Глава 13
День тишины

Рейтинги падали, и остановить их падение было уже невозможно.

Несмотря на все усилия, предпринимаемые фоминским штабом, горожане верили всей той грязи, что лилась на Егора и его команду. Во второй разнесенной по почтовым ящикам подметной газете кандидат в мэры города Фомин призывал закрывать поликлиники в микрорайонах и концентрировать бесплатную медицинскую помощь лишь в одной, расположенной в центре города, к слову, той самой, где работала его жена Катерина.

В передаче на местном телеканале, являющейся провинциальной калькой знаменитого малаховского «Пусть говорят», появилась якобы одна из бывших любовниц Егора, которая, блестя глазами, в физиологических деталях рассказывала об их бурном романе. Хорошенькая девушка с большой грудью, работавшая когда-то в отделе кадров фоминского предприятия, била себя в грудь, прося прощения у той же самой Катерины за то, что пробовала разрушить ее семью и принесла ей в результате много горя.

– Я бы никогда, никогда на это не пошла, – клятвенно заверяла девушка, сжимая яркий маникюр в кулачки, – но он так меня добивался, такие слова говорил! Обещал, что обязательно разведется, что мы будем вместе. Я же тогда не знала, что он каждой так говорит.

– А почему вы решили с ним расстаться? – Глаза ведущего горели неукротимым интересом.

– Он заставил меня сделать такое, после чего я уже не смогла быть с ним. – Глаза девушки затуманились слезой.

– Это было что-то негуманное? – любопытство ведущего не утихало.

– Очень, очень негуманное. – Голос девушки снизился до шепота, заставляя зал напрячься. – Такое любой женщине очень нелегко сделать. Это противно нашей женской природе, понимаете, о чем я?

Ведущий сочувственно закивал головой.

Запись передачи смотрели всем штабом, и Настю чуть не вырвало на телевизор. Фомин, оторвавший напряженный взгляд от экрана, заметил, как побледнело ее лицо и с каким священным ужасом уставилась на него Анютка.

– Да не была она моей любовницей! – заорал он. – И никакого аборта я ее делать не заставлял! Вы что, совсем дуры?! Не понимаете, что это подстава?! Спектакль. Я ее на заводе даже не помню. Мало ли там штафирок в отделе кадров сидело. Вы мозги включите, ей же от силы двадцать с копейками, а я там пять лет уже не работаю! Я ее что, совратил, когда ей шестнадцать лет было?

– При твоей репутации бабника поверить можно во все, что угодно, – огрызнулась Настя. – И не захочешь, да поверишь. Хотя с возрастом они лопухнулись, конечно. Надо было артистку постарше найти. Валера Усов, видимо, не знает простой истины, что дьявол скрывается в мелочах. Но я тебя уверяю, что девяносто процентов зрительниц, увидевших эту передачу, не подумали, что девица слишком молода, а с огромным удовольствием заклеймили тебя позором.

– Да и бог с ними, – махнул рукой Егор.

– Ага. Только это твои избирательницы, которые ни за что не отдадут свой голос изменнику, прелюбодею и мерзавцу, толкнувшему бедную хрупкую девушку на убийство ребенка.

– Не такая уж она и хрупкая. – Фомин с сомнением смотрел на экран, где девица вытирала набежавшие слезки своим кроваво-красным кулачком.

– Это к делу отношения не имеет и рейтингу не поможет, – мрачно отметил Котляревский.

Время показало, что он был прав. Теперь уже никто из членов предвыборного штаба не верил, что возможна победа в первом туре. С пятидесяти трех процентов рейтинг упал сначала до сорока, а потом до тридцати пяти. Социологические опросы с неумолимостью показывали, что рейтинг мэра Варзина после истории с доблестным спасением Парка Ветеранов от вырубки, наоборот, вырос и примерно за неделю до выборов составлял сорок два процента.

– Ну что ж, придется побиться еще и во втором туре. Шансы есть. Все, кто в первом проголосует против Варзина, во втором отдадут свои голоса нам, – особого оптимизма в голосе Котляревского не слышалось. Остальные члены штаба его тоже не испытывали. Все устали. Смертельно устали. И мысль, что придется терпеть эту муку дальше, еще две-три недели, казалась всем невыносимой. В первую очередь самому Егору.

