Глава вторая. КАК СТАНОВЯТСЯ КОРОЛЯМИ?

16 августа 1923 года в лондонской ежедневной газете «Ивнинг стандард» было напечатано следующее объявление о приглашении на работу: «Требуется король. Предпочтительно из английской сельской аристократии. Заявления отправлять албанскому правительству». Поступило более семидесяти заявлений. К сожалению, большинство соискателей не принадлежали к сельской знати, а были жителями лондонских пригородов. Правда, среди них оказался также один депутат парламента от Консервативной партии и один американский фабрикант консервных банок.

В конце XIX — начале XX веков, когда Османская империя постепенно распалась, в Европе появилось несколько новых тронов, на которые надо было найти претендентов. После неудачи в Афинах несчастного короля Отто из дома Виттельсбахов корона Греции предлагалась, подобно прокисшему пиву, княжеским фамилиям по всей Европе. Наконец выбор пал на принца Георга фон Шлезвиг-Гольштейна.

Правда, он не хотел ехать в Грецию, но, когда его дядя, король Дании, пригрозил ему отказом в ежемесячном содержании, все-таки принял место.

Еще сложнее найти подходящего короля было Болгарии. Вначале на вновь созданный престол посадили Александра фон Баттенберга (из дома принцев Гессен-Дармштадтских). Но через семь лет его заставили отречься от престола, и затем Болгария получала только отказы. После третьего отказа (с благодарностью отклонили предложение один из русских великих князей, датский принц и румынский князь) положение болгарских эмиссаров, разъезжавших по всем замкам Европы, было практически безнадежным. Пока один из них не наткнулся в венской кофейне на принца Фердинанда Саксен-Кобургского. Превосходный кандидат. Двадцать шесть лет, приятной наружности, временно не у дел, обеспечен, немного тщеславен, имеет прекрасные родственные связи, а именно: с отцовской стороны с английским, а с материнской — с французским королевскими домами. Когда ему предложили болгарскую корону, он, недолго думая, торжественно ответил:

— Я считаю своим святым долгом как можно быстрее ступить на болгарскую землю.

Его тетя, королева Виктория, получив эту новость, телеграфировала из Виндзора своему премьер-министру, лорду Солсбери: «Надеюсь, что сведения отн. принца Фердинанда Кобургского в качестве кандидата неверны. Он совершенно не годится. Мягкий, эксцентричный, изнеженный. Прочитала в «Таймс». Необходимо предотвратить».

Фердинанд Саксен-Кобургский не стал особенно популярным королем. Тем не менее его внук Симеон, с которым мы ближе познакомимся в следующей главе, много лет спустя, после падения «железного занавеса» и развала коммунизма, на первых же свободных выборах в Болгарии был избран премьер-министром страны и привел Болгарию в Евросоюз.

Забавно, но вот Албания, самая отсталая из всех стран, искавших в то время короля, никогда не испытывала недостатка в кандидатах. В 1912 году страна получила независимость от Турции, и, когда великие державы решили ввести там монархию, о своей заинтересованности сразу же заявили кроме итальянского и французского маркграфов еще несколько династий. Король Югославии Николай Черногорский рекомендовал своего сына Мирко, Ватикан поддерживал принца Луи из династии Бонапартов, а из Каира о своей готовности занять престол заявил принц Ахмед Фуад. В конечном счете выбор пал на жившего в Потсдаме немецкого князя, служившего в кавалерийском полку прусской армии, Вильгельма Вида. Он был протестантом, а не мусульманином, или католиком, или православным. Учитывая этнически и религиозно разобщенную страну, от него ожидали определенного нейтралитета. Нельзя сказать, чтобы он был трудоголиком, тем более что его сколько-то юродный кузен, император Вильгельм II, предупреждал: любой, кто дорожит своим душевным здоровьем, должен обходить Балканы как можно дальше. Но Вильгельм Вид поддался настояниям своей жены, моей покойной тети Софии, урожденной Шёнбург-Вальденбург, которая была в восторге от перспективы стать королевой.

