По стопам Ливингстона
Четвертого декабря 1857 года, когда у мятежников был отбит Канпур, Дэвид Ливингстон прочитал в Кембридже воодушевляющую лекцию. Ливингстон — человек, который отправился обращать в христианство африканцев, — считал восстание в Индии результатом недостаточных, а не избыточных, усилий миссионеров:
Я полагаю, мы сделали большую ошибку, когда принесли в Индию торговлю, устыдившись при этом своего христианства… Эти два провозвестника цивилизации — христианство и торговля — должны быть неразлучны. Англичанам должно послужить уроком пренебрежение этим принципом в управлении индийскими делами.
Ливингстон переоценил себя. Ни его советы, ни инвективы миссионерских обществ не были учтены при восстановлении английского владычества в Индии после восстания. Первого ноября 1858 года королева Виктория объявила амнистию. Отныне Индией должна была управлять не Ост-Индская компания (ее решили ликвидировать), а английская корона в лице вице-короля. Новое правительство Индии впредь не должно было поддерживать христианизацию. Напротив, новой британской политикой в Индии должно было стать управление с учетом местных традиций, а не вопреки им. Попытка преобразовать индийскую культуру, возможно, была “благой” и “в принципе правильной”, но, как выразился британский чиновник Чарльз Райке, восстание выявило “фатальную ошибочность попытки применить европейскую политику к народам Азии”. С того времени “политическая безопасность” стала приоритетом: индийское общество неизменно и не подлежит изменению, и правительство Индии будет терпеть миссионеров, только если они согласятся с этим постулатом. К 80-м годам XIX века большинство британских чиновников усвоил привычку своих предшественников 20-х годов считать миссионеров людьми в лучшем случае нелепыми, в худшем — смутьянами.
Однако Африка — дело совсем другое, и главным вопросом кембриджской лекции Ливингстона стало ее будущее. Здесь, в Африке, полагал Ливингстон, англичане могли избежать ошибок, уже совершенных в Индии, и именно потому, что развитие коммерции в Африке могло совпастьс ее обращением в христианство. Цель Ливингстона состояла в “открытии пути” к плоскогорью Батока — плато, граничащему с Баротселендом, чтобы “туда проникли цивилизация, торговля и христианство”. С этого плацдарма была бы “открыта вся Африка… для торговли и Евангелия”:
Поощрение склонности туземцев к торговле принесло бы бесчисленные выгоды… При этом мы не должны упускать из виду неоценимые блага, которыми мы можем наделить темных африканцев, принеся им свет христианства… Также, торгуя с Африкой, мы освободимся, наконец, от рабского труда и так прекратим практику, столь неприятную любому англичанину.
Закончил Ливингстон так:
Я вижу перед собой как раз таких людей, которые нужны для миссионерства. Я прошу обратить ваши взгляды к Африке. Я знаю, что через несколько лет меня не станет — в той самой, ныне открытой стране. Не позвольте ей закрыться снова! Я возвращаюсь в Африку, чтобы попытаться открыть путь торговле и христианству. Закончите труд, который я начал!
В обстановке национального кризиса, вызванного индийскими событиями, предложение Ливингстона получило восторженный отклик. Те, на кого произвело должное впечатление его видение христианской Африки, поспешили присоединиться к новой организации — Университетской миссии в Центральной Африке. Среди этих людей был молодой пастор из Оксфорда по имени Генри де Винт Беррап. За два дня до отъезда в Африку Беррап женился. Этот союз оказался недолгим.
В феврале 1861 года жена Беррапа возвратилась домой без него. Ее муж вместе с недавно назначенным епископом, Чарльзом Фредериком Маккензи, погиб в болотах Малави: Беррап от дизентерии, Маккензи от лихорадки. Они были не единственными жертвами. Лондонское миссионерское общество послало преподобного Холлоуэя Хелмора с помощником по имени Роджер Прайс в Баротселенд вместе с женами и пятью детьми. Спустя лишь два месяца в живых остались только Прайс и двое детей. В Центральной и Восточной Африке — десятки могил миссионеров: мужчин, женщин, детей, последовавших призыву Ливингстона. Проблема была проста. Несмотря на горячие заверения Ливингстона, что миссионеров ждет “высокогорье со здоровым климатом”, плато Батока оказалось изобилующим малярийными комарами. Они же ждали англичан и в другом месте, которое Ливингстон предлагал на роль миссионерского центра — Зомба (в современном Малави). К тому же местные племена оказались там неожиданно враждебными. Эти места были просто непригодны для европейцев.
Еще более серьезные последствия имела фундаментальная географическая ошибка Ливингстона. Идя вдоль Замбези от водопада Виктория к Индийскому океану, он срезал пятидесятимильный изгиб, полагая, что река в этом месте столь же широка. Это, возможно, стало его самой серьезной ошибкой.
