В июле 1940 года в Далрадноре поселилась семья беженцев. Почти неделю беженцы ютились в холле одной из церквей Глазго. Они прибыли на Британские острова пароходом с острова Гернси. Город их принял, и власти пообещали предоставить жилье на длительный срок. У Калли в доме было несколько свободных спален, и она сразу же вызвалась приютить одну из семей у себя, понимая, как важно всем этим людям ощутить настоящую крышу над головой. Ведь все они странствуют уже более месяца. Ей подселили семью, состоящую из четырех человек: мать и трое детей. Мадам Лапланш, уроженка Бретани, вышла в свое время замуж за местного фермера. Он-то и отправил семью в эвакуацию, посадил всех четверых на один из кораблей, поджидавших беженцев, а сам остался на острове присматривать за своими овощеводческими угодьями. На данный момент остров уже был оккупирован немцами. Дети, две девочки, Бетин и Луиза, и мальчик по имени Жак, все были уже школьного возраста. Вид у Луизы был такой, словно она только что перенесла какое-то инфекционное заболевание.

– Господи боже мой! – пробормотала Мима при виде переселенцев. – Душа разрывается, глядя на этих несчастных! – И тут же стала хлопотать у плиты, заваривая чай. – Помыться им бы всем не мешало! Запах-то вон от них какой!

– Merci, madame, спасибо! – расчувствовалась мадам Лапланш. – Мы вам так благодарны!

Весь багаж семьи уместился в один раздолбанный чемодан, куда положили только чистое белье, четки и фотографии их огорода, на котором семья растила овощи на продажу. Кое-какую одежду семейству Лапланш выделил комитет по оказанию помощи беженцам, но детям мало что подошло. Правда, пока на улице стояло знойное лето, и они могли играть во дворе в чем есть, а позже, ближе к началу учебного года, всем им выдадут школьную форму.

Калли понимала, что это ее святой долг – помочь людям, спасающимся от войны. Точно так же когда-то, много лет тому назад, в далеком 1914 году, в Британию бежала семья Марти, и родители тети Китти приютили эту семью у себя. И вот снова, уже вторично в своей жизни, они оказались под оккупантами. Письма от Ферранда приходили крайне редко. Он сообщил ей, что вслед за братом Жаном-Люком тоже поступил на военную службу. Но когда страну оккупировали немцы, связь между ними и вовсе оборвалась. Сейчас уже было поздно отправлять то письмо, которое она написала когда-то, в самом начале войны, и которое столько раз порывалась отправить, но так и не отправила, и оно до сих пор пылилось в одном из ящиков ее письменного стола. Не приходилось сомневаться в том, что немцы наверняка экспроприировали замок у их законных владельцев и сейчас хозяйничают там на правах победителей. Калли было жаль несчастную графиню.

Зато ее собственный дом сейчас был переполнен людьми: Джесси и Дезмонд занимали детскую. Мадам Лапланш с двумя дочерьми разместили в большой спальне, Жак спал в гардеробной рядом с их комнатой.

В комнате Фиби пока царил полный беспорядок. Но где-то в середине сентября она неожиданно объявилась в Далрадноре, даже не уведомив о своем приезде, сжимая в руке весь свой нехитрый скарб, который остался после бомбежки. И ей тоже нужна постоянная крыша над головой.

Вид у нее был убитый. Калли обняла мать и подвела ее к креслу. Мима тут же приготовила чашечку чая, не пожалев чайной ложки столь драгоценного по нынешним временам сахара, который выдавали дозированными порциями и строго по карточкам. И лишь только тогда, когда она поведала обо всех ужасах, которые ей пришлось пережить, рассказала о страшной гибели Китти, Фиби упала плашмя на диван и дала волю слезам. Еще никогда Калли не видела мать в таких растерзанных чувствах. На нее было страшно смотреть, но чем она могла помочь Фиби? Разве что поплакать вместе с ней над утратой любимой тети Китти.

