Глава V. Отмщение и прощение

Стояна замешивала тесто для пирогов к празднику урожая. В этом году для них это станет скорее семейным праздником. С тех пор, как Снежана и Улита побывали в том проклятом месте, а потом ещё и её дочь пропала, по деревне ходили разные слухи. Никто особенно не скучал по странной, бледной девушке с пронзающим душу взглядом, однако её отсутствие тем не менее было замечено и объяснено самым жутким образом – наверняка с подачи той маленькой дряни, Улиты. Поэтому многие соседи стали их попросту избегать. Правда то, что их не хотели видеть на празднике урожая, имело и свои преимущества – ей не надо было много готовить. Урожай в этом году был почему-то не слишком богатым, им и самим запасы не помешают. Стояна на мгновение остановилась и вздохнула: если бы Снежана была хоть немножко другой, то может быть… Вдруг тихий, но очень чёткий стук в дверь прервал её размышления. Она удивлённо подняла взгляд и подошла к окну, вытирая руки о передник – они никого не ждали, родственники из других деревень к ним вроде бы не собирались. Мать Снежаны вздохнула, пробормотала себе под нос: «Кого ещё черти принесли», и отправилась открывать дверь. На пороге она увидела пожилую статную женщину с серьёзным, властным выражением лица. Что-то в ней было неуловимо знакомым.

– Чем могу помочь? – произнесла она и тут же замерла в изумлении – она поняла, кто это.

Правда в прошлый раз она видела эту женщину, когда Снежана была маленьким ребёнком: на пороге её дома стояла та самая лесная ведьма, что обругала их и даже не пустила их в дом.

– Я видела твою дочь, – сказала женщина, изучая Стояну жёстким взглядом.

Та тяжело оперлась на косяк, вдруг почувствовав, как подкосились ноги, и прошептала:

– Значит… Она ещё жива…

Старуха кивнула.

– Пока что, – она решительно отодвинула растерянную хозяйку в сторону и вошла в дом.

Бабушка Снежаны, которая вязала, сидя в кресле-качалке, издала возглас ужаса и удивления, когда женщина подошла к столу и спокойно села.

– Ну, – она посмотрела на Стояну, которая вернулась в комнату вслед за ней и теперь просто стояла в кухне, уставившись на старую ведьму. – Ты собираешься предложить гостье угощение или нет?

Мать Снежаны саркастически хмыкнула, затем подошла к печи и подвинула чайник поближе к огню, потом обернулась и смерила нежданную гостью настороженным, ненавидящим взглядом.

– Когда мы просили тебя о помощи, ты нас даже не пустила за порог… – протянула она, – обругала и прогнала прочь. А теперь заявилась сюда и командуешь как у себя дома… Правда, – продолжила женщина, поймав испуганный взгляд своей пожилой матери. – С моей стороны наверно не было бы мудро отказывать тебе в гостеприимстве.

Старая ведьма лишь слегка двинула бровями, не говоря ни слова. В полной тишине Стояна убрала свои заготовки со стола, принесла свежий пирог и варенья к чаю, поставила на стол три чашки и, наконец, принесла от печи закипевший чайник.

– Наш хлеб – твой хлеб, наш дом – твой дом, – с лёгким поклоном поспешно проговорила приветственную формулу мать Снежаны и налила гостье чаю.

Старая ведьма поблагодарила её лёгким кивком, отпила немного чаю, попробовала пирога и наконец заговорила.

– Как твоя дочь оказалась в таверне? – спокойно спросила она.

Стояна вздрогнула.

– Ты же её видела? Отчего ж не знаешь? – ядовито спросила она, не обращая внимания на предупреждающий взгляд своей матери.

– Я видела её на базаре в Стражгороде, – спокойно ответила ведьма.

Мать и бабушка Снежаны обменялись взглядами, услышав название небольшого города за горной грядой. Обе женщины поёжились: она бы не смогла туда добраться без помощи магии – дорога была слишком опасна и трудна для одинокой молоденькой девочки.

– И я в самом деле погостила у неё в таверне. Должна сказать, что твоя дочь несколько лучше принимает гостей, чем ты. Однако… – она снова отпила дымящегося чая, – она мне ничего не рассказала. Она лишь поведала, что расплачивается за долг семьи, но отказалась сказать, как она дошла до того проклятого места… Это ты её привела?

– Я?? Я?! – взорвалась Стояна, с такой силой опустив чашку на стол, что та чуть не треснула. Все её сомнения, все споры с самой собой, после того, как Снежана просто не вернулась обратно, все мысли о том, что она могла бы сделать по другому – всё вырвалось на поверхность в эту минуту. – Ты думаешь, я бы сделала такое со своим собственным ребёнком?

– Ну, ты же сделала это с другими… да и не с одной, – возразила ведьма.

– Да, – с ненавистью выплюнула Стояна, – чтобы защитить своих! А не приносить их в жертву! – она на мгновение остановилась, под внимательным взглядом гостьи, а затем проговорила с невыразимой злобой. – Это была эта дрянь, Улита! Она заманила Снежану к таверне…

– Улита, – женщина задумалась, – двоюродная племянница одной из девушек, что ты сама отвела к таверне? – она посмотрела на мать Снежаны.

Та мрачно посмотрела на неё и судорожно кивнула.

– Она завела её туда в ночь, когда… – она резко прервалась.

Даже сейчас, когда её дочь расплачивалась за предательство совершённое её семьёй, это слово не хотело срываться с её губ. Правда ведьма и так поняла. Стояна смотрела в чашку, будто не решаясь поднять взгляд и посмотреть в глаза гостье.

– У меня не осталось выбора, кроме как услать её… – пробормотала она, – он… тот… тот эльф… он прикоснулся к ней… он бы смог прийти сюда… – она снова прервалась, её губы дрожали от смеси ярости и ужаса. Она отёрла навернувшуюся слезу и после нескольких безуспешных попыток успокоить руки и губы, едва слышно добавила. – Я должна была защитить остальных своих детей…

Ведьма ничего не ответила, она просто сидела и размышляла, наблюдая за обеими хозяйками слегка насмешливым взглядом.

– Мы просили тебя о помощи, когда Снежана была маленькой, – вдруг тихо сказала бабушка Снежаны, – Может если бы ты помогла, то отметина от призрака не прилипла бы к ней… или бы он не смог к ней прикоснуться… может она…

Ведьма презрительно рассмеялась и покачала головой.

– Я ничего для неё не могла сделать, – ответила она, задумчиво водя пальцем по ободку кружки, – Это с самого начала должен был быть кто-то из вашего рода… – женщина слегка ухмыльнулась, увидев как мать и бабушка Снежаны обменялись растерянными взглядами, – «плод отравленного древа» – вашего древа, – она указала на них, а затем вновь уставилась на свой чай, – Если бы ей не стала твоя дочь, то это стал бы кто-нибудь из следующего поколения… или следующего… Кто-то тронутый смертью при рождении, кто-то, кто мог видеть духов за пределами проклятых мест… – ведунья вновь подняла взгляд. – Что произошло при её рождении?

Обе женщины обменялись нервными взглядами.

– Её дед… мой отец умер…, – сказала Стояна, бледнея как снег. Даже сейчас, шестнадцать лет спустя, ей было жутко вспоминать об этом. – Был убит… – поправилась она. – Я родила почти на два месяца раньше срока… от ужаса, когда его принесли назад.

– Назад? Откуда? – ведьма прищурилась на испуганную женщину.

– Из леса… – вместо неё ответила бабушка Снежаны, – его разорвали… волки… – она слегка запнулась при слове «волки» и ведьма это заметила.

– Волки? – она пристально посмотрела на на пожилую женщину.