София была чрезвычайно любезным, однако несколько наивным человеком. В отличие, например, от царицы Семирамиды, устроившей кровавую баню, когда перед ее дворцом появились повстанцы, София, как только в Албании начались беспорядки, велела вывезти себя на море перед Тираной, чтобы оттуда поиграть возмущенному народу на арфе, в надежде таким образом успокоить его. К сожалению, на албанцев это не произвело ни малейшего впечатления: не прошло и шести месяцев после восшествия Вильгельма с Софией на престол, как им пришлось спешно покинуть страну на канонерской лодке императорского немецкого флота. Итак, албанцы снова принялись искать монарха. И в конце концов албанский трон захватил сын крупного землевладельца из албанской «глубинки» Ахмед Зогу. Человек, не только имевший, по свидетельствам современников, на редкость преувеличенное самомнение, но и ко всему прочему бывший одновременно и путчистом, и журналистом. Он числился свободным сотрудником лондонской «Таймс». Когда слухи о государственном перевороте в Тиране дошли до редакции «Таймс» и шеф отдела новостей посетовал, что их местный корреспондент не прислал отчета в Лондон, «Таймс» получила телеграмму с сообщением: «В Албании все спокойно. Король теперь я. Зогу».

Но через год и ему пришлось бежать.

И все же как стать королем, если не наткнешься в любимой газете на соответствующее объявление? Родиться будущим королем — еще не гарантия. Принц Чарльз ждет этого всю свою жизнь. Когда королева достигнет возраста своей матери, ему будет уже за восемьдесят, прежде чем он действительно сможет занять пост, к которому его готовили с детства. Особенно трагическим примером для Чарльза является Фридрих III Прусский, женившийся на старшей дочери королевы Виктории. Всю свою жизнь Фридрих стремился взойти на трон, он лелеял честолюбивые планы и хотел ввести в Германии либеральную, конституционную монархию по английскому образцу. Когда его отец наконец скончался, Фридрих просидел на троне ровно девяносто девять дней и в 1888 году умер от рака. Вместо него королем на несколько десятилетий стал его сын Вильгельм II, который и привел немецкую монархию к краху.

Очевидно, у мировой истории большое чувство юмора: слишком уж много случаев, когда те, у кого должность короля всю жизнь, как морковку, держат перед носом, никогда не становятся королями. Эразм Роттердамский считал, что больше всего годится на королевский трон тот, кто к нему не стремится. Нынешняя королева, Ричард Львиное Сердце, Генрих VIII и Елизавета I — похоже, для Англии это умозаключение верно. Не имеет значения, возьмем ли мы королей из документированной истории или королей из преданий, самыми прославленными, самыми знаменитыми, больше всего возбуждавшими фантазию художников оказываются всегда те, кто попадал на трон неожиданно — так и хочется сказать, «по вмешательству свыше».

Самый знаменитый легендарный король в нашем культурном ареале — это король Артур. Он был оруженосцем своего сводного брата, чистил его сапоги и носил за ним меч — и все-таки это именно ему, незаметному юноше, удалось извлечь из камня овеянный легендами меч. Самая известная фигура иудео-христианской истории, царь Давид, — простой пастух, даже не первенец. И все-таки именно его Бог избрал царем Израиля.

Идея о том, что при выборе королей не обходится без вмешательства Высших Сил, стара, как мир. Наиболее древний документ, известный письменной истории, в котором встречается слово «король» или «царь», — «Шумерский царский список» IV тысячелетия до Рождества Христова, начинается словами: «После того как царствие было ниспослано с небес…» Это — зерно так называемого Божьего благословения. Что при этом имеется в виду, лучше всего иллюстрирует одна странная история, рассказывающая о маленьком флакончике с маслом.

