Глава 7
Объезжал лагеря военнопленных с Бьеркфортом. Любовались красотами рецкого края и цветами миндаля. Говорили о его будущей книге. Генерал даже картой обзавелся, отмечая на ней маршрут своего «ледяного» рейда по дням.
Бьеркфорт знакомился с новой службой.
Я отбирал себе станочников. Дальше тянуть с этим было нельзя. Имперское Министерство промышленности поставило мне первую партию заказанных станков, новых, как и обещал мне асессор.
Выехали на это мероприятие с генералом сразу после весенней охоты на гусей в горах, которой оба остались довольны. Оттянулись в полный рост. И природой, и стрельбой, и пикником. Особенно охотничьими трофеями. Азартен генерал…
А уж мои соседи и вовсе ходили гоголем потому как водку пили на природе вместе с настоящим генералом и героем войны. Самим Бьеркфортом, которого все газеты славословили. Они этим еще лет десять хвалиться будут.
Прохаживаясь по лагерям пленных царцев, я ловил себя на том, что очень внимательно вслушиваюсь в ругань капо, и как в ответ огрызается контингент. В обрывки разговоров пленных между собой.
* * *
Но ничего похожего на русскую речь я не обнаружил. К большому своему душевному облегчению. А то ведь аллюзии в голове разбегаются тараканами. Царство… да еще на востоке… подсознательно русских видишь,… несмотря на то, что здесь совсем другой мир.
Среди военнопленных из царцев квалифицированных рабочих оказалось очень мало, как правило, из саперов, реже артиллеристов. Но пушкари в плен попадают редко.
Больше набралось республиканцев. Особенно по разнообразию рабочих специальностей. Иной раз очень редких вроде лекальщиков. Даже оторопь брала на такое расточительство людского ресурса республиканским правительством. Таких квалифицированных рабочих — и на убой! Но в республике всеобщее равенство. Не смог откупиться — служи.
Островитяне тоже попадались, но их количество было исчезающей величиной, также как мало было на западном фронте их войск. А на востоке Щеттинпорт еще пока не взяли на штык.
Забавный факт… виноградарей и виноделов окрестные помещики давно выкупили у начальников лагерей — отогузов. Как и маслоделов с сыроделами. Нарушение содержания пленных налицо, но посовещавшись, мы с генералом решили оставить это без последствий. Так державе больше пользы. У помещиков за время войны из-за мобилизации оказался суровый дефицит не только в поденщиках, но и в основном персонале. А так они обязались кормить взятых под свою опеку пленных круглый год. Да и тем приятнее жить в отвязанном состоянии.
Когда списки рабочих специальностей были заготовлены, выстроили на плацу всех пленных изъявивших желание работать на заводах, которым я и толкнул краткую речь.
— Если кто из вас думает, что таким образом он избавился от тяжелой работы с землей и камнем на строительстве дорог, то тот зря на это надеется. Те, кто не подтвердят свою квалификацию на месте, будут немедленно расстреляны за саботаж и обман. Это гарантирую вам я — Кровавый Кобчик. Так что кто в себе не уверен, могут уйти из этого строя сейчас без последствий для себя. Разойдись.
На повторном построении после обеда недосчитались до трети «добровольцев».
Заново сверили списки, разбили всех по специальностям. От каждого взяли подписку о добровольном сотрудничестве и ответственности за саботаж. На этом отсеялось еще примерно процентов десять. Тех, кто не хотел себя связывать себя подпиской. Мало ли как она после войны аукнется?
Я не возражал. Колхоз — дело добровольное. Помощь врагу во время войны тем более.
Оставшихся — человек примерно сто двадцать, построили в колонну и под конвоем удетских кирасир отправили пешим ходом в Калугу, где для них заранее подготовили пересылку.
— Серьезный у тебя подход, — не то похвалил, не то осудил меня Бьеркфорт, который внимательно изучив мое наставление по гигиене лагерей, инспектировал эту сторону жизни пленных в первую очередь. Он не желал войти в историю человеком у кого пленные мрут как мухи.
— Они мне, ваше превосходительство, будут детали к пулеметам точить. Так что отсеивал я возможных саботажников и бракоделов, — ответил я. — Чтобы потом мне с ними не мучиться и не брать на себя лишний грех на душу. Я ведь не блефовал когда говорил о расстрелах.
— Да. Конечно… — задумчиво проговорил Бьеркфорт. — После того как ты расстреливал своих интендантов… на врага рука не дрогнет. Только мне тяжело этих людей сейчас рассматривать как врагов. Враг на поле боя и с оружием в руках.
— И все же я не был бы столь благодушен к ним, ваше превосходительство. Условия содержания пленных должны быть человеческими. Но ничего даром. Их на нашу землю с оружием в руках никто не звал. Кстати, к вам прикрепили выездного судью военно — полевого суда. Так что всех нарушителей дисциплины и воров к нему отправляйте. Он найдет им место на каторге. Лет на десять. Каменоломен тут много. Но это будет уже не ваш приказ, а вступление в силу законного решения суда.
Бьеркфорт задумался.
Но сам я был доволен результатом. На такое количество квалифицированных рабочих с одного большого лагеря и не надеялся даже.
А как пленных рабочих использовать я уже продумал. Детали они и есть детали. Главное сборка, к которой их никто никогда не допустит. А простых деталей в любом изделии много. Остальных вполне можно задействовать на продукции гражданского назначения — тех же керогазов к примеру. Для стимула я даже зарплату платить им буду. Немного — как своим рецким ученикам платим. И лавку им с табаком, мыльно — рыльным и сладким поставлю. В другом месте они и этого не увидят.
Дальше наш путь наш лежал в горы. В старый феодальный замок, который герцог отвел под уединенное проживание пленным офицерам. Все пленные генералы содержались в императорском поместье под Химери. Поближе к генеральному штабу, который с ними часто консультировался по многим вопросам. Чего я откровенно не понимал. Допросить это одно, а вот консультироваться с врагом по вопросам ведения войны это… в голове у меня не укладывалось.
Бьеркфорт чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Быть надсмотрщиком над пленными, хоть и самым главным, ему претило. Что поделать — он был человеком старой формации. Романтической. Любой узник, даже из прожженных уголовников вызывал у него сочувствие самим фактом своего нахождения в узилище.
Даже охрану ему мы с герцогом просто навязали. Ох, он и возмущался тем, что в его охране сразу два ручных пулемета, которых на фронте не хватает у кавалерии.
* * *
Долина радовала глаз своим цветущим видом. Здесь весна полностью вступила в свои права. Цветами покрылись даже дикоросы на горных склонах. А воздух, настоянный на цветочных ароматах,… если была бы возможность его продавать, от покупателей отбоя бы не было. Просто кусочек рая.
Замок Гринель запирал вход в долину, венчая высокий холм.
Единственная дорога в долину проходила мимо него. Все другие места были непроходимы. Природно или с помощью людского труда этого по прошествии столетий уже не разобрать.
Дорожное полотно достаточной ширины, чтобы без проблем разъехались две телеги, состояло из плотно подогнанной каменной брусчатки и через многочисленные ручьи с гор перекинуты каменные мостики. Любит герцог свою долину. И предки его любили свой домен.