– Волкодлаки, – нехотя поправилась та.

– Интересно, – протянула ведунья и снова погрузилась в размышления, – это значит, что они невольно… – она не договорила и вместо этого продолжила с лёгким удивлением, – и что проклятие бьёт и по тем, кто другой крови?

– Другой крови? – бабушка Снежаны аж задохнулась от возмущения. – Это ОН был из их проклятого рода, – почти прокричала она под изумлённым взглядом дочери, – А НЕ Я!

Ведьма подняла взгляд и какое-то время изучающе смотрела на неё, явно слегка обескураженная таким развитием событий. Но в то же время, казалось, только сейчас для неё многое стало ясно. Непонятной, правда, оставалась ещё одна деталь – после изначального предательства, совершённого хозяевами таверны, чтобы защитить себя и свою единственную дочь от гнева нового короля, только женщины этого рода продолжали проклятое дело предков, приводя ничего не подозревающих девушек в таверну и принося их в жертву мстительным эльфийским призракам. И не просто женщины – дочери семьи. Однако, когда эти две женщины приходили к ней за помощью, она чётко почувствовала печать ужасного греха на обеих – они обе заманили по крайней мере по одной девушке на смерть. Значит должно было быть что-то, что заставило пойти на такое женщину, вошедшую в эту семью женой.

– Рассказывай, – потребовала она, бросив на старуху пронзительный взгляд.

Бабушка Снежаны поджала губы, поняв о чём спрашивает ведьма, и поколебалась с ответом. Она не жалела о том, что сделала для сохранения собственного потомства – с её точки зрения между её детьми и чужими была большая разница, и она была готова заплатить любую цену, чтобы защитить своих. Она скорее ненавидела своего мужа за то, что он не предупредил её о проклятии, винила его в том, что оказалась в безвыходной ситуации, и фактически стала чудовищем. Она не простила ему этого и в какой-то степени с облегчением восприняла то, что однажды он вернулся из леса изуродованным трупом. Он же был причиной того, что она недолюбливала свою внучку Снежану. Девочка была слишком похожа на деда: её глаза, её характер – характер человека, который не станет перешагивать через жизни других, чтобы избежать своей судьбы, неприятно напоминая ей и остальному семейству об их грехах одним своим существованием. Она ещё тогда подозревала, что девчонка может вырасти такой. Именно поэтому она и была готова принести её в жертву, после того, как эта надменная ведьма, сидящая теперь у неё в доме и задающая слишком много вопросов, не помогла им. Им действительно стоило оставить этого обременительного ребёнка в лесах – кто знает, может призраки нашли бы её там. Старуха нахмурилась: ей нечего было стыдиться, и эта ведьма может идти к чёрту!

– Я узнала, что на семье лежит проклятие через несколько лет после свадьбы, – нехотя начала она, обвив кружку своими кривыми пальцами. Она остановилась и бросила ненавидящий и недоумённый взгляд на ведьму, которая откусила от пирога с такой невозмутимостью, как будто они разговаривали о вышивании, затем скрипнула зубами и продолжила. – Когда мой первенец сильно заболел… – её глаза слегка увлажнились и она глубоко вздохнула, вспоминая…

Они были женаты всего четыре года, её старшенькому – сынишке – было три годика, а вторая – дочь, родилась несколько месяцев назад. Казалось, всё хорошо, жизнь была хороша – не хуже и не лучше чем у остальных в деревне. А потом, внезапно, вскоре после наступления весны, её старший сильно заболел. Это была странная болезнь – он стал равнодушным ко всему, бледным и очень холодным. Большую часть времени он сидел неподвижно, уставившись в пустоту, почти не шевелясь. Ей приходилось кормить его насильно, ему стремительно становилось хуже. В какой-то момент он стал столь ледяным на ощупь, что было непонятно, как он вообще ещё жив. Они сделали всё, что могли, даже обращались к местной ведунье, но всё, что она смогла сказать было то, что на нём лежит очень сильное проклятие. Сначала она думала, что кто-то просто сглазил её ребёнка и порча может быть снята, но когда ведунья попыталась это сделать и выяснить от кого исходит проклятье, она вдруг сильно испугалась, поспешно прервала ритуал и практически вытолкала женщину с ребёнком взашей. Когда растерянная и помертвевшая от возможности потерять первенца женщина спросила, что происходит, ведунья обругала её, крича, что та чуть было не втянула её в противостояние с силами, которые она не смогла бы контролировать. Когда дрожащая женщина робко решилась спросит что это за силы – ведьма прокричала: «Спроси своего чёртова мужа! Он знает!» и захлопнула дверь.

Когда она вернулась домой и всё рассказала мужу, тот побледнел, но отказался говорить ей что-либо о каких-то проклятиях. И, таким образом, она так и осталась в неведении и могла лишь наблюдать за тем, как её ребёнок угасал, отчаянно борясь с его недугом. Он умер поздней весной. Её муж после этого исчез на несколько дней и вернулся однажды вечером пьянее краснолюда, и они поругались. Именно тогда она узнала о его семейном проклятии. Губы старухи скривились в злобную презрительную гримасу от воспоминания об этом. Он думал, что всё уже прошло, сказал он. Нести бремя семейного проклятия было обязанностью его сестры: каждые шесть лет она должна была заводить молодых девушек в ущелье в ночь исходного предательства, когда хозяева таверны приняли деньги от королевского гонца, иначе нехорошие вещи начитали случаться с членами её семьи. В последний раз – где-то за шесть лет до смерти их первенца – его сестра не вернулась из ущелья. Её нашли мёртвой лишь после нескольких дней поисков – она почти достигла безопасности, когда вдруг поскользнулась и скатилась вниз по склону. На её лице застыло выражение неописуемого ужаса, поэтому они подумали, что она была ещё на территории подвластной призраку, когда погибла, и он скорее всего завладел её душой. Они предположили, что отмщение наконец свершилось. Семья его сестры решила покинуть эти места, но далеко уйти им не удалось. Несколько месяцев спустя он узнал, что перевозившая их ладья налетела на подводные камни, и они не спаслись. Он подумал, что он теперь свободен. Свободен от проклятья, свободен жить нормальной жизнью, может жениться и заводить детей, без опасений за их жизнь. По лицу старухи промелькнуло выражение брезгливого презрения, когда она вспомнила, как её муж стоял перед ней на коленях, плача и умоляя его простить, говоря, что он бы никогда не стал просить её руки, если бы знал, что проклятие всё ещё довлеет над его семьёй. Какое ничтожество…

Следующей зимой её дочь стала проявлять симптомы той же болезни, что и её сын, однако теперь она знала, что делать. Она договорилась со свояченицей, которую недолюбливала, пойти собирать галантою в горах в тот самый день. Обратно свояченица уже не вернулась. Никто этим особенно не обеспокоился, только её брат был опечален пропажей своей жены. Та не особенно хорошо вписывалась в их семью – слишком сильный был у неё характер, слишком часто она перечила свекрови. Так что они просто напросто нашли ему на следующий год новую жену, получше. Что же касается её дочери – она выздоровела, правда оказалось, что странная болезнь не прошла без следа. Девочка осталась в живых, но осталась на всю жизнь ребёнком. А годы спустя, когда ей было около двадцати – она ушла в ночь и не вернулась. Её сорочку нашли на берегу реки, ночь была лунной, так что они предположили, что её утащили мавки.

