Книга: Вверх по течению
Назад: Глава 30
Дальше: Глава 32

Глава 31

Березовый лес королевской полевой ставки наполовину пожелтел, но лист еще не падал. Осень неотвратимо подкралась. Незаметно так. И красиво.
Встретили меня там неплохо, хотя незнакомых лиц было не много — все мои кураторы в Будвице остались. И к королю допустили беспрепятственно — я его флигель — адъютант все же.
Бисер принял мое представление как королевского комиссара и отпустил до вечера — точное время мне объявит дежурный адъютант.
Крыкан уже ожидал меня у монаршего салон — вагона, утаптывая гравий. Он несколько подобострастно доложил, что прибывшие со мной рецкие горные стрелки и егеря устроены в теплушках запасного эшелона, поставлены на довольствие и им выделена кухня — самовар с поваром. А денщик меня уже ожидает в спальном вагоне, где мне предоставили купе.
— Обед… — продолжил чиновник свои речи.
— Пусть принесут на двоих в купе, — попросил я.
Не тянуло меня пока питаться в большой компании вагона — ресторана. И так уже все хоть мало — мальски шапочные знакомые еще в дороге достали меня с расспросами о моей пулеметной стрельбе в городе. Газеты же сюда также поставляют регулярно.
После обеда полтора часа поспал и отдохнувший сходил проведать своих штурмовиков, собственным глазом посмотреть, как их устроили, выслушать жалобы и все такое, что положено командиру. Хотя ротный командир им капитан Вальд, но я как бы командир командира. Тем более что кроме роты горных стрелков, отдельно за мной еще числилось отделение минеров, десять пулеметных расчетов "гоч — лозе" — пять десятков человек и пять снайперских пар егерей, каждая с расчетом ручного пулемета. Сила!
Еще груз экразита с собой тащим, будь он неладен. Кататься в бою на такой бомбе особого желания нет, чуть, что… и на молекулы. Но надо. Два десятка килограммовых брусков, каждый тщательно завернутый в три слоя пергаментной бумаги и два слоя оловянной фольги. В двух крепких ящиках оббитых изнутри войлоком на медных гвоздях подходящих по форме к пустотам в быках моста. На наше счастье строили мост через Цысю огемцы, и в архивах Будвица сохранились проектные чертежи.
Когда король принял мой подробный доклад о том, что твориться в столице и о моих планах на будущее, спросил.
— Может не стоит взрывать мост? Самим может пригодиться.
— Стоит, ваше величество, — убежденно произнес я. — После войны обязательно восстановим. И не деревянный на каменных быках, а красивый из стальных клепаных ферм. Пусть дирижабли поработают на установке ферм, которые можно будет склепать на берегу. Все что требуется для этого, уже есть — и локомобили с пневматическими компрессорами, и обойные молотки. А готовые элементы легко подвозятся по железной дороге.
— Прожектер ты. Кобчик, — усмехнулся ольмюцкий монарх. — Но соблазнительные у тебя прожекты. Новый пулемет показывать будешь?
— Для демонстрации все готово, ваше величество.
— Тогда пошли. О войне конкретно с тобой завтра говорить будем. Как королевский комиссар ты вроде как полноправный член ставки по должности. Критиковать будешь моих генералов, а то они опять что-то все переусложнили.
— Застоялись они, ваше величество, — пошутил я,
— Это точно, — улыбнулся король. — Но где их гонять в траншеях?
И немного подумав, монарх сменил тему.
— Как не хотел я тебя, Савва, выпускать в бой, а пришлось…
— Но я же выполнил все свои обязательства, ваше величество, — воспользовавшись паузой, выдвинул я свои аргументы. — У фирмы "Гочкиз" две линии пулеметов стабильно и ритмично работают в Будвице и одна во Втуце. Даже пулемет "лозе" за прошедшее время до ума довели.
— Главное не в этом, Савва, — задумчиво прознес король. — Главное в том, что в Будвиц на трибунал где будет рассматриваться дело контрразведки, прибудет сам император, а не его представители. Отоний, конечно, человек мудрый и справедливый, но под горячую руку ему лучше не попадаться. А посему почитаю за благо тебе пробыть все это время в бою, чем во Дворце. Там, откуда тебя спешно не выдернуть. Глядишь, все и уляжется. Но это уже не твоя, а наша с сыном битва.
И не удержался от хвастовства.
— А мы все же измотали царцев тем, что каждую неделю демонстрировали готовность начать наступление. Теперь они на нашу артподготовку почти не реагируют. Все резервы остаются на местах. А в траншеях только наблюдатели. И еще обнаружился у врага снарядный голод. Особенно для крупных калибров. На наш десяток выстрелов они отвечают уже одним — двумя. И это прекрасно! — широко улыбнулся король.
Бронепоезд "Княгиня Милолюда" тихо прокравшись в темноте между фортами, встал, ожидая крайней команды. Сзади на безопасном расстоянии расположились шушпанцеры, а за ними совсем в уже тылу наши эшелоны обеспечения. На параллельной ветке в эшелонах войска, вводимые за нами в прорыв. Отступать по железной дороге просто невозможно… Только вперед.
Я с командиром бронедивизиона и одновременно командиром головного бронепоезда ….(вставить)… который перед наступлением получил чин гвардейского капитана, сидели в командирской будке, в которую превратили паровозный тендер и сосредоточено сопели над картой, в последний раз уточняя свои действия и взаимодействие с другими войсками.
Все заранее расписано по минутам. Я на совещании в ставке к этому даже придираться не стал — не поймут пока, что их высокое штабное искусство может полететь в тартарары от любого случайного фактора. В этот раз я вообще не учил их, как воевать — вот еще… да и задачи передо мной такой не ставилось. Больше я упирал на обеспечение и логистику. Рубежи промежуточных полевых складов. Продавил через короля раздачу солдатам двойного носимого боекомплекта, сухого пайка и хотя бы по паре бинтов на брата. А то с санитарным обеспечением в первой волне наступления не просто плохо, а откровенно ужасно. Особенно со своевременной эвакуацией раненых с поля боя. Закисли медслужбы в глухой обороне.
— Лучше бы вы, господин королевский комиссар, побольше тяжелых пулеметов нам привезли, — пнул меня словесно один из командиров корпусов. — Советовать-то легко, сидя в тылу… за пивом.
Это его так впечатлило на демонстрации, что "гоч — лозе" может давать длинные очереди на всю ленту без видимых последствий для автоматики.
— Завод работает, господа, — откликнулся я, пропустив мимо ушей сентенция, что "каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны". — Работает под лозунгом "Все для фронта, все для победы!". Когда я уезжал из Будвица сборочный цех выдавал в день по три десятка "тяжелых" пулеметов "гоч — лозе". Но приоритетом для нас до того было обеспечение грядущего наступления. И здесь легкий и мобильный ручной пулемет "гочкиз" вне конкуренции. Сами увидите. Но опять-таки настаиваю на том, что если ваши интенданты вовремя не подвезут на передний край патроны в достаточном количестве, то никакие пулеметы вам не помогут.
Уверен, что не будь на моем мундире ленточки "Креста военных заслуг" с мечами, не болтался бы у меня боку золотой кортик с темляком цветов "Солдатского креста", то наслышался бы я генеральского мата о военных способностях сосунка — фабриканта. Однако как опытные царедворцы они ориентировались на мнение короля, а государь ко мне был благосклонен.
— Опять-таки… вовремя излеченный и поставленный в строй боец — это дополнительный удар по врагу, у которого живой силы в разы больше и только его индустриальная отсталость не позволяет нарастить против нас войсковую группировку. Призвать они людей могут, а вот вооружить их… Но в последнее время, как докладывает зафронтовая разведка, островное королевство стало поставлять царцам амуницию и вооружение в долг. Так что увеличение численности их войск только вопрос времени. И мы должны успеть, до этого как это случиться поставить между нами непроходимый рубеж из полноводной реки. У меня все, господа.
— Но за рекой также наша земля, — подал голос кто-то уз штабных. — Как с ней быть?
— Разобьем сейчас царцев, вернем и эти земли, — пришел ко мне на поддержку король. — А вот побережье нужно отбирать у них уже сейчас. Вместе с портом. Примените выкладки барона, — это его величество обо мне так, — к врагу и вы увидите, что как только заработает царская линия снабжения от порта по северной железной дороге до распределительного узла, то… Теми войсками, что у нас есть мы и этот фронт не удержим, если царцы к тому же доведут количество артиллерии до штатов союзников на западном фронте. И особо если они не будут иметь проблем со снарядами.