Насте было жалко его. Жалко себя. Но больше всего жалко Игоря Стрелецкого, которому за последние две недели тоже изрядно досталось. Без конца повторяющиеся телевизионные ролики про «проклятого олигарха» привели к тому, что на заводе его встречала глухая враждебная стена молчания. Это было особенно мучительно, потому что сатрапом и упырем он вовсе не был. Платил людям по совести, ввел социальный пакет, давал служебное жилье и асфальтировал дороги, решал проблемы с детскими садами и устраивал в больницы родственников всех, кто в этом нуждался.

Но пропаганда делала свое черное дело. Инцидент с одним из рабочих, плюнувшим ему в лицо на проходной завода, стал последней каплей. Вытерев со щеки липкий след чужой ненависти, Стрелецкий широкими шагами пересек двор, отделяющий проходную от главного здания, вихрем промчался по лестнице до своей прозрачной приемной, оттолкнул испуганную секретаршу и с грохотом захлопнул дверь в кабинет. От удара со шкафа упала и разбилась стеклянная ваза. Секретарша заплакала.

Весь день Стрелецкий не отпирал дверь и не отвечал на селектор. Встревоженный главный инженер в обеденный перерыв предложил ломать дверь, но секретарша, даже в огорчении не растерявшая своих деловых качеств, за которые Игорь платил ей просто огромную по масштабам их города зарплату, вытерла слезы, отрицательно покачала головой и позвонила Алисе.

Спустя три минуты та перезвонила, сообщив, что Игорь Витальевич на мобильный звонок ответил, у него все в порядке, и беспокоить его не надо. Перед уходом домой в седьмом часу вечера секретарша еще раз нажала на бесполезный селектор. Тот помигал красным глазом, но продолжал хранить молчание. Вздохнув, как на поминках, секретарша отбыла домой.

Когда в дверях кабинета заскрежетал ключ, Игорь Стрелецкий поднял голову и посмотрел на часы. Они показывали полдесятого, и он неожиданно понял, что просидел в низком массивном кресле почти двенадцать часов. На столике перед ним стояла полупустая бутылка виски. Пьяным Игорь не был. Выпитый за день алкоголь даже не ослабил тугой пружины, заведенной до отказа где-то в районе сердца. Противно сосало под ложечкой, и Стрелецкий вспомнил, что в прошлой благополучной жизни так напоминало о себе чувство голода.

В холодильнике благодаря вышколенной секретарше (нет, совсем не зря он платил ей так много) обнаружился вполне солидный запас еды, но сил есть не было. Пожалуй, даже дышать не было сил, поэтому Игорь решил, что вполне может обойтись без еды. Дверь кабинета тем временем начала открываться. Даже взвод автоматчиков сейчас не смог бы вывести Стрелецкого из состояния апатии, в котором он сейчас находился. Но автоматчиков за дверью не оказалось. Только старая уборщица Михална, работающая на заводе столько времени, сколько Игорь тут себя помнил.

– О, Виталич, ты еще здесь? – удивилась, включив свет, Михална, отродясь не признававшая высоких чинов начальства. – Что домой-то не идешь? Тебя, поди, жена заждалась, а ты тут сидишь, бабке пол мыть мешаешь.

– Сейчас пойду, Михална. Действительно, зря засиделся. – Стрелецкий начал неловко выбираться из низкого кресла и чуть не упал от внезапно накатившей слабости.

– Э-э-э, – Михална поставила свое ведро и неодобрительно посмотрела на начальника. – Кто ж пьет без закуси? Ты ж не алкоголик, Виталич, ты ж приличный человек. А сидишь один, впотьмах, света не зажигаешь и водку хлещешь. Рази ж дело?

– Это не водка, это виски. Хороший, односолодовый, – зачем-то уточнил Игорь.

– А хоть и виски. Какая разница? Все равно одна отрава. У меня с ее мужик помер в восемьдесят втором году.

– Не помру я, Михална, уж от виски точно. – Игорь невольно улыбнулся. – Хочешь, налью попробовать?

– Ни боже мой! – Бабка смешно замахала руками и мелко закрестилась. – Я ее, проклятую, не пью. Ни глоточка. Да и работать мне еще. Окромя твоего кабинета еще полэтажа не мыто. А с алкоголя какая работа? А ты чего смурной-то такой, Виталич? Случилось чего? Может, зазноба твоя тебя бросила?

