Ночь с 13 на 14 августа 2010 года, Париж, аэропорт CDG, 25°C
Со стороны могло показаться, что на высоком стуле у стойки одного из баров Руасси – женщина сорока лет. Прямая спина, тонкая талия, каре черных волос. Только видневшиеся из-под длинных рукавов дорогого жакета кисти рук, с узловатыми пальцами и пигментными пятнами, выдавали ее возраст. И только бармен видел лицо дамы, обтянутое пергаментной кожей, с алой помадой на губах. Жики ждала рейса на Буэнос-Айрес. Она будет рада снова там оказаться – так соскучилась по родному городу! Париж Жики считала домом, но порой ее неудержимо тянуло туда, где она родилась. Там жили ее дети и внуки. Иногда ее охватывала невыносимая усталость – вот как сейчас, да и стара она уже носиться по всему миру. На людях приходится держаться, ее идеальная осанка – легенда. А когда оказываешься наедине с собой в гостиничном номере – хочется сесть в кресло и не вставать с него. И чтобы горничная приносила покушать и выпить коньячку…
Старая тангера улыбнулась невесело – видела б Моник, как она расклеилась – посмеялась бы вдоволь. И так долгое отсутствие подруги вызвало ее недовольство – неотложные дела требовали присутствия мадам Перейра в Париже. Назначенную на начало августа встречу пришлось отложить – к неудовольствию Моник Гризар, давней подруги и коллеги по работе в благотворительном фонде. Но сегодня встреча состоялась – и как раз вовремя, так как еще немного – и мероприятие, в которое вложили много сил и денег, оказалось бы под угрозой срыва. А вот теперь можно лететь в Буэнос-Айрес. Через пару дней она вновь встретится с Анной. Какая, однако, славная девушка эта русская балерина. И какая потрясающая работоспособность. И талант грандиозный. Как хорошо, что их свела судьба, и как жаль, что в такой критический для Анны период жизни. Когда Анна везла Жики в аэропорт, та долго думала, начинать ли ей деликатный разговор и наконец решилась:
– Деточка, я все про тебя поняла, когда увидела на милонге вместе с тем парнем…
Анна, не отрываясь от дороги, подняла брови.
– Жики, я не понимаю…
– Все ты понимаешь. Впрочем, не хочешь говорить со мной об этом – не надо. Но послушай меня, старую женщину, прожившую жизнь. Любовь нужно лелеять и отдаваться ей целиком, не глуша в себе. Если любовь не… как бы это выразить – n'est pas de réaliser – не осуществить, и это я не о сексе… Эту неистовую энергию необходимо направить в правильное русло, а иначе она сметет все вокруг. Помнишь нашу первую репетицию, когда я приказала тебе представить любимого мужчину?
– Помню.
– Ты закрыла глаза, и у тебя разгладились черты. Губы приоткрылись, и вся ты вытянулась, словно веточка, согретая солнцем. Когда ты танцевала с тем парнем в «Альгамбре», у тебя было такое же выражение лица… Какого я не видела, когда ты стояла рядом с мужем. Он хороший человек, но его ты не любишь…
– Люблю, – упрямо произнесла Анна. – Я его люблю.
– Ну, как хочешь, – тангера решила не настаивать. – Время все расставит по местам…
…Жики подняла выцветшие глаза и натолкнулась на экран большой плазменной панели, висящей над стойкой бара – новостной канал TVF-5. Она с удивлением увидела прекрасное лицо Анны – на весь экран. Схватив со стойки пульт, она включила звук. Жики пыталась осознать то, что слышит, но смысл доходил до нее с трудом. «…Находится в критическом состоянии в одной из московских больниц. Звезда российского балета Анна Королева найдена у себя в квартире с множественными ножевыми ранениями несколько часов назад. Сейчас мадам Королева помещена в госпиталь неотложной помощи. Близкие балерины воздерживаются от комментариев, но из особых источников нам стало известно, что Анна Королева проходит свидетелем по делу о серийных убийствах, совершенных в российской столице за последние два месяца. Наш специальный корреспондент взял интервью у врачей больницы».
Жики увидела одного из молодых мужчин, которые были на прогоне. Серж Булгакоф – написано внизу – le médecin des hopitaux . «Невозможно делать прогнозы, – его голос Жики едва разбирала за переводом диктора. – Операция еще не закончилась, Анна Королева в крайне тяжелом состоянии, потеряла много крови. Будем ждать и надеяться…»
«Можно с уверенностью сказать, – продолжал диктор бесстрастным голосом, – что участие Анны Королевой в гала-концерте 17 августа в театре Колон, посвященном национальному празднику Аргентины, становится невозможным. Партнер Анны Королевой Борис Левицкий отказался давать комментарии по этому поводу. Мы будем следить за состоянием мадам Королевой, и сообщать об изменениях в состоянии ее здоровья, – сказал диктор, – а сейчас о новостях из культурной столицы мира – Парижа. В Люксембургском музее открылась выставка…»
Жики резко встала, и у нее потемнело перед глазами. Если б не зонт-трость, на который она опиралась, то, наверно, она бы упала. С трудом устояв на ногах, она с недоумением огляделась вокруг – терминал продолжал жить обычной жизнью: люди спешили на рейсы, толкая перед собой тележки с багажом, довольные, выходили из магазинов с яркими пакетами, сидели в креслах, бегая пальцами по клавиатуре лэптопов, уткнувшись в книжку или газету. Словно ничего не произошло. Словно громкий голос диктора не сообщил на весь зал о трагедии в Москве, и милая, нежная, талантливая девушка не лежала сейчас при смерти, искромсанная безжалостным убийцей. Всем было все равно.
– Мне нужно в Москву! – закричала она. Удивленный бармен сделал неопределенный жест.
– Мадам, это не ко мне. Это в авиакомпанию…
– Идиот, – ругнулась Жики и метнулась к выходу из бара.