Осенью 1792 года, вскоре после провозглашения Франции республикой, в базилике Сен-Дени, где уже много веков находили свое последнее пристанище короли Франции, начались осквернения и разграбления могил, что по сей день считается одним из самых позорных эпизодов французской революции. Подзадориваемая солдатами в красных кепи истерическая толпа тараном проломила двери склепов. Первым «тираном», за которого принялась разбушевавшаяся толпа, оказался Генрих IV. Крышку его дубового саркофага подняли ломом, удивительно хорошо сохранившееся за сто восемьдесят с лишним лет тело поставили вертикально и, словно куклу, прислонили к столбу. Там он и стоял несколько дней, чтобы дать черни возможность выплеснуть свою ненависть. То, что осталось, потом сбросили в одну из двух трехметровых ям, вырьггых рядом с базиликой. За ним последовал Людовик XIII, правда, без долгих издевательств, потому что, говорят, он ужасно смердел. Трупу Людовика XIV вспороли живот, потом какой-то солдат сломал ему челюсть и вытащил из нее черный гнилой зуб, который показал исступленной толпе как боевой трофей. Это продолжалось до тех пор, пока всех до единого Бурбонов не выбросили из гробов и не подвергли осквернению. Запах, наверно, стоял ужасный. Все время поджигали порох, стреляли, надеясь таким образом очистить воздух. Так в честь королей Франции был устроен последний, весьма гротескный, салют. Добыча мародеров была ничтожной. По традиции французских монархов хоронили в простых саванах, без украшений и королевских атрибутов.

22 сентября 1792 года была провозглашена Республика. Через четыре месяца был обезглавлен Людовик XVI, спустя еще девять месяцев — Мария-Антуанетта. Могилы королей разрушили, трупы монархов кое-как зарыли, королевские регалии расплавили. Почти все символы более чем тысячелетней монархии уничтожили. И все-таки сохранился один невзрачный предмет, который внушал ужас депутатам Национального конвента. Революционеры были убеждены, что, пока он существует, их дело не доведено до конца.

Речь шла о крошечном флаконе, его высота составляла сорок два миллиметра, диаметр донца — двадцать девять миллиметров, а горлышка — шестнадцать. Он был сделан из простого стекла и наполнен красноватой жидкостью. В то время флакон был заключен в золотую дароносицу в форме голубя, с коралловыми клювом и лапками, и назывался Священной Ампулой. В ней находилось миро, которым был помазан на царствие король Меровингов Хлодвиг I после крещения. По легенде, епископу, подарившему Хлодвигу эту Ампулу с миром, ее принес голубь (как известно, в христианстве — символ Святого Духа). С восьмого века более тысячи лет все французские короли принимали помазание на правление именно этим миром из овеянной тайной Ампулы. Только тот, кто был миропомазан из Священной Ампулы, считался законным королем Франции. Этот ритуал взят из Ветхого Завета, потому что с помазания Хлодвига французская монархия, как и царствование Давида, считалась союзом с Богом. Каждое новое миропомазание обновляло этот союз. и хотя французская историография со времен Просвещения всячески высмеивала правдивость этой национальной легенды, однако остервенелость, с какой революционеры в 1793 году устроили охоту на Священную Ампулу, показывает, насколько она была популярна, ведь даже скептики верили, что в этом маленьком стеклянном флаконе содержится нечто сверхъестественное и необъяснимое, несущее в себе опасность для революции.

Итак, 16 сентября 1793 года Национальный конвент издал декрет — отправить в Реймс особого уполномоченного, бывшего протестантского пастора немецко-эльзасского происхождения по имени Руль, чтобы установить истинность Ампулы и уничтожить ее. 7 октября 1793 года население Реймса было созвано на бывшую Королевскую площадь, чтобы присутствовать при уничтожении Ампулы. Толпа жаждала еще одной расправы; с тех пор как Робеспьер пришел к власти, на центральной площади любого большого города всегда стояла наготове гильотина. Но в тот день казнили не человека, а кусочек стекла. К постаменту бывшей конной статуи Людовика XV приставили лестницу, особый уполномоченный Руль под барабанную дробь поднялся на постамент, показал ликующему народу Ампулу, которую назвал «святой детской погремушкой для дураков», произнес пламенную речь, взял у мэра молоток и раздробил Ампулу в мелкую крошку.

