Глава 8

Урс в отличие от будвицких корифеев меня не подвел. Он сделал мне то, что я его просил в рекордные сроки — через месяц. Сначала форсировал свою паровую машину до 105 лошадиных сил, уменьшив ее вес до 107 килограмм. А потом и вовсе выдал 150 «лошадок» при весе в 85 кило. У него все давно было рассчитано, не было только соответствующих дефицитных материалов. Того же алюминия к примеру. Я же ему все потребное через имперское Министерство промышленности достал. И дело пошло быстро.

Особенно после того как я подсказал, что крайне необходим водяной фильтр потому как солдатики заливать воду будут из соседней лужи и хоть кол им на голове теши. Дистиллятор для воды не везде поставить можно, тем более на фронте. Водяной фильтр потянул за собой топливный и воздушный. После чего 150-сильную машину поставили на стенд работать непрерывно до полного ее выхода из строя. Я захотел определить ее реальный ресурс.

Сказать, что я ликовал, это не сказать ничего. Я получил пропуск в небо. Свой собственный. Не зависящий ни от кого.

И первым делом на аэродроме стали строить два больших ангара…

Но не буду забегать далеко. Расскажу по порядку.

Плотто прилетел в Калугу сам, как только мы соорудили в городе причальную мачту. Делал он обычную навигационную проверку нового маршрута, пока на восточном фронте затишье.

Встречали мы его торжественно с оркестром и флагами, реющими по ветру. Сам герцог выбрался на мероприятие из своих предгорий. С ним оба графа-наследника с Альтой и Эликой.

Огромный цеппелин, раза в полтора больший «Черного дракона» завис над городом и стал медленно снижаться, периодически плеская водой на причальное поле. Балласт сбрасывал.

Скинули с гондолы причальный канат, который на земле быстро срастили с приемным, и стали этот гигантский пузырь вручную притягивать к мачте. Ага… На веревочке. Смотрелось смешно.

Размеры нового творения мастера Гурвинека поражали любое даже самое развитое воображение. А передняя гондола, казавшаяся такой маленькой в небе, вблизи оказалась больше двух железнодорожных вагонов. А еще кормовая гондола тоже была немаленькой.

Сюрпризом для нас Плотто привез с собой пассажирами не только ожидаемого давно уже в наших краях Вахрумку, но и самого мастера Гурвинека, который сильно заинтересовался паровой машиной Урса. А когда из гондолы вылезли Гоч и Шибз, я понял, что у меня сегодня будет праздник. Надо только быстрее это мероприятие свернуть.

Роту солдат с винтовками пришлось ставить в оцепление, чтобы сбежавшаяся восторженная толпа горожан — да-да, уже наших горожан, не повалила забор и не разнесла дирижабль на сувениры. Раньше они цеппелины видели только в небе, когда они пролетали над нами от Риеста до имперской столицы. Но там на высоте они казались маленькими.

Пришлось с тракторного завода подогнать артиллерийский тягач в качестве импровизированной трибуны и устроить незапланированный митинг.

— Зачем все это? — спросил недовольный герцог, любитель камерной обстановки, оглядывая восторженную толпу, сдерживаемую солдатами.

— Надо дать толпе выпустить пар, ваша светлость, — ответил я, — не то устроят давку вплоть до человеческих жертв. Воздушное судно поломают еще. А так послушают ораторов, успокоятся, устанут, проголодаются и разойдутся.

— Мне что делать-то, Савва? Стар я стал для таких мероприятий, — буркнул герцог.

— Вам надо, ваша светлость, первым сказать краткую речь. Приветственную. Такова сложилась структура момента. Надо, ваша светлость.

Припомнил я как герцог, тогда еще рецкий маркграф, напутствовал нас — добровольцев на присяге на главной площади Втуца и понял, что за прошедшие три года Ремидий сильно сдал, что тщательно скрывал даже от своего ближайшего окружения. Даже его седые усы, ранее так задорно торчащие вверх опустились ниже губ. Перестал герцог за ними следить.

Пока адъютанты подсаживали своего монарха в кузов тягача, я подозвал к себе начальника калужской полиции и пригрозил с глазу на глаз.

