Сборщик налогов

Роберт Берне подумывал попытать счастья в империи. В 1786 году, когда его любовные отношения не сложились, он серьезно подумывал об отъезде на Ямайку. В итоге он опоздал на корабль и после раздумий решил остаться в Шотландии. Его стихи, песни и письма дают нам бесценные сведения об имперской политэкономии XVIII века.

Берне родился в 1759 году, в разгар Семилетней войны, в семье бедного садовника из Аллоуэя. Ранний литературный успех принес ему известность, но не помог оплатить счета. Он попробовал свои силы в сельском хозяйстве, но безрезультатно. Имелась и третья возможность. В 1788 году Берне претендует на должность в акцизной службе. Стоит сказать, что эта перспектива смущала поэта достаточно сильно, во всяком случае куда сильнее, чем его знаменитое пьянство и распутство. Но бедность угнетала, и Берне признавался другу: “ради наживы я сделаю что угодно, стану кем угодно… Пять и тридцать фунтов в год — неплохое последнее пристанище для бедного поэта”. Он допускал, что “на характере акцизного запечатлевается клеймо… и, хотя жалование сравнительно мало, его с избытком хватит на все, что первые двадцать пять лет жизни научили меня желать.. Люди могут говорить все, что угодно, о бесчестье акцизных, но что поможет мне содержать семью и сохранять независимость от мира — для меня очень важный вопрос”.

Смирив гордость ради жалованья, Берне оказался звеном в цепи имперской финансовой системы. Войны с Францией оплачивались из растущих заимствований, и волшебная гора в основании британского могущества — государственный долг — росла пропорционально приобретенной территории. Когда Берне начал работать акцизным, долг достиг 244 миллионов фунтов. Поэтому главной заботой акцизных стал сбор средств, необходимых для выплаты процентов по государственным обязательствам.

Кто платил акцизные сборы? Акцизами облагались крепкие спиртные напитки, вина, шелк, табак, пиво, свечи, мыло, крахмал, кожа, окна, дома, лошади и экипажи. Теоретически налогами облагались производители соответствующих товаров, фактически же их оплачивали потребители, так как производители просто включили налог в цену. За каждый стакан пива или виски, за каждую трубку табака приходилось платить налог. По словам Бернса, он “размалывал трактирщиков и грешников беспощадными жерновами акциза”. Но и добродетельные также должны были платить. Каждая свеча, которую человек зажигал, чтобы почитать, даже мыло, которым он мылся, были обложены налогом. Конечно, набобы эти налоги едва ли замечали. Но они съедали существенную часть дохода обычной семьи. Таким образом, в действительности расходы на имперскую экспансию (точнее, проценты по государственному долгу) покрывали бедняки Британии.

А кто получил от этого прибыль? Немногочисленная элита, состоящая главным образом из держателей южных облигаций — около двухсот тысяч семей, которые инвестировали часть своих денег в ценные бумаги.

Поэтому одна из самых больших загадок 80-х годов XVIII века состоит в том, почему политическая революция произошла не в Британии, а во Франции, где налоги были намного ниже и менее регрессивными. Берне был одним из тех, кого привлекала идея революции. Именно он дал революционной эпохе один из ее наиболее долговечных гимнов — “Честную бедность”. Инстинктивный меритократ, Роберт Берне негодовал по поводу “величественной глупости самоуверенных сквайров и безмерной дерзости выскочек-набобов”. Несмотря на свое соучастие, чиновник Берне написал критическое стихотворение — “Со скрипкой черт пустился в пляс и в ад умчал акцизного…”. И все же Берне должен был оставить свои политические принципы, чтобы сохранить работу. После того как на Бернса настрочили донос[27], ему пришлось написать подобострастное письмо Генеральному инспектору Совета акцизного управления Шотландии и обязаться “наложить печать на [свои] уста” в вопросах революции.

Как бы то ни было, положение бедных пьяниц и курильщиков Эршира было не худшим в Британской империи. На индийцев налоговый пресс давил сильнее, поскольку английскому налогоплательщику не приходилось оплачивать стремительно растущие расходы на Индийскую армию. К несчастью, рост налогов в Бенгалии совпал с сильным голодом, который погубил около пяти миллионов человек — примерно треть населения региона. Голаму Хосейну Хану была очевидна связь между “ежегодным широким вывозом монеты в Англию” и тяжелым положением в стране:

Снижение производства в каждом районе, вдобавок к тому, что неисчислимое множество людей было унесено голодом и смертью, все еще продолжается, опустошая страну… Поскольку англичане теперь правители и хозяева этой страны, а также единственные, кто богат, кому еще бедные люди могут предложить произведения своего ремесла?.. Множеству ремесленников… не осталось ничего, кроме нищенства и воровства. Поэтому многие уже оставили свои дома и провинции. Другие, не желающие покинуть свои жилища, смирились с голодом и бедствиями и окончили свою жизнь в углах своих хижин.