Но мало-помалу жизнь в Далрадноре как-то устаканилась и потекла своим чередом. Слава богу, радовалась в душе Калли, что у них есть куры, поросенок и свои овощи с огорода и тех грядок, которые они возделали дополнительно. Мадам Лапланш сразу же вызвалась помогать Миме на кухне, а Мима и рада была обзавестись компаньонкой. Мадам оказалась искусной поварихой и могла буквально из ничего приготовить вкуснейшее блюдо. Она без конца подбрасывала новые идеи Миме, и у той тоже даже старые привычные блюда заиграли по-новому. К тому же женщина еще была и отличной портнихой. Из старых прохудившихся простыней она шила отличные рубашки, съемные воротнички, перешивала подаренную им одежду больших размеров в платья для своих дочерей, а Дезмонду соорудила просто обалденное зимнее пальтишко из старого твидового мужского пиджака. Даже их садовник, мистер Баррел, и тот всегда любезно привечал француженку, потому что она охотно делилась с ним секретами того, как ее муж выращивает овощи.

Пока дети были в школе, в доме было относительно спокойно, но стоило им вернуться с занятий, и тут же воцарялся трамтарарам. Особенно доставалось Фиби в дождливую погоду, когда детям приходилось сидеть взаперти, что они компенсировали беготней по дому. А в результате у Фиби начиналась жутчайшая мигрень.

Калли изо всех сил старалась сохранить в доме мир. Она понимала, что матери нужен покой и нужно время, чтобы оправиться от пережитых потрясений. Они часто совершали долгие прогулки, во время которых Калли давала матери возможность выговориться. Фиби рассказывала дочери обо всем, что довелось ей наблюдать в Лондоне. Возвращаться назад она не спешила, но понимала, что как только ей позвонит агент с предложением новой роли, нужно будет ехать обратно.

– Я чувствую себя здесь лишней, – пожаловалась она дочери как-то раз утром, когда та приготовилась взять ее с собой на очередное собрание Женской добровольной службы. – Вы все заняты делом. А что делать мне?

– То, что ты умеешь делать лучше всего, мам! – сказала Калли, не задумываясь, и тут же спохватилась. А ведь и правда! Пора матери заняться привычным для нее делом. – Возвращайся на сцену и весели народ! Уверена, многие концертные бригады будут просто счастливы работать под твоим руководством.

– Поздно мне уже прыгать по сцене, словно девочка! – вздохнула Фиби, разглядывая гусиные лапки в уголках глаз.

– Ничего не поздно! – упрямо стояла на своем Калли. – Ты только позвони, и отбоя не будет от приглашений. Все госпитали постоянно ломают голову над тем, где найти людей, которые бы сумели развлечь раненых. А с твоим-то опытом! Так что хватит разыгрывать передо мною старенькую беззубую бабушку! – Обе они невольно рассмеялись, и у Калли отлегло на сердце, когда она увидела искорки интереса в измученных глазах матери.

«А что делаю я сама для победы? – размышляла она ночью, мучаясь без сна. – Ращу ребенка, и только! Ну, приютила у себя беженцев, ну, работаю в Женской добровольной службе. И это все? Да другие всецело отдают себя фронту и дома отдают целиком в распоряжение тех, кто лишился крова».

Взять хотя бы Примми. Калли очень обрадовалась, когда та нежданно объявилась на пороге ее дома, элегантная, в красивом костюме. Она работала сейчас в каком-то министерстве по делам снабжения фронта. Впрочем, о своей работе она упомянула вскользь, как бы между делом, словно и не это было сейчас главным в ее жизни. Калли даже почувствовала зависть, слушая ее рассказы о веселой холостяцкой жизни, о всяких шикарных приемах и вечеринках, на которых она побывала, живя в Лондоне. Но подруга до сих пор была одинока. К тому же она никогда не была фантазеркой. Так с какой такой стати она с таким упоением рассказывает ей именно о светской стороне своей жизни?

– Тебе доводилось встречаться с бельгийскими военными? – поинтересовалась у нее Калли. – Может, слышала что-то о братьях Ван Гротен?

Шанс иллюзорный, подумала она про себя. Если бы Ферранд эвакуировался вместе с теми британскими частями, которые отступали под Дюнкерком, он бы уже давно позвонил ей.