Сама фортификация была устроена так, что въездная дорога в замок огибала его полностью по спирали и круто разворачивалась перед самыми воротами. Даже нормального тарана на этой площадке не поставить. Не говоря о том, что практически к воротам его и не подтащить под постоянным обстрелом.
На въезде в долину стояло капитальное двухэтажное каменное КПП оборудованное шлагбаумом. Службу нес большой наряд. Примерно полвина взвода горных стрелков. Здесь у нас проверили документы и пропустили дальше. Пояснили что даже для жителей долины с начала войны въезд только по пропускам.
В начале ответвления дороги в сам замок стояло еще одно КПП. С полевым телефоном.
К самому замку наш поезд из трех колясок пропустили только после отданного распоряжения сверху и то дали провожатого, хотя, казалось бы, где тут можно заблудиться?
Снизу замок казался намного меньше, чем он есть на самом деле. Такой вот оптический обман и хитрость средневековых строителей.
Встречал нас в проеме открытых ворот перед внешним двором, в котором сконцентрировались все службы — конюшня, кузня, кордегардия, сам комендант замка и офицерского лагеря для военнопленных — полковник Бакфорт. Пожилой уже человек, полностью выслуживший все пенсионные сроки, но еще бодрый такой живчик.
Сразу за нашим въездом ворота закрыли.
Полковник представился. Выразил нам свое удовольствие знакомством сразу с двумя имперскими рыцарями и повел нас в свой кабинет, откуда был виден внутренний двор замка. В окно хорошо просматривалось, как пленные офицеры совершают свой моцион.
Бьеркфорт был одет по полной форме. Я же со своей полевой формы снял погоны, так как выступал в качестве камергера герцога. Это чтобы не путать собеседников.
Полковник, кинув взгляд в окно и убедившись, что там все в порядке стал вводить нас в курс дела.
— Здесь у меня, ваши превосходительства, двести шестьдесят два подопечных. Из них штаб — офицеров девяносто два. Им оставлены для услужения их же денщики. Плюс республиканский фельдфебель с хозяйственной командой их пленных рядовых. Итого триста пятнадцать человек контингента. На охране и обороне рота горных стрелков.
— Что-то мало офицеров, — удивился я. — Мы на восточном фронте их гораздо больше в плен взяли.
— Здесь только те пленные офицеры, которых к нам изначально отправили с западного фронта еще в прошлом году. И с тех пор к нам прислали не больше двух десятков штаб — офицеров, которые до того отбывали свой плен в поместьях тех кто их пленил. Теперь такое запрещено. Но мы не единственный такой лагерь в замке. В империи еще есть десяток подобных. Просто у нас в Реции такой один.
— Не скучно им тут? — спросил Бьеркфорт.
— Плен, экселенц, вообще дело скучное, — отозвался полковник. — На себе испытал в прошлую войну. Но в замке неплохая библиотека и пленные дорожат возможностью ею пользоваться. Два раза в год, в теплое время у них есть возможность отослать или получить письмо от родных. Через Швиц. Даже посылки им присылают.
— Надеюсь, не со снастью для побега? — настороженно спросил генерал.
— Что вы, экселенц, из замка сбежать невозможно. Но даже если пленник и умудриться выбраться за стены, то на пути у него два КПП, которых не обойти, а в долине крестьяне только этого и ждут. Объявленная премия за поимку беглеца два золотых.
— И попыток побега не было? — спросил я.
— Нет, ваше превосходительство, — ответил он. — Не было. Тем более что контингент тут находится с начального периода войны, когда еще не возникло окопное ожесточение сторон. Да и обращаемся мы с ними хорошо. Правда, не лучше чем обращались со мной в республиканском плену. Итак, пока готовят обед, я бы хотел узнать, что именно вас интересует в моем хозяйстве?
— Все, — ответил генерал. — Мне интересно все.
— А вам, ваше превосходительство, — повернулся полковник ко мне.
— Меня интересуют личные дела пленных офицеров. И после их просмотра я хотел бы поговорить с некоторыми из них, но так чтобы этого не увидели их товарищи.
— Такое тоже возможно, — кивнул полковник. — И если все предварительные пожелания высказаны все, то прошу пройти в мою трапезную. Похвалюсь, что личный повар у меня из лучшего ресторана Лютеца. Люблю республиканскую кухню. Слаб.
Полковник открыл дверь и сделал приглашающий жест рукой.
— Прошу.
* * *
Личные дела офицеров были тоненькими. Стандартная анкета. Описание обстоятельств попадания в плен. Замечания по соблюдения режима содержания. Наказания и поощрения. Жалобы и предложения, поступившие от самого пленного. Все.
Писарь, пожилой фельдфебель пояснил, что споры между собой пленные офицеры решают сами, устроив что-то вроде суда чести в составе трех полковников. И стараются к своим разборкам администрацию замка не привлекать.
— Нам же работы меньше, ваше превосходительство, — заключил писарь свою речь.
— И что совсем ничего примечательного не было? — поинтересовался я.
— Разве что поначалу некоторые офицеры любили пилить и колоть дрова, но как только появился их суд чести, то он им это запретил. Пришлось создавать хозяйственную команду из рядовых, переведя их сюда из полевого лагеря. На них все обслуживание господ офицеров. Еще денщики дневалят на кухне по очереди.
— Кухня у них общая?
— Так точно. Все и офицеры, и рядовые питаются из общего котла. Охрана питается отдельно, согласно инструкции. К ее кухне пленные не допускаются. Вино пленным выдается на общих основаниях из замковых подвалов. Они тут обширные.
— А чем занят основной контингент?
— В основном спорят между собой о внутренней политике республики, но так… больше теоретически, потому как газеты мы выписываем только имперские и из Втуца.
Отложив в сторону дела инженеров и артиллеристов для более внимательного рассмотрения их потом, бегло листал укладки посвященные кавалеристам и пехотинцам пока не зацепился краем глаза за дело пехотного старшего лейтенанта, который закончил гражданский ВУЗ — Высшую инженерную школу. И гражданская профессия была указана — сталевар.
Инженеров и «богов войны» прогнал просто конвейером. Мнения офицеров как под копирку написаны. Никакого сотрудничества с врагом, ибо это противно офицерской чести. Даже колка дров в их среде считается таковым. Но конвейер конвейером, а провозился я с ними до ужина.
За ужином Бьеркфорт пел дифирамбы коменданту о состоянии замка.
Полковник светился от удовольствия, получая заслуженные похвалы от нового непосредственного начальства.
— Савва, — сказал генерал, вытирая губы салфеткой, — мы здесь остаемся на ночь. Утром двинемся обратно, если ты свои дела завершил.
— Как скажете, ваше превосходительство, — откликнулся я, из вредности заменив «прикажете» на «скажете». Показав тем самым даже не Бьеркфорту, а полковнику, что мы с генералом из разных ведомств. Но я уважаю его возраст и то, что он на чин выше меня по рангу.
Республиканская кухня меня не впечатлила. Простые рецкие блюда мне нравились больше. Но Бьеркфорт даже вызвал повара в трапезную, чтобы воздать хвалу его талантам. Даже не знаю, кто был больше этим польщен — сам повар или полковник, которого он постоянно кормил.