Проблема заключалась не только в том, что британцы вывозили большую часть денег, вырученных ими в Индии. Даже деньги, которые они тратили, уходили чаще на покупку британских, а не индийских товаров. Беды казались нескончаемыми. В 1783-1784 годах голод погубил более пятой части населения Индо-Гангской равнины. За ним последовали 1791-1801 и 1805 неурожайные годы.

Лондонские акционеры чувствовали себя неуютно, и цена акций Ост-Индской компании в тот период проясняет, почему. Взлетев в период, когда генерал-губернатором был Клайв, при Хейстингсе она резко упала. Если бы дойная корова — Бенгалия — погибла от голода, будущие доходы компании оказались бы под угрозой. При этом Хейстингс не мог больше полагаться на военные операции, чтобы пополнить казну компании. В 1773 году он взял у наваба Ауда сорок миллионов рупий за войну с афганским племенем рохиллов, которые обосновались в Рохилканде, но затраты на эту операцию оказались лишь чуть меньше прибыли (которую англичане, впрочем, так никогда не получили). В 1779 году маратхи разбили британскую армию, посланную, чтобы бросить вызов их господству в Западной Индии. Год спустя правитель Майсура Хайдар Али и его сын Типу напали на Мадрас. По мере того, как доходы Ост-Индской компании сокращались, а расходы росли, ей пришлось прибегнуть к продаже облигаций и краткосрочным займам, чтобы остаться на плаву. Наконец, директора были вынуждены не только снизить дивиденды, но и обратиться к правительству за помощью — что вызвало отвращение у идеолога свободного рынка Адама Смита. В своем “Исследовании о природе и причинах богатства народов” (1776)Смит с презрением отметил, что “ее долги вместо уменьшения увеличивались невнесением в казначейство… четырехсот тысяч фунтов стерлингов, неплатежом пошлин в таможню, большим долгом банку по сделанным займам и, наконец, по векселям, выданным в Индии и неосторожно акцептованным, в сумме свыше 1,2 миллиона фунтов”.

К 1784 году долг компании достиг 8,4 миллиона фунтов стерлингов. Среди критиков Хейстингса теперь было много влиятельных политиков, в том числе Генри Дандас и Эдмунд Берк (первый — шотландец, жесткий бизнесмен от политики, второй — выдающийся ирландский оратор). Когда Хейстингс ушел с поста генерал-губернатора и в 1785 году возвратился домой, они привлекли его к суду парламента.

Суд над Хейстингсом длился семь лет и являл собой нечто большее, чем публичный разнос, устроенный раздраженными акционерами руководителю компании. Судили саму колониальную систему в Индии. Первоначально Хейстингса, представшего перед Палатой общин, обвиняли

в вопиющей несправедливости, жестокости и подрыве доверия народов, в найме британских солдат с целью уничтожения невинного и беспомощного… племени рохиллов… в вымогательстве и других неправомерных действиях в отношении раджи Бенареса…

[в] невыносимых тяготах, которым подверглась правящая фамилия Ауда…

в разорении и опустошении Ауда, в превращении этой страны, прежде бывшей садом, в необитаемую пустыню… в безответственном, несправедливом и пагубном использовании своих полномочий и злоупотреблении тем огромным доверием, которым он пользовался в Индии, в уничтожении древних установлений этой страны и неподобающем влиянии, заключающемся в потворстве расточительным контрактам и назначении несоразмерного жалования… в получении денег вопреки указаниям компании, акту парламента и своим собственным, строго определенным, обязанностям, и в использовании этих денег для целей, совершенно неприемлемых и неправомочных, и в невероятной расточительности и получении взяток при заключении различных контрактов в целях обогащения своих нахлебников и фаворитов.