Король обвел всех присутствующих тяжелым взглядом.
Все молчали, ожидая, что король к фитилю отрежет добавок. И дождались.
— Начальнику штаба ставки раздать командирам корпусов пакеты для начальников дивизий и бригадных командиров. Вскрыть эти пакеты сегодня ровно в полночь. Наступление каждого полка начинать точно по времени, указанному в пакете. Артподготовка по колючим заграждениям и первой линии траншей всего полчаса, но всем что стреляет и только по коридорам прорыва, которые после артиллерии расчищают штурмовики. Артиллеристам особо придерживать графика и времени перехода обстрела на новый рубеж. Все остальное указано в пакетах. Надеюсь что каждый из вас выполнит свой долг. Да помогут нам ушедшие боги.
Генералы вытянулись в струнку и, щелкнув каблуками, склонили головы. С ними и я.
— Кобчик, вы в ставке остаетесь? — спросил король на публику.
— Если вы позволите, ваше величество, то я бы предпочел пойти в прорыв вместе с созданным мной бронедивизионом.
— Но там уже другой командир.
— Я не претендую, ваше величество, на то, чтобы отбирать должность у заслуженного офицера. С вашего позволения я пойду в этот бой командиром приданных бронедивизиону рецких штурмовиков.
— Что ж… быть по сему, — "согласился" король. — Но не забывайте там, что вы еще и королевский комиссар с особыми полномочиями. Всегда и везде.
— Так точно, ваше величество.
— И не вздумайте попасть в плен, барон. На вас не зря враги устраивали покушение в тылу, — оставил король за собой последнее слово. Для впечатления своего генералитета.
И вот теперь с капитаном сидим как на иголках. Как же долго тянутся эти последние минуты.
Ночь безлунная, хоть глаз коли. В перископ ничего не видно. В дальномер и подавно.
И мандраж бьет. Адреналин уже брызнул по венам. Нервы на вздерге.
Посмотрел на часы, сказал командиру дивизиона одно слово.
— Пора.
— Канонады еще не слышно, — возразил он.
— И не должно, — откликнулся я. — Мы начинаем на четверть часа раньше. Прицелится по нам за это время, никто из царцев просто не успеет, а потом им будет откровенно не до нас.
— По местам стоять. Мало — помалу вперед, — приказал командир в будку паровоза по переговорному устройству, такому… пароходному что ли.
Бронепоезд, громыхнув сцепками, потихоньку стал разгоняться по рельсам. Без гудков и свистков.
Началось…
* * *
Вопреки сложившемуся обычаю артподготовка началась не утром, а глубокой ночью, неожиданно перерастя в шквал огня из привычного уже, ставшего рутиной беспокоящего обстрела.
Одновременно полезли на нейтральную полосу штурмовики поддержанные саперами с ножницами для резки оставшейся проволоки. Фактически это сложно еще назвать движением войск за "огненным валом" но что-то приближенное к этому.
С некоторым интервалом за штурмовиками ползли роты зачистки захваченных траншей.
Основная пехота вводилась в прорыв третьим эшелоном. За ним планировался еще четвертый тактический эшелон, который предназначался для выхода на оперативный простор за полевыми укреплениями врага и его главной задачей стоял погром ближних его тылов, нарушение линий связи, ликвидация артиллерийских батарей и — главное — не подпустить к основным силам царцев их резервы, разбивая их по частям на марше.
И только потом вводились в бой основные силы, скрываемые до поры в глухих лесах, с задачей рассечь вражескую группировку на части и прижать их к болотам, отсекая от тылов.
Начали с полевого укрепрайона. А когда враги хоть слегка опомнились, где может быть направление главного удара и успели хоть как-то отреагировать, начала гвоздить вражеские укрепления тяжелая артиллерия обоих фортов и дивизия особого могущества. Брусиловский прорыв в миниатюре. Резервов на все три участка "направления главного удара" у царцев не было.
На севере еще вечера по своевременной команде спешно достроено из готовых элементов последнее звено гати и с ходу без потерь захвачен плацдарм за ней в редком приболотном осиннике, в котором всю ночь наращивалась группировка и высылались взводные конные разъезды усиленные ручным пулеметом каждый. Формировались команды штурмовиков из рецких саперов для захвата мостов, разъездов с водокачками и нарушения телеграфного сообщения на железной дороге. Два дня, не меньше, будут перетаскивать через гать кавалерийскую дивизию вслед за бригадой рецких горных егерей. Еще одна бригада горных стрелков терпеливо ждала своей очереди на переправу. Просто сидеть в лесу как они это делали на протяжении последних двух месяцев, было хуже.
Пока враг очухивался от первого огневого налета, мы за это время успели отмахать в темноте по рельсам пятнадцать километров и сбросить десант на первый разъезд, где заранее был намечен первый ротный опорный пункт. Следующий за нами шушпанцер тянет для них три платформы со "спиралями Кобчика" и доберется до десанта, когда тот закончит зачистку полустанка и приступит к инженерному обеспечению позиции, загнав лишние для нас платформы на запасные ветки.
Второй шушпанцер везет такой же груз для второго разъезда.
Их задача еще при необходимости и огнем поддержать пехоту до прибытия приданной им артиллерии.
А нам вперед и только вперед на Узловую. И как можно быстрее, пока там видят третьи сны. Освободившись от лишних платформ на полустанках, колеса бронепоезда запели бойчей на рельсовых стыках.
На востоке занималась робкая полоска зари хмурого сентябрьского утра.
* * *
Ворвались на Узловую с рассветом, паля во все стороны из всего бортового оружия, но и врага застали без штанов в буквальном смысле этого слова. Впрочем не так уж того врата гам было и много — батальон где-то. К тому же расквартированный не едином кулаком в казармах, а по два — три человека по обывательским квартирам. Офицеры, соответственно совсем отдельно. Что только добавило паники.
Даже телеграф нам достался целеньким на вокзале вместе с дежурными телеграфистами — на мое удивление совсем гражданскими железнодорожниками, по национальности огемцами, охотно пошедшими с нами на сотрудничество.
В первые пятнадцать минут десанта весь район, прилегающий к вокзалу, был в наших руках. И группы штурмовой пехоты уверенно занимали следующие кварталы. За ними шла волна чистильщиков и трофейщиков. Под пленных определили крепкий каменный пакгауз на станции. По случаю — пустой.
На самой узловой станции захватили эшелон с 75–мм полевыми орудиями заморской системы — две восьмиорудийных батареи, с приличным боезапасом к ним. Отдал приказ установить их южнее и севернее станции на особо угрожаемых направлениях контратак царцев вдоль железных дорог. И отправить гонцов на дрезине с требованием командованию направить к нам запасные расчеты артиллеристов из резерва. Раз такая оказия… Заранее об этом мы как-то не подумали. Да и не рассчитывали на такую удачу, если совсем уж откровенно.
Оставив на станции командовать Безбаха, я отцепился от основного БеПо и с тремя гружеными платформами за мотоброневагоном, мерно стуча калильным двигателем, медленно покатил в сторону моста — движок тянул почти на пределе. А это еще дюжина километров, как минимум… так, что требуется поспешать.
Утро для боя выдалось прекрасное. В небе дымка, закрывающая солнце. Нет жары. Нет и холода. Комфорт, да и только. По сторонам от "железки" ласкающую взгляд золотую осень трепещет легкий ветерок. В такую погоду по грибы ходить, шашлыки жарить, с девушкой миловаться, а не воевать.
Ближе к мосту занял свое место в командирской башенке, потеснив командира вагона. Это мой бой!
Вахмистр горных батарейцев не возражал — право вождя самому вести их за собой незыблемо.
Пока нам везло, катились без единого выстрела, не встречая никакого сопротивления.
Мост чрез Цысю был старый однопутный и на каждом его берегу был устроен разъезд. После того как трансконтинентальную магистраль переделали на два пути в обе стороны. Это, конечно же, задерживало перевозки и проект строительства второго моста рядом был закончен еще до войны, но война помешала…
На подъезде к мосту, после разъезда, забитого эшелонами со стреляными снарядными гильзами, когда до моста остался один путь, по шпалам навстречу нам бежал человек, и что-то истошно орал размахивая зеленым флажком.
— Отцепить платформы, — приказал я. — Замедлить ход.
