Глава 36

В штабе корпуса наутро мне устроили просто овацию. Еще бы…

Фронт мы проломили.

Группировку полковника Куявски рассекли уже к рассвету.

С рецкими бригадами соединились, как в Калаче при окружении Паулюса.

Куявски с остатками своего войска ушел на лодках и наспех сколоченых плотах на правый берег Ныси налегке, бросив артиллерию, боеприпасы, обозы и пулеметы.

Отогнанная от берега царская драгунская дивизия сдалась со всем своим прекрасным конным парком. Великолепные лошади. Чистокровные.

Щеттинпорт лежал перед нами как на блюдечке. Осталось только до него дойти.

И хотя основную тяжесть наступления вынесли на себе шедшие за нами огемские войска, на моих горцев все смотрели как на героев, безбашенных таких отморозков. Берсерков. Все же первую траншею мы практически ножами вырезали, как в древности.

По тому как меня носили на руках (в буквальном смысле этого слова) соединившиеся с нами рецкие горно — стрелковые бригады, я понял, что стал Сорокиным и меня если не уберут с фронта в ближайшее время, то грохнут как того же Сорокина Троцкий. Потому как даже рецкие генералы, командовавшие бригадами горных стрелков, общались со мной с пиететом. И это шло у них от сердца. От восхищения нашим подвигом достойным былинных героев славной рецкой древности. От того что мы заставили говорить о рецких горцах весь мир.

А вот у огемцев проскальзывали в общении нотки какого-то опасения. Видно примерили нашу ночную атаку на себя… и ужаснулись.

По случайности на нашем участке фронта именно в это время гуляли корреспонденты газет нейтральных стран. То, что осталось в траншее царцев от нашей атаки они видели сами и даже все засняли на фотопластинки. "Кровавый Кобчик" стал в мировой войне знаковой фигурой. Не удивлюсь, если союзники меня объявят меня военным преступником.

С них станется…

На следующий день после победы на всех порах примчался литерный поезд с императором и королем. Они сами обошли поле боя и остались под сильным впечатлением.

Вся рота удостоилась "Солдатского креста". Награждал "на костях" сам император. Под вспышки магния.

Вальд стал имперским рыцарем и майором.

А мне досталась только слава.

И косые взгляды монархов.

Бисер как-то обмолвился, что мне пора в отпуск на родину.

— Заездили мы тебя в последнее время, Савва, — обронил король. — Ты уж извини. Зато победа!

Войска пошли дальше на север сопровождаемые бронепоездом "Аспид".

Рецкая штурмовая рота и охрана моего эшелона остались на станции прикрывать штаб корпуса до тех пор, пока не будет захвачена новая станция с телеграфом. Таким образом, они освободили фельджандармов второму квартирмейстеру, который быстро нашел им работу в поле. Штурмовики несли караулы и отправляли в тыл эшелоны с пленными. Пленные при виде рецкого конвоя вели себя как паиньки. Репутация отморозков работала на подконвойных с дикой силой. За все время ни одного побега, ни одной попытки бунта, даже простого неповиновения не было.

Что удивительно было лично для меня — никто из горцев на судьбу не жаловался. В смысле что таких героев… и в караул, пленных охранять. Все воспринимали эту службу как заслуженный отдых от боев. Два почетных награждения за неполный месяц несколько притушили жажду подвигов.

Через неделю я получил приказ, согласно которому рецкая штурмовая рота майора Вальда выводится из состава Броневого дивизиона и самого первого армейского корпуса и прикрепляется к выездному комиссару ЧК барону Бадонверту в качестве подразделения обеспечения. Обеспечения чего? Не сказано.

Пришла почта из Втуца. Маркграф сердечно благодарил в моем лице всех рецких егерей за кровавую тризну по его сыну. В честь этого события он приказал выбить памятную медаль. Сама рота причислена к рецкой гвардии в тех же наименованиях чинов, что егеря носят, то есть с повышением всех на два ранга. Теперь ее наименование Лейб — гвардии отдельная Рецкая штурмовая горно — егерская рота.

Егеря, которые служили в моей физической защите при ЧК, почувствовали себя обойденными и приуныли.