Несколько не столь оголтелых революционеров, которым не нравился план Руля, еще до его прибытия перелили, сколько смогли, мира из Священной Ампулы в другой флакончик. И прятали его до конца революции. Потом, до 1970 года, он находился в сокровищнице архиепископа Реймса. С 1970 года его можно видеть в городском музее Реймса под бронированным стеклом. Лишь это превращение в музейный экспонат лишило Ампулу ее магического ореола. А революционеры своим стремлением уничтожить флакончик только укрепили веру в его могущество.

Итак, что надо делать, если хочешь основать королевскую династию, которая должна просуществовать долго? Древние германские короли считали необходимым иметь Божественное происхождение. Когда в Европе установилось христианство, королю нужно было как минимум заставить народ поверить, что он получил свою легитимность «свыше». Без Божественной помощи и защиты ничего не получалось. Идея о Божественном происхождении королевской власти так же стара, как сама история человечества и — это доказал великий антрополог сэр Джеймс Джордж Фрейзер (1854–1941) — является идеей универсальной, присущей и жителям островов Тихого океана или африканским первобытным народам, и восточным высокоразвитым культурам. В племенных обществах наших доисторических предков, объясняет Фрейзер в своем знаменитом труде «Золотая ветвь», вождь тоже всегда был посредником между человеком и божеством. В архаических обществах, по Фрейзеру, вождь к тому же одновременно обладал и магической силой.

Это положение, вероятно, с одной стороны, пробуждало зависть, а с другой — было весьма щекотливым. Ведь от вождя ожидали, что он может вызвать дождь, солнце и гарантировать хороший урожай. Кроме того, ему приходилось заботиться и о здоровье племени. Если же ему что-то не удавалось, то, как мы еще увидим позднее, это могло иметь очень неприятные последствия.

Из истории древнейших народов, живших по берегам Ганга, Инда, в долине Междуречья, Нила, мы знаем: королей там или почитали как богов или считали наместниками богов. Наши знания о доисторических германцах очень неполны, но и здесь точно известно: предводители франков, англов и саксов вели свое происхождение от Вотана или Одина, Меровинги были даже немного оригинальнее, утверждая, что происходят от морского чудовища. Правда, распространение христианства нанесло тяжелый удар такому толкованию королевской власти. Теперь с ним боролись как с языческой ересью. Но старые идеи не исчезли, они продолжали жить в сознании народа. Христианству так и не удалось до конца истребить глубоко укоренившуюся веру в таинственную власть (и целебную силу) королей.

Королевская должность временами становится весьма тяжким бременем. И не только потому, что вся жизнь правителей пронизана и опутана ритуалом, словно своего рода смирительной рубашкой, но и потому, что мало радости быть посредником между Небом и землей и нести ответственность за все неустройства и беды на этом свете. Японские императоры уже довольно давно придумали хитроумную идею перекладывать тяжесть императорского достоинства на еще несовершеннолетних детей. Появление сёгунов, «мажордомов» японских императоров, ведет свое начало от отречения императора от престола в пользу своего трехлетнего сына. В некоторых областях Западной Африки еще и сегодня после смерти короля собирается семейный совет, чтобы решить, кто будет наследником. Несчастного, на которого падает выбор, хватают, заковывают в кандалы, бросают в хижину и держат там под арестом, пока он не согласится принять корону.

О сегодняшнем английском престолонаследнике номер два, принце Уильяме, известно, что временами он испытывает отвращение к предназначенному пути, похожее на чувства западноафриканских вождей. Когда он в семейном кругу однажды опять начал ворчать о том, что ему придется принять королевскую власть, то, как говорят, его младший брат Гарри нервно ответил: «Если ты не сделаешь этого, это сделаю я». Из чего, если верить Эразму Роттердамскому, однозначно вытекает, что Гарри непригоден к этой должности, а вот Уильям как раз и годится.