6 августа 2010 года, Москва, 37°C

– Алиби на прошлую ночь? – Олег Рыков с изумлением взирал на прибывшего капитана Глинского.

Тот застал его у родителей, и поэтому рядом с Олегом в полной растерянности стоял его отец. Услышав о причине, по которой ему вновь придется оправдываться перед милицией, Рыков побледнел.

– Вы отдаете себе отчет… – медленно начал он, но сразу же замолк, устремив остановившийся за стеклами очков взгляд куда-то в угол. Потом он тяжело поднялся с кресла. Капитану почудилось, что перед ним не молодой мужчина, а старик, на плечи которого давит непосильный груз прожитых лет.

– В чем я должен отдавать себе отчет? – поинтересовался Глинский, хотя мог бы этого и не делать. Но настолько ценным становилось даже случайно оброненное слово, что он цеплялся за любую мелочь.

– В вашем преступном бездействии! – рявкнул Рыков-старший так громко, что даже его сын вздрогнул.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать ваши нравоучения, – с неприязнью откликнулся капитан. – Меня интересует, где ваш сын был прошлой ночью. Извольте отвечать, Олег Львович. Причем с максимальной точностью.

– Я всю ночь провел с женщиной, – процедил Рыков-младший. – Ее зовут Оксана, и она была вместе со мной на даче. Утром я отправил ее на такси на работу – она работает в ГУМе.

– Что? – Глинский недоверчиво покачал головой. – Вы встречаетесь с продавщицей?

– Откуда в вас этот дешевый снобизм, капитан? – хохотнул Лев Петрович. – Почему это мой сын не может встречаться с продавщицей?

– Теперь это называется «консультант», – Олег словно не заметил иронии капитана. – И работает она не в какой-нибудь лавке, а в фешенебельном бутике. Если уж быть точным – в «Etro».

– И как же мне с ней связаться? – Глинский взялся за ручку, чтобы записать данные.

Олег продиктовал мобильный телефон «консультанта».

– А фамилия у консультанта есть? – спросил Глинский.

– А как же. Ее фамилия, – Олег чуть наморщил лоб, вспоминая, – сейчас… Кияшко.

– Кияшко?.. – последовала пауза.

Спустя мгновение Виктор поинтересовался:

– Могу я узнать, каким образом вы познакомились?

Видимо, его голос слегка изменился, так как Рыков с недоумением взглянул на него:

– Какое это имеет значение? Впрочем, секрета никакого нет. На ее работе я с ней и познакомился.

– То есть, вы покупали там одежду?

– Нет, – Рыков покачал головой. – Я в одежде консерватор. Etro – слишком вычурный для меня. Единственное, что я там иногда покупаю – это галстуки.

– И ты можешь назвать это простым совпадением? – Зимин почти кричал от возбуждения, когда Виктор выложил ему алиби Рыкова. – Чтобы из всех продавщиц…

– Консультантов, – с улыбкой поправил его Глинский.

– Да плевать, как они там называются! Из всех них именно Кияшко обеспечивает алиби одному из подозреваемых!

– Переспать со свидетельницей – еще не преступление, – остановил распалившегося Женю Зубов. – Но, Виктор, если он провел с ней ночь – это лучшее подтверждение того, что жену твоего приятеля Булгакова он не убивал. Но совпадение, безусловно любопытное, – решительно сказал он. – Поезжай к ней. Хотя нет… Я сам поеду.

– А можно я с тобой? – почти жалобно попросил Глинский.

– Ну ладно, – смилостивился Зубов и взял со стола блокнот. – Поехали. Только поделикатнее. Если у них действительно отношения, следует отнестись к этому с уважением.

Зубов смотрел на Оксану и не узнавал ее. Она выглядела, мягко говоря, скверно. Синяки под глазами, какая-то болезненная худоба. Даже румяна, наложенные на скулы, не могли скрыть желтизну прозрачной кожи.

– Что с вами? – спросил Зубов, не в силах сдержать удивления. – Вы больны?

– Нет, – голос ее прозвучал как-то отрешенно. – Я не больна. Давление скачет. Я гипотоник, а тут такая жара. Жутко плохо ее переношу. В бутике еще ничего – кондиционеры работают, но дома – подыхаю. И в метро вчера в обморок упала. Мне начальство приказало на работу с завтрашнего дня не выходить – говорят, клиентов пугаю. Какие клиенты – зал пустой, не до шопинга народу в такую жару. Хотя цены снижают чуть ли не каждый день.