Хотя в окончательный вариант обвинения были включены не все пункты, и оставшихся оказалось достаточно, чтобы арестовать Хейстингса и обвинить его в “должностных преступлениях и проступках”. Тринадцатого февраля 1788 года начался самый знаменитый — и самый длительный — судебный процесс в Британской империи. Обстановка напоминала премьеру в Вест-Энде. Перед блестящей аудиторией выступили Эдмунд Берк и драматург Ричард Шеридан.

Берк. Я выдвигаю обвинение от имени английской нации, древнюю честь которой он запятнал. Я выдвигаю обвинение от имени народа Индии, права которого он попрал, страну которого он превратил в пустыню. Наконец, от имени самой человеческой природы, от имени обоих полов, всех возрастов, каждого сословия, я привлекаю к ответственности всеобщего врага и угнетателя.

Шеридан. Все, что у него на уме — хитро, сомнительно, темно, коварно и низко. Притворная простота и лицемерие на деле — разнородная масса противоречащих друг другу качеств. В нем нет ничего значительного, кроме его преступлений, и даже им противостоит мелочность его побуждений, которые одновременно выказывают и его низость, и его подлость, выдают в нем предателя и обманщика.

Хейстингс не мог ответить: он плохо знал свою роль. С другой стороны, успешный судебный процесс и успешная пьеса — не одно и то же. В итоге Хейстингс был оправдан утомившейся и существенно измененной Палатой лордов.

Однако Британская Индия не осталась прежней. Еще до суда над Хейстингсом Уильям Питт-младший, сын героя Семилетней войны и правнук “алмазного” Питта, провел через парламент новый Акт об Индии (Акт о лучшем регулировании и управлении делами Ост-Индской компании и британскими владениями в Индии, а также об установлении беспристрастного суда для более быстрого и эффективного разбора дел с участием лиц, обвиненных в деяниях, совершенных в Восточных Индиях). Цель его состояла в том, чтобы очистить Ост-Индскую компанию и положить конец самоуправству набобов-грабителей. С этого времени генерал-губернаторы в Индии были не служащими компании, а сановниками, назначаемыми непосредственно короной. Когда первый из них, Корнуоллис, прибыл в Индию (только что потерпев поражение в Америке), он немедленно взялся за этос компании, увеличив жалование и сократив возможности применения “старых добрых экономических принципов Лиден-холл-стрит”. Так был основан институт, позднее восхваляемый за свою невероятную устойчивость к коррупции: Индийская гражданская служба. Вместо произвольного налогообложения при Хейстингсе Корнуоллис в 1793 году ввел права земельной собственности в английском духе и так называемое постоянное обложение (заминдари). В результате крестьяне должны были превратиться в арендаторов, а нарождающееся бенгальское джентри — усилиться.

Новый дворец генерал-губернатора, воздвигнутый в Калькутте преемником Корнуоллиса, графом Ричардом Морнингтоном (позднее маркизом Уэлсли) — братом будущего герцога Веллингтона, — был символом того, к чему стремились британцы в Индии после Уоррена Хейстингса. Место восточной коррупции заняли классические добродетели (хотя деспотия осталась). Хорас Уолпол несколько неискренне выразился, что “миролюбивые, тихие лавочники” стали “прямыми наследниками римлян”.

Кое-что осталось неизменным. При Корнуоллисе и Уэлсли британская власть в Индии держалась на штыках. Одна война за другой расширяли английское влияние за пределами Бенгалии: маратхи, Майсур, пенджабские сикхи. В 1799 году пал Серингапатам, столица Типу, а сам он был убит. В 1803 году, после поражения маратхов при Дели, сам Великий Могол принял британский протекторат. К 1815 году около сорока миллионов индийцев находились под британским владычеством. Формально Ост-Индская компания оставалась деловым предприятием, однако теперь она была чем-то большим. Она стала наследницей Великих Моголов, а британский генерал-губернатор фактически стал императором субконтинента.

В 1615 году Британские острова были чем-то экономически незначительным, политически нестабильным и стратегически неважным. Двести лет спустя Британия владела крупнейшей империей в истории, включавшей сорок три колонии, лежащие на пяти континентах. Название трактата Патрика Колхауна “О богатстве, могуществе и ресурсах Британской империи в каждой части земного шара” (1814) говорит именно об этом. Она грабила испанцев, подражала голландцам, била французов и обокрала индийцев. Теперь она управляла всем.

Случилось ли это в припадке рассеянности? Нет. Со времен Елизаветы I англичане занимались тем, что отнимали чужие империи. И все же торговли и завоеваний для успеха было недостаточно. Требовалась еще колонизация.