Её муж был категорически против новых детей. Но они были молоды, у них ещё были потребности, так что она родила ещё двух здоровых детей пару лет спустя: мальчика и девочку. Девочку назвали Стояной. И третьего – женщину передёрнуло от воспоминания. Она ошиблась в подсчёте своих безопасных дней и оказалась беременна в тот год, когда должна была снова идти в ущелье. Её ребёнок появился практически в тот день, когда она должна была заманить очередную девушку к таверне. Мало того, что он был мертворождённым, сложно было сказать, что это вообще было. К счастью, повитухой была её свекровь, так что они просто закопали маленькое мёртвое чудовище под покровом ночи. Если бы это был чужой человек, то об этом стало бы известно всей деревне и их, наверно, уже бы сожгли за связи со злыми духами. Однако, она восприняла это как предупреждение, что ей больше не стоит заводить детей. Её муж всё больше и больше отдалялся от неё с тех пор, правда её это особенно не трогало. Она совершенно перестала его уважать после той ночи, когда он стоял перед ней на коленях и молил о прощении, после того, как она поняла, что он знал о проклятии и ничего не предпринял, несмотря на то, что их ребёнок может умереть, после того, как он пытался не пустить её в ущелье, говоря, что им нужно смириться и заплатить цену предательства предков своими жизнями и жизнью их второго ребёнка. С её точки зрения, она уже расплатилась за жизни тех девушек, ещё до того как принесла их в жертву – потеряв своего сына. А потом она ещё раз расплатилась, когда родила того монстра, и когда её старшая дочь потерялась в лесу. А когда её муж был разорван нечистью, ребёнок её дочери, который должен был родиться весной, появился на свет почти на два месяца раньше, ещё зимой: болезненный и слабый. Почти год они не знали выживет ли девочка, белая как снег и этими проклятыми глазами – печальными, пронзительными и с молчаливым укором – глазами её деда.

– Так он не вернулся? – вдруг спросила ведунья, прервав стар у ху.

Та вздрогнула, поколебалась, собираясь с мыслями, после погружения в свои болезненные воспоминания, а затем покачала головой.

– Нет… мы сожгли его труп. – ответила она.

– Ну, – заговорила Стояна, – Может он… и… – она споткнулась, не зная как это сказать и говорить ли вообще. Наконец она собралась с духом и выпалила: – Снежана иногда говорила, что дедушка с ней играет… – женщину передёрнуло и она продолжила, – она всегда показывала на тёмные углы при этом… и я думаю там что-то было – кошки нервничали… Это и было одной из причин, почему мы обращались к тебе…

Ведьма кивнула и задумалась. Стояна поднялась, достала себе шаль и плотно закуталась в неё: ей стало зябко от всех этих разговоров о проклятии и призраках – всё это пробуждало её собственные воспоминания о том, как она поднималась по тем склонам ранней весной, как она торопилась, чтобы вернуться в безопасное место прежде, чем призраки её настигнут, как она практически чувствовала их ледяное дыхание у себя на затылке…

– Значит цикл был нарушен два раза? – снова спросила ведьма, вернув её в реальность.

Женщина поколебалась, потом покачала головой.

– Три, – тихо ответила она, – Снежана должна была пойти в прошлом году… но…

Ведьма прищурилась, глядя на заикающуюся женщину.

– Ты ей не сказала… – протянула она и та покачала головой.

– Что значит, ты ей не сказала? – бабушка Снежаны чуть не подпрыгнула от изумления и ярости. Она отсутствовала в тот год, гостя у своих родственников в соседней деревне, так что ничего не знала об этом. А в этом году она попросту считала, что для этого не время. – Что за…? Кто же пошёл вместо неё? Ты?

Стояна низко опустила голову и почти прошептала:

– Никто, – она поспешно продолжила, прежде чем её мать смогла что-то сказать. – Забава была беременна и у неё была сильная горячка, мне пришлось остаться с ней…

– Тогда надо было заставить Снежану! – прокричала старуха, – Давно пора, чтобы эта неженка сделала что-то для своей семьи!

– Ты же её знаешь! – крикнула в ответ Стояна, – она бы ни за что этого не сделала! Она бы пошла туда одна! Она бы никогда даже мысли бы не допустила о… – женщина прервалась, всхлипывая.

– И ты рисковала всем! – взорвалась старуха. – Ты рисковала что всё, что я сделала для этой семьи, могло оказаться напрасным!

– Может, если бы ты послушала отца, то мне бы не пришлось этого делать! Может… – Стояна не договорила, получив оплеуху от матери.

– Не смей… не… не… ты неблагодарная… вы все неблагодарные… – запинаясь проговорила та, затем ухнула обратно на скамью, не в состоянии договорить, тяжело дыша.

Какое-то время они сидели в тишине: Стояна тихо всхлипывала, а её мать дрожала и смотрела прямо перед собой, раздумывая о прожитой жизни, ведунья же благостно пила свой чай и обдумывала услышанное.

– Ну, в конце концов всё произошло так, как тебе по нраву, не правда ли? – наконец сказала мать Снежаны своей матери, оттирая слёзы. – Она ушла туда сама, и ты наконец избавилась от самой нелюбимой внучки…

Старуха лишь посмотрела на неё колючим взглядом. Потом её вдруг осенило.

– Подожди… Если в прошлом году никто не ходил, то как получилось, что ребёнок Забавы родился нормальным? – спросила она.

Стояне показалось, что в её тоне была смесь удивления и неприязни. Она пожала плечами и вопросительно посмотрела на ведунью.

– Это значит, что судьба Снежаны уже была предопределена, – отмахнулась та, – И всё уже начало складываться так, что она должна была попасть в таверну. Скажи мне лучше, что сталось с Улитой?

Стояна раздражённо фыркнула.

– А что ей сделается-то? Её помолвили с соседским мальчишкой… Они как раз празднуют сегодня…

– Поздновато для помолвки, – задумчиво протянула ведьма. – свадьба же будет почти зимой…

Мать Снежаны равнодушно пожала плечами.

– Случается, – она поднялась, чтобы заново наполнить чайник и поставить его обратно на печь, но тут ведьма тоже поднялась.

– Спасибо за угощенье и ласку, хозяйка, – произнесла она с лёгким поклоном, – Но я не буду дальше злоупотреблять твоим гостеприимством – мой путь долог, мне следует идти.

На этом она с достоинством обогнула стол и вышла из избы, оставив обеих растерянных женщин размышлять об этом странном визите.

Она шла по грунтовой дороге и смотрела по сторонам, деревня казалась вымершей, большинство из жителей скорее всего заняты приготовлением запасов на зиму, некоторые ушли в лес. Затем она расслышала вдалеке смех и музыку и пошла на эти звуки. Наконец, она подошла к дому, на лужайке перед которым молодые крестьяне танцевали и играли в традиционные игры – без сомнения это был дом Улиты. Старшие сидели за столом, вынесенным наружу, и пили чай, ведя неспешные беседы и улыбаясь проделкам молодых. Пухленькая девушка с ярко-рыжими волосами счастливо и заразительно смеялась, в то время как высокий парень с соломенно-жёлтыми волосами и солнечными голубыми глазами в шутку гонялся за ней. Ведьма поняла, что это и есть Улита и её будущий муж. Какое-то время она наблюдала за ними, странным взглядом своих почти бесцветных глаз, всё это время оставаясь незамеченной, затем повернулась и медленно удалилась. Празднество продолжилось, никто не заметил букет волчьих ягод, прикреплённый к калитке.