После лекций в Кембридже, на пике своей популярности, Ливингстон впервые получил помощь от правительства. С правительственным грантом в пять тысяч фунтов стерлингов и статусом консула он смог предпринять экспедицию на Замбези. Основная ее цель состояла в том, чтобы продемонстрировать судоходность этой реки и ее пригодность для коммерческих перевозок. К тому времени амбиции Ливингстона не знали границ. Конфиденциально он сообщал герцогу Аргайлу и кембриджскому профессору географии Адаму Седжвику:
Я возьму с собой горного инженера из Горной школы [Ричард Торнтон], который расскажет нам о полезных ископаемых страны, и ботаника [доктор Джон Керк], чтобы он сделал всестороннее разыскание относительно экономических возможностей выращивания растений и производства волокон, латекса, лекарств, красителей — всего, что может быть полезным для торговли. Также — художника [Томас Бэйнс], чтобы он изобразил пейзажи, морского офицера [капитан Норман Бедингфилд], чтобы он изучил возможности речного сообщения, и специалиста в сфере духа, чтобы заложить основу, дающую уверенность, что цели будут исполнены [вероятно, имеется в виду Чарльз, брат Ливингстона, священник-индепендент из США]. Весь этот механизм имеет своей явной целью развитие африканской торговли и поощрение цивилизации, но я не могу сказать никому, кроме вас, поскольку я испытываю к вам полное доверие, что надеюсь на создание английской колонии в здоровой горной местности в Центральной Африке.
С этими надеждами 14 мая 1858 года Ливингстон достиг устья Замбези. Не потребовалось много времени, чтобы действительность разочаровала его. Вскоре стало очевидно, что река слишком мелка для парохода, предоставленного экспедиции правительством. Путешественники пересели в меньший колесный пароход, но и он слишком часто садился на мель. Только к ноябрю, одолеваемые болезнями и разногласиями, они достигли Кебрабасы. Здесь открылся главный изъян плана Ливингстона: около Кебрабасы, на участке, который прежняя экспедиция миновала по суше, Замбези впадает в узкий, с каменными берегами проток, в котором она превращается в бурную, непроходимую стремнину, в одном месте обрушивающуюся тридцатифутовым водопадом, преодолеть который не способно никакое судно. Одним словом, Замбези не была судоходной. Проект проникновения в Африку торговли, цивилизации и христианства потерпел крушение.
Ливингстон лихорадочно пытался спасти положение. Он твердил, что “легкий пароход без труда преодолеет стремнины, когда река будет полноводной”. Он поднялся вверх по реке Шире, столкнувшись с еще большим количеством порогов и враждебностью местных жителей. Он пытался преодолеть озеро Шире, чтобы достичь озера Ньяса. Однако к этому времени экспедиция распадалась: Бедингфилд был вынужден уйти в отставку, Торнтон был уволен (однако отказался уехать), Бэйнс отстранен по ложному обвинению в хищении припасов, инженер Джордж Рей отослан в Англию за новым судном. В марте 1862 года пришли вести о смерти епископа Маккензи и Генри Беррапа. Месяц спустя Мэри Ливингстон, которая к этому времени присоединилась к мужу, сама заболела гепатитом. Ее организм был ослаблен хроническим алкоголизмом. Ливингстон был в смятения и бурно ссорился с теми немногими, кто еще оставался с ним. Керка, лояльность которого к Ливингстону была непоколебимой, однажды оставили на берегу, когда он отправился собирать гербарий на горе Морумбала. Ему пришлось бежать по берегу за вспомогательным судном экспедиции, пароходом “Леди Ньяса”, с отчаянными криками. “Это будет вам уроком, чтобы больше не опаздывали на двадцать минут”, — только и сказал Ливингстон, когда Керк вскарабкался на борт.
Керк с горечью отметил: “Доктор Л., что называется, сломлен”.
Дома, в Британии, общественное мнение теперь было настроено против Ливингстона. Получив от него письмо с предложением основать колонию на Шире, премьер-министр лорд Пальмерстон ответил, что “совершенно не желает заниматься приобретением новых британских владений”. Ливингстону “нельзя позволить искушать нас основанием колоний, которых можно достичь, лишь заставляя пароходы карабкаться по водопадам”. Второго июля 1863 года экспедиция была отозвана. “Таймс” отразила разочарование общества в горькой передовице:
Нам обещали хлопок, сахар и индиго — товары, которые дикари никогда не производили, и, конечно, мы не получили ничего. Нам обещали торговлю — мы не получили никакой торговли. Нам обещали новообращенных — но ни один человек не был обращен. Нам обещали здоровый климат — и некоторые из лучших миссионеров с женами и детьми умерли на малярийных болотах Замбези.