Повар этот, несмотря на то, что у себя дома он был столичной звездой люксового общепита, в армию его мобилизовали на общих основаниях и воевал не с поварешкой, а капралом в пехоте первым номером механического пулемета. Таким вот образом власти республики не давали забывать солдатской массе о всеобщем равенстве в республике.
Впрочем, вполне легально в республике можно было от призыва откупиться крупной суммой в Фонд обороны. И никого это там не удивляло и не вызывало сомнений в принципах демократии. Что лишний раз меня убедило, что демократия это способ власти богатых над бедными, а все остальное пропагандистская трескотня.
Поблагодарив щедрого хозяина стола за ужин, я приказал привести ко мне этого пехотного сталевара в бильярдную. Чуйка подсказала мне, что переговоры в кабинете будут напоминать разделяющую нас фронтовую линию окопов, а канцелярский стол бруствер. Звали заинтересовавшего меня человека Эдмо Мартант
— Чем я обязан такой чести удостоиться внимания самого Кровавого Кобчика? — лейтенант разбил шары и пошел вокруг стола выглядывать выигрышную позицию.
Ершистый парень, — подумал я. — Он что, специально нарывается? Зайдем тогда с другой стороны.
Разлил я в бокалы коллекционное вино из герцогского подвала, отставил в сторону кувшин и переспросил.
— От известия, что их посетил Кровавый Кобчик, я надеюсь, среди контингента не случилось медвежьей болезни?
Лейтенант пригубил темно — красное почти черное вино, кивнул, причмокнул довольно и ответил.
— Вроде нет. Хотя догадки ходили самые фантастические. Кстати как оно?… Резать людей ножом? — и лейтенант коротким точным ударом забил шар в лузу.
— Также как и стрелять в них, — ответил я. — Никакой разницы. Разве что когда стреляешь, то не чуешь гнилого запаха изо рта врага. Результат один — Ты отнимаешь жизнь которую не ты дал. Легче всего убивать людей наверное корпусным артиллеристам. Они никогда не видят, как от их снарядов разрывает солдат на куски. Иногда даже своих… от «дружественного» огня. На втором месте по легкости убийства стоят воздухоплаватели. Они видят, как от их бомб погибают, но люди сверху кажутся муравьями. Есть в той картине с неба что-то такого не настоящего. Стрелок в окопе хотя бы видит, как от его пули человек падает и больше не встает. Ближе кавалеристы, которые рубят врагов саблями. Так что, по моему мнению, убивать ножом намного честнее. Враг в состоянии тебе ответить тем же. Ты сам от него на расстоянии руки.
— Интересная философия… — покачал головой лейтенант. — Никогда о таком не задумывался. Тем более рассматривать вопрос с такой стороны… А вот то, что ваш граф погиб от нашей шрапнели, а резали вы царцев на другом конце страны. Это как соотноситься с вашей горской моралью? — лейтенант снова загнал шар в лузу.
— Союзники несут солидарную ответственность. — ответил я.
— Понятно, — пробормотал лейтенант и снова ударил кием по шару. И снова в лузу. Мне он так и не дал сделать ни одного удара.
— Хорошо играете, — похвалил его я.
— А что тут еще делать? — пожал он плечами. — Год ежедневных тренировок кого угодно сделает мастером. Однако партия. Еще разочек? Дам фору в три шара и ваш первый удар, ваше превосходительство. Кстати, а каков ваш воинский чин. Судя по орденам, вы фронтовой офицер.
— Равный армейскому майору, — ответил я честно, но обтекаемо.
— То есть вы не армеец?
— Как сказать… Начинал в инженерных войсках, потом в артиллерии, а закончил свою военную карьеру я воздухоплавателем. Капитан — лейтенантом.
— Не всем так везет, — усмехнулся республиканец.
— Еще вина?
— Не откажусь от такого нектара. Это не та кислятина, которой нас тут потчуют постоянно.
— Разливайте. И присядем к камину. Играть больше с вами не буду… Я не люблю проигрывать, а выиграть не хватит умения. Так что лучше просто побеседуем. Итак,… обычный субалтерн республиканской пехоты имеет неполную среднюю школу и два года военного училища. У вас же за плечами Высшая инженерная школа с отличием, а вот военного образования в вашей анкете я не нашел. Не удовлетворите мое естественное любопытство.
— Вы случайно не в контрразведке служите?
— Для имперской контрразведки надо иметь окончание фамилии на — форт, — усмехнулся я припомнив как сам штурмовал контрразведку в Будвице. — а у меня только — верт. И то недавно. Я занимаюсь заводами, железной дорогой и строительством. Немного коневодством. Но это уже так… хобби. Немного наукой — я доктор химии.
— Какого университета?
— Швицкого горного института.
— Кажется, я про вас что-то читал…
— Это не суть важно. Если хотите, то курите, лейтенант.
— Я не курю, ваше превосходительство.
— Тем лучше. Я тоже. Но вы не ответили на мой вопрос.
— У меня за спиной только добровольные курсы офицеров национальной гвардии при инженерной школе. И курсы повышения квалификации офицера при поступлении на службу в армию.
— А почему пехота?
— Так получилось. В инженерные войска меня не хотели брать из-за скандальной репутации в инженерных кругах, а в артиллерии у нас по традиции, как и в кавалерии, представители старых фамилий заправляют. Дореволюционных. Из недобитых в революцию аристократов. Я для них плебей. Остался для меня только самый демократичный род войск. Но и там я даже до ротного командира не дослужился. Хотел выйти в отставку и уехать в колонии, а тут война…
— А что случилось в такого в инженерных кругах?
— Вы понимаете в технике? Иди только в химии?
— У меня диплом техника — механика.
— Уже лучше. Значит, вы представляете себе процесс плавки стали.
— Более или менее.
— Так вот я изобрел новую печь, в которой можно получать сталь с заранее заданными свойствами.
Оба — на… Я весь превратился в одно ухо. И, чтобы проверить не прожектер ли он пустозвонный, кинул идейку.
— Конвертер с кислородным наддувом?
— Нет не конвертор. Его изобрели до меня. Правда, я не слышал никогда про кислородный наддув. Только про воздушный.
Кувшин опустел и я кликнул часового, который караулил биллиардную, чтобы нам никто не помешал и приказал доставить еще вина. Такого же…
Повернувшись к инженеру — пехотинцу пояснил.
— Как химик, я считаю, что наддув чистого кислорода будет продуктивней наддува просто воздухом. Участвует в реакции окисления только кислород.
Ну не говорить же ему что в моем мире кислородно — конверторный способ плавки сталей давно уже вытеснил все остальные, кроме совсем уж отсталых мест. Но вся проблема заключается в получении чистого кислорода в промышленных количествах. А это криогенная аппаратура совсем не доступная здесь по уровню технологий. В первую очередь из-за отсутствия магистрального электричества большой мощности.
— Интересная мысль, — поддакнул мне лейтенант.
— Но пока неосуществимая, — добавил я. — Это вам не баллон накачать для ацетиленовой сварки. Это сотни тонн. Так что представляет собой ваша печь? Она запатентована?
— Да, запатентована, — и лейтенант мне прочитал целую лекцию про способы плавки сталей, из которой я понял только одно — его печь чем-то смахивает на земной мартен.