Штурмовики, не дожидаясь остановки своих платформ, частью на ходу попрыгали на гравий насыпи, часть прикрывала товарищей пулеметами, а особо назначенные навалились после отцепки на тормоза, что дико скрежетали металлом.
Охрана эшелонов на разъездах сопротивления никакого не оказала и охотно сдалась, сложив старые однозарядные винтовки с игольчатыми штыками.
Броневагон, избавившись от тяжести прицепа, рванул вперед со всей своей максимальной скоростью — тридцать километров в час.
Человек с зеленым флажком резво соскочил с пути, чтобы не попасть под нашу переднюю контрольную платформу с пулеметами и десантниками, но орать не перестал. Но я его за стуком двигателя не слышал. Да и не обратил особого внимания.
С гулом пролетели по обеим сторонам ажурные фермы трехпролётного моста и, ворвавшись на правый берег реки, я отдал приказ стрелять только из пулеметов. Проскочив первый за мостом разъезд, увидел, что однопутная дорога там и дальше продолжается, и навстречу нам со второго разъезда уже вышел эшелон с большим черным паровозом впереди. Паровоз уже разгонялся.
— Уя — струя, — вырвалось у меня. — Семафор же зеленый был?
— Осмелюсь доложить, ваша милость, затараторил вахмистр мне в ухо, — но у царцев зеленый цвет запрещающий.
— Что же ты раньше молчал? Болинтер, двигай булками. Двигатель на реверс! — истошно скомандовал, — Носовое орудие, по паровозу болванкой — огонь!
А самого дрожь пробила — что если маховик остановиться не успеет? Разобьемся же к Бениной маме… И вообще кто же мог вообще догадаться, что зеленый цвет тут запрещающим будет?
Бухнула пушка носовой башни. Паровоз впереди по курсу окутался облаком пара и покосился на бок, медленно съезжая с рельс.
— Носовое. Добавь фугасным.
Только бы успеть… Только бы успеть…
Жахнула пушка. Через секунду впереди разлетелось по воздуху то, что еще совсем недавно было красавцем — паровозом.
Маховик движка Балинтера застучал медленнее и неожиданно закрутился назад, увеличивая скорость.
Передняя башенка поливала из семиствольного гатлинга тяжелыми пулями, появившуюся из-за обломков паровоза царскую пехоту плотными группами. Видимо нас решили взять на абордаж.
К гатлингу присоединились оба пулемета "гоч — лозе" с платформы. Так мы и пятились, а враги все прибывали. По всему видать напоролись на эшелон, перевозящий пехотный батальон. Это много на нас одних. Основные мои штурмовики зачисткой на левом берегу занимаются да минеры мост осматривают.
Задний пулемет со спонсона застучал по осмелевшим царцам с предмостного разъезда. Это уже похоже на окружение, мать их за душу… Зажмут и задавят… и броня не поможет.
Снова бухнуло носовое орудие. В небе родилось белое облачко шрапнельного разрыва. Перелет. Не хватает дистанции для шрапнели.
— Носовое, лупи фугасными! — закричал я в переговорное устройство. — Кормовое — шрапнелью по разъезду! Заставь их попрятаться.
Поздно. Подъезжаем уже.
— Отставить шрапнель.
На абордаж царцы не решились, и мы лихо пролетели обратно разъезд и встали в створе ферм моста как триста спартанцев при Фермопилах. Пока минеры свое дело не сделают, с места не стронусь.
Мечты, мечты. Где ваша сладость… прокатиться с огоньком по вражеским тылам по железке…Прокатился… и трех километров не проехал.
* * *
Парады кончились, началась война. Пора отрабатывать щедрые авансы. А что война не похожа на кино я понял только сейчас, когда что-то тяжелое со звоном и визгливым рикошетом долбануло в борт броневагона, да так что у всего экипажа заложило уши.
Первыми опомнились канониры носовой башни, которые методично стали класть снаряд за снарядом во что-то не невидимое, но именно с того борта в который ударило. Кормовая башня тоже бухнула пару раз и замолкла. Угла наведения не хватает, — сообразил я и не стал переспрашивать. Весь вагон уже пропитался тухлым запахом сгоревшего пороха. Читал у кого-то что это запах боя, который возбуждает и притягивает настоящих мужчин. Но у меня он вызывал в такой концентрации лишь легкую тошноту.
Вахмистр открыл половые люки и усердно крутил под потолком ручку принудительной вентиляции, второй рукой вытирая со лба обильный пот. Ну, да… не одному мне страшно подыхать в этой железной коробке.
А тут как на грех и двигатель заглох.
Инженер Болинтер, матерясь как сапожник, лихорадочно на паяльной лампе раскалял запасной затравочный шар. Даже не стал его подгонять — и так видно, что человек сам торопиться. Хоть и боится до расслабления сфинктера, но дело свое делает.
— Что это было? — спросил я вахмистра, когда "вата" в ушах стала несколько менее ватной.
— Шрапнелью на удар нас угостили, командир, — ответил он, не отрываясь от полезного занятия, — Где-то тут пушка у них заныкана была. Дюйма три калибром…
Дышать стало полегче. Вахмистр обеспечил приток свежего воздуха.
Тут снова шандарахнуло по борту и броневагон слегка завибрировал, гудя как колокол. Как же танкисты наши в Отечественную воевали? По тридцать отметин от противотанковых болванок из боя привозили? По совету вахмистра я давно уже перестал путать наводчиков своими неуклюжими попытками целеуказания. Теперь мое дело только показать саму главную цель, а прицел и трубку канониры выставят самостоятельно — обучены тому. Нет, не смеются горцы надо мной, сами понимают, что кто на кого учился, тот и… а мне славы не занимать. Сами в моем творении сидят, матерят его.
Под прикрытием нежданной дымовой завесы попробовали царцы обойти нас с берегов. Но Болинтер все же сумел завести двигатель. И, выкатившись из ферм моста, броневагон ударил по наступающей пехоте с обоих бортов всеми четырьмя пулеметами, заставив царцев залечь и отползти обратно к разъезду, где им были укрытия в виде простаивающих вагонов.
Вот тут-то нам и прилетело снова.
Пришлось срочно утягиваться обратно под фермы моста. По ним из пушки царцы не стреляли — берегли для себя.
Но другая проблема встала в полный рост. Боеприпасы кончаются. Бортовые крупнокалиберные "гочкисы" уже отдали остаток боекомплекта в носовую пулеметную башенку — гатлинг кормить. Он на велоприводе ел патроны очень даже активно. Даже специальные магазины повышенной емкости приходилось менять чаще обычного. "Гочкисы" же в отсутствии свободного обдува грелись, и спасала пока только ограниченная емкость кассет, дающая вынужденные перерывы в стрельбе.
Но,… кто же мог ожидать такой интенсивности огня? Ни мы, ни тем более враги на такое и не рассчитывали. Вот они и валяются на насыпи да по высоким берегам Цыси. Около сотни тел. Да еще у разбитого паровоза не меньше пяти десятков наколотили. По золотым галунам погон видно не менее восьми павших смертью храбрых офицеров. А не фига махая сабелькой в полный рост бегать в атаку на бронепоезд.
Эх… была бы дистанция боя побольше, пошире… Как раз у меня пушки длинные. А то есть такая теоретическая возможность, что если за потерями царцы не постоят, то сомнут они нас. Накоротке-то. Рывком. Шапками закидают. Их в батальоне, который перевозил разбитый мною эшелон, не меньше тысячи штыков. Хвала ушедшим богам, что боезапас у них также был ограничен на перегоне. Стрелять с некоторого времени стали совсем редко.
Семеро у меня в экипаже ранены выбитыми заклепками да окалиной металла сорвавшейся с бронелиста внутри кубрика от попыток бронебойных ударов врагов. Да Болинтер, дятел штатский, уронил себе раскаленный шар на сапог от неожиданности. Что там творится со штурмовиками на платформе, даже не представляю — за башнями плохо видно. Все же как и корабли БеПо больше рассчитаны на бортовой залп.
— Тавор, — позвал я денщика, который весь бой изображал из себя третий номер крупнокалиберного "гочкиса".
— Командир?
— Пока затишье образовалось, забирай ходячих раненых и дуй через мост на наш берег. Организуй доставку нам патронов, вторым рейсом — снарядов. А то мы скоро пустыми останемся. И узнай точное время, когда минеры все закончат? Пусть закругляются. "Хорошенького — понемножку", как моя бабушка говорила.