– Нет, с зазнобой все в порядке. – Игорь снова улыбнулся.

– Да и то, рази ж такого мужика, как ты, может баба разлюбить? Это уж я так, сдуру сболтнула.

– Неприятности у меня, Михална, – вдруг непонятно с чего признался Стрелецкий. – Власть наехала, мелкие грехи нашлись, а из мелкого беса крупного вырастить ничего не стоит.

– Слышала, – без особого выражения призналась уборщица. – Так и что с того, что неприятности-то, Виталич. Ты жив-здоров. Зазноба любит. Руки-ноги целы. Люди вон в войну жизни радовались, а сейчас вроде мир.

– Мир не мир, но уж точно лучше, чем в войну, – признал Стрелецкий. – Раскис я что-то, Михална. Я себя таким и не помню, и от этого особенно противно. От этого да еще от того, что люди как на врага смотрят, хотя ничего злого я им никогда не делал.

– Ну что ты, сынок! – Игорь даже вздрогнул, столь необычно прозвучало это обращение из уст старой уборщицы. – Люди разве по злобе с тобой так? Люди от зависти. Спокою ты им не даешь. Толковый, богатый, непьющий, любое дело у тебя в руках спорится. Жена красавица, вторая еще лучше, машина дорогая, дом большой. Рази ж кто признает, что это ты своей головой да своим горбом нажил? Такое признать, впору пойти вешаться, потому что сами-то в панельках ютятся, ханку жрут, да на толстую женку в халате по вечерам смотрят. Так что если ты упал, то на это зрелище не полюбоваться грех. Будут злорадствовать и пальцами показывать. Да рази ж это горе! Они ж как обезьяны в зоопарке. И не твое это дело – на этих обезьян смотреть, да еще поведение их близко к сердцу принимать. Настоящие-то люди тебе цену знают. И поступкам твоим. А на остальных внимания не обращай.

– Спасибо тебе, Михална. Вроде и сам я это все понимаю, а от твоих слов легче стало, – признался Игорь, снова выбираясь из кресла.

– Так, конечно, знаешь! Ты, сынок, очень умный, куда уж мне, старой, с тобой тягаться. Но иногда посмотреть на себя со стороны полезно бывает. Уж поверь мне, старухе.

– Пойду я, пожалуй. – Игорь достал из шкафа невесомую дубленку. – А то меня и вправду жена дома ждет. Да и тебе я убираться мешаю.

– Ничего, ночь длинная, успею все вымыть. Но ты иди, иди. Нечего тебе со мной, старухой, болтать.

Сегодня был день тишины. Так называлась любая суббота перед выборами, когда агитация была уже запрещена, и не оставалось ничего другого, кроме как ждать завтрашних событий. В ночь на субботу никто не спал. По прошлому предвыборному опыту Настя знала, что именно в эту ночь противник мог произвести вброс самых гадостных листовок или газет. Оправдаться по телевизору или радио было уже невозможно, да и люди, сидящие дома в выходной, читали то, что доставали из почтовых ящиков, особенно внимательно.

Все сподвижники Фомина собрались на ночь в штабе, создав этакую бригаду быстрого реагирования на любые неприятности. Однако неприятностей, как ни странно, не последовало. Все были готовы объезжать город и собственноручно вытаскивать из почтовых ящиков подметные газеты (об их появлении должна была сообщить разведка Сергея Муромцева). Все находились в боевой готовности, ожидая гранаты в окно штаба или поджога двери еще чьей-нибудь квартиры, но ночь прошла спокойно, и в девять утра все разъехались по домам, чтобы отоспаться. Все равно больше в день тишины заняться было решительно нечем.

Вернувшись домой из штаба, куда она поехала вместе со Стрелецким (в экстренной ситуации могли пригодиться лишние руки), Алиса вымыла термосы из-под чая, выкинула пакеты с недоеденными бутербродами, заглянула в спальню, где мертвым сном уже успел уснуть Игорь, и встала под душ. Несмотря на бессонную ночь, она знала, что вряд ли уснет. Все ее естество томилось в ожидании большой беды, которая уже не просто стояла на пороге, а вошла в их дом. Присутствие этой самой беды рядом Алиса ощущала физически, всеми порами тела.