— Вам дали построить такую печь?
— Только одну. Маленькую. Макетную. Для доказательства эксперимента за счет государства при защите патента. А потом ни один фабрикант не пожелал со мной связываться, потому что они считали, что эксплуатация рабочего на путлинге им обходится дешевле новых капитальных вложений. Прибыль их кумир, а сверхприбыль — бог.
— И чем ваша печка отличается от тигельной плавки спецсталей?
— Количеством. Можно сразу получить две с половиной тонны стали за одну плавку в течение пяти часов. А футеровку днища печи заменять только через две сотни плавок. Тигель же если он не платиновый — одноразов. И у меня есть расчеты, здесь уже сделал, что возможно построить печь дающую пять тонн стали за одну плавку и объединить ее сразу с прокатным станом. Чтобы не нагревать снова болванку для прокатки.
— Так за что же вас подвергли остракизму?
— За то, что я стал фабрикантов клеймить позором в печати, что они не видят дальше своего носа. В ответ мне прилепили кличку социалиста, хотя я не считаю, что люди равны по своей природе. Мне просто везде дали от ворот поворот. Занесли в черный список неблагонадежных для существования конституционного строя республики. Государственная служба для меня также закрылась. Осталось только армия, где пока в пехоту берут всех. Но и тут я не пришелся ко двору. Пехотные офицеры, которые произошли от революционных солдат, быстро у нас превращаются в наследственную касту. Мне не раз давали понять, что я занимаю чье-то место, которое не мое «по праву». Вот я и собрался подать в отставку и уехать на южный континент в колонии. Конкретно в Габонию где есть хорошая железная руда и недалеко от нее известняк правильной породы, что, кстати, бывает не так уж часто. И построить свою печь там, чтобы не возить туда рельсы из метрополии — как раз собрались там железную дорогу строить. Даже списался с губернатором и получил его принципиальное согласие. Но тут война… плен… Я удовлетворил ваше любопытство, ваше превосходительство?
— Да, — согласился я. — Вполне.
Тут нам принесли новый кувшин с вином, и я разлил немного по фужерам.
Продегустировав новую партию и удостоверившись, что она идентична первой лейтенант задал несколько наглый вопрос.
— Кстати если вы армейский майор по рангу, то почему вас все титулуют превосходительством? Даже наш комендант.
— Я придворный генерал. Камергер его светлости герцога Ремидия, которому принадлежит этот замок и эта долина на правах домена. Вы все здесь его гости.
— Гостей можно было бы и лучше кормить, — усмехнулся лейтенант.
— Ну, на то есть инструкция от императора. Вы не будете ни на грамм получать больше довольствия, чем получают у вас наши пленные. Принцип зеркальной справедливости.
— А если наши идиоты начнут ваших пленных морить голодом?
— Тогда в дело вступает другой принцип: кто не работает, тот не ест.
— Ваше превосходительство, мне кажется, что именно вы — социалист.
— Ни в коем разе. Я считаю умственный труд такой же работой как физический. Кого терпеть не могу, так это рантье.
— А кто их любит? — буркнул инженер.
— Вам тут, дорогой Эдмо, не надоело сидеть?
— Надоело, как и всем.
— Тогда у меня есть к вам предложение подкупающее своей новизной…
— Ну — с, с этого надо было и начинать… На врага я работать не буду. Пусть опухну со скуки здесь, — лейтенант поставил бокал на стол, встал с кресла и застегнул пуговицу у ворота. — Честь имею. Благодарю за приятную беседу. Позвольте откланяться.
И пошел к выходу четким шагом
— Стойте, Эдмо. Я не договорил.
Лейтенант развернулся у двери с кислой миной на лице, тапа перетерпим еще пару фраз и в люлю. Время как раз подошло к отбою.
— Если вам предложить построить свою печь, вы согласитесь?
— Для империи однозначно нет.
— А лично для меня? Как для человека.
— У вас есть лишние полмиллиона?
— На такое дело найду. Мне рельсы нужны. Двутавровые балки. Швеллеры. Листовой прокат. Ничего военного. Я город строю.
— Город? Во время войны? — удивился он.
— Именно. Война когда-нибудь закончится. А жизнь не кончается никогда.
— Где этот город?
— Здесь в Реции. В шестидесяти километрах от Втуца.
— Я могу подумать, ваше превосходительство?
— Не могу вам отказать в таком благом деле. Только с одним условием. Думайте до утра. После завтрака я уеду к себе на стройку с вами или без вас. И можете с собой забрать этот кувшин, если он поможет вам думать, — показал я на столик у камина.
Когда дверь закрылась, я подбросил на ладони золотой и прихлопнул его второй рукой.
С ладони на меня смотрел профиль Отония Второго.
Значит, скорее он согласится на мое предложение, чем откажется.
Можно было и не гадать. Я еще не видел такого изобретателя, который отказался бы от внедрения в жизнь своего изобретения. Тем более за чужой счет.
* * *
Эдмо Мурант был очень недоволен. Куда там недоволен — возмущен.
— Ваше превосходительство, почему меня вызвали с вещами? Все уже решили за меня?
— Отнюдь, — улыбнулся я кА можно ласковее. — И вам доброго утра, дорогой Эдмо. Раздевайтесь, садитесь. Будем пить кофе. Вам в пайке такого, наверное, и не дают. Тогда и поговорим за ваше будущее.
Сталевар поставил на пол фибровый чемодан, большой кожаный саквояж и тубус, снял с плеч солдатский ранец и водрузил на них, затем снял шинель и кепи, повесил их на вешалку вместе с саблей в стальных никелированных ножнах. Я этому не удивился, так как меня уже просветили, что в первый год войны пленным офицерам оставляли их холодное оружие. Человек без оружия — человек без чести. Для меня такое слышать было дикостью, но в каждой избушке свои погремушки. Традиции…
На это раз лейтенант был в парадной форме. Черные сапоги трубой, красные шаровары, темно — синий мундир, на котором висели две каких-то медали и бронзовый крест с мечами на длинной ленте. К ленте были приколоты две миниатюрные дубовые веточки одна над другой. Ниже на винте знак Высшей инженерной школы.
Лейтенант присел к столу, и я налил ему черного кофе в маленькую фарфоровую чашку.
— Сахар, сливки?
— Только сахар. Два кусочка, — отозвался он, слегка остывая от возмущения.
— Так что вас так возмутило, дорогой Эдмо?
— Когда меня вызвали с вещами, то со мной в дортуаре все попрощались уже, ваше превосходительство. И если я вернусь обратно с вещами то, как смогу объяснить такое?
— Если вы откажетесь со мной ехать, то скажете, что вам учинили обыск.
— Но это же будет ложь. — лейтенант поставил чашку на блюдце, даже не попробовав напиток..
— Вы так думаете? — усмехнулся я. — В таком случае вам действительно учинят обыск. И вам не придется лгать своим товарищам по несчастью.
— Я хочу узнать условия моего содержания, если я буду строить для вас свою печь?