– Нет. Но в Лондоне много французов и поляков. Они налаживают радиовещание на оккупированные территории. Приезжай в Лондон. Я там тебя познакомлю кое с кем. Быть может, они в курсе. Пора тебе уже самой отметиться в столице!

– Не могу! У меня тут столько всего!

– Ерунда! В доме полно взрослых! Присмотрят за твоим малышом. Они с радостью отпустят тебя на недельку-другую. Твой сынишка вполне удовлетворится обществом няни. Надеюсь, на нее можно положиться?

– Конечно! Джесси очень разумная и практичная девушка. Но еще слишком рано! Да и Фиби меня волнует. Она сама не своя! Ужасная гибель тети Китти, потом эта бомбежка, разрушившая ее дом, – все это очень повлияло на мать. Но, думаю, она справится! Она ведь из той категории людей, которые никогда не сдаются. А как ты? Как твоя жизнь? Как домашние?

– Папа призван на службу в медицинский корпус. Мама управляется со своей клиникой. Старший брат пошел в армию. Где он и что с ним сейчас, пока не знаю.

– Интересно, где будем мы все в конце войны, – задумчиво обронила Калли.

– Думаешь, будем танцевать под дудку Гитлера? – улыбнулась Примми. – Вряд ли! Конечно, чтобы осилить такого врага, времени потребуется немало. Но мы его в конце концов одолеем!

– Как бы я хотела тоже сделать больше для фронта, для победы!

– Ты растишь сына, поддерживаешь огонь в семейном очаге. Это уже немало!

– Но ты! Вот ты действительно делаешь немало! Твоя работа гораздо важнее всей той суеты, которой занимаюсь я. Пора и мне подумать о настоящей работе! – Калли вдруг почувствовала себя виноватой в том, что на фоне подруги ее вклад в общее дело такой жалкий, такой мизерный.

– Перестань! – попыталась урезонить ее Примми. – Пока твое место рядом с сыном.

Но разумные доводы подруги показались Калли несостоятельными.

– А помнишь, что говорила нам Корки в школе? «Мисс Макалистер всегда старалась быть полезной, и она всегда была первой, прокладывая путь другим».

– Да уж! Помню, как мы решили опробовать ее опыт на своей практике! – весело рассмеялась Примми. – Вскарабкались на башню безо всякой лестницы. Вот то был номер! Вот что я скажу тебе, подруга! Тебе нужно сменить обстановку, хотя бы на время! Оторвись от семейных дел и приезжай в Лондон! Это приказ!

Примми уехала, а Калли долгими бессонными ночами пережевывала подробности их бесед и размышляла над тем, что ей делать. Разве все они ощущают в полной мере, живя здесь, что такое война? Их даже не бомбят. Нельзя же просидеть всю войну сложив руки, пока другие гибнут под бомбежками и на фронтах. Да, у них здесь – тишь да благодать, и это неправильно!

И словно сам Господь услышал ее мысли. Потому что на следующее утро пришло письмо, кардинально изменившее всю жизнь Калли.

– Что это? – разволновалась Фиби при виде письма. – Похоже на какую-то официальную бумагу.

Калли быстро пробежала глазами текст письма.

– Ты же помнишь, мы посылали фотографии с окрестностями замка, чтобы узнать хоть какие-то новости о том, что там творится. И вот меня приглашают в Лондон. Думаю, хотят сообщить то, что им удалось выяснить.

Такое странное, почти мистическое совпадение, размышляла она про себя. И этот неожиданный вызов в Лондон!

– Да нет! Это слишком неправдоподобно! Ты послала какие-то там любительские снимки, и тебя тут же приглашают в столицу! Дел у них других нет! – Фиби взяла письмо и внимательно прочитала его, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, могущую дать ей ответ на вопрос, зачем дочь вызывают в Лондон. – А вдруг это как-то связано с Тоби? – предположила она. – И тебя просто проверяют?

– Я о нем ничего не слышала уже сто лет! И вряд ли услышу до того момента, как затею бракоразводный процесс. Может, они хотят узнать у меня какие-то подробности о тех территориях, которые прилегают к замку? Но я уже все плохо помню. Кстати, Примми тоже звала меня в Лондон. Говорила, что мне нужно на короткое время сменить обстановку. Настаивала, чтобы я приехала к ней в гости.