— Если хоть одна сволочь будет в толпе торговать напитками и едой, виноватым будешь ты. С оргвыводами. А если, не дай ушедшие боги, кто-то станет торговать пивом или вином, то минимум что тебе светит — штрафная рота на западном фронте. Рядовым. Понятно?

Суперинтендант полиции был опытным чиновником. Одним из первых имперских граждан в Реции и карьеру сделал в столичном Втуце. Хоть и был он несколько медлителен и патриархален, но два раза ему объяснять не пришлось.

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, — заверил меня начальник городской полиции и с легкостью молодого гиппопотама побежал исполнять поручение, на ходу нахлобучивая фуражку на белобрысую голову.

Раздобрел он вширь, с тех пор на пост суперинтенданта заступил в Калуге. Администратор он был неплохой и криминальную полицию в городе наладил просто образцово. Не говоря уже о патрульно-постовой и участковой службе. Я лично считал, что для такой огромной стройки уровень преступности у нас был очень низкий. Хотя тюрьма уже имелась.

Никаких организованных сообществ типа Ночной гильдии Будвица у нас не было. Давили их в зародыше на уровне создания банд. Даже рэкета в городе не было после того как первых залетных имперских рэкетиров публично повесили на вокзале.

А «красную крышу» я превентивно заменил прозрачным официальным «Фондом содействия калужской полиции». И сам сделал в него первый взнос. На средства этого фонда мы закупали оборудование и снаряжение, которое не было предусмотрено бюджетом герцогства. В том числе и выдавали денежные премии самим полицейским за разгром банд.

Но тут мероприятие случилось знаковое, хоть и спонтанное, но политическое, по сути.

Эх, репортеров мало… Только от нашей городской газеты «Калужская правда».

И фотограф только со штаба строительства крутится тут с помощником.

Дальше были речи в медный рупор. И все равно слова, произнесенные с импровизированной трибуны, ветер относил в сторону подрагивающего на расчалках воздушного судна.

Залез я и сам на эту трибуну дирижировать действом.

Наш препод по философии в академии рассказывал как он во время перестройки, еще студентом, подрабатывал он ночным экскурсоводом у трех вокзалов в Москве. На автобусах. Поначалу он ставил «весь автобус» посередине Красной площади и долго, часа полтора, рассказывал им разные вещи, которые они не могли знать из-за только что отмененной коммунистической цензуры. Но экскурсанты постоянно уходили чем-то недовольные. И вот как-то он провел эксперимент. Водил всю толпу по кругу, останавливал у каждой башни и давал кратенькую, не больше пяти минут, характеристику места. Времени и сил на это уходило меньше, а народ был доволен — им показали все!

Так и тут. Речь должен толкнуть каждый. Пусть даже все говорят одно и то же. Так даже лучше. Нам толпу не зажигать надо, а успокаивать. Она и так взбудоражена видом небывалого воздушного судна.

Все прошло, слава богу, прилично. Без эксцессов. Я держал речь последним, и она состояла из одних лозунгов как у Остапа Бендера в городе Удоеве. После моей последней фразы, что «каждый имеет право не только на труд, но и на отдых» и что в городском саду сегодня весь день будет играть духовой оркестр горнострелковой бригады, толпа потянулась за новыми развлечениями в новое место. Тем более что там торговать едой и напитками никто не запрещал.

* * *

Официальный банкет провели в ресторане только отстроенной четырехэтажной железнодорожной гостиницы «Экспресс». Стояла она напротив недостроенного железнодорожного вокзала Калуги, через привокзальную площадь на «благородной» стороне и была оформлена с ним в единый архитектурный ансамбль, в котором главной фишкой стали узоры из красного кирпича, как в здании Исторического музея на Красной площади земной Москвы. В перспективе как задумали мои архитекторы, так должны выглядеть все здания на этой площади.

Собственником «Экспресса» выступала моя железнодорожная компания. Проект был стандартным для отелей моего мира уровня трех звезд, но здесь такая обстановка временного жилья была в новинку. Помноженная же на традиционную услужливость местного сервиса она давала просто великолепный эффект. Особенно при дефиците в городе любого жилья люксового класса. А тут даже швейцар на входе выглядел как камергер в парадном обличии. Весь в бороде и золотых галунах.