— О! слышу разговор делового человека. Вариантов не много. Первый — вы остаетесь в статусе военнопленного и работаете под конвоем. На ночь вас будут отводить в соседний лагерь за колючую проволоку. Из удобств вам выделят отдельное помещение. Все. Второй вариант — вы подписываете документ о сотрудничестве, и вам присваивается статус добровольного помощника. В этом случае вы будете расконвоированным. Жить в городе. И даже получать заработную плату кроме вещевого и пищевого довольствия. Небольшую. Но все же.
— Негусто у вас с выбором. Тем более подписка о сотрудничестве есть предательство республики.
— Есть еще один вариант. Вы подаете прошение герцогу о вступлении в его подданство, я ходатайствую о нем перед герцогом, и вы перестаете вообще быть военнопленным. И даже республиканским гражданином. В этом случае вы будете таким же свободным как все остальные рецы с полной свободой передвижения. Получать солидное жалование сообразное вашему образованию, опыту и знаниям, а также роялти за свои изобретения. Только вот с обязательством отработать пять лет на рецких предприятиях. И учить нашу молодежь. Это тоже не бесплатно. Так что пейте кофе и не торопитесь со скоропалительным решением. У нас есть еще полчаса. Взвесьте все как следует. Кстати, вы завтракали?
— Благодарю, ваше превосходительно, поесть я успел.
— Печенье?
— Не откажусь. Так какую вы хотите печь?
— Самую большую, какую только вы сможете построить. И не одну. Но это в перспективе.
— Вы настолько богаты, ваше превосходительство?
— Деньги тлен. Люди — все. Если первая печь вам удастся. Сталь будет дешевле и лучше качеством чем при пудлинге, то, уверяю вас, от акционеров отбою не будет. Главным вопросом будет сохранение контрольного пакета в одних руках. Как быстро вы можете построить печь?
— Если мощностью на две с половиной тонны, то за два месяца от фундамента до плавки. Это при наличии квалифицированной рабочей силы и готовых материалов. Если больше, то надо чертить и считать все заново.
— Меня это устраивает. Как быстро может быть готов проект?
— Чертежники будут?
— Все что запросите. В том числе и «инженерные центры Кобчика».
— Тогда только нормально перечертить бумаги из этого тубуса и пересчитать смету на ваши деньги и цены. Чертежи… в зависимости от того сколько будет чертежников… от двух недель до месяца. Но можно выдавать их и порционно. Можно мне еще кофе? Он великолепен. Давно такого не пил.
— На здоровье, — наполнил я его чашку.
Дождался пока он ее выпьет. Вынул часы, щелкнув крышкой.
— Однако время… Мне звать фельдфебеля для обыска?
— Не нужно, ваше превосходительство. Я еду с вами.
— Прекрасно. Надеюсь вы не пожалеете о своем решении. Только еще один вопрос. У вас крест и на его ленте еще две дубовые веточки. Что они означают?
— Повторное и третье награждение Военным крестом.
— В таком случае, дорогой Эдмо, мы с вами точно сработаемся.
* * *
Вернувшись из командировки домой в темном коридоре у лестницы неожиданно споткнулся о звеззовы костыли которые он почему-то не убрал куда подальше, после того как стал ходить на протезе с палочкой.
Вышел обратно в холл с ними в руках и первый раз внимательно на них взглянул. Мда… Мелькнула мысль, что костылики-то делались спецом под самого Зверзза. Под его рост конкретно.
Послал за Зверззем Ягра, который тенью ходил за мной.
Тот явился с хоздвора, по пути распекая за что-то одного из своих помогальников.
Усадил я Зверзза в кабинете за стол и расспросил. Все как было. А так и было — костыли под каждого раненого делались индивидуально, как костюм в ателье. При госпитале целый цех плотничий имелся. Ждать ему пришлось своей очереди две недели, с койки не вставая.
— И это еще быстро, ваша милость. Некоторые свои костылики по месяцу ждали, место в госпитале занимая. В санаторий только на костылях отправляли. Иначе там не принимали нас.
Вот такие пироги. Мечтаешь о металлургических гигантах, а для людей кровь за родину проливших тут простейшего приспособления нет. Как у нас в России была… сдвижная опора на три дырки с винтами на гайках. Под три самые распространенных человеческих роста. Стандарт. А выбивающихся из стандарта не так уж много остается. Вот к ним и нужен индивидуальный подход.
Сел за стол и вычертил костыли «нового типа». В двух экземплярах.
Вызвал опять Зверзза и дал задание найти плотника или столяра, который такую вещь сделает. Желательно из дешевого красного дерева, типа земного бука, что хорошо гнется в распаренном виде.
Отправил домоправителя выполнять задание и снова сел за стол — писать патентную заявку.
Отправил ее почтой в военное ведомство с припиской, что от премии за это изобретение я отказываюсь в пользу империи — на изготовление таких костылей для раненых.
А так как металлургическая программа развития Калуги получила одобрение от герцога, то у меня оставались свободные средства, которые я потратил на изготовление большой партии таких костылей — целое производство открыл во Втуце. Отправил ее частями в разные госпитали империи. И, конечно же, в Будвиц. С подробной технологической картой как такие приспособления изготавливать на месте. Ну и наш санитарный поезд «Красный крест» не забыл.
На каждом костыле был выжженный штамп «Дар герою пролившему кровь за родину от обладателя золотого знака „За ранения“ Саввы Кобчика». Хороший пиар и в благородном деле не лишний. Особенно с моими-то отношениями с имперской камарильей.
А так как в костыльной мастерской процентов на восемьдесят работали инвалиды войны, то после исполнения моего благотворительного заказа я им эту мастерскую вместе со всем оборудованием подарил. Теперь это кооператив «Рецкий инвалид». С налоговыми льготами от герцога и города. И все возрастающим пакетом заказов.
Зверзз после этого перестал на меня дуться за то, что мы фактически заставили его жениться на няньке. Впрочем, та с отставного фельдфебеля только что пылинки не сдувала. Как говорили на моей родине «ноги ему мыла и юшку пила».
* * *
Герцог, как только я ему подал меморандум о строительстве в Калуге мартена и прокатного стана, глянув только на исходную сумму проекта, очень разозлился и ругал меня, чуть ли не площадной бранью. Полмиллиона… это… это… очень много. Я понимаю.
Споткнулся Ремидий в ругани только когда услышал от меня волшебное слово «рельсы».
— Повтори, — упер он в меня свой фирменный зрак, которого так боялись все придворные.
— Рельсы, ваша светлость, — повторил я. — Свои рельсы, рецкие. Дешевые рельсы. А качеством лучше имперских будут.
Герцог внимательно на меня посмотрел, пожевал усами. Что-то прикинул в уме и только спросил.
— Когда будут?
— Не раньше осени, ваша светлость. Но и не позже. К будущему строительному сезону точно будет накоплен приличный их запас. А за зиму можно будет отсыпать приличный километраж насыпи. Шпалы заготовить.
Ремидий сел в кресло и на этот раз внимательно прочитал меморандум.
— Почему я должен верить этому твоему пленному офицеру? — недовольно спросил он, откладывая бумаги в сторону. — Вдруг он засланный вредитель?
Вот тут я, наконец-то дождавшись правильного вопроса от начальства, вынул из папки прошение Муранта о рецком подданстве.
