Тюрьма Сен-Жиль на окраине Брюсселя возвышалась над городом, словно крепость, – мрачное серое здание, проникнуть в которое извне было практически невозможно. Да и из-за массивных крепостных стен на волю не долетали ни крики, ни стоны тех, кто томился в тюремных казематах. Разве что порой во время ночных бомбардировок оттуда слышался глухой шум, похожий на рокот моря, а еще громко сигналили полицейские машины на въезде в тюрьму. Калли уже в полной мере прочувствовала на себе всю безысходную тяжесть тюремного заключения с его монотонным и однообразным существованием. Медленно тянулись дни, похожие друг на друга как две капли воды. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. В крохотное окошко почти под самым потолком ей было видно, как на смену яркому летнему солнцу приходила пасмурная осенняя погода, дни становились все короче и короче. Наконец наступала зима, и лишь слабый тусклый свет проникал в камеру.

Она методично отмечала дни недели царапинами на каменном полу. Уже девять долгих месяцев ее держали в застенках Сен-Жиль. После первых допросов, с пристрастием и без, на которых она ни на йоту не отступила от своей легенды, Калли бросили в одиночную камеру. Правда, перед этим ей подселили на короткое время соседку, красивую девицу, попавшуюся на какой-то контрабанде. Во всяком случае, так она сама представила свою историю. Девица мгновенно преисполнилась показным сочувствием к ней и тут же принялась выпрашивать у Калли всякие подробности о ее прошлом. Обычная подсадная утка, догадалась Калли и категорически отказалась обсуждать с сострадательной товаркой какие бы то ни было свои дела. Девица исчезла из камеры так же внезапно, как и появилась. Потом привели кого-то еще, что вносило разнообразие в рутинную тюремную жизнь. Все же новое лицо, другой голос, другая история… А потом ее оставили совсем одну, предоставив возможность в одиночестве размышлять над своей участью.

Калли уже успела выучить наизусть все звуки, доносящиеся извне: смена караула, утренний обход. Вдруг открывается «глазок» и кто-то тычет в него фонариком, прямо ей в лицо. Причудливые тени скользят по стенам камеры, следом приносят обычную тюремную еду. Кусок засохшего хлеба, какая-то жидкая баланда вместо супа, ложка каши-размазни, немного воды. Воды никогда не давали вдоволь, постоянно поддерживая в заключенных жажду. Калли чувствовала, как слабеет ее тело.

Вот если бы у нее была хоть какая-нибудь фотография любого человека, на которую можно было бы смотреть и мечтать. Но вместо фотографий – одни голые стены. Она вспомнила про фотографию пожилой супружеской пары, которая лежала у нее в сумочке. Супруги были сфотографированы под цветущей яблоней, и Калли принялась придумывать всякие истории про этих незнакомых ей людей.

Не вызывало сомнения, что если бы гестапо хотело избавиться от нее, они бы уже давно пустили ее в расход. Получается, что пока они все еще играют с ней в кошки-мышки. Зачем? Никакой ценной информацией, представляющей для них интерес, она не располагает. Иногда она пыталась с помощью азбуки Морзе отбарабанить по отопительной трубе, идущей вдоль стены, сообщение о себе, но пока ни разу не получала ответа на свои послания. Среди заключенных прошел слух, что союзники вот-вот высадятся в Европе. Свобода близка! Грядет час их освобождения. Но Калли старалась не надеяться, отказывалась верить слухам. Жить ложными надеждами всегда очень опасно. Нужно готовить себя к худшему. Во время прогулок в крохотном дворике, когда заключенные молча маршировали друг за другом, отрабатывая положенное число кругов, Калли силилась понять, что за люди сидят вместе с ней. Скорее всего, тоже политические заключенные, участники Сопротивления. Но дистанция в один шаг, которая неукоснительно контролировалась надзирателями, не позволяла даже приблизиться к человеку, не говоря уже о том, чтобы задать ему вопрос. Однажды ей удалось подслушать, что многих заключенных отправили в национальный тир, где всех их расстреляли. Она вспомнила про Эдит Кэвелл. Имя этой героини известно каждому школьнику. Свои последние дни мужественная женщина тоже провела в тюрьме Сен-Жиль. «Когда придет мой последний час, – размышляла Калли, – тоже постараюсь встретить его с такой же стойкостью и силой духа».

Главное – это не впадать в отчаяние, твердила она себе. Пусть сменяются дни и ночи в мерзком каземате, пусть долгими ночами подступают страх и безысходность, пусть постоянно мучит голод и жажда, надо держаться. Иногда по ночам в камеру долетали душераздирающие крики и стоны. Ее же пока еще не подвергали жестоким пыткам. Наверное, приберегли на потом, а пока терзали одиночеством и молчанием. Калли стала всерьез опасаться, что в один прекрасный день попросту сойдет с ума.

Было и несколько утешительных актов милосердия за долгие месяцы сидения. Какая-то надзирательница-фламандка принесла ей Библию, затупленные ножницы, чтобы обстричь ими ногти на ногах, а также несколько потрепанных книг. При этом она так уважительно посмотрела на нее, словно Калли была каким-то очень важным человеком. Иногда в баланде попадались кусочки мяса, крохи, но все же ими можно было подпитать ослабшее тело. Для того чтобы выжить в этом кромешном аду, она должна найти себе какое-то занятие по душе. Сила духа – это ведь тоже акт сопротивления. К сожалению, ее наставники в спецшколе лишь вскользь касались темы выживания в тюрьме. Калли продолжала стучать морзянку по трубе, но ответов по-прежнему не было. Неужели на верхнем этаже она сидит одна? Ей дали карандаш, и она стала делать пометки на полях Библии. Попросила священника, но он не пришел. Каждую ночь она вела отчаянную борьбу с клопами, которые готовы были заесть ее до смерти, если бы она не убивала их десятками. Судя по всему, в соломенном матрасе, на котором она спала, были целые полчища этих насекомых, но она не сдавалась.