Рядом строили льготную гостиницу квартирного типа для инженеров-путейцев как в Будвице — «Колесо». Но ее уже в складчину со всех заинтересованных компаний, живущих с рельса. Внешне ее фасад ничем не будет отличаться от «Экспресса», а вот внутри это обычный многоквартирный дом со всеми удобствами на четыре подъезда и закрытым чугунной решеткой двором с суровым дворником. Я помнил, как Элику раздражал проходной двор такой гостиницы в Будвице. Первый этаж на внешнем фасаде будет отдан магазинам, арендная плата с которых позволит уменьшить квартплату самим железнодорожникам. А дальше, кто захочет, тот сможет себе построить домик в поселке у разъезда, место на генплане для такого расширения мы оставили.

Герцог, когда я его попросил перерезать красную ленточку на входе, очень удивился такому обряду.

— Новый город, ваша светлость, новые обряды, — улыбнулся я, подавая ему золотые ножницы.

Обстановка была для герцога камерной. Гостей не более сотни. Никого «с улицы». Его свита, офицеры дирижабля, гости из Будвица и наш городской бомонд.

— Все речи мы уже сказали там. На летном поле, — заявил герцог, когда все расселись за большим столом поставленным «покоем». — Так что давайте просто выпьем за то, что наш новый город Калуга действительно стал портом всех трех транспортных стихий. За то, что благодаря энергии барона Бадонверта этот город становится не только нужным нашему герцогству промышленным центром, но еще и просто красивым местом. За тебя, Кобчик.

И герцог с удовольствием выпил им же привезенного с собственных виноградников зеленого вина.

Затем все проголодавшиеся сдерживая жадность, приступили к трапезе под журчащие звуки арфы.

Арфистку я выписал из Отогузии. Давно еще где-то вычитал, что в самых классных ресторанах Европы играет арфа, вместо пошлого вокально-инструментального ансамбля лабухов только давящего уши запредельной громкостью и собирающего мзду с захмелевших «продолжателей банкета».

Нет… Это место в моем городе будет особым. Кухня народов мира по дням. Столько классных кулинаров оказалось среди пленных. Грех было не воспользоваться. Надеюсь, что после войны хотя бы половина их останется здесь на постоянное жительство.

Ресторан рангом пониже планируется открыть и на самом вокзале. Зато круглосуточный.

Кроме герцога со свитой, которые ушли ночевать в свой поезд, всех разместили в отеле, благо места пока хоть отбавляй.

* * *

Проснулся среди ночи и вспомнил, что вот также я, после презентации 82-сильной паровой машины Урса вскочил под утро, вспомнив во сне, что читал как-то в интернете о самолете с паровым двигателем. Который летал!!!

И все срослось… Зря что ли заставлял я пленных с самого начала взлетно-посадочную полосу равнять.

На следующее утро первым делом, обобрав всех кого можно на рельсы, отдал приказ протянуть железнодорожную ветку до будущего аэродрома.

Одновременно построили там два ангара и ремонтную мастерскую.

Для большого ангара, куда предполагалось заталкивать ночевать дирижабль, место я также выделил, но к строительству его так и не приступали пока. Дирижабли — это уже вчерашний день. Хотя с двигателями Урса они могут получить здесь второе рождение.

Я не шибкий авиастроитель, но кое-что знаю, кое-что видел, до чего местным придется догадываться методом проб и ошибок, хуже того — катастроф.

Той ночь. Я, заботливо укрыв одеялом спящую Элику, пошел к себе на первый этаж в кабинет — чертить.

На эскизе получилось что-то похожее на самолет из кинофильма «Служили два товарища».

Сварная ферма из стальных труб с открытой гондолой. Двигательная группа по центру с толкающим винтом. Кабина впереди. Большие неубирающиеся колеса шасси. На хвосте скользящий костыль.