— Так, значит… — герцог задумался слегка. — Садись, Савва, рассказывай все что задумал. А то тебя сейчас Молас в оборот возьмет, и останусь я опять не при делах.
— Молас во Втуце? — переспросил я.
— Вчера приехал. Успеешь еще с ним пображничать. Ты лучше мне скажи, наглец малолетний, почему я должен тебе дарить четверть акций этого металлургического завода? За красивые глазки?
Но к этому вопросу я был заранее готов.
— За йод, ваша светлость. И за то, что я делаю из крестьянского края индустриальную державу.
* * *
Второй квартирмейстер штаба Восточного фронта генерал — майор Молас выглядел устало. Казалось, что добавившийся на его шее Крест военных заслуг с венком оттягивал ее книзу. Даже парадная форма его не молодила, как обычно молодит военных.
Столкнулись мы в парадной анфиладе дворца после моей аудиенции у герцога.
— Вот тебя-то я и жду, — заявил мне он. — А то опять усвищешь куда-нибудь и лови тебя потом.
Здрасте — пожалста… Сейчас как начнет трясти меня как грушу, а я так ничего и не сделал по его просьбе нащупать надежную контрабандную тропку в Швиц. Замотался.
А генерал, уцепив пальцами мою пуговицу, продолжил.
— Я уже узнавал, что сегодня во Дворце день официально не приемный, так что кормить никого не будут. Едем в ресторан, там и поговорим.
Я, как камергер и воспитатель молодого графа, мог бы и оспорить его утверждение и приказать дворцовым служителям доставить нам обед с герцогской кухни ко мне в Иванов флигель, но… не хотел я, чтобы такая встреча стала предметом обсуждения придворных. Обо мне и так во дворце часто говорят такое… В общем я предложил поехать ко мне домой и отведать домашней кухни. Заодно и побеседовать там спокойно потому, как лишних ушей у меня дома не водится.
— А денщик? — ехидно спросил генерал, намекая на Тавора.
Знает, кому Тавор действительно служит, знает. Впрочем, ему по должности положено такое знать.
— Тавор в отъезде. Он больше не денщик у меня, а порученец. Денщик у меня теперь другой совсем. Настоящий горец. Даже имперского языка не знает.
Предложение было благосклонно принято. Но когда садились вдвоем в мою коляску с пафосными рысаками, то Молас как бы невзначай меня спросил.
— Что же ты больше не называешь меня «экселенц»?
Денщик генерала сел на облучок рядом с моим кучером.
— Трогай, — постучал я кулаком в спину водителя меринов.
Коляска моей охраны тронулась за нами следом. А вот Молас как я посмотрю в отличие от меня гулял отвязанным, без бодигардов. Потом я повернулся к генералу в пол оборота и констатировал.
— Так я больше не нахожусь на военной службе. Даже погон не ношу.
— Резонно… — пробормотал генерал и тут же нашелся. — Ну не называть же мне тебя «превосходительством». Так что зови меня теперь Саем.
— А по батюшке? — непроизвольно вырвалось у меня, так как генерал намного меня старше.
— Отца Альгисом звали, — протянул Молас, видимо что-то вспоминая. — Он тоже любил, когда его именовали по отцу — Альгис Леонардович.
— Странное имя, — пожал я плечами притворно, но про себя отметил что отец генерала явно из прибалтов.
— Не более странное, чем твое, Савва, — парировал генерал. — Так что приватно давай общаться по именам.
Хорошо на брудершафт не предложил выпить. Или он этого предложения он ждал от меня? Перетопчется.
Втуц красив по весне. На бульварах цветут деревья и кусты. Вагоны конки отмыты от зимней грязи и заново покрашены. В экипажах лошади вычищены до блеска. Даже окна в домах традиционно отмыли по весне.
Некоторое время мы молча любовались городом.
— Красиво у вас тут. Тепло, — поменял генерал тему после краткого молчания. — А у нас все еще снег лежит. У меня, кстати, для тебя посылка от Гоча. Потом пришлю.
— Как он там?
— Все такой же. И живет по — прежнему в заводской мансарде. И, кажется, молодая жена ему в этом потакает.
— Она там уже привыкла, пока работала у него горничной. Помню, вы ее собирались проверять…
— Чиста, — кратко ответил разведчик. — Родственники тоже. Так что с этой стороны все в порядке. Завод работает ритмично. Выпуск продукции увеличивается. Но об этом ты сам все узнаешь из его письма.
— Как Щеттинпорт? Стоит? В газетах давно про него ничего не пишут.
— Нечего писать. Аршфорт изводит островитян демонстрациями штурма, но не штурмует. На испуг берет. Царцы тоже далеко не те стали. Чувствуется, что со смертью маршала Смиглы и нашего осеннего удара из них как хребет вынули. Не хотят воевать. Такое ощущение, что их устраивает сегодняшнее положение, когда между нами река, которая вот — вот вскроется ледоходом и можно будет ничего не делать на законных основаниях. Они даже свою бригаду из Щеттинпорта вывезли якобы на замену, но замены так и не поступило. Одни там теперь островитяне.
Мы проехали мост через реку и повернули ко мне на «гору». За капитальными заборами усадеб цвели сады, распространяя вокруг одуряющий запах жизни.
— Медкомиссию проходить будешь? — спросил генерал.
— Зачем? — пожал я плечами.
— Вернуться к воздухоплаванию. К разведке.
— Я в отставке. Саем, — все-таки я назвал его по имени. — Даже с имперским гражданством. Тем более как придворный в генеральских чинах повторному призыву не подлежу. Да и по линии Министерства промышленности у меня теперь бронь от армии. Железная. Как «оружейному барону».
Копыта меринов застучали по брусчатке нашей улицы.
— Заворачивай сразу на хоздвор, — приказал я кучеру.
— С размахом живешь, — с некоторой долей зависти констатировал Молас.
— Поэтому тут и живу, за рекой, а не в городе, — ответил я. — Да и воздух тут чище.
Разрешил Моласу курить на веранде и пошел распоряжаться по дому. Генерала проводить в ванную комнату и помочь привести себя в порядок с дороги. Накрыть нам обед на веранде на двоих. Вино подать самое лучшее и можжевеловки принести с ледника. Закуски соответствующие и все прочее. Сервиз серебряный поставить из трофеев.
Если уже с утра рабочий день не заладился, то и отдохнуть не грех раз уж есть хороший «дипломатический повод». Как же… самого второго квартирмейстера восточного фронта в своем доме принимаю. Как там мне случаем Ремидий обмолвился? Принимать у себя дома герцога будет круче получения ордена. В таком случае Молас тянет не меньше чем на медаль.
От огемской кухни генерал отказался и предпочел рецкую экзотику. Как вам сказать — экзотику… ничего необычного в рецкой кухне нет, разве что продукты всегда только наисвежайшие и несколько специфические пряности с упором на дары горного леса. Из вин он выбрал слабый яблочный сидр.
Мдя… слегка упало у меня настроение, значит, все же работать придется, раз Молас водки не пьет. А я-то уже губу раскатал…
Пока мы делили свое внимание между холодными закусками, генерал улучшил момент, когда перестали мелькать с сервировкой кухаркины дочки, и поблагодарил меня за бесшумный дерринджер.