Майор Вальд, то есть уже гвардии майор Вальд, что равнялось армейскому полковнику, подсказал выход из такой ситуации. Всех участников кровавой тризны занести в список роты для утверждения его во Втуце. А он, уже своим приказом возвращает их мне, но уже в качестве прикомандированных к ЧК. Конкретно к охране комиссара Кобчика.

— Хитрый ты, — констатировал я, качая головой.

— А то? — ухмыльнулся Вальд, — Неделю назад я был всего лишь армейским капитаном. Если кто сомневался в сегодняшнем указе Ремидия, то я нисколечко.

— Тогда гадай, что теперь будет дальше? — подколол его я.

— Уберут нас отсюда. Домой отправят.

— С чего взял?

— Да взгляды от штабных ловлю нехорошие. Нет, повод найдут благородный, Знамя к примеру получать из рук маркграфа… У меня же теперь отдельная часть.

— И как быстро вас отсюда уберут?

— Приличия соблюдут. Но не более того. Лишнего дня держать нас тут не будут, — ванговал Вальд на всю катушку. — Боятся они нас. Особенно тебя.

От себя я придумал для гвардейских егерей особый знак отличия. Шеврон углом вниз на левый рукав из ленты георгиевских цветов "огня и пороха". Такие ленты быстро нам выткали в маленькой галунной мастерской на Узловой станции. Все же безработица там еще большая. Все заработки крутятся пока вокруг железной дороги и поставок продовольствия в армию. Так что вышло даже недорого для моего кармана.

Пока егеря сортировали пленных, я по привычке занимался проверкой тылового снабжения, но пока все было в относительном порядке, насколько порядок вообще возможен в бардаке прифронтовой полосы. Скажу, что за этот месяц стал немного разбираться в запутанной кухне интендантства. Это был плюс. Нужные знания. Пригодятся по жизни.

Свободное время, которого оказалось неожиданно много, я посвятил разбору бумаг, скопившихся в сейфе почтового вагона. Еще человек Моласа через два дня на третий привозил свою папку с тем, что накопали на тыловиков адепты Ночной гильдии. А нарыли они много. Самое главное — их связи при реализации ворованного имущества. И не только на Узловой, но и в Будвице. Никто из интендантов от Ночной гильдии подлянки не ждал, а потому были излишне откровенны, даже бравировали своими связями " в верхах". А я все это брал на карандаш. Даже непроверенные слухи.

Отправил телеграмму принцу о том, что документы по "Сенокосу" готовы, но в ответ прибыл за ними фельдъегерь в сопровождении пятерки дворцовых гренадер. Принял у меня папки по описи, завернул каждую в крафт — бумагу и запечатал рядом с моей печатью еще и своей. Нисколько не задержался и в тот же день отбыл обратно. Никаких письменных распоряжений он мне не доставил, а на словах передал от кронпринца, чтобы я оставался на месте и "ждал дальнейших распоряжений".

Уже желтый лист стал облетать с деревьев, бабье лето кончилось, и опять зарядили противные холодные дожди.

Штаб корпуса передвинулся квартировать на отбитую у царцев станцию ближе к городу и порту, а я все куковал в Троблинке, не получая иного приказа. Казалось, что меня монархи забыли на этом полустанке. Забыли, но сознательно. Просто держали в отдалении от столицы королевства, пока рассматривалось "дело контрразведки", которое в итоге благополучно слили в унитаз. Хоть я этого заранее опасался, но все равно известие это стало для меня неожиданным. Как обухом по голове…

Слухов было много. Но достойный доверия с моей точки зрения только один. Император навестил арестованных аристократов в узилище. О чем-то с ними там беседовал с глазу на глаз минут по пятнадцать и ушел, оставив каждому дерринджер с одним патроном.

Суд не состоялся в виду самоубийства обвиняемых, "поступивших как люди чести". В этой империи еще бы харакири ввести для полного счастья — обелять лицо, вспоров живот намного эстетичней, чем пускать себе пулю в лоб. Соответственно не было и увольнения "контриков" из армии "с позором". Их семьи получили военные пенсии согласно чину. Сыновья приняты в Пажеский корпус на казенный кошт. Дочери в институт Благородных девиц также за счет императорского министерства Двора.

Дело замяли и изъяли из военно — полевого суда " за смертью подсудимых". Не будешь же предъявлять претензии самому императору.