Менее двух недель спустя, группа деревенских девушек и женщин отправилась в лес, собирать грибы и ягоды. Две из них пропали и не вернулись с остальными – одна из них была Забава, старшая сестра Снежаны, другая была Улитой. Её безутешный жених и брат организовали поиски, но лишь пропали сами – на девятый день после пропажи девушек. Правда их-то нашли быстро, на следующий день, и вся деревня ужаснулась от увиденного. Их тела были страшно изуродованы, на лицах застыло выражение невыразимого ужаса. Было ясно, что в их гибели виноваты не просто какие-то звери – это явно было что-то сверхъестественное. Кто-то вспомнил, что Улита ходила со Снежаной в горы весной и та пропала вскоре после этого. Тогда никто на это не обратил особого внимания, но теперь это показалось зловещим. Мать Улиты, которая потеряла теперь уже двух детей, в ярости выдала всё, что знала о пропавших девушках и как они пытались отомстить за свою семью, отправив Улиту отвести Снежану туда же, куда была отведена её двоюродная сестра. Правда, они не знали всей истории с проклятием и поэтому не представляли, что из-за их мстительности и сама Улита могла тогда погибнуть. Кто-то прокричал: «Они принесли порчу в нашу деревню», кто-то другой: «Из-за них мы все погибнем», третий – «Я всегда подозревал, что они заняты дурными делами!» Все повернулись к мужу Забавы, который тоже участвовал в поисках. Мужчина побледнел под яростными взглядами селян и, заикаясь, проговорил:

– Я ничего не знал… Я-я к-клянусь… Я бы не женился на ней, если бы знал, что она ведьма!

– Ну так докажи! – один из разъярённых селян сунул ему вилы в руки, и секунды спустя толпа направилась к дому семьи Снежаны.

У дома они были встречены самим хозяином, который сидел на скамье перед домом и чинил плуг. Увидев приближающуюся толпу, Вешняк выплюнул травинку, и медленно поднялся. Вилы и сердитые крики селян не оставляли простора для фантазии, было предельно ясно, зачем они пришли. Он сжал в руке лемех.

– Ну уж, гости дорогие, – насмешливо сказал он. – Я боюсь, у нас тут не хватит на всех места… Да и жена моя не ожидала столько гостей… угощенья на всех не хватит.

В толпе раздались возмущённые крики.

– Мы тут не разговоры разговаривать пришли! – крикнул один из наиболее агрессивных. – Где твоя ведьма? И остальные стервы твоего дома! Отойди, и может мы тебя не тронем!

– Послушайся их, Вешняк… – вдруг сказал муж Забавы, – если ты ни о чём не знал – зачем погибать за них?

– И правда, – мужчина презрительно сплюнул и снова окинул взглядом толпу.

Толпа явно пришла по их душу, но пока они нерешительно переминались с ноги на ногу перед его калиткой. Вешняк был крупным мужчиной, к тому же к нему уже присоединились и его сыновья-близнецы, услышав шум снаружи. Они стояли за его спиной – один сжимал в руках рогатину, а другой мотыгу. Хоть им и едва исполнилось по четырнадцать лет, они оба уже почти переросли отца и были весьма широкоплечи. Правда, это не было удивительно, глава семьи происходил из семьи кузнеца соседней деревни. Говорили, что в молодости он в одиночку убил медведя, после того, как его товарищи по охоте сбежали. Он был младшим ребёнком в семье, так что их дом должен был унаследовать его старший брат. Но когда он встретил свою будущую жену на одной из ярмарок в ближайшем городе, казалось, и для него всё складывается хорошо. Тогда она была очень красива, да и он был хорош собой – высок и широкоплеч, сгибал подковы одной рукой. К тому же выяснилось, что она единственный ребёнок в семье, так что он бы перенял её хозяйство. Она рассказала какую-то грустную историю о том, что её брат и сестра умерли в младенчестве, а последний брат был убит разбойниками. Однако он особенно не слушал – его кровь играла, да и кого это вообще интересовало? Правда по деревне ходили разговоры, что с семейством его невесты было что-то не так, и его тесть вроде был против их женитьбы. Однажды он даже что пытался ему что-то сказать, но под строгим взглядом своей жены лишь обречённо пожал плечами и отошёл. Да и вообще он производил впечатление сломленного человека. Всё это должно было его предупредить ещё тогда, но затем он услышал ещё и разговоры о том, что она, якобы, ведьма и что-то в нём шевельнулось – теперь он знал, что женится именно на этой девушке. Конечно, не потому, что он действительно поверил, что она ведьма. Скорее потому, что эти россказни были ему слишком знакомы – его собственный отец в своё время женился на горожанке, и не простой горожанке – на одной из немногих из осёдлых из племени номадов, что жили в гилдейском городе-государстве Толкреат. Это был мезальянс, против которого были обе семьи, и, конечно же, тонкостанная экзотическая девушка не могла не вызвать пересудов в его деревне. Ну а раз она разбиралась в экзотических пряностях и неведомых для местных травах – конечно она была ведьмой! Как же иначе? Вешняк слегка поморщился, вспомнив свою мать, что умерла достаточно рано – возможно злые языки сделали своё дело. Единственными воспоминаниями о ней были его слегка раскосые глаза и богато украшенные бисером ручники, сделанные ею для приданого дочери, которой у неё так и не родилось. А позже и его собственная младшая дочь. Если тёще она напоминала покойного мужа, то ему она скорее напоминала его мать, особенно когда начала подрастать – тот же тонкий стан, те же задумчивые тёмные глаза. Во всяком случае тогда, до свадьбы, он предположил, что все эти разговоры о его невесте были просто пересудами – разговорами невежественных селян, называющих всё, что они не понимали, или то, что им не нравилось, колдовством. Если бы он только знал… Он бы бежал прочь сломя голову и не оглядываясь… Но это было тогда – он слегка повернул голову, услышав как открылась дверь в дом. Его жена подошла к нему и встала рядом с ним с ухватом в руке. Вешняк слегка улыбнулся – она всё ещё была красавицей и, в отличие от его матери, весьма крепко сбитой – подходящая спутница жизни для кузнеца. Он вновь обратил своё внимание на толпу.

– Слушай, Вешняк, – сказал один из селян, – отдай нам свою жену-ведьму и её мать – и мы тебе ничего не сделаем… можешь даже остаться дальше здесь жить с сыновьями… правда, мы бы конечно предпочли, чтобы ты куда-нибудь уехал…

– Какая щедрость… – протянул мужчина и оглядел толпу.

Он внутренне усмехнулся – по тому, как они переминались, было ясно, что они бы предпочли, чтобы он остался в стороне по другой причине. Никому не нравится, когда трещат собственные кости. Его взгляд остановился на зяте и он презрительно поморщился. Молодой человек это заметил и снова заговорил:

– Зачем же их защищать… после всего, что они сделали? Просто…

– Потому что, это то, что эта семья делает, – отец Снежаны не дал ему договорить, – Защищает своих. Видимо до тебя это не дошло. – он смерил парня тяжёлым взглядом.

– И для этого вы убивали других! Сволочи! – в истерике прокричала мать Улиты. – Вы все чудовища! Вы пятно на этой деревне!

– Да что ты? – насмешливо протянул Вешняк. – Так почему же ты раньше всем не рассказала? Почему вместо того, чтобы нас выдать, ты наказала своей дочери заманить мою к таверне? Ты такая же, как и мы! Ты бы тоже сделала всё, чтобы защитить своих детей… Я вам скажу, почему вы все нас так ненавидите… – он окинул толпу мрачным взглядом. – Потому, что вы знаете, что я прав, и не хотите, чтобы вам об этом напоминали! Вам нужна моя жена? Так идите сюда и попробуйте до неё добраться! – сказал он и поднял лемех, его сыновья тоже перехватили своё оружие покрепче.