— Это было именно то, что нам требовалось. Вы с Гочем превзошли сами себя.
— Осмелюсь спросить, Саем… вы перешли к индивидуальному террору?
— Скажем так… к исполнению приговора. Ликвидировали парочку высокопоставленных предателей, успевших опасаясь провала перед самой войной сбежать к противнику.
— Аристократия?
— Она самая. С ней очень трудно понять, когда кончаются родственные отношения и начинается измена родине. А родственные отношения среди них весьма разветвленные и практически во всех странах, которые участвуют в войне они всегда найдут, по крайней мере, седьмую воду на киселе, — вздохнул начальник разведчиков.
— Измена родине? — притворно сделал я круглые глаза. — Не императору?
Мне постоянно кажется, что Молас как сын попаданца все время меня проверяет на попаданчество, вставляя не свойственные этому месту и времени обороты и идиомы.
— Это выражение моего отца, — пояснил генерал и процитировал: «Короли приходят и уходят, а родина и народ остаются всегда».
— Если эту фразу широко толковать, то можно скатиться к сепаратизму, — заметил я. — Кровь и почва. Два понятия, которые разрушают многонациональные государства.
— Ты так думаешь?
— В соседних с нами республиках давно честную вассальную присягу сменили на национализм. Просто денежным мешкам, которые там имеют реальную власть больше нечем привязывать к себе народ. За банкиров никто воевать не пойдет, а вот за родину всегда. Кстати те листовки и брошюрки, которые ты мне давал на ознакомление… Этой… Лиги социального равенства. Я заметил что, выбрав острием свой борьбы национальную буржуазию, эти лигисты вводят под другими названиями старый добрый вассалитет.
— Дельное замечание, — отметил Молас и замолчал, так как нам принесли жаркое.
— И национализм для них просто ругательное слово. Национализм может быть по их теории только буржуазный, значит плохой, потому что все трудящиеся братья по определению.
— Что в этом ты видишь плохого?
— Только то, что трудящимися они признают только фабричных рабочих. Все кто имеет хоть какую-то собственность — буржуи, подлежащие ликвидации. Как и написано «ликвидации как класса». Так что жди большой крови.
— Что, и крестьяне для них не трудящиеся? — удивился генерал.
— Угу… Мелкая буржуазия, с узколобым мышлением не понимающая своего счастья в работе на пролетариат. Насколько я понял они готовят для крестьян повторное крепостное право, где коллективным сеньором будет выступать вся их Лига целиком. Никакой персонификации, на которой стоит классический феодализм.
— Серьезно ты их писульки проштудировал, Савва. Не ожидал я от тебя такого.
— Неделю в поезде делать было нечего. Это чтение для меня было отдыхом от теоретической химии.
— Но в своих листовках они в основном обращаются к крестьянам.
— Только потому, что массовая армия в большинстве своем состоит из крестьян.
— По твоему мнению они нам страшны? В смысле подрыва устоев империи?
— Страшнее для нас тот, кто во время войны кто-то предложит земельную реформу. Причем в меньшей степени это касается Ольмюца и Реции, где не было крепостного права или оно было очень мягким. Где земельные отношения между владельцами земли и потомственными арендаторами давно устоялись к обоюдной выгоде. А вот в центральных, западных и серверных частях империи, где после эмансипации крестьян они остались без земли, которой владели до личного освобождения, то там легко можно поджечь старые обиды.
— И какой ты видишь выход?
— Такой, какой естественно произошел в Ольмюце — растущая промышленность поглотит лишних людей с села. Но для этого нужно хотя бы четверть века прожить без социальных потрясений. Но их не избежать потому как после войны фабриканты, лишившись военных заказов, временно выбросят лишних рабочих на улицы. И вот тут-то Лига порезвиться… устроит такие танцы с бубнами, как с факелом между пороховыми бочками. Причем при нашей победе будет как бы не хуже чем при поражении. «За что боролись?!». И не сказать, что наверху этого не понимают. Прекрасно понимают. Потому и продавливают программу привлечения пленных специалистов на частные предприятия. Чтобы когда мы их отпустим домой после нашей победы, образовался в империи некий недостаток рабочей силы, втягивающий на заводы демобилизованных фронтовиков. Промышленность все равно будет расти, а вот в этот промежуток между победой и начавшимся ростом производства не по заказам государства, а потребностям общества надо пережить. И тут главная роль опять-таки остается за государством. Строить дороги, каналы, тоннели… Тот же лесоповал организовать как следует. Словом то, на что частник пожадует тратить собственные деньги. Такие проекты, в которых занятость населения будет главным фактором. Особенно занятость демобилизованных фронтовиков. А те будут с гонором «за что кровь проливали?». Вот тогда агитация Лиги найдет себе уже взрыхленную почву.
— А сейчас?
— Сейчас они никто и зовут их никак. Сейчас нам страшна старая аристократия, которую император медленно, но верно оттесняет от государственного управления.
— Вот — вот… — закивал Молас. — Наконец-то сам понял, почему тебя постоянно отодвигают от столицы.
— Ничего я в этом не понял.
— Был бы Кобчик просто буржуй, они бы все твои выходки стерпели. А Кобчик стал барон. Кобчик стал близок к королям. Кобчик вдруг получил ВЛАСТЬ и тут же стал «кровавым». Думаешь, мне баронство не предлагали?
— И?.. — я даже немного подался навстречу собеседнику.
— Даже графство, но я отказался. Как в свое время отказался от титула и мой отец, — генерал вынул трубку и стал набивать ее мидетерранским табаком.
Потом долго ее раскуривал, давая мне осознать эту информацию.
— Ну не республику же они хотят? — растерянно проговорил я.
— Не хотят, — подтвердил генерал. — Они хотят сами править, и чтобы император был просто ширмой их правления. Думаешь, почему император дозволил выборные сеймы на местах, но не дает имперского парламента? Потому что все проекты, которые подавались по этому вопросу, отдавали всю полноту власти старой аристократии — верхней палате. И правительство империи должно было стать ответственным перед парламентом, а не перед монархом.
— Как на Соленых островах?
— Внешне так, но не по существу. Основой политической системы объединенного королевства Соленых островов являются тайные общества. Именно они стоят за видимыми политическими партиями и выдвигают кандидатов депутаты на общинных выборах, таким образом, получая в парламенте большинство того или иного тайного общества. Депутат может говорить, о чем пожелает, может вообще не ходить на заседания палаты, но он обязан всегда солидарно голосовать так как решит руководство партии ибо в противном случае лишится своего места. А руководство партии приказывает только то, что ему уже приказало тайное общество. Король там вроде бы царствует, но не правит. Так знает весь мир, кроме одного… король там сам глава всех тайных обществ. Это называется истинной демократией. А то, что в республике называется демократией — бардак по определению. Где тайные общества есть, но они как бы даже внешне без головы и постоянно между собой дерутся. На самом деле они подчинены островным тайным обществам и являются их филиалами. Самое главное в том, что в этих тайных обществах жесткая пирамидальная иерархия и беспрекословное подчинение низших высшим, вплоть до смертной казни за ослушание.
— То есть получается так, что политика республики подчинена островному королю?
— Именно, но об этом не принято говорить.