Перераспределили расчеты и выпустили раненых через задний люк, благо еще твердая поверхность берега была, а не сам мост.
Тавор еще сползал между колесами к штурмовикам, посчитал их раненых, и узнал как там вообще у них дела. А дела хреновые. Кожухи обоих пулеметов "гоч — лозе" побило шрапнелью. Ручной "гочкиз" уцелел, отделался одним разбитым диском. Двадцать три убитых. Остальные все ранены. В разной степени. От царапины до… страшно даже выговорить. Патронов мало. Гранаты еще есть — не расходовали.
Раненые ушли по крайним пешеходным дорожкам, укрываясь за толстыми брусьями ферм. Посередине моста ходить несподручно — между шпалами свободный полет до реки метров двадцать. Такая конструкция…
Осталось ждать, когда затишье окончится и царцам снова приспичит охреневать в атаке на пулеметы. Впрочем, я уже говорил, что мы не больше десяти процентов их на ноль помножили. За весь бой. И это при абсолютном нашем преимуществе в автоматическом оружии.
Открыли все двери и люки — внутри бронекапсулы жара несусветная — двигатель от нас только сеткой отделен. Пусть продует пока наш пепелац свежим речным ветерком…
На всякий пожарный оттянулись внутрь мостовой фермы вместе с платформой, на которую удалось собрать всех наших убитых горцев.
Жаль парней. На моей совести они — что стоило заранее озаботиться защитой от шрапнели? Сколотить примитивную крышу из досок над платформой?
А кто не додумал?
Командир не додумал.
Конструктор не додумал.
Кобчик не додумал.
Плохо я провел свой первый бой. Плохо. А как-то все мнилось по — другому. Враг оказался и храбрей, и упорней. И что удивительно — людей совсем не жалеет. Но не дурак… далеко не дурак. Как только понял, что солдат кладет в атаках напрасно — прекратил.
— Прикроете нас? — спросил заглянувший в люк лейтенант горных егерей. Фамилию не помню его. Гуляли как-то раз вместе в ресторане и в "Круазанском приюте" перед налетом на контрразведку.
— Что задумали, лейтенант?
— Да вот хотим с ребятами, пока дым от фугасов не разошелся пошарить по полевым сумкам царских офицеров, что на поле валяются. Вдруг что полезного из документов найдем? А может и языка целого, разве что покоцанного, притащим.
Видя мою некоторую рассеянность, добавил.
— Дело для нас привычное, господин комиссар. Абы кого я не пошлю.
— Ну, смотри, под твою ответственность, — решился я и щелкнул крышкой часов.
Господи, да еще полудня нет… а я весь выжатый как лимон.
Тавор оказался сообразительней меня. Или кто уж ему там, что подсказал дельного из местных железнодорожников. Главное что он сообразил использовать. Вместо того чтобы таскать патронные ящики в руках, они подогнали платформу толкаемую маневровым паровозиком с разъезда. На ней все и привезли и санитарные сумки, и патроны, и снаряды. И бойцов свежих подогнал на погрузку — разгрузку.
Обратно они увезли на левый берег наших лежачих раненых и убитых.
Враг также времени не терял и, хотя пехотных атак больше не предпринимал, зато перекатил пушку на более удобную позицию, поближе к нам. А мы это из-за задымления зевнули. И хорошо так получили метров с трехсот. Шрапнелью на удар. В командирской башенке от удара разошлись швы, брызнув клепками. Но я уже скатился на пол вагона. Рядышком совсем прошла "косая"…
Ничего подозрительного никто не увидел. Пришлось словесно напинать всем задницы за разгильдяйство, хотя тут моя вина — это я должен был назначить наблюдателей, как командир. Но на месте выстрела пушки уже не было.
С этого момента любые подозрительные передвижения царцев мы отслеживали и были готовы. И как только ствол орудия показался между крайними вагонами на разъезде, то, не давая им пушку развернуть в нашу сторону, жахнули туда снарядом с экразитом. Потом еще такой же фугаской залакировали. И еще… для большей верности.
Как же там полыхнуло пожаром… Смотреть больно — наши же трофеи горят.
— Командир, у вас кровь на голове, — сообщил вахмистр.
Я вынул из кармана бинт в стерильной упаковке из пергаментной бумаги — сам дома клеил, и попросил.
— Перевяжи.
— Вам в госпиталь надо, — проявил вахмистр заботу.
— Еще чего, — возмутился я. — С такой царапиной?
К этому времени и егеря вернулись со своего поиска. Доложились, не дожидаясь пока меня закончат перевязывать. Нетерпеливые какие. Хотя есть чем хвастать: шесть планшеток офицерских принесли, три бинокля, шесть револьверов и шесть сабель. Документы, удостоверяющие личность и по одному галунному офицерскому погону для отчета. Один погон — капитанский. Как видно ротный личный пример подавал.
— Живых не осталось, — доложил лейтенант егерей. — И главное — винтовки у них у всех старые, однозарядные. Мы их брать не стали. И стрелки все мужики в возрасте. Даже бородатыми ходили при жизни. А до двух еще офицеров добираться оказалось стрёмно, не взыщите.
Я оставил горцам все трофеи кроме планшеток и удостоверений личности, но предупредил.
— Смотрите, лейтенант, и другим накажите, чтобы они не хвалились трофеями перед имперцами. Они этого не любят. Меня в прошлом году за трофейные револьвер и часы чуть не расстреляли. Мародер, говорят.
Лейтенант сделал удивленное лицо, потом возмущенно выдохнул.
— Варвары.
Мне осталось только руками развести.
Тут и Тавор снова паровоз пригнал.
Доложился.
— У саперов все готово, командир. Можно уходить.
Зацепили броневагон и медленно, осторожно ощупывая стволами вражеский берег, с длинным уже шлейфом желто — оранжевого дыма, покатили через реку на свою сторону, уже освобожденную от врага.
Как съехали с моста, приказал дать прощальный гудок царцам. Накась, выкусить тебе, а на Савву Кобчика и его бронепоезд!
И такая эйфория по жилам побежала… Ка — а — а — а — а — айф!
* * *
Первым делом обиходили раненых и отправили всех их на станцию, в лазарет там или санитарный поезд — что первым подвернется. Приспособили под транспорт второй маневровый паровозик и пару пустых вагонов — вдруг дождь польет? Но перед этим каждому надо было подписать сопроводительную бумагу, а, то без нее бойца за дезертира примут. Хорошо унтера горские грамотные быстро разобрали ранбольных между собой и все составили. Мне только подмахнуть оставалось. Вот чистая тетрадка в клеточку из трофеев и пригодилась.
Потом отмылись от копоти и плотно пообедали тем, что "отдыхающая" смена сварганила на кострах, не переставая исподтишка наблюдать за царцами на их берегу. Но там все было тихо. Только пожар над разъездом разгорелся не на шутку. Видно там людей теперь совсем нет — на втором разъезде завал разбирают.
Вахмистр, облизывая ложку, выдал вслух сентенцию.
— Братья, я наконец-то понял, что есть главное в нашей броневой коробке.
Дождавшись вопросов "и что?", довольный реакцией бойцов, закончил.
— Главное в нашем мотоброневагоне — не бздеть.
Сильный хохот был ему ответом. Молодец вахмистр, знает, что после такого… из чего мы вышли, людям нужна разрядка. Заставить засмеяться. Да хоть пальчик показать…
— Командир, а почему мы мост не взрываем? Так корячились, его минируя… что даже обидно, — подал голос командир отделения саперов.
— Контролера ждем или оказии, — ответил я. — Оказии, судя по пожару на том берегу уже не предвидится, хоть и хотелось мне поднять мост на воздух не просто так, а вместе с царским эшелоном. Но, увы… эшелон мы раздолбили раньше. А контролер что-то задерживается. Хотя это, наверное, он…
Показал я на юг, где в небе среди прозрачных облаков показалась черная точка, которая по мере приближения к нам вдоль русла реки все больше напоминала дирижабль.
— Сколько будут гореть твои огнепроводные шнуры? — оторвал я трофейный бинокль от глаз.
— Две минут, командир. Плюс… минус…
— Поджигай, — приказал я.
Мост имел пять пролетов на четырех каменных быках. Крайние пролеты по 30 метров средние по 60. Высота моста над рекой 20 метров. Судоходна река была только под двумя пролетами, которые мы и предназначили обрушить, взорвав их общий опорный бык. А то мы речного флота не имеем, а царцы вполне могут подогнать из порта в устье Цыси что-нибудь такое с большими калибрами к паромам в верховьях. И нашим войскам придется туго. А так дальше развалин моста никто никуда не поедет. Ни по железной дороге, ни по реке.