За окном, действительно, творилось светопреставление – смог, опустившийся ранним утром на задыхающийся город, не только не собирался рассеиваться, – но с каждым часом становился плотнее. Утром, заглянув на погодный сайт, Глинский увидел безнадежный прогноз на две недели, и даже ему, неутомимому и обладающему завидным здоровьем и железными нервами, захотелось грохнуть об монитор что-нибудь тяжелое…

Зубов спросил ее о Рыкове. Она с вымученной улыбкой кивнула.

– Да, я познакомилась с ним здесь. Нет, не помню какого числа… Хотя, подождите. В конце июня? Или уже в июле? Не помню. Он покупал галстуки.

– Вы помогали ему?

– Он сам обратился ко мне за помощью… Даже не за помощью, а за советом, спросил, как, по моему мнению, подходил галстук, который он выбрал, к его рубашке.

– А до этого вы видели его в вашем магазине? – спросил Зубов.

– Нет, – тихим голосом ответила она. – Вернее, я не помню… Может быть, я его не замечала…

– Ну, его трудно не заметить, – вступил в разговор Виктор. – Он парень видный.

Оксана смущенно улыбнулась.

– Но он мог прийти и не в мою смену, верно?

– Верно, – кивнул Зубов.

– Я одобрила его выбор. Вкус у него отменный. Потом Олег спросил, во сколько я заканчиваю и не откажусь ли поужинать с ним в китайском ресторане.

– Вы пошли в ресторан? Какой?

– «Золотой дракон» на Девичьем поле. Олег заказал там столик.

– Значит, вы сразу согласились с ним встретиться?

– Да, – она смущенно отвела глаза. – Он мне понравился.

– И о чем вы говорили в ресторане? – спросил Глинский.

– О многих вещах… – замялась Оксана.

– Самое главное, Оксана, вспомните поточнее… Вы рассказывали ему о смерти вашей подруги?

Оксана наморщила лоб.

– Я упомянула об этом. Он спросил, почему я невеселая. А как я могла веселиться? Я сказала, что недавно потеряла близкого человека. И все.

– И как он отреагировал?

– Он выразил соболезнование в мягкой форме.

Она с готовностью подтвердила алиби Олега и только после этого наконец задала вопрос, который они ждали от нее, как поинтересовались ее любовником.

– А почему вы интересуетесь Олегом? Он не имеет никакого отношения к тому, что произошло с Полиной. Или имеет?!

– Не имеет, – уверил ее Зубов, – но, честно говоря, Оксана, мы уперлись в стенку. А Олег Рыков – друг Андрея Орлова.

– Как? – удивилась Оксана. – Он его друг? Как такое может быть?

– И не такое бывает, – пожал плечами майор, – почему вас это удивляет?

– Не знаю, – тихо ответила Оксана, – какое странное совпадение. И Олег знал Полину?

– Это вряд ли, – покачал головой Зубов. – Орлов ни с кем из друзей ее не знакомил, вы же сами это говорили. Поэтому, когда Олег Львович сослался на вас, мы не могли этого упустить. Понимаете?

– Понимаю, – она кивнула с готовностью.

– И лучше всего не говорите вашему парню об этом разговоре. Неизвестно, как он отреагирует – вдруг не захочет больше видеться с вами. Не хочу, чтобы вы потом винили меня. Не нужно понапрасну людей дергать, согласны?

– Согласна, – она снова охотно кивнула.

– Оксана, – Зубов замялся, – мне надо задать вам личный вопрос. Не обижайтесь. Это важно. Когда вы стали близки с Олегом Рыковым? В тот же вечер?

Оксана залилась краской, но, помедлив пару секунд, кивнула.

– Он взял такси и отвез меня в Серебряный бор. Я не возражала. Мне было ужасно одиноко, я все время думала о Полине. Олег отвлек меня от грустных мыслей.

– И как часто с тех пор вы встречаетесь? – спросил Виктор.

Оксана растерялась:

– Я не считала… Раз – два в неделю…

– И как складываются ваши отношения?

– Что вас интересует? – смущенно улыбнулась Оксана. – Он мне нравится. Очень. Мне кажется, я тоже ему нравлюсь. Признаюсь, если б не Олег, не знаю, как пережила бы смерть Полины. Она же была моей единственной подругой. Он помогает мне справиться со всем этим.

Оксана мельком глянула на себя в одно из многочисленных, окружающих их зеркал. Наверно, то, что она там увидела, ей не понравилось, и она отвернулась.