Ответом ему была тишина. Не то, чтобы многие из селян готовы были признать, что он прав, хоть некоторые из них и начали недобро посматривать на мать Улиты, задаваясь вопросом – почему же и в самом деле её семья не рассказала обо всём раньше? Что если из-за их молчания стало возможным, что больше порчи проникло в деревню? Привлекло больше нечисти? Но главной причиной этой нерешительности было всё-таки то, что Вешняк явно не собирался сдаваться без борьбы – а многие уже на себе испытали сколь тяжела его рука в шуточных потасовках на празднествах. А даже самая разъярённая толпа часто становится робкой как овечка, когда вдруг появляется опасность самим пострадать. В конце концов, те, что вершат самосуд, никогда не хотят сами получить увечья. Толпа ещё какое-то время потопталась перед калиткой, без особого энтузиазма пытаясь убедить кузнеца всё-таки сдаться без боя. Через какое-то время стало окончательно ясно, что ничего из этого не выйдет и народ начал расходиться. После того, как последний из них удалился, оба родителя вернулись в дом, в то время как их сыновья остались снаружи, на случай если толпа вернётся.

Стояна подошла к печи и поставила ухват на место. Её муж подошёл к столу и тяжело опёрся на него, под тревожными взглядами тёщи.

– Собирай вещи, – наконец сказал он жене.

Та вздрогнула, посмотрела на него.

– Значит… – помедлив, протянула она, – ты меня всё-таки гонишь?

Мужчина выпрямился, скользнул неприязненным взглядом по тёще, которая не решалась вмешаться в разговор, и повернулся к жене. Он скользнул взглядом по её фигуре, потом подошёл к ней, обхватил её лицо ладонями и горько усмехнулся.

– Ты что же, не слышала, что я сказал снаружи? – сказал он, изучая её черты. – Если бы я знал обо всём этом до свадьбы, – продолжил он с всё той же горькой усмешкой, – Я бы бежал от тебя сломя голову, далеко-далеко, не глядя назад… – женщина смутилась под его взглядом и опустила глаза. – Но теперь уже поздно: ты моя жена, я в ответе за эту семью… Может я и не могу ничего противопоставить призракам, но будь я проклят, если дам толпе растерзать тебя или…

Стояна зарделась и, всхлипнув, прижалась к груди мужа. Он обнял её и какое-то время они молча стояли так.

– Однако я очень сомневаюсь, что они оставят нас в покое, лишь потому, что бояться встретиться со мной лицом к лицу… – наконец продолжил мужчина, – так что собирай необходимое, готовь Младу – её мы этому ничтожеству, зятьку нашему, не оставим. – Он нахмурился, вспомнив про молодого человека. – Мы остановимся у брата на время, а там посмотрим. – Он задумался. Затем слегка отстранился и сурово посмотрел на жену. – Скажи-ка, раз Снежана… там, мы теперь свободны? Или мы потащим порчу за собой?

Женщина отвела взгляд, размышляя, потом пожала плечами.

– По идее мы должны быть свободны от порчи… – она замолчала, потом продолжила слегка повернув голову в сторону матери, но не глядя на неё. – Но ведь и отец думал, что он свободен десятилетия тому назад… Так что…

– Не хотелось бы втягивать ещё и мою семью во всё это… – задумчиво протянул мужчина.

– Он распознал Снежану как обещанную ему… Вряд ли призрак ошибся бы в этом… – Стояна судорожно сглотнула и тихо добавила, – Похоже, что она действительно расплачивается за всех нас…

Вешняк поразмыслил и, наконец, согласно кивнул. Жаль, что это должна была быть именно она, та, что больше всего напоминала ему его мать. Хотя, с другой стороны, наверно это не было уж столь удивительно – соединив в себе лучшее из его семьи и семьи её матери, она, вероятно, была действительно единственной, что обладала чистотой души, необходимой для этого.

– Собирайте вещи, – повторил он, обращаясь уже к обеим женщинам, подумав, что вот тёщу-то он и отдал бы толпе. – Я подготовлю лошадей и скот.

Позже вечером в деревне на вечевой площади соорудили огромный погребальный костёр. Растерзанные тела брата Улиты и её жениха были омыты, одеты в нарядные одежды и положены на костёр. Хоть сжигание тел и не было традицией в этих местах, и обычно мёртвых оплакивали три дня, прежде чем захоронить – на этот раз у селян не было выбора. Новая нежить обычно поднималась во время зимнего солнцестояния, однако нельзя было быть в этом уверенным с теми, кто был задран волкодлаками. Их тела должны были быть сожжены до наступления темноты. Женщины оглушительно причитали, мать Улиты почернела от горя, было ясно, что скорее всего её дочь тоже погибла. И скорее всего от лап тех же чудовищ. Только подумать, что в добавок ко всему этому горю, она могла вернуться в деревню уже сама превратившись в чудовище… Под звуки стенаний и погребальных песнопений костры были зажжены. С мрачной решимостью селяне стояли вокруг костров, размышляя о своих страхах, о возможных последствиях всего произошедшего.

Потом было поминальное застолье, с обильным угощением и ещё более обильным питьём. Многие селяне остались допоздна, и опасения, что пропавшие девушки вернутся в деревню кровожадными чудовищами, и что порча может распространиться и дальше по деревне, заставили их выпить больше, чем следовало бы. Поминки становились всё громче и агрессивнее, тут и там были слышны рассерженные возгласы, призывы разобраться с этой «чёртовой семейкой». Наконец кто-то крикнул: «Давайте спалим их дом, вместе с этими ведьмами и их отпрысками». Факелы зажгли от остатков погребальных костров, поскольку в чью-то особенно светлую голову пришла мысль, что это будет наивысшей справедливостью, и толпа направилась к дому семьи Снежаны. Её отец сторожил снаружи, но разъярённых пьяных молодчиков было слишком много – толпа раскачала себя, ей уже не было страшно. Ему удалось отбросить пару из них, но потом он получил сильный удар по голове и слегка покачнулся, на него обрушились удары – толпа почувствовала вкус крови и её было уже не остановить. С невероятным трудом он снова откинул их, используя древко своей рогатины как рычаг, потом забежал в дом, задвинув обратно своих сыновей, что спешили ему на помощь, и забаррикадировав дверь за собой. Толпа принялась раскидывать ближайший стог сена и складывать охапки сена вокруг дома.

– Бери Младу, деньги и только самое необходимое, – прохрипел он жене, выбежавшей из главной комнаты и в ужасе смотревшей на него, – я отвяжу коней…

Женщина поспешно кивнула и побежала в опочивальню за внучкой, дочуркой Забавы. Один из близнецов побежал помогать отцу, другой остался в доме, на случай если толпа ворвётся в дом и помочь матери собрать пару вещей. Толпа снаружи наконец подожгла сено, разложенное вокруг дома, огонь полыхнул и охватил дом как-то слишком быстро, будто подгоняемый чьей-то рукой. Толпа слегка отшатнулась в изумлении – мгновения спустя огромные языки пламени бушевали вокруг дома, а люди в ужасе шептались о порче и ведьмах.

За минуты до этого бабка Снежаны спустилась в погреб, чтобы собрать еды на дорогу. С ужасом она осознала, что огонь последовал за ней. Казалось, языки пламени настигали её огромными скачками и протягивали к ней огненные руки. В ужасе она смотрела, как огонь спустился вниз и теперь плясал вокруг неё. Громко крича женщина бросилась к лестнице и торопливо полезла из погреба. Она уже было достигла верха, как огненная фигура наполовину появилась из пламени, схватила её за ногу и с силой дёрнула её вниз. Старуха ужасно завизжала и тут же вспыхнула.