Биплан с двумя стойками с каждой стороны. Расчалки. Элероны из дерева. Обшивка — тонкая и прочная перкаль. Лак бы еще подобрать подходящий, чтоб не мокла.

В кабине речка управления костылем. Вправо-влево, вверх-вниз. Педали с тягами на хвост — к горизонтальному рулю. Тяги все из проволоки.

Из приборов только «горизонт» есть. На дирижаблях такой стоит на вертикальном штурвале. И высотомер.

Жестко закрепленный 11-мм гочкизовский ручник по правую сторону от кресла. По левую — держатели для дисков. Наводить всем телом самолета придется. 11 миллиметров только потому, что только к нему есть у нас трассируще-зажигательные боеприпасы.

Прицел простой коллиматор, просто нарисованный на прозрачном стеклянном ветроотражающем козырьке. Пристреливаться придется заранее на земле на определенное расстояние.

Поглядел еще раз на эскиз. А что… в первую мировую таких аппаратов летали сотни. И у меня полетит. Не может не полететь.

Вот и все. На следующий день я создал группу энтузиастов на проект «Уничтожителя дирижаблей». Ребята все молодые, образованные идеей загорелись и пахали как проклятые.

Завтра повезу Плотто знакомить с его смертью. Дурацкая шутка. Не приведи ушедшие боги.

Хорошо, что он Шибза с собой прихватил — будет кому для истории запечатлеть первый полет аппарата тяжелее воздуха. Ну как первый… Первый публичный. Пяток невысоких подлетов на аэродроме мы уже сделали. Даже сфотографировали. А у Шибза кинокамера есть на дирижабле.

Самое смешное, что летает такой паровой самолет практически бесшумно. Только шорох от винта стоит, типа как от вентилятора.

— Что это, Савва? — спросил командор, когда солдаты открыли двери ангара, в котором в затемнении стояла ажурная сварная конструкция на колесах.

— Это, Вит, пионер заката эпохи воздухоплавания, — гордо заявил я — Летательный аппарат тяжелее воздуха. Плоскости только перкалью обшить, да кокпит жестью обтянуть для лучшей обтекаемости воздуха. И можно лететь. Вон у стены пропеллер стоит.

— Паровая машина Урса, как я понял? — Плотто обошел недостроенный самолет со всех сторон.

— Она самая.

— Работает на чем? Керосине?

— Именно так.

— Сколько ест горючего?

— Точно не знаем. Могу сказать только, сколько эта машина потребила на стенде.

— Меня интересует расход топлива в полете, — Плотто снял кепи и, не выпуская его из руки, почесал затылок.

— Полечу — узнаем, — пожал я плечами.

— Сам собрался лететь?

— Ну а кто же?

— Не-е-е-ет, Савва, так дело не пойдет. Я запрещаю тебе летать. Разобьешься, кто машину доделает с учетом ошибок? Я тебе парочку мичманцов пришлю. Как ты говоришь, безбашенных. Они станут твоими испытателями, тем более все свободное время только и спорят о возможности летательных аппаратов тяжелее воздуха.

— Я думал, ты вообще эту идею зарубишь, — ухмыльнулся я.

— Какая скорость у него будет? — не обратил командор на мою сентенцию.

— Километров сто тридцать-сто сорок в час где-то по расчетам. Но если сделать планер более обтекаемым, то еще прибавить можно, движок потянет.

— Годится.

— А что случилось?

— Завтра, наверное, уже будет во всех газетах. Островитяне тремя дирижаблями бомбили нашу базу флота на северном море. Никого не утопили, но сам факт. Зенитки оказались слабо эффективные. Там либо все баллистические расчеты надо менять, либо другие снаряды применять, а не шрапнель. А такой истребитель дирижаблей будет в самый раз. Главное догонит. Не маловато будет иметь один пулемет?

— Больше планер не потянет. Нужна совсем другая конструкция.

— Вот и делай другую конструкцию, а сам летать не смей. Приказываю тебе именем императора.

— А в бой? — спросил я с надеждой.

— В бой пойдешь только тогда, когда самолет испытают и докажут что он может летать. Летчиков мы найдем и обучим. А вот такую голову, что придумывает такие штуки вряд ли. Понял, Савва?