– Мне следует Бога благодарить, – прошептала она, – он такой хороший…

– Я тоже так считаю, – искренне согласился Виктор.

Чуть позже Зубову удалось отловить Кортеса в холле крупной фирмы импортирующей вино. Испанец торопливо отхлебывал обжигающий кофе, сидя на высоком табурете у стойки бара. Народу было много, свободного места не нашлось, поэтому майору пришлось стоять, переминаясь с ноги на ногу, да еще и говорить на повышенных тонах, дабы перекричать гул, царивший в помещении. Он задал Мигелю интересующий его вопрос, и тот помрачнел еще больше.

– Только не говорите, что еще кого-то убили, – процедил он. – Этого не может быть.

– Я прошу вас ответить, где вы были ночью с 3 на 4 августа, – раздраженно повторил Зубов.

– Дома был, – устало ответил Мигель и сделал глоток. – И что дальше?

– У меня есть сведения, что вы не были дома, – сказал Зубов, – или были, но отнюдь не всю ночь.

– Интересно, кто снабжает вас сведениями, – сощурился Мигель. – А, понял! Вы говорили с Анной!

– Я не обязан перед вами отчитываться, – Зубов начал закипать, как каждый раз, когда ему приходится беседовать с этим человеком. Немыслимым образом испанец выводил его из себя. – Итак? – Зубов взял себя в руки.

– Что – итак? – поднял брови Мигель. – Вы же знаете – до половины первого я был на милонге в «Альгамбре».

– А потом? Опять квасили где-нибудь?

– У меня переговоры! – обозлился испанец. – Вы видите? Мне надо было выспаться! Я поехал домой и уснул как убитый!

– И очередная шлюха подтвердит ваше алиби?

– Разумеется, нет! – хмыкнул он. – На этот раз я спал один. Может, все-таки объясните, что случилось?

– А разве ваш друг Булгаков еще не сообщил вам? – ехидно поинтересовался майор. – Нечего сказать, близкие вы друзья.

Мигель остановил на нем сумрачный взгляд.

– Послушайте, майор, – резко произнес он, – прекратите говорить загадками! Я вам не маленький мальчик. Смените тон.

Зубов ухмыльнулся. Тон ему, видите ли, не нравится!

– Вы в курсе, что Сергей Булгаков не так давно женился?

– Нет, – удивился Мигель, – хотя теперь мы почти не общаемся… Действительно женился? На ком? И вы пришли мне сообщить об этом?

– Прошлой ночью убили Алену, его жену.

В ответ раздался трехэтажный мат и Зубов, не без тайного злорадства, увидел, как Кортес, ошпаренный опрокинутым кофе, стряхивает капли с безвозвратно испорченного светло-бежевого льняного костюма.

– Вы с ума сошли! – прохрипел Мигель.

– Давайте-ка поподробнее о той ночи, – Зубов пропустил возглас испанца мимо ушей. – Во сколько вы пришли домой?

– Около двух. Устал, как собака. Телефон отключил и бухнулся спать. Проснулся в шесть утра. В семь тридцать – уже в конторе. Вся эта бодяга, – он кивнул в сторону открытого зала заседаний, – тянется почти неделю. Каждый день по двенадцать часов переговоров – у меня глаза на лоб лезут. Слава Богу, сегодня последний день. Надеюсь, что так.

Зубов раздраженно вздохнул. У Кортеса нет алиби. Но это ничего, к сожалению, не доказывает. Это только факт – у него нет алиби.

– Господин Кортес! – появилась миловидная девушка офисной внешности. – Вас просят пройти в зал. Они начинают.

– Мне пора, – Мигель поднялся и с сожалением оглядел залитый кофе костюм.

– Проклятие! Как теперь партнерам показаться?..

Он ушел, а Зубов пару минут смотрел ему вслед. Его покоробили слова Кортеса – тот сожалел о загубленном костюме и испорченном реноме. И ни слова о несчастной жене друга. Ни слова.

– Короче, заблокировали этот Guardian! – сообщил Зимин. – Заблокировали через код доступа. Поэтому сигнал не дошел ни до телефона Булгакова, ни до пульта охраны.

– Как? – удивился Глинский. – Никто этого кода не знал, кроме Астаховой.

– Это ты так решил, непонятно с чего, – мрачно произнес Зимин, плюхаясь в кресло на колесиках и, оттолкнувшись ногами от стола, прокатился через весь кабинет. – Практически любой из них мог узнать код активации Guardian. А твой дружок Булгаков знал его с самого начала.