Стояна вздрогнула, услышав леденящий кровь крик матери, но затем взяла себя в руки, схватила внучку и собиралась было выбежать из комнаты, охваченной огнём и дымом, как огненная фигура появилась в дверном проёме. Фигура мерцала, превращаясь то в призрачную, то в огненную, и она с ужасом осознала, что никто иной как сам предводитель эльфийского отряда преграждал ей путь. В отчаянии она прижала к себе плачущего ребёнка покрепче и крикнула призраку:

– Ты уже забрал мою мать… и мою дочь!!! Что тебе ещё нужно?! – призрак не ответил и не шелохнулся. Она почувствовала, как языки пламени начали лизать ей ноги. – Пожалуйста… – снова закричала она, – пожалуйста, я знаю, что мы причинили тебе зло… но у тебя моя дочь… и она была невинна… Моя вторая дочь погибла… и её ребёнок… он тоже невинен… пожалуйста, отпусти нас… Я умоляю тебя… – призрак всё ещё не двигался, и она произнесла, – возьми мою жизнь! Но я прошу тебя, отпусти моих детей, позволь мне отдать ребёнка сыну… а потом делай со мной, что хочешь!!

Что-то неуловимо поменялось в призраке и он отодвинулся, Стояна поспешно выбежала из комнаты и сунула младенца в руки сыну, который стоял с узелком в руках и завороженно глядел на огненное привидение. Она подтолкнула сына к задней двери.

– Беги… БЕГИ! – крикнула она, видя, что он колеблется, а потом повернулась обратно к призраку, готовая встретить свою судьбу.

Эльф какое-то время смотрел на её. Огонь полностью завладел домом и теперь тщательно уничтожал всё, что они создали вместе с мужем. Дым разъедал кожу и языки огня уже поползли вверх по её юбке, но она едва чувствовала это, завороженная пустым взглядом призрака. Тот, казалось, размышлял, а затем вдруг взмахнул мечом и из него вырвалась тонкая линия огня, ударив женщину по щеке и оставив след, будто бы он хотел оставить ей напоминание. Она вскрикнула и прижала руку к щеке, потом снова посмотрела на эльфа. Призрак слегка кивнул в сторону тёмного проёма двери и она вдруг поняла, что он её отпускает. Она кинулась к двери, затем остановилась и снова повернулась к нему.

– Скажи… скажи ей, что я прошу прощения… – пробормотала она и призрак снова странно замерцал. – И… и… спасибо тебе… – добавила она и поспешила из дома.

Их сын только что рассказал отцу о призраке, и что она остаётся. Вешняк пытался вернутся в дом, в то время как сын пытался его удержать, говоря, что мать пожертвовала собой ради них и её уже не спасти. Как раз в этот момент Стояна появилась из огненного ада, позади неё обрушилась балка. Мужчина посмотрел на неё – она сильно обгорела, лицо было изуродовано странной отметкой, она ужасно кашляла, но была жива и выглядело странно успокоенной…

– Что произошло? – с тревогой спросил он, когда она подошла.

– Всё кончено… – выдохнула Стояна и вымученно улыбнулось, – Он отпустил нас… всё кончено… – повторила она, забирая внучку у сына и прижимая её к себе. – Мы свободны… – едва слышно добавила она.

Вешняк ободряюще сжал её предплечье и помог ей взобраться на лошадь. Потом он с сыновьями криками и улюлюканьем погнал свой скот на толпу, что всё ещё стояла перед их домом и смотрела на огонь, чтобы выиграть немного времени. Стояна замерла в ужасе, когда вдруг почувствовала, как что-то вцепилось ей в ногу и принялось карабкаться наверх, но тут же выдохнула с облегчением – это была всего лишь одна из их кошек, спасшаяся из огня и теперь глядящая на горящий дом со вздыбленной шерстью, прижавшись к ней. Бросив последний прощальный взгляд на их разрушенный дом, они растворились в ночи.

Снежана сидела за одним из столов таверны, поставив на нём две свечки, чтобы было посветлее, и рассыпав купленный в городе бисер, и мирно что-то плела. Глаз-баюн сначала с любопытством понаблюдал за ней, а потом улетел в ночь. Девушка уже знала, что это было время охоты. Однажды он ей даже принёс свою добычу, видимо желая поделиться с ней. Однако она, борясь с дурнотой и пытаясь не глядеть на небольшую неудачливую нечисть, пойманную им, с трудом смогла его убедить, что это хоть и очень мило с его стороны, но совсем не обязательно. Она была так погружена в своё рукоделие, стараясь не ошибиться в узоре, что поначалу не заметила появления Теймхнина. Призрак просто сгустился перед окном и молча прислонился к стене, наблюдая за девушкой. Она почувствовала его взгляд и порыв ледяного ветра, пролетевший по комнате, подняла голову и улыбнулась ему. Сначала ей было сложно привыкнуть к подобным внезапным появлением, но со временем она научилась их ценить – только он появлялся таким образом, в то время, как целый сонм неприятных посетителей мог скрываться за обычным стуком в дверь. Правда в этот раз что-то было иначе: призрак выглядел усталым и растерянным, и ей показалось, что вместе с ним в комнате появился едва уловимый запах гари. Она хотела было его об этом спросить, но он её опередил.

– Это и есть твоё рукоделие? – спросил он, кивнув на бисерное полотно у неё в руках.

Снежана взглянула на поблёскивающие в тусклом свете бусинки и слегка улыбнулась.

– Да… Это украшение для платья… Я закончила головной убор… хоть мне и пришлось потрудиться, чтобы объяснить Сонюшке, что это не для него…

– Сонюшке? – эльф слегка приподнял брови.

Снежана зарделась.

– Ну, глаз-баюн… Он же всё время спит…

Она снова улыбнулась, ожидая, что призрак улыбнётся в ответ, но тот лишь едва усмехнулся и устало подошёл к столу, за которым сидела девушка. Снежана смотрела на него с некоторым недоумением – таким она его не видела уже давно. Он выглядел так, будто груз его бремени уже становился невыносимым. Она хотела расспросить его, поддержать его, если возможно, но не смела… И поэтому она лишь молча наблюдала за тем, как он тяжело сел и устало потёр веки. Теперь, когда он был ближе к свету, она вдруг поняла, что таким она его ещё не видела никогда: он был в своём самом старшем обличье, покрытый ранами, однако они не кровоточили… казалось, что они наоборот затягиваются, заживают. Что-то происходило. Что-то новое.

Теймхнин снова поднял взгляд.

– Значит это будет праздничным платьем? – спросил он вновь кивнув на полотно.

– Ну, – Снежана слегка зарделась. – Вообще-то это подвенечное платье… не то, чтобы оно мне когда-нибудь понадобится, наверно… – добавила она с неловким смешком. – но поскольку я должна присутствовать на шабашах у горного короля… многие годы… – она запнулась, проглотив слово «вечность», которое собиралась сказать изначально, – Так что можно и… – она не договорила.

Какое-то время они сидели молча, казалось, эльф погрузился глубоко в свои мысли, глядя как свет играет на бисерной канве. Что-то его беспокоило, и Снежану всё больше и больше охватывало ощущение, что это что-то ей придётся не по душе.

– Видишь ли, – чересчур воодушевлённо заговорила она, когда тишина стала невыносимой, – Моя бабушка по отцу была из номадов, тех что живут за пустыней. Это их традиция – плести такие подвенечные платья. Позже к ним добавляются новые узоры, основанные на происходящем в жизни женщины, и это же платье используется и как погребальное. Сначала в узор зашифровывается только имя – все имена номадов имеют значения… Я сначала не знала, как представить моё, просто изображать снег казалось мне не очень интересным… но потом я вспомнила, что ты как-то сравнивал меня с подснежником… – она вновь слегка зарделась. – И решила изобразить их… – она поднесла часть полотна, что изображала ряд искусно вытканных цветов, поближе к свету. – Кроме того, изображаются и какие-то их достижения, те что были до свадьбы… Я, конечно, ничего особенного пока не сделала… Кроме как того, что пришла сюда… и… Так что я тут изобразила горы и лунные ночи… – она показала другую часть полотна, где можно было различить орнамент, обозначающий дорогу, вьющуюся вокруг горных вершин, и тени, по всей видимости пляшущие в лунном свете. – Потом эти же платья надеваются, чтобы отпраздновать рождение детей… и каждый из них тоже записывается в орнамент… их имена… их… – продолжила Снежана.