Теплая вода стекала по волосам на лицо, и, подставляя его тугим струям, Алиса вяло думала о том, как бы было неплохо, если бы эта вода, утекающая в сливное отверстие в полу, уносила с собой печали и тревоги. Сквозь шум струй она услышала зазвонивший телефон. Мобильник остался на кухне, поэтому его звонок был едва различим. Вряд ли он мог разбудить Игоря, ведь от кухни до спальни было достаточно далеко в их просторном доме, но тем не менее Алиса выключила воду, выскочила из душевой кабины и, наскоро обмотавшись большим полотенцем, побежала в сторону кухни.

Мокрое тело сразу замерзло. Морозный декабрьский воздух коварно боролся с установленной в доме мощной американской системой отопления. Дрожа от холода, Алиса схватила лежащий на барной стойке телефон, который уже успел умолкнуть, но тут же зазвонил снова. К огромному изумлению Алисы, ей звонил губернатор.

– Да, Вячеслав Аркадьевич, – чуть задыхаясь от бега, ответила она.

– Доброе утро, Алиса. – Малоземов снова не назвал ее отчества, и ей это не понравилось.

– Не знаю, доброе ли, – у Алисы невольно вырвался нервный смешок.

– Смотря с чем сравнивать. – Губернатор немного помолчал, и сердце Алисы забилось чуть быстрее. – Вот что, Алиса, скорее всего мой звонок вам – это глупость. Ничем не оправдываемое мягкосердечие, которое в нынешней ситуации мне проявлять совсем бы не следовало. Но я действительно очень вам благодарен. И я действительно хорошо к вам отношусь, поэтому и позвонил. Надеюсь, вы по достоинству оцените то, что ради вас я иду на должностное преступление.

– Что вы имеете в виду? – Алиса внезапно охрипла.

– Выписан ордер на арест Игоря Витальевича. Я сделал так, что до завтрашнего дня он не будет пущен в ход. Но у него есть только один сегодняшний день, чтобы срочно уехать.

– Куда уехать? – Алисе стало противно от того, как беспомощно прозвучал ее голос.

– Не знаю, куда. Далеко. Лучше всего из страны. И желательно туда, где его будет нельзя достать через Интерпол. Я уверен, что у него есть какая-нибудь открытая виза. А билет на самолет купить не проблема.

– Вячеслав Аркадьевич, почему он должен уезжать? Что он такого страшного сделал, чтобы бежать, скрываться как преступник? Поддержал не того человека на выборах? И вы считаете, что этого достаточно?

– Давайте не будем сейчас обсуждать, что я считаю. – Голос Малоземова был сух и бесцветен. – Ордер на арест выписан за налоговые преступления. И они у вашего благоверного действительно есть. Так что отвечать ему есть за что. И связь его ареста с выборами – не более, чем плод вашего воображения. Алиса, не заставляйте меня жалеть, что я вам позвонил. И не говорите, что вас не предупреждали о возможных последствиях. Так что не теряйте время на беллетристику, у Игоря Витальевича его не так уж и много.

В трубке запищали гудки. Алиса невидящим взглядом посмотрела на замолчавший аппаратик, аккуратно, словно он был стеклянный, положила его на край стола и, держась рукой за стену, на ватных ногах пошла в сторону спальни. Будить совсем недавно уснувшего Игоря.

Тихонько приоткрыв дверь, она на минуту застыла в дверях. Ее мужчина, разметавшись, спал на широкой, предназначенной для них двоих кровати. Даже во сне с его лба не сошла продольная морщина, появившаяся совсем недавно. И даже во сне он выглядел измученным. Таким измученным, что у Алисы защемило сердце.

У нее не укладывалось в голове, что он должен уехать. Вот прямо сегодня, сейчас. Уехать далеко и, наверное, надолго. Вышедшая замуж на первом курсе, Алиса рано стала самостоятельной. Ребенок, вражда со свекровью, гибель отца, развод и первые шаги в бизнесе, который она построила с нуля, приучили ее к решительности и смелости. Она быстро принимала решения, точно оценивала обстоятельства, просчитывала последствия и никогда не вешала нос.