– Ты говори, да не заговаривайся, – рявкнул Глинский. – Он мне отца спас.

– Ничего личного, – поднял Зимин ладони, – но факт остается фактом. Код он знал и заблокировать устройство мог лег-ко!

– Чушь какая-то, – мрачно произнес Глинский, – просто чушь. На фиг он его тогда покупал?

– Ну уж не знаю… А что касается остальных – суди сам.

Он достал из кожаной папки блокнот и зашелестел страницами.

– Значит, так. Проще всего заблокировать код было бы Рыкову. Его компания «Просперити инкорпорейтед» тесно сотрудничает с фирмой «Анкор», которая обеспечивает спутниковую связь. Но лишь последний дурак признается в таком вопиющем нарушении конфиденциальности. А учитывая тот факт, что Рыков, по общему признанию, компьютерный гений, так ему и обращаться особо никуда не надо.

Далее. Мне удалось выяснить, что Андрей Орлов по молодости, скажем так, лет десять назад, баловался разными хакерскими штучками. Прищучить его тогда не удалось, но запашок остался. Ему базу данных этой фирмы взломать – раз плюнуть.

– А Ланской? – хмуро поинтересовался Виктор.

– С ним вовсе забавно. Он никогда не рекламировал своих способностей в работе с IT. Но я посетил его офис. Шикарный у него, надо сказать, кабинет. И комп крутой, сразу видно.

– Что, он тоже в прошлом – хакер?

– Нет, у него двоюродный брат в «Анкоре» работает, и не кем-нибудь, а коммерческим директором. Класс, а?

– Ты с ним говорил?

– Говорил, а что толку? Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю. Что уж говорить о персонале «Анкора» – каждый за место трясется, никто не признался.

– Не нравится мне все это, – нахмурился Глинский, – совсем не нравится. Скорее всего, сама фирма здесь не при чем. Сведения убийца почерпнул из другого источника. Куда, например, делась бумажка, на которой Булгаков записал этот злополучный код? – он схватил мобильник. Номер Булгакова был занят.

Через пять минут Виктор все же дозвонился. А еще через пару минут узнал, что бумажка та осталась лежать на столике в пабе «Вильям Басс». В лучшем случае, в пепельнице, в худшем – прямо на столе.

Наконец, Антон собрался с духом. Откладывать разговор далее было нельзя – он ясно видел, что любимая находится на грани нервного срыва.

– Я хочу, чтобы мы вернулись на Олимпийский, – твердо произнес Антон, беря Анну за руку.

Он прервал затянувшееся молчание, которое повисло во время завтрака, после того, как Анна налила кофе. Стояло раннее утро, но уже было не продохнуть, а горелая вонь въедалась в одежду и волосы. За окном висело густое марево, за которым терялись очертания дома напротив.

Противомоскитные сетки на стеклопакетах немного задерживали смог, но через них не могло пробиться ни малейшего дуновения ветерка. Мощный вентилятор выбивался из сил, но, по сути, только гонял по кухне густой, словно спрессованный воздух. От необходимости ехать на работу становилось тошно как Антону, так и Анне. Спасала мысль о кондиционированных помещениях, но до них еще надо было добраться по безнадежным раскаленным московским пробкам.

– Не могу представить, что мы туда вернемся, – прошептала Анна. – Мне страшно туда возвращаться. Эта дыра на стене…

– Дыры больше нет, – он погладил Анну по голове, – я сделал ремонт.

– Когда ты успел?!

– Хм, надо было себя занять чем-то, пока ты пропадала со своей чокнутой примадонной. Я занялся ремонтом. Теперь в гостиной – полный порядок. Такую же ткань оказалось найти невозможно, и я сделал зеркальную стену. Она здорово расширила пространство. Тебе понравится – ты ведь любишь зеркала.

– Куда его еще расширять? – охнула Анна. – Гостиная и так размером с мою квартиру.

– Ну, а теперь выглядит, как две твоих квартиры, – улыбнулся Антон. – Еще я частично поменял паркет и купил новый диван – классный, обитый белой кожей.

– Ты молодец, – искренне похвалила его Анна, но потом светлые глаза ее померкли, подернутые вновь нахлынувшими тоской и страхом. Она тяжело вздохнула, представив, как вновь войдет в тот дом – в дом, где она была так счастлива несколько лет, и где поселились ужас, боль и ложь. Но может, все-таки ей удастся привыкнуть? Дальнейшие слова Антона еще больше заставили ее задуматься.

