкручиваться?

— Нет, — замотала головой Юлали. — Не нагрянет. Они больше всего боятся именно огласки.

Не знаю пока, кто эти загадочные «они», но, думаю, узнаю в ближайшее время.

Но Юлали вдруг остановилась, словно на стену налетела, и неожиданно подняла испуганный взгляд на меня.

— Постой! Тебе нельзя помогать мне! Если ты будешь знать, то тоже станешь мишенью. Такие люди не прощают ничего! — сказала она, упираясь ладонями мне в грудь, будто желая запретить идти с ней. Ага, как же!

— А ты хотела бы иметь эксклюзивные права на то, чтобы быть единственной жертвой на охоте? — ухмыльнулся я. — Не выйдет, родная. У нас с тобой теперь все на двоих, так что даже не пытайся меня остановить.

— Ты не понимаешь, как это серьезно, — умоляюще посмотрела она на меня.

— Вот тут ты права. Пока почти ни черта не понимаю. Но мы сейчас заберем то, что ты хотела, а потом поедем домой, и ты мне и всем остальным все-все расскажешь. Потому что, если ты считаешь, что есть опасность, мы должны решить, как ей противостоять. Сообща. Согласна?

Юлали задумалась, закусив губу.

— Ты ведь все равно не отступишь? — спросила она.

— Только не в том случае, когда тебе что-то угрожает, — улыбнулся я ей. — Во всех остальных тебе будет достаточно просто хорошенько попросить, моя хорошая. Я ведь пластилин в твоих нежных ручках.

Мимолетная улыбка скользнула по губам Юлали, несказанно радуя меня.

— Ты такое трепло, Северин Монтойя! — пробормотала она и отвернулась. Спасибо, Господи, моя колючка, кажется, возвращалась.

Конюшня была сложена монументально из крупных речных камней. Несмотря на то что крыша прогнила и провалилась, стены были целы и, казалось, способны простоять еще чертову уйму лет.

— Что конкретно мы ищем? — спросил я, принюхиваясь.

Здание не только давно не использовалось по прямому назначению, но и, судя по полному отсутствию запахов человеческого присутствия, в него вообще никто не входил приличное количество времени. Все, чем пахло здесь, — сыростью и пылью от стен и пола и гниющим деревом от крыши. Ну, еще, может, всякой мелкой живностью, которая в отсутствие людей облюбовала старинную постройку. Юлали, закусив губу, внимательно обшаривала все вокруг взглядом.

— Здесь должен быть тайник, — сообщила она.

— Точное место и как он выглядит, ты, само собой, не знаешь? — И Юлали посмотрела на меня, как будто я спрашиваю глупость.

— Если бы знала, то какой же это тогда был бы тайник?

Женщина!

Мы стали обшаривать ту самую южную глухую стену в дальнем конце конюшни. Но вся она выглядела абсолютно цельной, и никаких признаков, что там может быть полость, в которой можно что-то спрятать, не находилось. Я видел, что Юлали начинает психовать, и это заражало раздражением и меня.

— Может, ты ошиблась и тут нет ничего? — попробовал спросить я, но заработал по-настоящему свирепый взгляд.

Похоже, моя жена была настроена непреклонно. Она собиралась найти тут то, что искала, даже если этого тут и в помине не было. А яростное сопение явственно указывало мне, что пытаться остановить ее бессмысленно, пока она сама не убедится в своей неправоте.

— Вам нужна какая-нибудь помощь? — В дверном проеме появились парни.

И тут меня осенило, как быстро и эффективно справиться с проблемой.

— Нужна! — ответил я и потащил жену наружу.

— Монтойя, что ты, по-твоему, делаешь? — возмутилась она.

— Ускоряю поисковые работы.

Обойдя здание вокруг, я попросил Юлали постоять чуть в сторонке, а парням кивнул на стену. Камиль и Бастиан, что-то ворча, навалились вместе со мной плечами и стали расшатывать старую кладку.

— Вы что творите? — удивилась Юлали, и в этот момент преграда подалась и рухнула, рассыпаясь на отдельные камни.

Прогнившая крыша тоже не выдержала и обрушилась внутрь здания. Когда пыль осела среди камней, мы увидели угол металлического ящика, перепачканного раствором. Видимо, раньше он был вмурован в стену, причем не с внутренней стороны, где мы искали, а с наружной.

Я раскидал камни и вытащил слегка поврежденный контейнер.

— Мы это искали? — спросил у жены.

— Видимо, да.

— Так что, все эти движняки из-за того, что внутри? — спросил Бастиан. — И что там — золото и бриллианты? Или какой-нибудь волшебный талисман?

— Нет. Тут должно быть нечто гораздо более важное, опасное и дорогостоящее, чем простые сокровища, — пробормотала Юлали, и я заметил, как она побледнела.

— Ладно, но раз мы это нашли, то ты уже можешь уехать? — спросил я Юлали.

Она сначала кивнула, но потом замялась и опустила глаза.

— Что еще?

— Я думаю, что не вправе вводить вас в заблуждение, и хочу, чтобы вы знали, с чем связываетесь, — пробормотала она. — Есть люди, которые за содержимое этого ящика могут с легкостью убить, как вы уже поняли. И до тех пор, пока все это не обнародовано, каждый, кто причастен, становится мишенью. И поэтому, я думаю, будет справедливо, если я сейчас возьму машину и уеду вместе с этим ящиком, чтобы не ставить под удар никого из вас. Я не прошу себе, если еще кто-то пострадает из-за меня.

— И кто только сказал, что она у нас умная? — с тяжким вздохом пробурчал Бастиан. — Это же просто наказание какое-то!