Боюсь, что такая двойственность поведения монарха еще аукнется империи. А может император просто дул на воду, ожидая окончания реформы государственной службы — всего-то пара лет осталось. Реформа ему важнее оплеухи аристократии? Или он не хотел давать против себя публичного козыря Бисерам и прочим электорам? Гадай тут о его действительных мотивах. У него одна дорога, у нас — сорок.

Но все шито — крыто.

Функции контрразведки в ольмюцкой армии перешли к ведомству второго квартирмейстера в отдел дофронтовой разведки, который и так этим занимался уже полгода. В остальной империи пока осталось все по — прежнему.

Удивительно, но ко мне никаких претензий со стороны императора заявлено не было. Даже намека. Даже от его свитских. Как и не было погрома имперской контрразведки в Будвице с пулеметной стрельбой.

Нулевой вариант.

Так почему же я чувствую себя так, как будто меня предали?

После "ликвидации" неприятностей для императора и отъезда его свиты (сам Оттоний решил опробовать в качестве транспорта дирижабль), меня срочно отозвали в Будвиц. Вместе с ротой гвардейских егерей.

Интенданты на радостях что избавляются от меня, подогнали нам состав с классными вагонами вместо теплушек. Вахмистр, щеголяя новенькими лейтенантскими погонами, аж лучился от счастья, распределяя их по подразделениям. Шесть вагонов третьего класса для нижних чинов и вагон второго класса для офицеров. Пара теплушек для ротного хозяйства. Вагон для личных вещей егерей. Его не хватило. Пришлось для этих барахольщиков выбивать еще одну теплушку.

Трофеев набрали горцы, боюсь вагонные оси погнутся. Но осуждать не могу — сам такой же хомяк. Единственное что смог для них сделать, так это опечатать эти вагоны пломбами ЧК, чтобы посты жандармерии прошли без досмотра. Ну и кто я после этого?

И специальный вагон для восьми трофейных лошадей, что Аршфорт подарил нашим офицерам "за боевые заслуги в качестве ценного подарка" — имеет право, так как на днях получил все прерогативы командующего отдельной армией в составе двух корпусов. Мне достались две кобылы и племенной жеребец. Верховая кобыла — Вальду. Остальным офицерам — по строевому мерину. Царский подарок.

Мы с Вальдом сразу прикинули, что в его имении в предгорьях получится хороший конный завод на паях. У него там уже выращивают стирхов особой вьючной породы, очень выносливых. Так что с квалифицированным персоналом проблем не будет. Инициатива естественно исходила от Вальда — жеребец-то у меня…

Мой эшелон прицепили к этому составу с холодным паровозиком. Потому как локомотив нам подогнали интенданты из трофеев — просто красавец. Островной постройки на четыре оси огромных колес в рост человека с водотрубными котлами, которые пока только во флоте применения нашли на скоростных миноносцах.

Все для меня — только уезжай, дорогой Кобчик.

Избавился я и от всего лишнего — от как барахлом человек обрастает, моментально, было бы куда складывать. Оставил это "лишнее" на балансе броневого отряда — там разберутся. Кроме трофейной полевой кухни — я еще не успокоился и считаю, что расследовать это дело просто необходимо. Пригрожу даже тем, что пока не выявят крота в имперском комитете по изобретениям, не буду я им выдавать ничего нового. Не желаю я вооружать врага. Но к этому делу я подключу Ремидия — именно у него кухни такой конструкции собирают теперь.

Много времени сборы не заняли и в тот же вечер Аршфорт устроил для рецких офицеров отвальную. Банкет прошел в теплой дружеской обстановке, как написали бы в газетах. Но в глазах огемских штабных чувствовалось большое облегчение от осознания того факта что мы от них уезжаем. Наверное, потому так и расщедрились они на "поляну", хотя все на столах от напитков до закуски было из трофеев. Но очень высокого качества.

Кровавая тризна по графу Рецкому никого не оставила равнодушным.

По приезду в Будвиц мне первым делом устроили медицинское освидетельствование и — кто бы сомневался, врачи нашли у меня сильное нервное истощение с рекомендацией для восстановления нервных функций организма провести минимум три месяца в специальном санатории или в тихой сельской местности. Ни о каких полетах в небе даже разговора не может быть до нового освидетельствования.

