Гордость есть радость, происходящая от того, что человек имеет о себе преувеличенное мнение (по 28 и 6 опр. афф.), и это мнение гордый человек будет стремиться, сколько возможно, поддерживать (см. схол. пол. 13 части 3). И потому гордецы любят присутствие прихлебателей или льстецов (определения их я пропустил, так как они слишком известны) и избегают людей благородно мыслящих, которые думают о них как следует, – что и требовалось доказать.

Было бы слишком долго перечислять здесь все отрицательные стороны гордости, потому что гордые подвержены всем аффектам, но менее всего – аффектам любви и милосердия. Но здесь не следует умолчать о том, что гордым называется также и тот, кто о других думает меньше надлежащего, и в этом смысле гордость следует определить так, что она есть радость, происходящая из ложного мнения, по которому человек считает себя выше других. А в противоположность гордости самоуничижение следует определить так, что оно есть печаль, происходящая из ложного мнения, по которому человек считает себя ниже других. Приняв это, мы легко поймем, что гордый необходимо бывает завистлив (см. схол. пол. 55 части 3) и всего более ненавидит тех, которых много хвалят за добродетели, с трудом сдерживает свою ненависть, которую они хотят побудить любовью и благодеянием (см. схол. пол. 41 части 3), и ему доставляет удовольствие присутствие только тех, которые подлаживаются под его бессильный дух и из дурака делают его сумасшедшим. Хотя самоуничижение противоположно гордости, однако же самоуничиженный весьма близок к гордому Ибо так как его печаль происходит от того, что он о своем бессилии судит по силе или добродетели других, то эта печаль облегчится, т. е. он будет радоваться, если его воображение будет занято созерцанием недостатков других, откуда и произошла пословица: утешение для несчастных – иметь товарищей по несчастью; и наоборот, он тем больше будет печалиться, чем больше будет считать себя ниже других. Из этого следует, что никакие люди настолько не склонны к зависти, как люди само– уничиженные, что они особенно стараются наблюдать человеческие действия больше для порицания, чем для исправления их, хвалят только самоуничижение и похваляются им, но так, чтобы они все-таки казались самоуничиженными. И это вытекает из аффекта столь же необходимо, как из природы треугольника вытекает, что три его угла равны двум прямым. А я уже сказал, что эти и подобные аффекты я называю злом, поскольку я имею в виду лишь человеческую пользу. Но законы природы относятся к общему порядку природы, часть которой составляет человек; это я хотел заметить здесь мимоходом для того, чтобы кто-нибудь не подумал, что я здесь рассказываю о пороках и абсурдных поступках людей, а не хочу показать природу и свойства вещей. Ибо, как я сказал в предисловии к третьей части, я рассматриваю человеческие аффекты и их свойства совершенно так же, как и все другие естественные вещи. И действительно, человеческие аффекты свидетельствуют если не о человеческой силе, то о силе и искусстве природы не менее, чем многое другое, чему мы удивляемся и созерцание чего доставляет нам удовольствие. Затем, я продолжаю указывать в аффектах то, что приносит людям пользу или что приносит им вред.