Каждый день Калли практиковала нечто похожее на своеобразные упражнения для ума. Она брала какой-нибудь отрезок из своей прошлой жизни и начинала мысленно вспоминать его почти по минутам, стараясь не упустить ни одной подробности, особый акцент делая именно на приятных событиях и счастливых мгновениях. Она представляла себе сверкающую под солнечными лучами поверхность озера неподалеку от Далраднора. А как красиво блестит на солнце снег, покрывающий вершины окружающих гор! Потом она начинала мысленно блуждать по комнатам старинного дома, медленно обходила этаж за этажом, выходила в сад, втягивала ноздрями сладковатый запах роз, отправлялась на конюшню и снова скакала верхом на Гекторе, как когда-то в далеком детстве. Или вместе со своими закадычными друзьями, братьями-близнецами Лэрдами, детьми местного фермера, карабкалась высоко на дерево и устраивала там наблюдательный пункт. Но вот она уже взрослая, самостоятельная барышня и направляется поездом в Глазго, а там с удовольствием наведывается во все местные универмаги. Отдельный поход – в знаменитый ювелирный магазин «Аркадия». Сколько там уникальных украшений! Она вспоминала, как пахнет мел и чернила в классной комнате мисс Камерон. В эти мгновения душа ее покидала замкнутые стены камеры и парила над окрестностями Шотландии.

Но такие мысленные путешествия были удовольствием, которое еще нужно было заработать. Ежедневно час интенсивных физических упражнений, растяжек, приседаний, различных гимнастических поз – все для того, чтобы укрепить слабеющие мышцы и восстановить нормальное дыхание. Когда-то она на чем свет ругала тренера за то, что тот гоняет их до седьмого пота и на каждом новом занятии неуклонно поднимает планку нагрузок, но теперь она понимала, что упражнения – это ключ к спасению собственной жизни. Она с силой вдавливала руки в стену, напрягая грудную клетку, занималась бегом на месте, но при этом строго следила за тем, чтобы не перегрузить себя. На одной баланде далеко ведь не убежишь, поэтому все упражнения она старалась выполнять в щадящем режиме. Иногда ей разрешали принять холодный душ. Она с наслаждением растирала тело под леденящими струями воды, смывала с него грязь, срывала с себя разъеденные вшами лохмотья. После того как вес ее тела стал критическим, у Калли прекратились месячные, чему она была несказанно рада. И все же чувствовала, как постепенно тает и медленно умирает в этой вонючей дыре.

Порой выдавались более или менее сносные дни, а иногда было невыносимо тяжело. Снова и снова она начинала жалеть себя, мысленно прикидывать, что потеряла и что оставила дома. Но более всего угнетало осознание того, что все ее усилия были напрасными. По сути, чего она добилась? Чье-то предательство, провал и ужас от понимания того, что, скорее всего, она уже никогда не увидит своего сына. От этих черных мыслей голова наливалась свинцом, и Калли приходилось пускать в ход все остатки силы воли, чтобы не сойти с ума. Оставалась только надежда, что когда-нибудь придут союзники и освободят заключенных.

В последнее время участились авианалеты. После одного из таких ночных рейдов дверь в ее камеру вдруг распахнулась, и на пороге показалась надзирательница. Она громко скомандовала ей одеваться.

– Schnell. Alles einpacken!

Команду собирать свои вещи можно было расценить как шутку. Что паковать? В ветхой наволочке лежали все ее пожитки: смена белья, Библия, огрызок зубной щетки. Неужели это конец? Или ее отпускают? В такое невозможно поверить!

– Я свободна? – спросила она так, на всякий случай.

Надзирательница зашлась от смеха.

– Таких агентов, как ты, никогда не выпускают на свободу живыми. Пришел специальный приказ из Берлина. Тебя переправляют куда-то в Германию, в более безопасное место. Поторапливайся! Группа сопровождения уже ждет тебя! – Женщина вдруг отвела глаза в сторону и прошептала едва слышно: – Там, куда тебя отправляют, на одном везении не продержишься!

Калли вместе с группой других женщин затолкали в крытый грузовик без окон и повезли куда-то в сопровождении большого числа охранников. Потом пересадили в товарный поезд, запечатали все выходы в вагоне, и поезд тронулся и пошел куда-то на восток. Ехали долго, несколько дней и ночей. Наконец, измученных, обессилевших, голодных женщин вместе с котомками выгрузили из товарняка и погнали пешей колонной в сопровождении многочисленных женщин-надзирательниц куда-то дальше. Они шли много километров, пока впереди не замаячили железные ворота трудового лагеря, расположенного к северу от Берлина. Местечко под названием Равенсбрюк. Калли даже отдаленно не могла представить себе в полной мере того, что ожидает их за этими коваными воротами.

Добро пожаловать в ад! Женский концентрационный лагерь Равенсбрюк ждет вас!