— Что уж тут не понять… — шмыгнул я носом. — Обидно только.

— Кобчик, вы капитан-лейтенант воздушного флота или кто? — прикрикнул на меня командор.

— Отставной капитан, — буркнул я.

— Ну, так марш на медкомиссию, — рявкнул Плотто. — Развел тут, понимаешь, студенческий салон с барышнями.

— Знаешь что, капитан-командор, — упер я руки в боки. — Потрудитесь для начала правильно титуловать камергера его светлости и коммерции советника. И так как я в данный момент старше вас не только по рангу, но и по чину, то ваш приказ вынужден игнорировать. Аппарат — моя собственность, построен на мои деньги и я буду делать с ним что хочу и как хочу. Тем более на первом прототипе мною уже совершены рулёжки по полю и подлеты. То есть взлет и посадка таким аппаратом под моим управлением произведены. Неоднократно, что характерно. Подняться выше двадцати метров помешало только то, что укороченный дирижаблевый винт совершенно не подходит к моему аппарату, в данный момент его заново обсчитали и вытачивают новый.

Я повел Плотто в соседний ангар и показал ему биплан на четырехколесном шасси, очень похожий на британский «Вуазен» времен первой мировой войны. Он был полностью готов, но стоял без винта. Он также сделан по толкающей схеме, а поднят на высокое шасси только потому, что винт от дирижабля был очень большой, больше чем нужно.

— Вот на этом я уже летал. Низенько, правда, но летал. Так что первый летчик империи — я, Кобчик. И это задокументировано. В том числе на фотографиях. Газетчиков только не звали из соображений секретности.

Плотто молчал, сжав губы.

А я продолжал.

— Хочу летать и буду летать. И никто мне в этом не указ. Так каков будет твой положительный ответ?

— Делайте что хотите, ваше превосходительство, — сказал Плотто и, не прощаясь, повернулся и ушел по полю к дирижаблю пешком широким шагом, отмахивая здоровой рукой.

Ушел и даже не обернулся.

Мне показалось, что я потерял друга. Но маршировать у себя на голове никому больше не дам. Хватит.

* * *

На следующий день все офицеры-воздухоплаватели теснились у меня в ангаре. Ощупали все что можно. Спорили до хрипоты с моими инженерами-авиастроителями. Сравнивали плюсы и минусы воздухоплавания и авиации, представленной пока что двумя аэропланами из которых один калека, а второй вообще не готов.

Показывал им фотографии подлетов над аэродромом. Журнал испытаний с подписями всех свидетелей.

Только Плотто не пришел.

Обиделся на меня.

Мне об этом Шибз рассказал. Он притащил свой фотоаппарат и снимал меня на фоне первого прототипа, который для этого выкатили под солнышко. Он внешне больше смотрелся карикатурой на самолет, если не знать что он уже отрывался от земли.

— Иной раз мне кажется, Савва, — сокрушенно сказал Данко когда все убрались из ангара и мы, сидя на ящиках, вдвоем пили водку под керосиновой лампой, — что ты желаешь быть на каждой свадьбе невестой и на каждых похоронах покойником. Шарахает тебя из стороны в сторону. То ты оружейник. То ты боронемастер. То ты химик. То ты самолетостроитель. Я уже не говорю о том, что каждой этой области ты еще и фабрикант.

Шибз был в партикулярном костюме, но я провокационно спросил, проигнорировав его вопрос.

— Данко, а ты чьи погоны носишь? Моласа или Плотто?

— Ты и со мной хочешь поссориться. Савва? — оторопел фотограф.

— Не хочу. Но мне интересно.

— Не ношу я погон, Савва. Я придворный служитель, королевский фотограф. Мне этого достаточно. Если его величество, как командующий фронтом, не отказывает тому же Моласу использовать меня в воздушной разведке, кстати, с твоей же подачи, то я как патриот своего королевства от этой работы не отказываюсь. Я принципиально гражданский человек и в имперские граждане не рвусь. Я вообще в жизни люблю только фотографировать.