Перебрасывая же резервы старым дедовским методом пешего хода, с обозами, царское командование имеет в месте боя свежее пополнение уставшим, и по частям. Накопить оперативный кулак, таким образом, будет проблематично.
Мост взорвался не то чтобы некрасиво… но не кинемотографично как-то. Не по — голливудски. Никаких тебе клубов огня и черного дыма. Мост как бы вспух и только потом с грохотом полетали вниз пиленые камни быка и сложились в воду фермы моста, одним концом уткнувшись в воду. Поплыли по реке желтые разводы. Паровоз перед нашим носом взрывался с большим эффектом.
Дирижабль сделал круг над развалинами моста и ушел в сторону царских войск по "компасу Кагановича".
А к нам, отделившись от кучки железнодорожников, подошел их самый старший, щетина на щеках уже седая, и немного помявшись, сказал.
— Тут… Эта… господа — начальники… Выпить требуется за упокой старого моста.
Я не понял, то ли он нам предлагает выпить, то ли напрашивается на то, чтобы это мы его остограмили в честь такого случая? На всякий случай нацепил на лицо маску "доброго чекиста" и спросил.
— Это ты нам, государевым людям, предлагаешь на службе пьянствовать?
— И в мыслях не было, господин хороший… Традиция такая… — пожал он плечами и, видимо уже жалея, что вообще со мной связался.
Посмотрел я на него еще раз строго и сказал голосом, которым обычно делают внушения.
— Так что тогда стоишь? Наливай!
Смеялись не только стрелки и бронеходы, но и его же коллеги по путейскому цеху.
Спиртного у железнодорожников было много — им тут спиртным взятки суют коммивояжеры, чтобы быстрее через мост перебраться. Но на нас на всех оказалось мало. Только снять стресс и хватило. Можно считать "наркомовскими".
Вернувшийся дирижабль завис над нами и сбросил длинный желтый вымпел.
Я отсалютовал высунувшемуся из гондолы корвет — капитану Плотто рукой. Он ответить мне тем же не смог — рука у него одна.
После этого "Черный дракон", убедившись, что послание получено, улетел вниз по реке. Но вскоре, развернувшись на запад, поплыл к нашим войскам.
Принесли капсулу с вымпелом. Медный цилиндр с завинчивающейся крышкой. В капсуле нашелся свернутый в трубочку засургученный конверт на мое имя. Последняя разведсводка с воздуха и записка от Плотто.
Начал со сводки написанной наспех рукой Плотто.
"Савва, за день фронт прорван в двух местах. Рассечен и локализован. Остальные удары хоть и не увенчались успехом, но свое дело сделали — врага сковали. Передовые части царцев по их же траншеям отжаты к болотам, отрезаны от снабжения и вышестоящего командования. Плотность колечка постоянно наращивается. Артиллерию им удалось сохранить, но с подвозом боеприпасов туго.
Трансконтинентальная железная дорога полностью наша до реки и коридор по ее сторонам все расширяется. Вся кавалерия введена в прорыв и гоняет по вражеским тылам большими массами. Сверху это забавно выглядит.
Ставка генерала Мудыни, цепляясь за разъезды, откатилась по рокаде в сторону железнодорожного парома, собирая вокруг себя разрозненные части и пытаясь организовать отпор нашему натиску с севера.
В южном полевом укрепрайоне вражеская группировка рассечена ночной атакой, прижата к болотам и полностью лишена артиллерии. Введению основных наших войск в прорыв и наступлению их в сторону паромов никто особо не препятствует. Тех, кто мог бы препятствовать гоняет и ловит кавалерия.
Бои идут очень ожесточенные. Особенно когда царцы прижатые к болотам поняли что бежать им некуда стали сильно огрызаться. Хотя и остались почти без офицеров — тех активно выбивают снайпера.
Штаб передовой линии теперь на станции Узловой уже.
Что на севере я пока не знаю — не летали туда еще.
Удачи тебе, Вит.
И это… смело пиши представления к крестам на своих людей, они заработали. Сверху твоя работа видна во всей красе. Щибз передает тебе привет и клянется, что на пленке все будет прекрасно видно".
Вкурил информацию. Как это здорово своевременно получать данные воздушной разведки.
В пакете был краткий приказ Ставки по завершению задания мне присоединиться к броневому дивизиону и быть при нем.
А в записке только одно предложение: "В Ставке император".
Сжег на костре записку и левую разведсводку. Все же Плотто очень хороший друг — сильно рисковал он такой самодеятельностью.
Оглядел столпившееся у костров воинство.
— Так… — показал пальцем на лейтенанта егерей. — Вам организовать здесь заслон и не давать царцам восстанавливать мост или вообще какую-либо переправу. Смену вам вышлем. Один паровозик оставляем вам для связи с Узловой. Вопросы?
— У нас тяжелые пулеметы побиты.
— Вахмистр, снять с броневагона тяжелые "Гочкизы — К". Одиннадцатимиллиметровые. Оба. Поставить на станки от разбитых пулеметов. И отдать все патроны этого калибра. А разбитые "гоч — лозе" заберем с собой.
Поискал глазами, нашел в толпе служивых своего денщика.
— Тебе, — ткнул пальцем в грудь Тавору. — сформировать здесь эшелоны со стреляными гильзами и отправить их на завод. В сопровождающие поставить легкораненых с последующим излечением в Будвице. Определись с количеством потребных паровозов — заберем на станции вместе с машинистами. Второй маневровый вернешь сюда.
Вздохнул. "Покой нам только сниться". Разве хочешь, надо!
— Всем остальным — броневагон и платформа. Двадцать минут на сборы, оправку и в путь. Нас ждут великие дела, которые без рецких горцев никогда не делались. И теперь не обойдутся!
— Качай вождя, — закричал кто-то из егерей.
Десяток рук схватили меня за кожанку, колени и сапоги, легко оторвали от земли и подбросили по направлению к седой дымки небес.
Меня сегодня, сам того может быть и не желая, император повысил в воинском чине. Повелеть соизволил…
Нет, я как был, так и остался лейтенантом имперского флота и штаб — фельдфебелем ольмюцкой гвардейской артиллерии, но… его императорское величество Отоний Второй лично наблюдая с фаса Южного форта бомбардировку с дирижаблей полевых позиций противника настолько впечатлился этим зрелищем, что в тот же вечер особым указом выделил воздушный флот империи из морского флота в отдельный род войск.
И тем же указом он присвоил чинам воздушного флота преимущество в один чин перед чинами морского флота. И стали воздухоплаватели как бы на положении гвардии, у которой перед армией преимущество в два чина при одинаковом же его названии. Впрочем, неофициально нас потом так и окрестили "воздушной гвардией".
Звание адмирала Имперского воздушного флота его императорское величество всемилостивейше возложил на себя. Так что наш Королевский воздухоплавательный отряд автоматом вошел в новую структуру и прямое подчинение императора. Радовало только то, что Плотто так остался нашим отрядом командовать и даже был повышен в чине до фрегат — капитана.
И другими плюшками нас император не обидел, в виде двойной выслуги того дня когда мы летаем и полуторного оклада и так не маленького жалования. Это не считая "подъемных" денег за полеты. Таким образом, боевой вылет на войне учитывался как шесть дней календарной выслуги. А чтобы получать летную добавку, достаточно было подняться в воздух пять дней в месяце.
И естественно получили мы и усиленный летный паек, на котором настояли врачи. С дефицитным шоколадом. И особого рода пемиканом из прессованной смеси сушеного оленьего мяса, сала, тертых орехов и ягод который тут же обозвали "летной халвой". И по мелочи там вкусненького…
На погоны мы получили голубую выпушку, а вместе с ней и повышение в ранге автоматом. Вместе со всеми и я, как занесенный в списки Ольмюцкого королевского воздухоплавательного отряда в качестве офицера по особым поручениям при командире отряда.
Вернувшийся из Будвица денщик привез мне новые полевые погоны уже с двумя звездочками, но сам в морскую форму так и не переоделся — не любил он ее. Звездочки, как и галуны на рукава нам теперь полагались серебряные, а не золотые как на морфлоте. Чтобы отличать.