Специальный санаторий — читай психушка, мне не улыбалась, посему я выбрал сельскую местность на родине.

Строевой отдел выписал литер до Втуца. Отпускные документы на три месяца. Требование обязательного медицинского освидетельствования после этого срока трижды раненого и контуженого героя. В случае необходимости отпуск для лечения продлить на срок по усмотрению Военно — медицинской комиссии Рецкого округа.

Ох, Вальд — ты настоящая Ванга.

Через Маару устроил я себе частную консультацию у профессора психиатрии, не связанного напрямую с армией. Он был этакой диссидент от медицины и не желал попусту терять время во всяких там комиссиях. Время, которое можно потратить на нормальную работу. И что самое важное у него была обширная частная практика в верхних слоях будвицкого общества, так как он свято хранил врачебные тайны.

Визит обошелся очень дорого — в половину золотого, но оно того стоило. Осмотрев меня анонимно, этот здоровенный мужик с лапами кожемяки и буйными рыжими кудрями, вот нисколечко не похожий на психиатра или невропатолога в моем представлении, заявил.

— Что сказать… — убирал он карточки с кляксами в портфель вслед за никелированным молоточком. — Пустырника попить не помешало бы вам, впрочем, как любому человеку, побывавшему в боях. А так я у вас не только патологий не нахожу никаких, даже нервической лихорадки не вижу. У вас, молодой человек, на редкость крепкая психика. А то, что у вас лопатка болит перед дождем после ранения, то это чистая физиология, к психике отношения не имеет. Видно не так какой-то нерв вам армейский коновал зашил. Или ухода надлежащего не было. В любом случае в моих услугах и услугах моих коллег вы не нуждаетесь. Если хотите я вам официальную справку выпишу.

— Нет, профессор, не нужна мне справка. Я вас позвал для собственного успокоения, а то мне твердят, что у меня нервическое истощение и прописывают длительный отдых.

— И что, вы отказываетесь от отдыха? Отдых даже здоровым людям никакого вреда не приносит. Мой совет — езжайте отдыхать. Если можете это сделать официально. И обязательно смените обстановку. Новые впечатления способствуют, знаете ли…

Когда врач ушел я спросил Маару.

— А он точно не связан ни с военными, ни с Дворцом?

— Точно — точно, — заверила меня маман "приюта". — Военных он сам терпеть не может, а во Дворце его недолюбливают за то всем и всегда в лицо говорит правду. Так что его уровень ниже Дворца. В основном купечество. А чтобы отсечь публику ниже среднего достатка он держит высокий гонорар. Но девочкам моим он реально помогает, когда те временами вразнос идут.

— Этим-то что не хватает?

— Всем хочется быть хорошими в собственных глазах. А в мляди даже от безысходности не все идут. В основном инфантильные девочки, которым нужна строгая мама с наказаниями, чтобы потом со сладострастием себя жалеть.

Все же мне удалось несколько задержаться в Будвице, так как рецкий мотоброневагон Бисер решил подарить Ремидию и таким образом избавиться от крайних моих горцев в своей гвардии. А тот пока был в ремонте. Под это дело я и Болинтера с собой забрал. Официально, по документам.

Сборы напоминали великое переселение народов. И чтобы не будировать излишне публику мой эшелон собирали и загружали на заводской ветке за забором.

Собирался я так, чтобы в случае чего сюда больше не возвращаться. Обида меня глодала даже не на то, что меня использовали как прокладку в своих монархических играх, к этому я был готов, когда на такие игры подписывался. А на то, что мне не говорят правды, отводя глаза даже не виновато, а как бы это выразить… Виноватыми мои кураторы себя не чувствовали. Неловкость некоторую — да, вину — нет.

Я прекрасно понимал что я — ресурс, но от этого менее обидно мне не было. Зачем принцу был ко мне в друзья набиваться?

Однако на обиженных воду возят…

Поэтому я взял себя в руки и с головой ушел в переезд.

Но того пиетета который я испытывал к королю и того чувства дружбы, которое вызывал во мне кронпринц в моей душе не стало. Как выжгло. Наивный калужский юноша, считающий, что все должно быть по — честному.