– В Лондоне опасно! Ты не имеешь права рисковать собственной жизнью, имея маленького ребенка на руках!

Фиби старалась быть рассудительной.

– Я постараюсь вести себя осмотрительно. Но мне уже самой интересно, в чем тут дело. Вот! Они даже бесплатный проезд мне предоставляют! А Дезмонд прекрасно проведет время с вами! У него столько обожателей! Я ведь недолго в отлучке пробуду.

Что-то в полученном письме было не так, какая-то была в нем интрига, которая пока ускользала от Калли. Письмо официальное и на официальном бланке, но вот его содержание очень расплывчатое. Можно сказать, ни о чем. Неужели это Примми постаралась? Она ведь тоже вела себя очень странно. И ни о каком министерстве по делам обеспечения фронта Калли ни от кого более не слышала. Да и существует ли оно вообще? И там ли трудится Примми на самом деле? Неужели это письмо – ее рук дело?

Готовясь к встрече, Калли оделась со всей тщательностью. Нельзя же явиться в присутственное место в таком виде, какой бывает у людей, проведших в пути бессонную ночь, да еще и под бомбежками, когда то и дело приходилось выходить из вагона и вжиматься всем телом в железнодорожную насыпь.

Примми оставила ключи от своей жилой комнаты под кирпичом в стене. Целую неделю она работала где-то за городом, а потому Калли застала в ее комнате самый настоящий кавардак. Да и вид Лондона ее потряс. Столько руин, целые кварталы снесены с лица земли. В документальных хрониках, которые показывают в кинотеатрах перед началом сеансов, все эти разрушения никогда не демонстрируются. Как же могут все эти люди жить и работать здесь, невольно задалась она вопросом. Почти все магазины закрыты, окна в домах зияют пустыми глазницами, кругом горы мусора, автобусы стоят прямо на тротуарах. Но Лондон между тем продолжал жить и работать. И Калли вдруг почувствовала прилив гордости за своих соотечественников, которых не сломили никакие вражеские бомбардировки.

Отель, где ей была назначена встреча, располагался неподалеку от Вестминстерского аббатства. Она назвала свое имя охраннику на входе и стала ждать, пока ее пригласят. Само здание отеля показалось ей крайне затрапезным и даже каким-то неряшливым. Как правило, мимо таких домов проходишь, не обращая на них никакого внимания. Как же в таком отеле живут люди, подумала она, поднимаясь по лестнице на самый верхний этаж. Ведь им же нужно где-то спать, что-то есть… Она замерла перед нужной дверью в ожидании, что ей откроют. Да, совсем по-иному представляла она себе место встречи с анонимными столичными чиновниками.

Но вот дверь распахнулась, и навстречу к ней вышел высокий представительный мужчина. Правда, он не представился, а провел ее прямиком в свой кабинет. Письменный стол и два старых потертых кресла, вот и вся обстановка. В комнате было свежо, если не сказать холодно. К ее вящему удивлению, мужчина обратился к ней по-французски, видно, желая проверить, насколько хорошо она понимает язык и насколько быстро ответит ему. Калли ответила с ходу. На столе лежала почтовая открытка, слегка помятая по краям. Такое впечатление, будто ее не раз складывали и многократно сворачивали трубочкой.

– Насколько я понимаю, эта открытка адресована вам! – мужчина подвинул открытку ближе к ней. – Как вы познакомились с человеком, который написал ее?

Калли сразу же узнала почерк Ферранда и замерла от неожиданности.

– Эту открытку мне написал Луи-Ферранд Ван Гротен. Мы встретились с ним в Каире.

– Полагаю, он был вашим любовником?

Прямота вопроса заставила Калли поежиться. Она неопределенно пожала плечами и ничего не ответила.

– Итак, миссис Ллойд-Джоунз… Или вы предпочитаете «миссис Тоби Джоунз»? Так вот, я готов сообщить вам следующее.