– Мы скоро задохнемся здесь, – сказал Антон, – а на Олимпийском – сплит-система. Сможем спать нормально. Ты – в первую очередь. Я хоть как-то сплю. А ты?

Анна понимала – Антон прав. Действительно, много ночей она не могла сомкнуть глаз, забываясь сном только под утро, когда раскаленная за день квартира успевала хоть немного остыть. Анна плелась в ванную, стояла под душем, из которого текла мерзко теплая, как парное молоко, вода, а потом, не вытираясь, возвращалась в постель. Но за те мгновения, что она доползала до нее, редкие капли влаги на теле успевали совершенно высохнуть. А кожа от частого контакта с водопроводной водой становилась стянутой и сухой. Антон пытался укрыть ее мокрой простыней, но Анна отказалась, опасаясь застудить суставы. Запоздалая попытка установить кондиционер в квартире на Чистых прудах потерпела фиаско – очередь растянулась до октября.

– Ты больше не можешь оставаться здесь. Посмотри, на кого ты похожа – под глазами синие круги, щеки запали. Сколько ты еще выдержишь без сна?

Анна представила, как уже в эту ночь спит в относительной прохладе, и подумала, что продаст душу за одну ночь спокойного комфортного сна.

– Хорошо, – кивнула она и вымученно улыбнулась. – Я сегодня съезжу туда и приберу квартиру. Ночью переедем.

– Любимая, – Антон обнял ее и прижал к себе, коснувшись губами светлой макушки. – Не нужно нигде убираться. Я пригласил службу уборки и вчера они вычистили все – вплоть до унитазов и стенных шкафов. Даже люстры помыли и потолки. Стены пропылесосили, ковры и шторы только что вернулись из чистки. Окна вымыты. Не осталось и следа от того ужаса. Мы переедем сегодня же вечером, когда ты вернешься из театра.

Анна благодарно взглянула на него снизу вверх.

– Я так люблю тебя, – прошептала она, – мне так спокойно с тобой…

Глинский приехал в Склиф, как только получил результаты экспертизы. Он заглянул в ординаторскую и увидел Булгакова, сидящего за столом и безучастно уставившегося в одну точку. Капитану пришлось окликнуть того несколько раз, прежде чем Сергей словно очнулся и осмысленно взглянул на Глинского, стоящего на пороге.

– Вам чего? – сухо спросил Булгаков, даже не поздоровавшись. Виктор, честно говоря, не рассчитывал на такой прием.

– Поговорить бы, – столь же сухо ответил он и, притворив за собой дверь, зашел в комнату. Булгаков даже сесть ему не предложил. Но Глинский не обратил на это внимания – он старательно подыскивал слова, чтобы донести до него новость, которую привез – а главное, определение для этой новости – как плохой или как очень плохой. Потому что назвать ее хорошей не повернулся бы язык даже у самого отъявленного циника – а таковым Виктор Глинский не являлся.

Булгаков был мрачнее тучи, и даже синие глаза его стали черными от горя и бессонных ночей.

– Зачем приехал? – буркнул он неприветливо. – Чего тебе?

– Послушай, – Глинский взял его за плечо, но Сергей руку стряхнул. – Есть одна вещь, которую тебе нужно знать.

– Неужели?.. – равнодушно посмотрел на него Сергей. – Что-то еще?

Лицо Виктора окаменело. Он видел, что Булгаков винит его в ужасной гибели жены. Не спрашивая разрешения, опустился в раздолбанное кресло в углу ординаторской. Булгаков досадливо поморщился:

– Тогда говори быстрее и уходи – мне работать надо.

– Мне не нужно много времени, – кивнул Виктор. – Я хочу сообщить тебе о результатах медэкспертизы.

Булгаков закрыл глаза.

– Говори, – глухо произнес он.

– Он не насиловал твою жену, – сказал Виктор, – он сразу ее убил.

Сергей потер лицо руками. Боль от тупой иглы, вонзившейся в сердце в ту минуту, когда он увидел искромсанное тело жены, чуть отпустила, и он глубоко вздохнул.

– След контакта с тобой, – добавил Виктор, – и все. Повреждений сексуального характера нет. Он не стал ее насиловать.

– Я ему, вероятно, спасибо должен сказать? – холодно проговорил Сергей.

Дверь приоткрылась, и в ординаторскую заглянула медсестра.

– Сергей Ростиславович, – робко начала она, – вас в приемное зовут.