Больше всех огорчен был Гоч. И не потому, что я забирал с завода с собой часть инженеров и всю рецкую часть нашего ФЗО. Просто не хотел он со мной расставаться. Привык точить об меня свои задумки.

— Будешь ко мне ездить, — сказал я ему. — Якобы на ревизию филиала завода во Втуце. Может, когда и я здесь появлюсь. Но пока меня тут не хотят видеть. Политика. Дом мой используй по доверенности как захочешь. Хоть сам живи, хоть сели кого нужного. Продавать его я пока не собираюсь. Мало как жизнь повернет.

— Кстати, совсем забыл тебе сказать, — улыбнулся Гоч. — Казна с нами расплатилась полностью. Завод отдал все долги товариществу. И я как товарищ готов отдать товарищу все, что за это время задолжал.

Как же он был горд собой в эту минуту.

— На, держи… — сказал он, вынимая из ящика стола большую узкую кобуру формованной кожи. — Там на месте испытаешь и пришлешь мне свои замечания.

Я открыл крышку и вынул оттуда нечто очень похожее внешне на Люгер, только затвор был почти такой же как у пистолета Гоча. Калибр пистолета был 11 мм.

— Ствол можно делать разной длины, — пояснил Имрич. — Но здесь я остановился на десяти сантиметрах. А вот магазин удалось сделать сменный на восемь патронов. Латунный пока. И пружина из бериллиевой бронзы. Но ищут нужную сталь на пружины. Ищут… И найдут. Не сомневайся. Я назвал его "Бадон".

— Хоть запатентовал? — поинтересовался я.

— Подал заявку. Гражданскую, — широко улыбнулся он.

— Как тебе это удалось?

— А у меня что, нет на руках отказа ГАУ от автоматических пистолетов? — и тут Гоч мерзенько так захихикал, видимо представляя рожи имперских генералов, когда те осознают что мимо них пролетело.

У дверей заводоуправления топтался Зверзз, нервно стуча костылями по брусчатке.

— Ваша милость… — увидел он меня в дверях и обратился на рецком наречии. — Заберите меня с собой. Вы же там обязательно строить будете? Грамоту на гражданство я уже получил. В отставку вышел подчистую.

— Ты же не горец?

— А — а — а — а — а… Я с вашим братом столько уже отслужил, что сам уже не знаю кто я, ваша милость. А там хоть тепло. Не так нога болеть будет.

Отсмеявшись, он выдал еще одну новость.

— Из ГАУ, пока тебя не было, толкач прибегал… Целый полковник…

— И?.. — оживился я.

— Что и?.. Технологическую карту хотел на "гоч — лозе". Задарма. Ну я, как ты и советовал, встал в позу. Он мне грозить карами. Я на это пожал плечами и сказал, что я человек гражданский, а завод частный и если он и дальше будет быковать как на плацу, то я вообще завод перестрою только на свои пулеметы. Потому как до сих пор ГАУ не удосужилось нам премию выплатить за модернизацию системы Лозе, хотя обещало премию нам очень большую… И ткнул ему в нос той визиткой которую ты мне оставил.

И хохочем оба. При этом Гоч представляет мне в лицах, какие гримасы морщил этот полковник. И как он сам изображал поруганную невинность.

— А как только он заикнулся про хотелки концерна "Лозе", так я сразу отрезал, что концерн этот частная фирма. К государству отношения не имеет. Полный комплект подробных чертежей он уже получил через ГАУ. Мы все обязательства выполнили. Мало им? Так все что надо он у нас получить может в любой момент, но по отдельному договору, и за очень дополнительные деньги. До сих пор едут…

— А что там у "Лозе" нехорошего?

— Да все. Попытались они наш образец скопировать, так не выходит ничего. Даже если доработать напильником. У них там совсем другие допуски приняты, станочный парк не тот. И вообще руки из задницы растут… — смеется Гоч.

— Крепись, Имрич. Все, что вышибешь с них свыше наших затрат, то твое. От всей суммы, что сдерешь с "Лозе". Так что требуй с них как можно больше. Как раз под этот случай даже хорошо, что меня тут не будет, не смогут генералы надавить на завод ничем. Что взять с контуженного, который лечится за пять суток пути отсюда?