В Курумане Ливингстон потерпел неудачу как миссионер. Теперь, казалось, он потерпел неудачу как путешественник.
Но этот железный викторианец не умел сдаваться. Несмотря на неудачу похода по Замбези, он все еще видел возможность обратить поражение в победу. Это был вопрос возвращения к аболиционистским истокам евангелического движения. Обследуя окрестности озера Ньяса, экспедиция не раз сталкивалась с невольничьими караванами. Вид человеческого страдания побуждал Ливингстона к действию. Преодолев на “Леди Ньясе” две с половиной тысячи миль [более 4600 км] через Индийский океан и дойдя до Бомбея (это само по себе было подвигом, так как это был речной пароход сорока футов длины и с малой осадкой), Ливингстон вернулся в Лондон и подготовился к битве против “адской торговли”. Девятнадцатого марта 1866 года он отправился из Занзибара с новой экспедицией и прежним намерением: искоренить рабство раз и навсегда.
Оставшиеся годы своей жизни Ливингстон провел в почти мистическом странствии по Центральной Африке. Порой он, казалось, исследовал работорговлю. Или одержимо искал истоки Нила — Святой Грааль путешественников викторианской эпохи. Или просто бродил по джунглям на свой страх и риск. Пятнадцатого июля 1871 года он стал свидетелем бойни в Ньянгве: арабские торговцы после спора о цене цыпленка расстреляли без разбора более четырехсот человек. Этот опыт углубил отвращение Ливингстона к работорговцам. Тем не менее он был вынужден полагаться на них в снабжении припасами и поиске носильщиков, когда лишился собственных. Поиск Ливингстоном истоков Нила успехом не увенчался. Они ускользнули от него, как и его новый Иерусалим на Замбези. “Бьющие ключи”, описанные Птолемеем и Геродотом, увы, оказались болотами, к тому же питающими не Нил, а Конго.
* * *
На могиле Дэвида Ливингстона, которая выглядит неподобающе среди готического великолепия Вестминстерского аббатства, начертаны его собственные слова: “Все, что могу в своем уединении — пожелать, пусть щедрое благословение Небес снизойдет на каждого: американца, англичанина или турка, кто поможет исцелить эту открытую язву мира”[77]. Эта эпитафия стала завещанием следующему поколению. “Открытая язва” — это, разумеется, работорговля, которая, по убеждению Ливингстона, была источником всех бед Центральной Африки.
Он умер в деревне Читамбо, к югу от озера Бангвеулу, вскоре после полуночи 1 мая 1873 года, пребывая в разочаровании: ему казалось, что работорговля неискоренима. И все же около месяца спустя “открытая язва” рабства начала заживать. Пятого июня того же года султан Занзибара подписал соглашение с Британией о запрете работорговли в Восточной Африке[78]. Старый невольничий рынок был продан Университетской миссии в Центральной Африке, которая заложила на месте камер для рабов довольно пышный собор — достойный памятник Ливингстону-аболиционисту. Символично, что алтарь собора построен на том самом месте, где прежде пороли рабов.
Триумф Ливингстона продолжался и после его кончины. У плато Батока, рядом с водопадом Виктория, лежит замбийский город Ливингстон, названный в честь доброго доктора. Десятилетиями после его путешествия ни один христианин, прибывший сюда, не мог и надеяться уцелеть из-за малярии и враждебности туземцев. И все же в 1886-1895 годах количество протестантских миссий в Африке утроилось. Сейчас в Ливингстоне, городе с населением всего девяносто тысяч человек[79], не менее ста пятидесяти церквей, что делает его одним из наиболее христианизированных мест на планете. И это только один маленький город на континенте, где христианство в наши дни исповедуют миллионы. Африка сейчас христианизирована сильнее Европы. Например, в Нигерии приверженцев англиканской церкви больше, чем в самой Англии.
Как получилось, что проект, который казался Ливингстону потерпевшим провал, привел к таким удивительным результатам? Почему стало возможным в конце концов достичь на обширной территории Африки того, что потерпело ужасную неудачу в Индии? Очевидно, часть объяснения кроется в действенной профилактики малярии благодаря хинину. Это сделало миссионерство гораздо менее самоубийственным занятием, чем в начале XIX века. К концу столетия на этой ниве трудилось двенадцать тысяч британских миссионеров, представляющих не менее 360 различных обществ и других организаций.
Вторая половина ответа кроется в одной из самых известных встреч в истории Британской империи.