После чего последовал пространный рассказ о ее жизни, плюс некоторые неизвестные ей подробности о мошеннических операциях Тоби и о том, что он где-то сейчас скрывается под вымышленным именем. А далее последовало описание того, как она встретилась с Феррандом в Александрии и вступила с ним позднее в любовную связь, уже в Каире.

– Так вам известно, где сейчас находится Ван Гротен? – закончил свой монолог мужчина.

Калли нервно сглотнула слюну. История собственной жизни в пересказе постороннего человека вызвала у нее оторопь. Она выдавила из себя жалкое подобие улыбки и промямлила:

– Я думала, меня пригласили по поводу некоторых фотографий…

– Вы провели несколько месяцев в Бельгии, не так ли? У вас едва заметный фламандский акцент, когда вы говорите по-французски, но все же графиня Ван Гротен приняла вас в свою школу. Я правильно излагаю события?

Мужчина замолчал и снова стал внимательно наблюдать за ее реакцией.

– Да, я обучалась в ее школе. У нас была небольшая группа учениц. Все вместе мы путешествовали по Бельгии.

– У вас ведь и няня была родом из Бельгии, не так ли? Из семьи фламандских беженцев.

– Да, Марти! Она жива?

– Вы хорошо говорите на фламандском?

– Немного.

К чему все эти вопросы? Куда он ведет, недоумевала Калли. Но вслух она рискнула озвучить лишь коротенький вопрос:

– А зачем это?

– Нам нужны хорошие переводчики, а также люди для выполнения других ответственных поручений. Ваше прошлое нас заинтересовало. На этом пока все, миссис Джоунз.

– Как к вам попала открытка от Ферранда?

– Скажем так: ее переслали к нам не совсем обычным способом и, как вы догадываетесь, не по официальным каналам.

Мужчина вдруг резко поменял тему разговора:

– Как вы вообще относитесь к оккупации Бельгии? У вас есть какие-то контакты с вашими друзьями, которые остались там?

«Ага, – мелькнуло у нее, – этот человек проверяет меня на политическую лояльность и вообще интересуется степенью моей информированности».

– В газетах про Бельгию почти ничего не пишут, – начала она робко. – Конечно, я очень переживаю за своих друзей, которые остались там. Если нужно сделать что-то, чтобы помочь им, я готова… Но что именно от меня требуется?

Поначалу она говорила на французском, слегка запинаясь, но когда разговор пошел на привычные темы о друзьях и близких, язык развязался сам собой, и ее речь полилась легко и свободно. Неужели их интересует именно ее бельгийское прошлое?

Мужчина неторопливо поднялся из-за стола.

– Благодарю за помощь! Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор строго конфиденциален. Но если вы нам вдруг понадобитесь снова, я хотел бы знать, где и как мы можем разыскать вас.

Она продиктовала лондонский адрес Примми и свой домашний адрес в Шотландии.

– О, я знаю эти места! Прекрасная природа! И рыбалка великолепная. Насколько мне известно, вы приютили у себя в доме семью беженцев и у вас маленький сын. Полагаю, его отец Ван Гротен?

Осведомленность собеседника начинала пугать Калли. Во всяком случае, еще никто не озвучивал подобную догадку вслух.

– Дезмонд прежде всего мой сын! А кто его отец – это уже вопрос вторичный! – вспыхнула она.

– Вы очень благоразумны и рассудительны, миссис Джоунз. Особенно учитывая тот факт, что на деле вы никогда не были женой мистера Джоунза.

– Мы были женаты! – возмутилась Калли. – Мы поженились в 1935 году на борту судна «Мари Соланж», вышедшего из Марселя в порт Александрия. Наш брак зарегистрировал лично капитан судна.

По какому праву этот человек так бестактно вмешиваться в ее личную жизнь?

– Судно-то было не британское. К тому же вы не обратились в Отдел регистрации гражданских актов в Доме святой Екатерины за получением соответствующего уведомления о браке. Так что ваш брак – это фикция перед лицом закона.

– Я не знала, что нужно делать какое-то уведомление, – растерялась Калли. – Это важно?