Вместе с погонами привез мне Тавор поздравления от королевского генерал — адъютанта Онкена. Понимал, шельма, что я понимаю, что без встречи со своим куратором прикрепленный ко мне стукач не обойдется. Так что стучал он теперь в обе стороны.
Меня это устраивало.
Особенно то, что благодаря такому своеобразному положению всего лишь старший канонир лейб — гвардейской артиллерии умудрился без проблем выпихнуть из зоны боевых действий три эшелона с трофейным латунным ломом — стреляными снарядными гильзами, вызвав у Гоча на заводе нездоровый ажиотаж — куда все это складировать?
А пока о небе я мог только мечтать, ползая по рельсам в особом дивизионе бронепоездов. По крайней мере пока не закончиться это наступление на восток.
От созерцания новых погончиков на своих плечах в мутном обывательском зеркале на стене комнаты, куда меня определили на постой, меня отвлек фельдъегерь.
— Господин капитан…
— Воздушного флота техник — лейтенант — поправил я его.
— Простите, господин лейтенант, мне сказали, что в этом доме квартирует королевский комиссар Кобчик. Ему пакет.
— Присаживайтесь, фельдфебель, — предложил я ему. — Сидр, вино, вода?
— Сидр, если можно, — не стал тот отказываться от угощения.
— Тавор, тащи сюда кувшин сидра из погреба, — крикнул я в открытое окно во двор денщику.
И повернувшись к фельдъегерю, представился.
— Королевский комиссар "Чрезвычайной королевской комиссии по борьбе с саботажем и пособничеством врагу", флигель — адъютант его королевского величества и воздушного флота техник — лейтенант Савва Кобчик, барон Бадонверт, к вашим услугам. Вот мандат, — достал я из планшетки свой страшный документ и офицерское удостоверение.
В пакете находился королевский указ об учреждении медали "Креста военных заслуг". Под знаковым названием "За отвагу". Мое предложение, между прочим. Как-то король, еще до осеннего наступления, обмолвился, что слишком много появилось солдат, чьи подвиги на полноценный крест вроде и не тянули, а вот отметить бы их стоило. Я тогда, не задумываясь, выдал готовое решение из моего мира. Вот ко двору и пришлось. Правда вместо танков и самолетов на аверсе медали изобразили сам крест военных заслуг с мечами, а реверсе надпись "За отвагу" и порядковый номер.
Вместе с указом в пакете лежал рескрипт, предписывающий мне весь личный состав отряда, который совершил стремительный ночной захват узловой станции, железнодорожного моста через Цысю и устроил погром на коммуникациях противника в его глубоком тылу, а потом полдня оборонял мост, пока его минировали… представить к новой медали. За исключением тех бойцов, кто действительно своим подвигом достоин военного креста.
Что ж… мне легче. А то я голову сломал сидя за наградными листами. Все же они должны отличаться друг от друга описанием индивидуальных подвигов а у меня все коряво выходило: "стоял… стрелял… ранен, но остался в бою". А как еще сказать, что мы бойца раненого не могли оттащить в не простреливаемое место? Просто за неимением такового.
Вчера, выбив у командующего первым армейским корпусом генерал — лейтенанта Аршфорта смену моим ребятам у моста в обмен на оба тяжелых пулемета, которые они должны были оставить пехотному взводу, который их сменит. И эскадрон драгун был назначен патрулировать берег от проникновения вражеских пластунов и попыток царцев наладить временные переправы.
Строевая часть корпусного штаба работала четко. Нас быстро расквартировали в одном районе, вполне приличном частном секторе, как сказали бы у меня на родине. И отправили на суточный отдых, пока бронепоезд "Княгиня Милолюда" обеспечивал поддержку дивизии, наступающей на юг.
Генерал Аршфорт переиграл мое предписание и приказал после отдыха готовиться к броску на север. Кроме мотоброневагона мне придавался БеПо "Аспид". Обрадовал меня он и дополнительным усилением — укомплектованным канонирами огневым взводом из двух 75–мм нами же затрофееных пушек. В броневой отряд вошли и все рецкие штурмовики — уже по моему требованию, которое с легкостью было удовлетворено. Благо Безбах их оставил на охране и обороне города и вокзала и депо. Как и то, что отряд требуется усилить саперной ротой на случай разрушения врагом мостов и железнодорожного полотна.
Состав обеспечения приходилось импровизировать на ходу, потому как штатный обслуживал головной бронепоезд.
Формально отряд входил в броневой дивизион Безбаха, а фактически действовал самостоятельно как резерв командования корпуса.
На южном фронте пехотную дивизию Аршфорта вскоре должен был сменить гренадерская дивизия императорской гвардии, которая уже срочно перебрасывалась из центра страны по железной дороге. Аршфорту подчиняли также обе рецкие стрелковые бригады и отогузскую кавалерийскую дивизию, которая уже резвилась в Приморье, прорвавшись туда через болота.
Задача была поставлена нетривиальная — взять порт под контроль королевских войск.
Учитывая, что императорскую гвардию направляют на юг, король выбил присоединение Приморья к Ольмюцу. Точнее — воссоединение.
Ну, вот за плюшками и ложка дегтя пожаловала.
Аршфорт, убедившись, что все мои заявки нашли исполнителей, твердо сказал.
— Я надеюсь, лейтенант, что свои комиссарские обязанности вы будете выполнять вне служебного времени. И они не отразятся на боевой работе вверенных мне войск. Мне хватает в корпусе и одного бездельника, — намекнул он на своего офицера контрразведки.
Вот так вот.
Думаете, я стал возражать? На фига это мне когда все мои требования исполняются влет?
Только потребовал, чтобы разыскали мои раздерганные снайперские группы вместе с расчетами траншейных пушек и вернули в отряд, так как это есть единые части нашего штурмового подразделения. К тому же там все горцы рецкие.
А потом мне подогнали этот уютный домик с молодой симпатичной хозяйкой. Вдовой.
У которой наличествовал приличный погреб и мягкая перина. И не всех кур сожрали царцы.
Пока фельдъегеря хозяйка дома кормила домашней куриной лапшой в саду я с рецкими офицерами составлял наградные листы, удивляясь, как ловко у них из-под карандаша вылетают красивые формулировки.
— Этому всех в военном училище учат, — просветили меня кадровые офицеры.
К моему удивлению капитан Вальд наотрез отказался от Креста военных заслуг, заявив, что ничего особого при захвате станции он не сделал. Разве что обеспечил бесперебойную подачу боеприпасов штурмовым группам и организованно принимал пленных с трофеями.
— Рутина. Я даже не выстрелил ни разу. Но если ваш король настаивает, чтобы всех в моей роте наградили новой медалью, то пусть я буду как все, — закончил он свою вдохновенную речь.
А после того как фельдъегеря с толстой пачкой наградных листов отправили обратно, сели в том же узком офицерском кругу обмывать мой новый воинский ранг. Почему-то мои рецкие субалтерны вбили себе в голову, что таким образом сам император отметил меня за прошедшую операцию и я никак не мог их в этом разубедить. Рецы. Их вождь достоин и это главное.
Накушались в тот вечер сливовицы знатно. До того что хозяйка меня на плече дотащила до перины, сама раздела и… вот ей богу, именно так и было… изнасиловала, пользуясь моим беспомощным состоянием. Вроде так пишут в полицейских протоколах.
* * *
Опохмелившись с утра капустным рассолом, что со смущением принесла мне хозяйка из погреба в холодной крынке. Ни на что другое я даже смотреть не мог — организм активно протестовал даже при одном виде богато накрытого завтрака. Пошел принимать саперную роту, черт бы побрал этого Аршфорта и его исполнительный штаб. Мне бы выспать вчерашний загул и проснуться человеком, а тут извольте… Заказывали? Распишитесь в получении.
Обычную роту. Армейскую. Ольмюцкую. Из огемцев и удетов. Командовал ей капитан Такар, инженерил старший техник — лейтенант Кропалик. Оба поднялись "от земли" уже в армии благодаря грамоте и хорошей службе. Оба в возрасте, так как порядком послужили еще в унтерах. Думаю, сработаемся. Правда, пока они на меня косо поглядывают, не зная еще чего ждать от целого барона. Тем более такого "сопливого".
Что да, то да… Капитанские звезды в двадцать три года тут редко кто носит. Для многих чин капитана — венец карьеры. Потому как батальонных командиров требуется в четыре раза меньше, чем ротных. Да и в субалтернах по десять лет ходить — норма. Это я как-то в струю попал… Вот и уходят здесь большинство в отставку после четверти века службы в офицерских чинах капитанами.