Она прерывалась всё чаще, как будто лишь теперь, лишь после того, как она произнесла всё это вслух, она вдруг со всей окончательностью осознала, что эта спокойная безмятежная жизнь обычной деревенской девушки для неё потеряна. Её платье останется тем же, нетронутым, к нему не добавится новых орнаментов… никто не оценит его красоту, а когда она умрёт – некому будет одеть его на её бездыханное тело и отнести её к могиле. Она поёжилась, резко прижала ладонь ко рту, чтобы удержать внезапные всхлипывания, и пытаясь вновь успокоиться. В конце концов, кто знает что произойдёт, если проклятие будет снято… Может Теймхнин… Нет. Это слишком глупая мысль – никто не возвращается из мира мёртвых в мир настоящих живых.

– Смотри, – она судорожно вздохнула и вскочила, пытаясь скрыть своё внезапное отчаяние.

Она подошла к другому столу, где лежал готовый головной убор и на нём вернувшийся к тому времени глаз-баюн. Он недовольно хрюкнул, когда Снежана попыталась вытащить из-под него головной убор. Даже несмотря на её подавленное настроение, она не смогла удержаться от смешка, видя его недовольное и упрямое выражение – он всё ещё был твёрдо убеждён, что это украшение было сделано именно для него! После недолгих уговоров и шутливого перетягивания, ей наконец удалось отобрать у него головной убор и надеть на себя. Убор был сделан в форме обруча с вычурной каймой и украшен длинными кистями с бутонами подснежников на концах. Она поправила его, прижала к себе готовую полоску платья и закружилась в традиционном свадебном танце номадов, тихо напевая соответствующую песню, которой её научила её прабабушка с отцовской стороны. Правда это было уже давно и она забыла некоторые слова, заменяя их похожими. Теймхнин мрачно наблюдал за ней. Он никак не мог понять, что с ним происходит. Что это за щемящая боль, которую он вдруг начал чувствовать? Он чувствовал что-то, что хоть и было смутно знакомым, но что он чувствовал последний раз так давно, что уже не знал как же это называется. Вид этой танцующей девушки причинял ему страдания, но не те, к которым он уже привык, не те, что происходили от его проклятого существования. Нет. Он вдруг впервые отчётливо осознал, что это именно он разрушил спокойное и благословенное будущее этой девочки. Невинной девочки, которая не причинила ему зла, чья вина была лишь в том, что она родилась не в той семье и доверилась подруге. Призрак в отчаянии затрепетал – откуда у него вдруг эти мысли? Почему он вдруг переосмысливает смерти тех девушек, которых привели в таверну предшественницы Снежаны? Он имел право на отмщение! Разве нет? Или может он просто позволил себе стать таким же чудовищем как и волкодлаки, которых он так презирал? Даже не пытаясь этому противостоять? Раскаяние. Внезапно он вспомнил имя той боли, что терзала его душу. Это было раскаяние.

Снежана сделала очередной поворот и её взгляд упал на эльфа. Увидев выражение его лица, она замерла на месте и побледнела.

– Что случилось? – спросила она, почему-то шёпотом.

Эльф вздрогнул, услышав её голос, потом отвернулся. Какое-то время он раздумывал и, наконец, ответил:

– Дом твоей семьи сожжён…

– Что? – ахнула Снежана и поспешно вернулась к столу. – Как? Почему? – она медленно опустилась на стул, глядя на призрака широко открытыми от ужаса глазами.

И вновь эльф какое-то время молчал, раздумывая о произошедшем тем вечером. Он и сам ещё толком не разобрался во всём этом. Наконец он взглянул на девушку, которая смотрела на него испуганно и выжидающе, и продолжил:

– Пару дней назад твоя сестра и та девушка, что была здесь с тобой, когда ты впервые пришла сюда, не вернулись из леса… Брат твоей подруги и её жених были растерзаны волкодлаками пару дней спустя, во время поисков… Их семьи обвинили в этом твою семью, а мать твоей подруги рассказала всем о проклятии… И вечером того дня… селяне сожгли твой дом…

Бисерное полотно выскользнуло из рук Снежаны и упало на пол, по её лицу потекли слёзы.

– А они… они…? – она не могла сказать этого вслух…

Лицо призрака неуловимо изменилось.

– Они не погибли от огня… – бесцветным голосом ответил он.

Девушка вздрогнула, посмотрела на него, пытаясь осмыслить его ответ, её глаза распахнулись ещё шире.

– Ты… ты там был… – полу-спросила полу-утвердила она, осознав, что запах гари ей не почудился.

По его взгляду она поняла, что её догадка верна. Несколько мгновений она смотрела ему в глаза, потом отвернулась, словно не решаясь смотреть на него, задавая следующий страшный вопрос.

– Ты… ты… их…?

Призрак ответил не сразу. Слёзы текли всё сильнее и сильнее по её лицу, она закрыла глаза и слегка сжалась, ожидая ужасного ответа – всё таки это была её семья. К тому же – там же были её братья, ни в чём не виноватые… и дочурка её сестры – которая хоть и была следующей на очереди продолжать страшные деяния её семьи, но она же ещё ничего не сделала… ей не было и двух лет. Она была невинна. Но всё же, как могла она ожидать, что мстительный дух примет это во внимание… тем более когда речь шла о её семье. И ей было еще больней от того, что у неё зарождались чувства к призраку, она сочувствовала его страданию и искренне желала найти способ снять проклятие с него и его товарищей. Однако это могло разрушить всё. Не важно, насколько она понимает его мотивы, не важно, что её семья выгнала её, чтобы остальные могли спастись – может статься, что она не сможет простить ему их гибель.

– Я их отпустил… – глухо произнёс призрак.

Снежана повернула к нему залитое слезами лицо и в изумлении уставилась на него, не в состоянии осознать сказанное им. Она слышала каждое слово, но словно не могла понять их значение.

– Ты… их… отпустил? – повторила она за ним, до неё медленно начало доходить значение сказанного.

Эльф слегка поморщился.

– Ну, кроме твоей бабки… – он вновь посмотрел на неё, – но у неё не было даже тени раскаяния… А остальных… – он прервался, какое-то время молчал и добавил. – Твоему зятю правда повезло меньше… Он… поскользнулся и неудачно упал… в речку, после того как он обильно отпраздновал сожжение своей проклятой «привенчанной родни»… он примкнул к толпе селян… – добавил призрак с недоброй усмешкой.

Глядя ему в глаза, Снежана вдруг поняла.

– Он же не сам по себе поскользнулся? – осторожно спросила она.

Теймхнин не ответил, но его усмешка стала шире и злее.

– Но… почему? – недоумённо спросила девушка. – Ты же… так сильно… ненавидел… мою семью… Почему ты… – она не договорила, не зная как облечь свой вопрос в слова.

Эльф пожал плечами, его взгляд вновь устремился куда-то вдаль.

– Видимо предательство – это предательство… Не выношу его вони… К тому же, – он вновь посмотрел на Снежану, – он же предал не только твоих родителей или жену, он предал и своего собственного ребёнка… бросил факел, зная…

Он не успел договорить, как девушка вдруг бросилась ему на шею с громким всхлипом и обняла его, вцепившись в него, как утопающий в соломинку.