Но рядом с Игорем она моментально теряла весь свой напор и деловитость. Она не могла жить без него. Ее ужасала одна только перспектива того, что она не будет видеть, как он спит, ест, улыбается ей, Алисе, особой, только для нее предназначенной улыбкой. Жизнь без него не имела смысла. Несмотря на сына, несмотря на маму, несмотря на работу и подруг. И сейчас она медлила, зная, что теряет драгоценное время. У нее не было сил разбудить Игоря, потому что тем самым она начинала новую эру своей жизни, в которой не станет его.

Слез не было. То всеобъемлющее горе, которое она сейчас испытывала, нельзя было выплакать слезами. За край сознания зацепилась глупая мысль, что, наверное, так же она провожала бы его на войну.

Бросив последний взгляд на него, спящего, она словно бы вобрала в себя его образ – седой ежик на голове (как сильно он, оказывается, поседел), свороченный в боксе нос, сильную линию шеи, крепкий разворот плеч.

– Игорь, просыпайся, любимый. – Голос ее был тверд и нежен. Пройдя по мягкому ворсистому ковру, Алиса присела на край кровати и накрыла своей маленькой ладошкой его большую руку.

Стрелецкий открыл глаза и резко сел на кровати.

– Я долго сплю? Или что-то случилось? Сколько времени?

– Спал ты всего полчаса, еще десяти нет. Но ты вставай, Игорь. Я сейчас кофе сварю. И будем собираться. Случилось, Игорь. Мне только что звонил Малоземов.

Алиса коротко и точно передала Стрелецкому разговор с губернатором. Резко вздохнув, он пошебуршил рукой ежик волос на голове и резко притянул Алису к себе.

– Не волнуйся. Мы все успеем. Если честно, я был готов к тому, что придется уехать. И все необходимые распоряжения уже сделал.

– Может, ты и допровскую корзинку собрал? Как у Ильфа и Петрова? – спросила Алиса, уязвленная тем, что он ничего ей не говорил.

– Нет, корзинку я не собирал, да это и не нужно. В условиях глобализации мировой экономики нет никакого смысла в таскании с собой огромных чемоданов с вещами. Паспорт, кредитку, телефон и зубную щетку собрать недолго. Впрочем, зубная щетка тоже везде продается. Алиса, иди ко мне. Я не хочу ни о чем думать, когда ты рядом, в банном халате и с мокрыми волосами.

– Ты сумасшедший? – осведомилась Алиса, упираясь. – Ты понимаешь, что у тебя есть всего лишь несколько часов?

– Да даже если несколько минут. У меня нет ничего важнее тебя.

Некоторое время они оба не могли говорить. Их стоны были яростнее обычного, потому что оба знали, что предстоит расставание. К поцелуям примешивался привкус отчаяния. И все-таки не было на свете ничего сладостнее этих поцелуев.

Потом Стрелецкий принимал душ, а притихшая Алиса варила кофе.

– Я оформил все бумаги и все приказы по заводу, – сказал ей Игорь, прихлебывая из огромной чашки, привезенной ими из Парижа. – Доверенность на финансы я выписал на Котляревского. Он никогда меня не обокрадет. Исполняющим обязанности гендиректора назначил Пашу Кривошеина, своего зама. Он же будет челноком ездить ко мне в Америку за указаниями по общему руководству.

Я пока пересижу на нашем американском заводе. Ты не переживай, вся эта катавасия ненадолго, на полгода, от силы на год. Я по прибытии сразу начну оформлять тебе визу, чтобы ты могла ко мне переехать.

– Игорь, как я к тебе перееду, – грустно улыбнулась Алиса. – А мама, а Сережка?

– Сережке поучиться в американской школе будет только полезно. По-английски хоть заговорит. А Александра Андреевна, если захочет, с вами поедет. Не захочет, пока здесь останется. Не навсегда же мы уезжаем. Сейчас же нет железного занавеса. Отъезд на другой континент не приравнивается к смерти.

– Для меня приравнивается. Игорь, как я к тебе приеду? Кто мне даст мультивизу? На каком основании?