– Я занят! – рявкнул Булгаков, и испуганная девушка скрылась. Булгаков встал из-за стола и, подойдя к окну, закурил:

– Не насиловал, говоришь… Благородство, значит, проявил. Как бы мне его отблагодарить, а?

– При случае, – как можно мягче сказал Виктор. – Но факт остается фактом – он убил ее сразу – перерезал ей горло. Все остальные множественные ранения – посмертные. Скорее всего, он пришел, она его узнала и впустила в квартиру. Она даже испугаться не успела – в крови адреналина нет.

– Будь он проклят, – пробормотал Булгаков. – Кто же он?.. Если б узнал, я бы его прикончил, голыми руками удавил бы.

Как лицо процессуально-должностное, Глинский не имел права комментировать это заявление. По-человечески он понимал Сергея, но и сказать – да, убей – не мог.

– Мы его найдем, – отозвался он, – найдем и посадим.

– Посадите? – поднял Булгаков взгляд, налитый неистовой ненавистью. – Ты что, идиотом меня считаешь?

– Почему идиотом? – опешил Виктор.

– Да потому! – взорвался Сергей. – Даже если вы его найдете, что сомнительно, даже если вы его посадите пожизненно, это не вернет ни Алену, ни моего ребенка! А то еще он досрочно выйдет за примерное поведение! И какая, к черту, разница, посадите вы его или нет?

– По пожизненному УДО предусмотрено через 25 лет. Но прецедентов еще не было, – Виктор снова положил Булгакову руку на плечо. Булгаков стоял, словно оцепенев. – А, во-вторых, не наделай глупостей: сесть за этого урода и сломать себе жизнь – не лучший способ отомстить. И, если не ошибаюсь, тебе есть ради кого жить.

– Она меня не любит, – откликнулся Сергей сумрачным голосом, – и я ей не нужен.

– Это она тебе сказала? – спросил Глинский.

– Она сама. Кто же еще? – уронил Булгаков и замолчал, осознав, что говорит неправду – Катрин не говорила ему, что он ей не нужен. Как, опять-таки, не говорила и того, что не любит его. Сергею это было и без слов понятно, но она ему ничего подобного не говорила. Никогда.

Горькая усмешка изломила его потрескавшиеся губы.

– Ну, чего замолк-то? – спросил Глинский. – Как она там?

– Не знаю, – ответил Сергей, и перед его глазами встал облик Катрин – вожделенный и холодный. Может, Виктор прав, и ему действительно есть ради чего жить?

– Я не допущу, чтобы этот маньяк до нее добрался, – пробормотал он.

– Он не маньяк, – четко проговорил Глинский.

Булгаков нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

Виктор помялся – это то, что они обсуждали сегодня с утра на летучке. Конечно, он не имел никакого права разглашать внутреннюю информацию, но и утаить ее от человека, который вытащил его отца с того света, Виктор не мог.

– Он не маньяк, – повторил капитан. – Он очень хотел, чтобы мы так думали и первые два убийства оформил крайне аккуратно – в полном соответствии с легендой о маньяках: видимое садистское наслаждение от насилия, целеустремленность и сосредоточенность на деталях, причинение страдания через секс. Он хотел создать впечатление о себе, как о серийном маньяке-убийце. Но что-то изменилось.

– Что изменилось? – Булгаков слушал его внимательно, хотя и отвернулся в сторону, чтобы Виктор не видел выражения его лица.

– Точно не знаю. Но диск, подброшенный на место последнего преступления – уверен, он даже не включал его – говорит о том, что Алена для него – проходная жертва, неизбежная для достижения какой-то, только ему известной цели, о которой он каждый раз напоминает автографом «Помни Катрин».

– Кому напоминает? – спросил Сергей.

– Не знаю. Может, в данном случае – тебе? Ведь можно построить такую цепочку – ты женился на Алене, но Катрин тебе не забыть никогда – так помни о ней.

– Бред, – выдавил Булгаков, – ты хочешь сказать, женившись на Алене, я обрек ее на смерть? Ты что говоришь?

– Это всего-навсего один из многочисленных вариантов того, как может строиться логика убийцы. Не исключено, что сама Алена ему даже симпатична, в отличие от Ольги и Полины, но у него другого выхода не было. И он просто ее убил, не стал измываться над ней.

– Ты уверен, что он не сумасшедший?

– Более того, я уверен, что он умен и последователен. Но что-то страшное творится у него в душе – ведь не просто так он убивает и насилует. У него есть цель, и боюсь, что эта цель – Катрин.