– Спасибо… – отчаянно зашептала она, захлёбываясь рыданиями, правда теперь это были слёзы облегчения, слёзы уходящего напряжения. – Спасибо тебе… за то, что ты сжалился над ними…

Теймхнин снова поморщился. Он вновь почувствовал ту боль и что-то ещё. Казалось, ему было почти приятно услышать это от неё, но он не хотел себе в этом признаться. Это было непонятно – ему было больно и в то же время он странным образом испытывал облегчение. Долгое время он не чувствовал ничего, кроме ненависти и боли… боли от той несправедливости, что произошла с ним. А теперь он чувствовал что-то абсолютно другое и это сбивало его с толку. Сбивало с толку то, что он смилостивился над семьёй своего злейшего врага, что эта девушка благодарила его за это, что он ей… нравился. Хотя он и принял то, что она была обещанной ему невестой, той, кто должна была вернуть ему жизнь, что она была из семьи, предавшей его, только сейчас он вдруг понял, что не знает как ему с этим быть… Как ему быть с тем фактом, что для этого она должна… заинтересоваться им? Полюбить его? А он… её? Как вообще может он чувствовать что-то подобное? После двух сотен лет? Это было уже слишком для него… Призрак просто напросто растворился из объятий Снежаны и вновь сгустился у окна.

Какое-то время они оба молчали: Снежана – сидя у стола и пытаясь успокоиться; Теймхнин – глядя в окно, размышляя, вспоминая, глядя на что-то видимое только ему. Пришло время всё переосмыслить, попытаться по-новому понять предсказание не с точки зрения ненависти и мести, попытаться вспомнить, как же это было – быть живым, чувствовать… что-то другое. Девушка наконец успокоилась, оттёрла слёзы, подняла рукоделие с пола и положила его на стол. Какое-то время она сидела, задумчиво поглаживая пальцами мерцающие бусины, и, наконец, собралась с духом.

– А ты… знаешь… что случилось с моей сестрой и… Улитой? – спросила она, правда не поворачиваясь к нему.

Призрак мельком глянул на неё и снова уставился в окно.

– Улиту настигли волкодлаки… Что с твоей сестрой – я не знаю… Но скорей всего она тоже мертва…

Снежана подняла на него взгляд.

– А откуда ты знаешь про Улиту?

Теймхнин пожал плечами и поморщился.

– Волкодлаки… любят поднять шум обо всём, что делают… – он замолчал, потом решительно повернулся к ней и сурово посмотрел ан неё. – Ты не пойдёшь на шабаш зимнего солнцестояния… Не важно, кто что говорит. Рагнеда скорее всего опять попытается что-нибудь сделать… воспользовавшись новой нежитью… Да и та девушка может хотеть тебе отомстить…

Глаза Снежаны вновь распахнулись от ужаса.

– То есть… она…

Призрак кивнул.

– Да, она теперь одна из них. В ту ночь она полностью восстанет… Тебе не следует быть рядом с ней, когда это произойдёт…

– Но… – Снежана посмотрела на него и помедлила, – но разве это не рассердит горного короля? Он не попытается навредить тебе или…?

Эльф снова пожал плечами.

– Пока похоже на то, что он благоволит мне… и тебе. И он знает, что моё спасение зависит от тебя и твоей жизни. Что-что, а о необходимости защищать свою спутницу горный король знает не понаслышке… Так что я надеюсь, что он примет мои извинения. Если нет… то нет. Мне не впервой сражаться в неравной битве.

Его взгляд стал угрюмым и решительным. У Снежаны промелькнула мысль, что именно так он должно быть выглядел тогда, когда его отряд был окружён и им предстояла их последняя битва. Та битва не окончилась ничем хорошим, нынешняя «неравная битва» скорее всего окончится столь же печально… вероятно при этом затянув её в такое же проклятое существование. Но с другой стороны, особого выбора у них всё равно не было.

– А что если… они решат заявиться сюда? – спросила она, вспомнив, что вожак волкодлаков горел желанием отомстить и ей и Теймхнину.

– Я буду здесь… Я попрошу карликов передать мои извинения… Они верят в солидарность проклятых, они помогут.

– А кто они такие? – спросила Снежана. – Почему они так благодушны к тебе?

Призрак повернулся обратно к окну и какое-то время размышлял, вспоминая.

– Когда-то они были гномами, или может краснолюдами. Мне кажется, они и сами уже не помнят… Это было давно… сотни лет тому назад… может даже тысячи. И те и другие с большим энтузиазмом занимаются поиском сокровищ – как природных, добывая золото и драгоценные камни в копях, так и утерянных кладов, принадлежавших другим. Однажды они наткнулись на пещеру, где спал дракон. У него на роге была намотана цепь с невероятно красивым драгоценным камнем. Камнем, равного которому нет на свете. Смертные называют его «сердце змея» – когда-то он принадлежал погубленной королеве змиекровных. Им как-то удалось украсть этот камень, не разбудив дракона – то ли с помощью магии, то ли как-то ещё…

Эльф на какое-то время замолчал, в то время как Снежана пыталась осознать услышанное. Драконы, оставшиеся лишь в легендах, да в орнаментах на домах и оружии, в этом проклятом мире вдруг оказывались такими же настоящими как и призраки, и чудовища.

– Однако, когда похитители камня попытались его продать, посланник богатого князька, желавшего приобрести камень, обманул их… Его люди напали на них, намереваясь убить и забрать камень силой… Их маг проклял нападавших, но поскольку камень им изначально не принадлежал, и к тому же был очень мощной реликвией – проклятье ударило и по тем, и по другим… Те, что украли камень у дракона – стали карликами… При виде их нового обличья, нападавшие оставили их в живых… с насмешками, отняв драгоценность…

– А что же проклятие сделало с нападавшими?

Эльф пожал плечами.

– Говорят, что новый владелец камня сошёл с ума… Ему постоянно казалось, что кто-нибудь украдёт его сокровище, он проверял несколько раз на дню его сохранность… укреплял хранилище, укрепил замок, отстроил новые сторожевые башни…

– А потом? – снова спросила Снежана, когда он замолчал.

– А потом дракон проснулся и обнаружив пропажу камня, стал его искать… – задумчиво продолжил Теймхнин, глядя на отражение огонька свечи, – и нашёл… не помогли ни новые башни, ни стены… По легенде он спалил замок дотла, пытаясь добраться до камня…

Снежану передёрнуло от этой жуткой картины.

– Но раз царица змиекровных погибла… почему он до сих пор охраняет его?

В эльфийских легендах есть пророчество, что она вернётся… может он хранит камень до тех пор…

Они вновь замолчали на какое-то время.

– Так а их проклятие можно как-то снять? – снова спросила Снежана.

Теймхнин скользнул по ней задумчивым взглядом, он явно то и дело погружался в свои собственные мысли.

– Не знаю. Может если царица змиекровных действительно вернётся… Правда это очень старая легенда… возникшая задолго до Великого Разлома. Раньше я думал, что это также вероятно, как и моё избавление… а…

– А потом появилась я? – закончила за него Снежана.

Призрак слегка усмехнулся и кивнул.

– Для тебя стало значительно опаснее… – сказал он после долгого молчания. – Я не знаю, специально ли волкодлаки напали на твою подругу и что они вообще замышляют…

– Может это происки Рагнеды?

Призрак покачал головой.

– Вряд ли. Она их почему-то презирает. Странно… – задумчиво протянул он, уставившись в ночь, словно пытаясь найти ответы на свои вопросы в темноте за окном.

Несколько мгновений спустя он просто напросто растворился, ничего не сказав. Снежана какое-то время растерянно смотрела на место, где он только что стоял, потом глубоко вздохнула, ласково погладила баюна, который перебрался поближе к ней и тыкался в руку, требуя внимания, а затем снова занялась рукоделием, время от времени прерываясь и глядя в пустоту.