* * *
Генри Мортон Стэнли, получивший при рождении имя Джон Роулендс, незаконнорожденный сын уэльской горничной — был честолюбивым, беспринципным и жестоким американским журналистом. Кроме железного здоровья и железной же воли, у него не было почти ничего общего с Дэвидом Ливингстоном. Ренегат и дезертир, решивший держаться подальше от полей сражений Гражданской войны в США, Стэнли заслужил репутацию первоклассного репортера, подкупив во время Англо-эфиопской войны[80]телеграфиста, чтобы тот отправил его сообщение прежде текстов конкурентов[81]. Когда редактор газеты “Нью-Йорк геральд” поручил ему найти Ливингстона, от которого не было вестей уже много месяцев — с начала экспедиции по реке Ровума к озеру Танганьика, Стэнли учуял самую большую сенсацию в своей карьере.
После десяти месяцев поисков (с перерывом на участие в незначительной войне арабов с африканцами), 3 ноября 1871 года Стэнли нашел наконец Ливингстона в Уджиджи на северном берегу Танганьики. Отчет Стэнли о встрече показывает, что он был почти ошеломлен этим моментом славы:
Что бы я ни отдал за мгновение в… дикой местности, где, будучи невидимым, я мог бы выразить свою радость в каких-либо безумных странностях, вроде идиотического кусания руки, прыжках или скачках, чтобы выразить… чувства, которые почти не поддавались контролю. Сердце бешено колотилось, но я не должен был допустить, чтобы мое лицо выражало эмоции, дабы не уронить достоинства белого, явившегося при таких необычайных обстоятельствах. Поэтому я сделал то, что я полагал наиболее достойным. Я раздвинул толпу и… пошел по аллее из людей, пока не подошел к полукругу арабов, перед которыми стоял белый человек с серой бородой. Медленно подходя к нему, я сразу заметил, что он выглядел бледным и уставшим, борода седая, на голове фуражка с выцветшим золотым околышем; одет он был в сюртук с красными рукавами и серые брюки. Мне хотелось подбежать к нему, но меня удерживало от этого присутствие людей. Я охотно бросился бы к нему на шею, но не знал, как он, англичанин, отнесется к этому. Степенно подойдя к нему (я поступал так, ведомый малодушием и наигранной гордостью), я снял шляпу и произнес:
— Доктор Ливингстон, полагаю?
Чтобы довести британскую сдержанность до апогея, понадобился американец.
Репортаж Стэнли занял первые полосы англоязычных газет. И все же это было нечто большее, чем сенсация. Это была символическая встреча поколения евангелистов, которое мечтало о моральном преображении Африки, с новым, трезвым поколением с мирскими приоритетами. Хотя Стэнли был циником, хотя он быстро осознал ошибки придирчивого старика, он был все же тронут и вдохновлен встречей. Он решил стать преемником Ливингстона, как будто их встреча в Уджиджи неким образом помазала его. Позднее он записал: “Если Бог того пожелает, я стану следующим мучеником географической науки, или если Он убережет мою жизнь… открою… тайны Великой реки [Нила] по всему его течению”. После похорон Ливингстона, на которых Стэнли был среди восьми человек, несших гроб, он отметил в дневнике:
Может быть, я избран, чтобы последовать за ним в его открытии Африки сияющему свету христианства… Однако мои методы будут иными, нежели методы Ливингстона. У каждого собственный путь. Его, я думаю, имел свои недостатки, хотя старик лично был почти подобен Христу в своей доброте, терпении… и самопожертвовании.
Доброта, терпение и самопожертвование — вовсе не то, что принес в Африку Генри Стэнли. Когда он вел экспедицию вверх по Конго, он шел, вооруженный винчестером и ружьем для охоты на слонов, которые не колеблясь пускал в ход против несговорчивых туземцев. Один только вид копий, направленных в сторону лодки, заставил его достать винтовку. “Шести выстрелов и четырех трупов оказалось достаточно, чтобы прекратить насмешки”, — отметил он с мрачным удовлетворением после одной из таких стычек. В 1878 году Стэнли по поручению бельгийского короля Леопольда II работал над созданием в Конго частной колонии для его Африканской международной ассоциации. Ирония, которая ужаснула бы Ливингстона, заключалась в том, что Бельгийское Конго скоро стало печально известно своей смертоносной системой рабского труда.
Ливингстон верил в силу Евангелия, Стэнли — только в насилие. Ливингстона ужасало рабство, Стэнли способствовал его восстановлению. Ливингстон не обращал внимания на политические границы, Стэнли хотел видеть Африку расчлененной. Так и произошло. За время, прошедшее между смертью Ливингстона в 1873 году и смертью Стэнли в 1904 году, приблизительно треть Африки была занята Британской империей, а почти все остальное было разделено между горсткой других европейских держав. И только на этом фоне политического доминирования может быть понято обращение в христианство Африки южнее Сахары.
Как и намечал Ливингстон, в Африку пришли торговля, цивилизация и христианство. Но с ними пришли и завоеватели.