— Когда война закончиться, покажи свои пленки людям. Я уверен, что им будет настолько интересно, как выглядит планета с высоты птичьего полета, что они даже деньги платить за это станут. Или спектакль с актерами сними.

— Что толку с того спектакля если люди не услышат что актеры говорят? А главное как они это говорят.

— Напиши титры и врежь. А еще лучше для начала сними балет.

— Ага… без музыки. Это не балет уже, а даже не знаю, как сказать…

— Оркестр конечно в маленький зал ты не запихнешь, но пианиста запросто. Зато представь себе, что будет лет через тридцать. Мы сейчас о великих балеринах прошлого имеем только рассказы от тех, кто видел их танец и имел талант рассказчика. А что там, на самом деле, правда… Вопрос веры. А у тебя будет документ. Документ эпохи.

— Ну… не знаю… — не поверил мне Шибз.

— Хороший ты фотохудожник, Данко. Но вот нет у тебя полета мысли…

— Зато у тебя, Савва, все мысли только летают. Хотя город ты построил. Я его, кстати, на пленку снял с высоты.

— Вот видишь…. один документ эпохи у тебя уже есть. Спустя полвека, когда здесь встанет город-сад люди с удивлением увидят из какой грязи и мусора возникла та красота, в которой они живут.

— Да, пока у тебя тут грязновато и пыльно, — согласился Шибз.

— Любая стройка — грязь, — высказал я философскую мысль. — Человек и тот рождается в крови и слизи. А где Гоч? Я его сегодня не видел.

— Во Втуц поехал. На ваш завод.

— Вот жизнь пошла… С партнером и другом повидаться некогда.

— Все-таки ты зря, Савва, Плотто обидел. Он о тебе всегда заботился.

Водка уже ударила по мозгам и меня несло.

— Сначала он обидел меня. Я всего лишь поставил его на место. Ишь, раскомандовался тут… Я ему не подчиненный. И чином повыше буду. Я имперский рыцарь, а не его матрос.

— Понятно. Пиписьками, значит, тут мерялись, — усмехнулся Шибз. — Как дети, право слово. А тебя еще водка есть?

— Чтобы у меня, да не было? Все есть. Особенно для тебя. Ты настоящий друг. Я помню какую ты компанию в газетах организовал пока я в камере у контрразведке раненый сидел. Все у меня есть, только не здесь. Поехали в отель, там для тебя будет все что пожелаешь. Нет, ты вот мне скажи… Я поднял в воздух аппарат тяжелее воздуха. Первый в мире. А этот солдафон мне рычит «запрещаю». Ну, не гад же?

Поднялся. Вышел в створ ангара и крикнул в темноту.

— Эй, там… есть кто живой. Коляску к подъезду.

— Совсем забыл, — поднялся Шибз с ящика. — Тебе большой привет от Маары.

На следующий день все офицеры-воздухоплаватели теснились у меня в ангаре.

Ощупали все что можно.

Спорили до хрипоты с моими инженерами-авиастроителями. Сравнивали плюсы и минусы воздухоплавания и авиации, представленной пока что двумя аэропланами из которых один калека, а второй вообще не готов.

Показывал им фотографии подлетов над аэродромом. Журнал испытаний с подписями всех свидетелей.

Только Плотто не пришел.

Обиделся на меня.

Мне об этом Шибз рассказал. Он притащил свой фотоаппарат и снимал меня в разных ракурсах на фоне первого прототипа самолета, который для этого выкатили под солнышко. Он внешне больше смотрелся карикатурой на самолет, если не знать что он уже отрывался от земли.

— Иной раз мне кажется, Савва, — сокрушенно сказал Данко когда все убрались из ангара и мы, сидя на ящиках, вдвоем пили водку под керосиновой лампой, закусывая остатками моего «полевого» обеда, — что ты желаешь быть на каждой свадьбе невестой и на каждых похоронах покойником. Шарахает тебя из стороны в сторону. То ты оружейник. То ты бронемастер. То ты химик. То ты самолетостроитель. Я уже не говорю о том, что каждой этой области ты еще и фабрикант, — и засмеялся обидно.

Шибз был в партикулярном костюме, но я провокационно спросил, проигнорировав его вопрос.