Вооружена рота старыми однозарядными винтовками с длинными штыками — пилами. Топорами, ломами и прочим шанцевым инструментом в полном комплекте. Все четыре взвода в наличии. Даже группа ротного инженера есть со всеми потребными приборами. И большое хозяйство ротного фельдфебеля. Сто семьдесят восемь человек списочного состава, не считая повозок и гужевых животных.
Вздохнул я и навесил на Тавора обязанности батальонного фельдфебеля — канцелярию вести. Все равно егеря в качестве второго денщика мне легкораненого молодого парнишку подогнали, пока Тавор в Будвиц катался. Из тех ребят что "ранен, но остался в бою". Звали его Ягр.
А начальником тыла всего отряда я назначил вахмистра из броневагона. С горной батареей справлялся и здесь справится. В его природной сметке я успел убедиться не раз.
Первым делом своих уже саперов перевооружил на трофейные магазинные карабины, что в достаточном количестве нашлись на станции в одном из пакгаузов еще в пушечном сале. С рецких егерей охрану складов пока никто не снимал, а до тотального учета трофеев у интендантов руки еще не дошли. А мы что охраняем то и имеем… тем более последние дни.
Самим егерям такие трофеи были без надобности — роторную магазинную винтовку Шпрока, которую только — только внедряли в имперскую армию, они признавали как лучшую. А рецкий маркграф сумел не только наладить у себя производство новых карабинов, но и полностью вооружить ими роту Вальда когда отправлял ее ко мне.
С патронами на станции проблем не было — запасли царцы их на будущее свое наступление с избытком. Снарядов к пушкам было мало. Что да, то да… Полупустые склады. Не успевает царская промышленность пополнять фронтовую убыль боеприпасов. А снарядов, несмотря на немногочисленную артиллерию, фронт расходует намного больше винтовочных патронов. Такой вот парадокс.
В целом саперная рота мне понравилась. Видно, что служба в ней поставлена. И самое важное состояло в том, что рота была уже обстреляна на фронте. Знают уже, что пулям кланяться не грех и не трусость, а благоразумие.
Провозился с саперами и складами я до обеда. Приватизировали несколько фур со здоровенными соловыми битюгами в дышлах, которых егеря нашли в железнодорожной конюшне голодных и непоеных через сутки после захвата. Передали их в обоз отряда, который сформировали на основе четвертого взвода саперов.
Да многим поживились. Каждого унтера обеспечили биноклем. Не таким качественным, как от "Рецкого стекла", но лучше такой иметь, чем никакой. Планшетки также унтерам не лишними будут, хоть по уставу и не положены. Трофейных револьверов так вообще чуть ли не весь отряд хватило. Кроме экипажей бронепоезда — там давно пистолеты Гоча рулили. Даже карабинов было мало.
Тут я законно основывался на королевском указе, что штурмовиков короткостволом вооружать "по возможности".
Фельдфебелям подразделений строго наказал, что сегодняшний день на складах их, но лишнюю барахолку в отряде перед наступлением безжалостно выкину на обочину дороги.
— А то знаю я вашу praporskuj натуру. Вам волю дай — оси у вагонов погнутся.
Переспрашивать меня, что означает незнакомое слово они благоразумно не стали.
По дороге домой отловил интенданта из отдела боевого обеспечения службы первого квартирмейстера. Прижал к ближайшей стене, сунул под нос длинный ствол пистолета Гоча и прошипел, что если через сутки не будет гранат столько, сколько мной запрошено, то я расстреляю его у этой же стенке за саботаж. Ибо штурмовик без гранат — это полштурмовика. Похоже майор впечатлился.
* * *
В обед пришел представляться мне как новому начальнику командир БеПо "Аспид", хорошо знакомый мне лейтенант артиллерии Пехорка. С ним и опохмелился, пригласив разделить со мной обед.
Хозяйка вокруг меня порхала стрекозой, не зная чем еще услужить, вызывая острый приступ зависти у лейтенанта — сам он квартировал у какой-то строй карги. А тут молодая, красивая, все при ней… но несколько не в моем вкусе. Большая женщина. Из тех что "коня на скаку…" А я все больше стройных люблю, да невысоких. Но увяз коготок — всей птичке пропасть. Слава ушедшим богам через трое суток на фронт.
Перед сном написал две депеши.
Первая — рецкому маркграфу с просьбой о переименовании роты капитана Вальда в "Первую Рецкую отдельную штурмовую горно — егерскую роту". За штурмовой бой при взятии узловой станции и оборону железнодорожного моста. И даровании им на головной убор коллективной награды — позолоченной медной ленты с надписью "Ниясь — Цыся" с датой боя. Даже новую эмблему предложил для такой роты — скрещенные кортик и граната — колотушка.
Вторая — кронпринцу, с предложением о создании при каждом фронтовом корпусе штрафной роты для трусов и совершивших воинские преступления. А то на станции в пакгаузе, где до того пленных содержали, дюжина мародеров расстрела ждет. В основном за курицу. И только один за изнасилование. Предложил для таких деятелей сталинский принцип "смыть позор кровью в бою". Все же не так много у нас в королевстве солдат, чтобы ими разбрасываться. И про то, что на войне нет отбросов, а есть ресурс, который требуется только правильно применять. Расписал положение о постоянном и переменном составе таких рот. Непосредственном их подчинении лично командиру корпуса и использовании таких штрафников только на самых опасных участках фронта.
— Касатик, я тебе баньку истопила, — обняла меня сзади хозяйка пышными руками, тесно прижавшись к спине упругой грудью.
Банька это на войне всегда хорошо. Даже с бабой гренадерского роста.
Мелкий грибной дождик вяло барабанил по натянутому брезенту.
В штабной палатке командир корпуса генерал — лейтенант Аршфорт ходил резкими шагами перед строем генералов и взвывал.
— …что ты его толкаешь? Ты его рассекай, дроби и дави по частям. Толку от того что ты выталкиваешь противника от себя никакого. Он отошел и снова закрепился. А ты в атаках свою бригаду наполовину уже сточил. И толку? Шматок поля остался за нами? А враг снова целехонек.
Аршфорт был в страшном гневе. Его жертва — командир пехотной бригады не знал, как ловчее ему сквозь землю провалиться. Выволочка все же была публичной, что делало ее еще боле неприятной. И выражений комкор не выбирал. Самолюбия генеральского не жалел. Вот нисколечко.
Офицеров в ранге ниже генерал — майора в палатке не было. Только я да адъютант командующего. Но я — королевский комиссар, допущенный к совещаниям и в Ставке. Это все знали. По крайней мере, с уровня начальников дивизий.
— Начальник дивизии? — взревел командующий.
— Я. — откликнулся пожилой генерал — лейтенант в бородке клинышком и золотом пенсне, больше похожий на земского врача, чем на военного. Но мнение о нем было неплохое. Тактик. Только характером не вышел. Комбриги у него себя очень вольготно чувствуют.
— Замени эту бригаду на передке. Отправить на переформирование на Узловую, — и снова повернулся к проштрафившемуся комбригу, нависая над ним. — Но если и потом также воевать будешь — сошлю в тыл. Заведовать выставкой трофеев. Вам ясно генерал Вариас?
Комбриг, судя по его блеснувшему взгляду, был бы даже рад такой перспективе. Он давно служил больше по привычке и должности получал по старшинству выслуги. Пенсию себе выслужил еще до войны и теперь добирал боевые проценты к ней. Вот и воевал, как в прошлую войну было принято, но без огонька. Хорошо хоть плотными колонами солдат в атаку не гонял.
Комкор налил себя воды из розового хрустального графина. Жадно выпил ее и сказал уже вполне успокоившимся голосом.
— Теперь для всех, — остановился Аршфорт у карты. — Прошло десять дней с начала наступления, а мы продвинулись на север всего на сорок пять километров. Это недопустимо медленно. По плану мы должны были уже стоять в окрестностях морского порта, а до него еще шестьдесят километров. Это, учитывая такую льготу, что правый наш фланг прикрывает река. Станцию Тробленку взял с боем бронеотряд и полдня воевал там почти в окружении, пока пехота соизволила подтянуться ему на помощь. Но пехота еще ладно… Генерал Бьеркфорт.
— Я, — вытянулся в струнку худой и длинный генерал похожий на де Голля.