— Снова здорово! — раздраженно закатил глаза Камиль, а я почувствовал, что ярость закипает во мне, и в этот раз уже нет сил ее сдерживать. — Нет, ну ты хоть чему-то учишься?

— Какого хрена, Лали! — зарычал я. — Мне что, показалось, что мы поняли друг друга?! Ты же вроде осознала, что ни при каких обстоятельствах ни я, ни остальная стая не позволим тебе рисковать собой, а уж тем более в одиночку!

Вот никогда не испытывал желания ударить женщину, но прямо сейчас остро захотелось провести воспитательную работу с помощью ремня. Примерно как меня отец в детстве, случалось, вразумлял.

— Но я не хочу быть виновной в том, что кому-то из вас причинят вред! — умоляюще посмотрела она на меня.

— Скажи, разве ты как-то причастна к тому что внутри? — Она замотала головой. — И разве это ты будешь держать оружие, если на нас нападут? Или, может, ты как-то на этом нажиться хочешь?

— Что?!! Нет! — возмутилась она. — Просто…

— Тогда просто замолчи, женщина! — рявкнул я. — Если опасность приходит извне, мы противостоим ей вместе. Это наш закон, и никаких вариантов и отклонений быть не может! Просто скажи нам, что внутри, и мы вместе решим, как максимально избежать опасности.

— Хорошо. Там должны быть записи… Скорее всего, на кассетах, тогда еще вроде не было дисков. На них… ужасные вещи, которые делал один очень влиятельный человек с детьми…

Когда Юлали говорила, все лицо ее подергивалось, а рот то и дело искажался в гримасе отвращения. Она нервно теребила край рубашки и сглатывала ком в горле. Когда до меня дошел смысл сказанного, то и у самого подкатила кверху тошнота. Камиль витиевато и грязно выругался, а Бастиан угрожающе зарычал.

— Но главная проблема в том, — продолжила моя жена, — что этот самый урод, творивший это с детьми, из одной очень влиятельной семейки. И некоторые члены ее знали о том, чем он занимается, и покрывали его. И если теперь это выплывет наружу, всей их кристальной репутации и головокружительным амбициям конец. А эти люди сделают что угодно, чтобы не допустить этого. Думаю, как только они поймут, что Фраммо не справился и записи у нас, они сделают свой ход и на этот раз будут действовать жестоко и наверняка.

— Думаешь, нас это пугает? — ухмыльнулся Бастиан. — Пусть эти суки только сунутся!

— Это должно вас пугать! — крикнула Юлали. — Потому что это не шутки и не кино, это чертовски серьезно!

— Тише, моя хорошая, — я шагнул ближе и обнял Юлали, но она в раздражении оттолкнула мою руку.

— Вы относитесь к этому легкомысленно! — упрекнула она.

— И это говорит мне женщина, которая сбежала из-под охраны и едва не лишилась жизни из-за своего упрямства! — влез Камиль.

— Я же извинилась!

— А мы тебя поняли и простили. И сейчас, вместо того чтобы стращать нас могущественными утырками, лучше скажи, что нужно сделать! — огрызнулся Камиль.

— Наша единственная возможность и защита — это как можно скорее предать все гласности. Как только об этом узнают все — отпадет сама необходимость охоты за этими материалами. Тогда все, чего нам нужно будет опасаться, — это мести.

— Короче говоря, мы сейчас нуждаемся в реальной шумихе вокруг этого всего? — уточнил я, начиная судорожно прикидывать варианты.

— Да. Но при этом нам нужно сделать все так, чтобы не привлечь к себе внимания. К тому же как-то надо объяснить смерть агента. Как доказать, что это была самооборона? — Юлали обвела всех тревожным взглядом.

— По поводу агента не стоит париться. Он просто пропадет без вести и без следов. А как организовать слив инфы в СМИ и не засветиться, у меня тоже идея есть, — улыбнулся я.

— Ты уверен? Я не могу просто положиться на то, чтобы анонимно отослать это на какой-то телеканал. Я должна быть уверена, что эти доказательства увидят свет, а не пропадут, потому что на кого-то из журналистов надавят. И при этом светиться и приходить в открытую тоже не вариант. Даже если в эфире нас и назовут анонимными источниками, то полиции будут обязаны слить источник. Насилие над детьми и их убийства — это не те преступления, где копы потерпят заигрывания с конфиденциальностью. Рано или поздно прижмут журналистов к ногтю.

— Тогда можно просто организовать сброс в Инет, — предложил Камиль.

— Нет! То, что здесь запечатлено, это не чертово веселенькое домашнее порно! — заорала, моментально взбесившись, Юлали. — Это страдания и смерть детей! Я не хочу, чтобы это растащили по Сети всякие проклятые извращенцы или просто пялились те, кому будет плевать! Это неприемлемо для меня ни в коем случае!

Камиль даже отшатнулся от моей жены.

— Извини, Юлали! Я же просто предлагаю варианты, — смутившись, пробормотал он.

Юлали явно сильно нервничала, забывая, что уж кто-кто, а я имел неоценимый многолетний опыт общения со СМИ. И я знаю, как организовать слив инфы и ни за что не засветиться.

— Ищите мой телефон, — сказал я парням и подхватил железный ящик. — Я решу проблему со СМИ раньше, чем мы доберемся до города, Лали. Ты доверишь это мне?

Моя жена подняла на меня глаза и внимательно посмотрела, как будто выискивала, насколько я на самом деле понимаю, как для нее это важно. Я открылся ей. Потому что все, что так важно для нее, важно и для меня. Юлали медленно кивнула мне, а потом еще раз — уже решительно и твердо. Она мне верила. И я ее не подведу.