Это положение следует из акс. 1, которую см. после леммы 3 схол. пол. 13 части 2. Но тем не менее мы докажем его на основании определений трех первоначальных аффектов. Все аффекты относятся к пожеланию, радости или печали, как показывают данные нами их определения. Но пожелание есть сама природа или сущность каждого (см. его опред. в схол. пол. 9 этой части); следовательно, пожелание каждого индивидуума отличается от пожелания другого настолько, насколько природа или сущность одного отличается от природы или сущности другого. Далее, радость и печаль суть страсти, которыми увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется способность или стремление каждого сохранять свое существование (по пол. 11 этой части и его схол.). Но под стремлением сохранять свое существование, поскольку оно относится вместе к душе и к телу, мы разумеем позыв и пожелание (см. схол. пол. 9 этой части); следовательно, радость и печаль есть само пожелание или позыв, поскольку он увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется внешними причинами, т. е. (по той же схол.) есть сама природа каждого. Поэтому радость или печаль каждого отличается от радости или печали другого настолько, насколько природа и сущность одного отличается от природы и сущности другого и, следовательно, какой бы то ни было аффект всякого индивидуума отличается от аффекта другого настолько и проч., – что и требовалось доказать.

Из этого следует, что аффекты животных, которые называются неразумными (мы нисколько не сомневаемся в том, что животные мыслят, после того, как мы узнали происхождение души), отличаются от аффектов людей настолько, насколько их природа отличается от человеческой природы. Лошадь и человек одинаково возбуждаются сладострастным чувством, но лошадь лошадиным, а человек человеческим. Так же точно должны различаться между собою сладострастные стремления и позывы насекомых, рыб и птиц. Итак, хотя каждый индивидуум живет, довольный своей, свойственной ему природой и наслаждается ею; однако же жизнь, которой каждый доволен, и удовольствие каждого есть не что иное, как идея или душа этого индивидуума; и поэтому удовольствие одного отличается по природе от удовольствия другого настолько, насколько сущность одного отличается от сущности другого. Наконец, из предшествующего положения следует, что существует немалая разница между удовольствием, которое ощущает, например, пьяный, и удовольствием, которым обладает философ, – о чем я хотел упомянуть здесь мимоходом. До сих пор мы говорили об аффектах, которые относятся к человеку, поскольку он страдает; остается теперь прибавить нечто о тех аффектах, которые относятся к человеку, поскольку он действует.