– Ты приедешь по разовой визе. А потом выйдешь за меня замуж и получишь визу уже как моя жена. И не смотри на меня такими глазами. Алиса, я тебя люблю, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Прости, что говорю тебе это при таких обстоятельствах. Я очень хотел сделать все, как полагается в твоем брачном агентстве – при свечах, шампанском, огромном бриллианте и со вставанием на колени. Прости, что романтика из меня не вышло и что я делаю тебе предложение, как декабрист Анненков своей Полине, практически во глубине сибирских руд.

– Ну, положим, бриллиант ты мне уже дарил, и не один, – сквозь непрошеные слезы улыбнулась Алиса. – Любимый мой, неужели ты так и не понял, что мне совсем не нужна никакая романтика? И если бы надо было, я бы за тобой по снегу босиком побежала до тех самых сибирских руд, как Полина за Анненковым? Я не знаю, как я буду жить после того, как за тобой сегодня закроется дверь. Я дышать без тебя не могу. Мне неинтересно ничего, кроме как быть рядом с тобой. Игорь, что я буду делать, когда ты уедешь?

– Готовиться к встрече. – Стрелецкий нежно поцеловал Алису в уголок губ и притянул к себе на колени. – Я тебя люблю. Ты приедешь ко мне, и мы поженимся. А пока тебе не дадут визу, мы сможем встречаться в Европе. Хочешь, в Италии? Мы там с тобой не были. Или я назначу тебе свидание в маленьком французском кафе у подножия Эйфелевой башни. Помнишь, ты там смешно обкапалась мороженым, и мы потом прикрывали пятна на твоей юбке, потому что они совершенно неприлично выглядели. Не плачь, мы с тобой будем жить долго и счастливо, и умрем в один день, и будет это в глубокой старости. А пока она нас не настигнет, я буду каждый год возить тебя в Париж, и мы будем гулять по Монмартру.

– Звучит как в сказке, даже не верится. – Слезы текли по лицу Алисы, и Игорь собирал их губами. Она встала с его колен и решительно потянула его за руку. – Я ценю твое умение ездить на другой континент без зубной щетки, но все-таки пошли собираться.

Сборы заняли два часа, потом еще на час Игорь заперся в кабинете с телефоном в руках, а затем уже вместе с Алисой залез в Интернет, чтобы забронировать гостиницы и билеты на самолет.

– У тебя есть деньги? В Америке, – уточнила Алиса. – Наличных же много не вывезти.

Игорь расхохотался.

– Милая моя, у меня есть деньги. В любой стране мира. Что касается Америки, то у меня там давно открыт счет. Именно на случай всяких непредвиденных обстоятельств, которые в нашей стране все-таки лучше предвидеть. Ты за меня не переживай, я не пропаду. Кстати, о деньгах. Вот карточка на твое имя. Она каждый месяц будет автоматически пополняться. Так что у тебя они тоже всегда будут.

– Мне не нужны деньги, я достаточно зарабатываю, – тихо сказала Алиса.

– Я знаю, но мне будет спокойнее, если на случай непредвиденных обстоятельств ты будешь защищена. Пока меня не будет, ты спокойно можешь продолжать жить в этом доме. Я перевел его на тебя. – Ее протестующий вопль Игорь решительно пресек движением руки. – Алиса, я ж не знаю, вдруг тут решат конфисковать все, что мне принадлежит. Так вот, мне ничего не принадлежит. Этот дом твой. И машины твои. И доля акций завода – тоже. Правда, акции в доверительном управлении. Если же тебе тут будет страшно одной, то можешь вернуться в свою квартиру.

– Ключевое слово здесь «одной», – мрачно сказала Алиса. – А страшно мне не будет. Слава богу, Сосновый бор достаточно хорошо охраняется, да и Сережка тут привык, у него друзья новые появились. Так что жить я буду здесь. Потому что здесь мне все напоминает о тебе.

– Прекрасно, живи на здоровье. – Игорь чмокнул ее в нос. – Давай съедим что-нибудь, а?

Он уехал сразу после обеда. Без долгих прощаний, лишь подмигнув ей напоследок, перед тем как сбежать с крыльца. Хлопнула дверь машины, приветственно кивнул головой заводской водитель, а по совместительству охранник Коля, закрылись ворота, и Алиса осталась одна на пороге своего дома. На пороге новой жизни, в которой не было Игоря Стрелецкого. Тяжело шаркая ногами, она вернулась в дом и захлопнула дверь.