— Данко, а ты сам-то, чьи погоны носишь? Моласа или Плотто?

— Ты и со мной хочешь поссориться. Савва? — оторопел фотограф.

— Не хочу. Но мне просто интересно с кем я водку пью.

Шибз ответил серьезным тоном.

— Когда война закончиться, покажи свои пленки людям, — предложил я ему. — Я уверен, что им будет настолько интересно, как выглядит планета с высоты птичьего полета, что они даже деньги платить за это станут. Или спектакль с актерами сними.

— Что толку с того спектакля если люди не услышат что актеры говорят? А главное как они это говорят, — возразил он мне.

— Напиши титры и врежь. А еще лучше для начала сними балет.

В отличие от него я знал, что кино ждет блестящая перспектива. Шибз ничем не хуже братьев Люмьер подходит на первопроходца кинематографа.

— Ага… без музыки. Это не балет уже, а даже не знаю, как сказать… — развел он руками.

— Оркестр конечно в маленький зал ты не запихнешь, — убеждал я его, — но пианиста запросто. Зато представь себе, что будет лет через тридцать. Мы сейчас о великих балеринах прошлого имеем только рассказы от тех, кто видел их танец и имел талант рассказчика, чтобы донести до нас свой восторг. А что там, на самом деле, правда… Вопрос веры. А у тебя будет документ. Документ эпохи. С которым не поспоришь.

— Ну… не знаю… — не поверил мне Шибз.

— Хороший ты фотохудожник, Данко. Но вот нет у тебя полета мысли… — заметил я.

— Зато у тебя, Савва, все мысли только летают, — усмехнулся он. — Хотя город ты построил. Я его, кстати, на пленку снял с высоты. Панорама — блеск.

— Вот видишь, — я поднял указательный палец к потолку ангара. — Один документ эпохи у тебя уже есть. Спустя полвека, когда здесь встанет прекрасный город-сад люди с удивлением увидят из какой грязи и мусора возникла та красота, среди которой они живут.

— Да, пока у тебя тут грязновато и пыльно, — согласился Шибз.

Действительно Гоч в эту встречу что-то скромно прятался за спины высокопоставленных гостей, у которых я был нарасхват.

— Во Втуц поехал. На ваш завод.

— Вот жизнь пошла… — огорчился я. — С партнером и другом повидаться некогда.

— Все-таки ты зря, Савва, Плотто обидел, — вернулся Шибз к первоначальной теме разговора. — Он о тебе всегда заботился.

Водка уже ударила по мозгам и меня несло.

— Уж не-е-е-ет… Сначала это он обидел меня. Я всего лишь поставил его на место. Ишь, раскомандовался он тут… Я ему не подчиненный. И чином повыше буду. Я имперский рыцарь, а не его матрос, — возвысил я голос.

— Понятно. Пиписьками, значит, тут мерялись, — усмехнулся Шибз. — Как дети, право слово. А тебя еще водка есть?

Фотограф в отличие от меня выглядел совсем трезвым, хотя пили мы на равных.

— Чтобы у меня, да не было? — втянул я воздух ноздрями. — Все есть. Особенно для тебя. Ты настоящий друг, Данко. Я помню, какую ты компанию в газетах организовал, пока я в камере контрразведки раненый загибался. Все у меня для тебя есть, только не здесь. Поехали в отель, там тебе будет все, что пожелаешь и даже больше. Нет, ты вот мне скажи… Я поднял в воздух аппарат тяжелее воздуха. Первый в мире. А этот солдафон мне рычит «запрещаю». Ну, не гад же?

Поднялся. Вышел в створ ангара и крикнул в темноту.

— Эй, там… есть кто живой. Коляску к подъезду.

— Совсем забыл, — поднялся Шибз с ящика. — Тебе большой привет от Маары.

— Как она там? — спросил я ради приличия. Я про нее давно и думать забыл.

— Ходит как уточка, живот в руках держит. А кто отец молчит. Заявила что это ее последний шанс стать матерью.

Тут нам и коляску подали.

Назад: Глава 7

Дальше: Глава 9