— Почему опоздали к плану развертывания?
— ВОСО виновато, экселенц. Не могло найти вовремя для нас вагонов.
— Вы чем командуете, граф? — снова заревел Аршфорт.
— Отдельно кавалерийской бригадой, экселенц, — спокойно ответил ему генерал.
— Так какого подземного демона вы торчали в вагонах железной дороги, если у вас под командованием бригада кавалерийская? — Аршфорт сделал акцент на последнем слове. — Своим ходом вы бы от Узловой были бы тут через два дня. А по железке ваша бригада проделала этот путь за неделю. Думаю, у вас найдется о чем побеседовать с комиссаром ЧК. После военного совета.
О — о — о — о — о… Аршфорт наконец-то нашел, как меня встроить в свою систему военной диктатуры. Похвально. Быстро соображает.
— Теперь о приятном, господа, — Аршфорт мило улыбнулся. — Указом его императорского величества Отония Второго командир нашего броневого отряда барон Бадонверт с сегодняшнего дня причислен к когорте имперских рыцарей. По совокупности заслуг с начала наступления. К сожалению, пока пришла только телеграмма. Знак вам вручат позже, барон. И не здесь.
И в моей душе колокола забили малиновым звоном.
Амнистия мне!!!
Иначе, зачем бы нужна была эта хитрая формулировка "по совокупности заслуг".
Но ноги самостоятельно сделали шаг вперед и слова обгоняя мысли сами выстроились в ритуальный формуляр.
— Служу императору и Отечеству!
— Вольно, барон. Ваши наградные листы на чинов бронеотряда его королевское величество Бисер Восемнадцатый утвердил. Засылайте гонца в наградной отдел ставки за знаками. И позовите меня на церемонию награждения. Все же она первая в моем корпусе.
Командир кавалерийской бригады зашел в мой вагон и удивленно оглянулся. Салон у меня переделан из стандартного пассажирского вагона второго класса, прихваченного по случаю на узловой станции. Но так… на скорую руку. Швы видны. Оставлены лишь пара купе для меня и денщиков. Узкое купе стюарда в другом конце вагона с микроскопической кухонькой и титаном для кипятка. Ватерклозет с холодным умывальником. Остальное — салон. Мебель простая дубовая с какого-то вокзального кабинета — Тавор постарался. Диван так вообще лавка из зала ожидания с маркой железнодорожной компании на высокой спинке. Карта на стене за шелковой шторкой. Конторский шкаф. Несколько керосиновых ламп на столе и потолке и все.
— Простите… — замялся генерал с обращением, так как на кожаной куртке я не носил знаков различий, — барон, если я не ошибаюсь. Где мне найти королевского комиссара?
— Я перед вами, генерал. Королевский комиссар барон Бадонверт. Честь имею.
— Честь имею. Генерал — майор граф Бьеркфорт. Командир Удетской отдельной кавалерийской бригады. Прибыл к вам по направлению командира корпуса… Э — э — э — э — э… для беседы.
И замолк, надеясь, что я сам ему расскажу, зачем он здесь. А то он в полных непонятках пребывает.
— Присаживайтесь, ваше сиятельство. Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?
— Благодарю, ваша милость, — принял граф мою игру в отвлеченный светский разговор. — Рюмку водки, если нетрудно.
Позвонил в колокольчик и отдал приказ по — рецки заглянувшему в салон младшему денщику.
— Вы не огемец, ваша милость? — удивленно спросил генерал.
— Нет, ваша светлость. Рецкий горец по рождению. И барон тоже рецкий. А разве в империи это имеет какое-либо значение?
— Нет, но… — слегка замялся граф. — Так какие у вас ко мне вопросы?
Тут Ягр принес графинчик сливовицы от вдовушки грамм на триста, рюмки на полтосик, соленые огурцы, квашеную капусту и моченые в той же капусте яблоки, уже порезанные. Салфетки и приборы. Расставил все на столе на простой льняной салфетке, наполнил нам рюмки и удалился.
— Прошу вас, ваше сиятельство, — сделал я приглашающий жест на натюрморт. — Чем богаты, как говорится… Со знакомством, — поднял я свою рюмку.
Пил генерал вкусно, не закусывая, только крякнув. Настоящий кавалерист. Было в нем что-то от российского представления о гусарах, если бы не его кирасирский рост.
Поставив рюмку на стол. Он показал мне глазами "повторить".
Повторили. Закусили моченым яблочком.
— Хороша сливовица. Домашняя. С любовью делана, — оценил напиток генерал.
Былое напряжение его, очевидно, отпустило. И он немного расслабился.
— Так что вы хотели у меня узнать, барон?
— Реальную причину вашей задержки от графика движения войск, — налил я по третьей.
— Нехватка вагонов. А раздергивать бригаду по частям я не позволил — собери ее потом. Только квартирьеров вперед выслал.
— Сколько вагонов вам требовалось?
— Минимум две сотни. Но ВОСО одновременно не набирало и половины. Отправляли пехоту частями.
— Интересно… — протянул я и жестом предложил выпить. — Когда мы покидали Узловую неделю назад, то после очищения станционных и запасных путей пустые вагоны стояли на протяжении чуть ли не на десяток километров в сторону разрушенного моста. Куда они все делись?
Выпили. Крякнули. Закусили.
— Толком мне никто ничего не объяснял, барон, но как я понял из обрывков разговоров все вагоны в первую очередь пошли под пленных, чтобы их скорее вывезти из района боестолкновения. И действительно эшелоны с закрытыми теплушками шли нам навстречу почти непрерывно.
— Это где столько народа сдалось? Да вы закусывайте, ваше сиятельство… Может сальца соленого порезать?
— Всего достаточно, — улыбнулся граф и смачно захрустел малосольным огурцом. — А сдалась группировка царцев у Северного форта, которую в болота загнали. На третий день. Целиком вся дивизия. Их с ходу отрезали от тылов, а патроны кончились быстро. Помирать с голоду в болоте им не захотелось.
— А у Южного форта как?
— Те еще держатся. Но вот на том разъезде, где поворот на полевой укрепрайон, там тоже приличное поле окружено колючкой. С пленными. Под охраной. Даже вышка с пулеметом есть. Много пленных. С полк где-то. По мере возможности и их вывозят. Так что обратно не все вагоны доходят до Узловой.
— Понятно. А как себе все же вагоны выбили?
— Пулеметом.
— Как? — удивился я.
— Поставил пулеметы на путях и сказал, что кто первый кто попытается забрать пустой вагон, отправится вслед за ушедшими богами. Так вот за трое суток и накопил потребное количество на бригаду. Готов ответить по всей строгости за самоуправство.
— Наливайте, — предложил я.
Генерал несколько опешил, ожидая видимо совсем других слов.
— Вы сколько бригадой командуете, ваше сиятельство?
— Два месяца. До того командовал кирасирским полком. Моя бригада собственно и состоит из этого полка и полка конных стрелков собранного из запасников.
— А пулеметы у вас какие?
— Вот пулеметы у меня новые. Системы "лозе". Такие же здоровые дуры, как и бывшие у нас ранее гатлинги. Разве что все же несколько полегче. Но у лафетов слабые колеса. Двухдневного марша они бы не выдержали. Проверено на боевом слаживании полков. Еще в пункте постоянной дислокации.
— Ну а сам пулемет как вам?
— Дает задержки. Ленту перекашивает. Но терпимо. Я еще и старые гатлинги не отдал. Так с собой и вожу. Старая надежная машинка. Парочку трофейных пулеметов я еще на Узловой прихватил — никому не были нужны, — исповедовался мне генерал.
— Механические?
— Так точно. Как наши, только восьмиствольные. Я так понял, что лишними они в бригаде не будут. Когда еще мы сподобимся ручники "гочкиза" получить?
— Понравились?
— Не то слово, ваша милость, это просто как для кавалерии специально делалось.
Что ж не скрою. Слышать такое было мне приятно. Но я не стал раскрывать свою принадлежность к созданию ручного пулемета. Сто пудов клянчить начнет. И ведь не отстанет пока не получит вожделенного.
— Итак, ваше сиятельство, Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу, в лице комиссара барона Бандонверта, рассмотрев ваше дело не нашла в ваших действиях ни саботажа, ни пособничества врагу. Со стороны ЧК к вам вопросов больше нет. По последней?
Генерал удовлетворенно кивнул. Какой же кавалерист откажется от водки?
Назад: Глава 30
Дальше: Глава 32