– Только в том случае, если вы захотите затеять официальную процедуру развода. В сущности, вы оба с вашим бывшим мужем свободные люди, так как никаких официальных подтверждений о законности вашего брака с точки зрения британского законодательства нет. Посему вы можете выходить замуж за кого угодно. Как я понимаю, тот человек в Бельгии ждет не дождется вашего согласия. Всего доброго, миссис Джоунз! Точнее, мисс Бордман.

Калли вышла из кабинета, пошатываясь от всего того, что только что узнала. Она медленно побрела по лестнице к выходу. Совсем не о таком собеседовании она воображала, сидя в поезде! И кто же этот грубиян, интересно, который так бесцеремонно обошелся с нею? Перерыл своим длинным носом все ее грязное белье! Докопался до самых интимных подробностей ее личной жизни и с видимым удовольствием выложил их перед нею. Зачем? С какой целью? Она еще крепче сжала в руке открытку от Ферранда. Слава богу, он жив! И по-прежнему думает о ней. Неужели она действительно свободна, как только что заявил ей этот грубиян? Значит, она хоть сейчас может связать свою судьбу с Феррандом. Скорее всего, Тоби с самого начала знал, что их брак – это всего лишь пустышка для отвода глаз. Почему-то она совсем не удивилась такому открытию.

Калли зашла в ближайшее кафе и, усевшись за столик, стала внимательно изучать открытку. Такое впечатление, будто кто-то перевозил ее в форме обычной сигареты. Цветное изображение на открытке покрылось десятком мелких трещин и царапин.

Моя дорогая!

Надеюсь, ты жива и здорова. У нас здесь очень трудно. Брата убили, мама потеряла рассудок от горя. Она больше не может жить одна. Я вернулся в университет, помогаю чем могу тем, кто нуждается в помощи. Мечтаю о том, чтобы ты была рядом со мной. Как мне холодно и неуютно без тебя! Но мы ведь знавали и лучшие времена, не правда ли? Но какими далекими кажутся мне те дни и ночи, когда я держал тебя в своих объятиях. С нетерпением жду, моя родная, того момента, когда мы снова будем вместе.

Подписи не было. Впрочем, Калли она была и не нужна. Никаких имен, без указания мест, без обращения к ней по имени, без указания ее адреса. Как же ее нашли? И кто привез эту открытку из оккупированной Бельгии сюда, в Англию? И что означают слова Ферранда о том, что он помогает тем, кто нуждается в помощи? Да, каждое предложение в этом коротеньком послании было исполнено особого смысла, и ей еще предстоит понять его. А пока же она читала и перечитывала открытку, и слезы струились по ее щекам, стекая на бумагу.

Ну почему я не сказала тебе о Дезмонде? Зачем утаила от тебя правду о нашем сыне? И каким опасностям ты подвергаешься там, у себя на родине, спасая людей?

Столько всего осталось недосказанным. В мгновение ока обычная почтовая открытка приобщила Калли к какому-то таинственному, совершенно неизвестному ей миру, в котором все покрыто завесой секретности. Да и сама она тоже стала частью пока еще непонятной ей тайны. Ведь не случайно же тот человек в кабинете дал ей понять, что именно ее французский с фламандским акцентом может им пригодиться. Что, если они пригласят ее снова? Должна ли она давать согласие на сотрудничество с ними?

В сущности, у нее есть выбор. Она может отправиться первым же поездом к себе домой, и никто ее за это не осудит. Ведь у нее же маленький сын! Однако в душе Калли понимала, что коготок ее уже увяз. Может быть, именно там, в этом непонятном ей, скрытом от посторонних глаз мире, за этой невзрачной дверью, выкрашенной в неброский коричневый цвет, она и сумеет наконец принести пользу общему делу? Она почти физически ощущала, что этот мир опасен, очень опасен, но лишь сильнее горячилась ее кровь в предвкушении опасностей. Вот они, ее вызовы, которые она смело принимает. Правда, ей пока никто ничего конкретного и не предлагал. А вдруг она провалила первое собеседование? И второй попытки ей не дадут? Нет, надо дождаться их решения! И только потом она станет решать свою судьбу и выберет путь, по которому пойдет дальше.