У дверей заводоуправления топтался Зверзз, нервно стуча костылями по брусчатке.

— Ваша милость… — увидел он меня в дверях и обратился на рецком наречии. — Заберите меня с собой. Вы же там обязательно что-нибудь строить будете? Грамоту на гражданство я уже получил. В отставку вышел подчистую. Даже с пенсией по увечью. Семьи нет. Никто меня здесь не держит.

— Ты же не горец?

— А — а — а — а — а… — махнул бывший фельдфебель рукой. — Я с вашим братом столько уже отслужил, что сам уже не знаю кто я, ваша милость. А в Реции хоть тепло. Не так нога болеть будет.

— Пошли, — согласился я. — Вещи насколько быстро соберешь?

Хорошие прорабы на дорогах не валяются. Да и человек Зверзз хороший. Как там в той сказке, что мне мама в детстве на ночь читала: "Мы все в ответе за тех, кого приручили". Правда, поначалу это Зверзз меня приручал.

— А что там собирать, ваша милость, — преступил прораб костылями. — Только подпоясаться.

— Расчет не оформляй. Скажи, я приказал отправить тебя в командировку во Втуц на филиал. Пока на три месяца. А там видно будет. И чтобы жалование и командировочные выдали сразу за три месяца вперед. Э — э — э — э… лучше я тебе записку напишу бухгалтеру.

Рецкую штурмовую роту вывели из состава ольмюцкой армии и переместили в Будвиц для отправки домой "по ротации". Вместе с ней во Втуц уезжал и я. С семьей и скарбом. Официально — в отпуск. И наверное, надолго… Судя по тому, как меня одарили Бисеры — навсегда. Паровоз вот трофейный подогнали. Новенький. Островной конструкции с новейшим водотрубным котлом как во флоте на скоростных миноносцах. Это чтобы я утащил все свое за один раз и не возвращался.

Даже все долги перед заводом казна оплатила полностью и разом, чтобы завод мог рассчитаться с паевым товариществом "Гоч и Кобчик", а товарищество со мной.

Создавалось такое ощущение, что меня мягко выпроваживают из королевства, хотя из списков воздухоплавательного отряда и состава королевских флигель — адъютантов меня никто не выкидывал. Даже комиссаром ЧК и тем я остался, хотя больше поручений по этой линии мне не давали. В отпуске я.

И мундиры и шинели все положенные мне новые пошили быстро вне очереди в гарнизонной швальне. Амуницию выдали всю положенную до последней иголки. А денежное довольствие так на три месяца вперед. Порционы и рационы деньгами выдали, не натурой. Все, кроме "подъемных" за воздух. Я тут, оказывается, в последние месяцы аж три зарплаты получал: в ЧК, в гвардии и в отряде воздухоплавателей.

Заказал я на заводе на каждого бойца, принимавшего участие в кровавой тризне по офицерскому пистолету Гоча в подарочном исполнении. На рукояти изображение "Солдатского креста" на внешней ее щечке, что выступает из кобуры и всем видна. На внутренней щечке наградная пластина из серебра, на которой рецким языком отгравировано, что это памятная награда (тут имя и фамилия и воинское звание награжденного) лично от меня — их военного вождя за храбрость в бою. (Ох, и намучился гравер копировать то, чего не понимает). На коробке магазина выгравирована дата и красивая надпись: "Кровавая тризна". Будет это оружие переходить в их роду от отца к сыну. Непременно. Как нынче горцы гордо носят прадедовские кинжалы.

И тем немногочисленным погибшим бойцам в той ночной атаке, а также заказал пистолеты — для передачи их на хранение в семью. Как и их собственные кинжалы с личными вещами. И толикой денег от меня лично. Сколько передать — это уже мне горцы посоветовали, — чтобы не казалось такое пособие оскорбительной мелочью. Но ведь и неприличным богатством тоже можно обидеть. Тонкий вопрос.

В общем, выгреб я склад готовой продукции. Обождут заказчики, не переломятся. Мне понты дороже денег. Эту партию пистолетов я оплатил заводу из своих средств.

Поначалу я хотел бойцам богатые бебуты заказать, но вовремя понял что кинжал, побывавший в том бою, хоть видом беднее, но ценнее. Он — реликвия, омытая кровью врагов.