— Зачем тогда они резали своих аристократов в революцию.
— Резали, но не всех. Только тех, кто не состоял в тайных обществах. Эти государства всю историю были соперниками, а после революции вдруг стали союзниками. Не сразу, но…
— А наши аристократы?
— Частью состоят в тайных обществах. Частью нет.
Молас налил себе сидра, с удовольствием выпил и снова взялся за трубку. Его табак имел приятный запах. Не раздражал. Даже нравился.
— Выходит Лига… — задал я осенивший меня вопрос.
— …внешний отросток одного из таких тайных обществ. Иначе бы они давно загнулись без денег. Членские взносы у них копеечные, — договорил за меня Молас.
— Значит ли это, что у главного руководства тайными обществами со времен революции в республике поменялись приоритеты?
— Этого мы не знаем. Но по косвенным признакам выходит что так. Переваривай пока, Савва, эту информацию. Будут конкретные вопросы — еще поговорим. Я тут на неделю не меньше. Потом отъеду в Риест. И на обратном пути мы еще встретимся.
Принесли десерт — чай и сладкий пирог с начинкой из цитрусового ассорти, и на некоторое время интересная беседа прервалась. Были еще орехи в меду — так скажем в качестве потребительского теста. Моласу они настолько понравились, что я туту же дал команду приготовить генералу в дорогу горшочек этого лакомства.
— Прекрасный обед, дорогой Савва, — генерал с удовольствием вытирал салфеткой усы. — В гостиничном ресторане кормят намного хуже. Передай мое удовольствие своей кухарке. Да, кстати, за всем этим гастрономическим апофеозом я и забыл о том, что хотел тебя спросить в самом начале: что там у нас там с тропочками в Швиц?
— Ничего. Каюсь, Саем, но не было никакого времени этим заниматься. Стройка съедает все время да еще отрываться от нее приходилось как на химию, так и на сортировку пленных. Трактор еще сырой, также требует внимания.
— Что ж… — не скрыл своего огорчения Молас, — придется действовать старыми методами и прошерстить ваши тюрьмы, там контрабандисты точно должны быть. А про твою химию я читал и откровенно не понял, зачем тебе это нужно? Ты же человек дела, а не мышь, прописавшаяся в виварии? Ученый в наше время это человек, удовлетворяющий свое любопытство за чужой счет. Но насколько я понял, на свои исследования ты сам потратился.
— Ну — у-у — у… — захотел я дать отповедь таким инсинуациям, но не нашел ответа.
— Вот — вот… — генерал снова стал разжигать свою трубку.
Напыхтев облако ароматного дыма, которое ветер с гор быстро снес в сторону реки, генерал продолжил.
— Тщеславие есть грех. Если таким образом ты хотел стать для имперской аристократии если не своим, то хотя бы значащим, то ты в этом ты глубоко ошибся. Им плевать на науку, разве что за исключением редких чудаков как ваш покойный граф. Наука для них низкое занятие плебса. А инженеры так вообще обслуживающий персонал. Но вот в самой научной среде тебе достаточно было изобрести «инженерный центр Кобчика» и тебе сразу накинули мантию почетного доктора, и это в то время, когда у тебя и среднего образования-то не было. Отметили и оценили.
— Еще чаю? — предложил я.
— Не откажусь, — кивнул Молас. — Но, продолжим,… Аристократию нашу по большому счету интересует только земля и власть. А еще больше видимый почет. Правда, в последние годы они с переменным успехом делают попытки подмять под себя промышленность — поняли, где сейчас главные деньги крутятся. Но тоже только в качестве хозяев, а не управленцев. Причем покрикивающих хозяев, требующих прибыли любой ценой. Что самой промышленности, как ты понимаешь, не идет на пользу. Отсюда все их попытки доить бюджет. К сожалению, война дала им такой повод. Ситуацию с концерном «Лозе» ты и сам знаешь.
— Не знаю, но догадываюсь, — откликнулся я. — В части меня касаемой, когда нас с Гочем пытались нагнуть большие имперские чиновники в пользу этого «Лозе». Спасибо принцу — отстоял.
— Тогда, я думаю, ты догадываешься и о том, какая сейчас драка идет в столице.
— Схватка бульдогов под ковром, — хмыкнул я.
— Очень точно подмечено. Именно под ковром, потому как внешне тишь да глади и благорастворение в воздухе. Сплошные улыбки и реверансы.
— А причина такого поведения аристократии?
— Сельское хозяйство не дает прежних прибылей. Традиционного экспорта нет — война. На основную продукцию императорский мораторий на повышение цен до конца войны, при этом дешевую рабочую силу призвали в армию. В некоторые места в прошлом году привозили пленных собирать урожай, чтобы не остался на полях. Не в том суть… Суть в давнем сращивании высшего имперского чиновничества и имперской же аристократии. Чему приходит конец, так как через год заканчивается гражданская реформа и все места в государственном управлении должны занять граждане.
Молас поднял вверх палец.
— Мы, — и он снова сделал многозначительную паузу.
— А они этого естественно не хотят, — продолжил я.
— Точно. Не хотят это еще слабо сказано. Но если худо — бедно гражданское управление реформируется, то куда девать старпёров из генштаба я себе не представляю. Вот уж где тормоз всей империи. А тут у них фильтры… командный ценз… экзамены в академию генштаба, после успешного окончания которой не каждого-то офицера в этот самый генштаб берут. Да и доходит до выпуска только половина поступивших в нее офицеров. Селекция.
— А что получают выпускники академии генштаба, которых не взяли в генштаб?
— Ты будешь смеяться, но только вдвое сокращенную выслугу из майоров в подполковники. И все.
— В итоге сито проходят только те у которых фамилия заканчивается на «-форт»?
— Не на сто процентов, но в большинстве.
— В таком случае если кто и сместит императора, то это будет генштаб, — заванговал я. — Но никак не Лига социального равенства. Лига придет на руины, которые генштаб оставит от империи. А если отправить всех стариков из генштаба на пенсию?
— Ничего не изменится, так как у них всегда готова себе смена. Из таких же. Армия требует реформ. Более гибкого управления. Ликвидации лишних ступеней иерархии — тех же бригад в дивизиях. Но… — генерал сделал скорбное лицо. — Это сколько же генеральских мест разом ликвидируется! И начальники дивизий станут генерал — майорами. Ты себе представляешь оппозицию?
Мне осталось только согласиться с Моласом. Против такого восстанут все. От полковника, мечтающего стать комбригом и генералом до самих начальников дивизий. Считай вся армия.
— Так вот… твое место не у трона, где тебя продадут, купят и снова продадут по более низкой цене, несмотря на все возможное покровительство монарха, а здесь. Императору нужна равномерная децентрализация промышленности в империи. И Реция давно выбранный перспективный кластер. Так что понимаешь теперь, почему тебя все время попрекают поясами для чулок? Не тем чем надо занимаешься. И почему император так настойчиво тебя запихивал обратно на родину? Потому как в Будвице и так все хорошо, лучше всех, а здесь широкий простор для освоения. И в перспективе, когда построят железную дорогу прямой выход к южным морям.
— Саем, а зачем тебе нужны контрабандисты? Ну кроме того как закинуть тайно нужного человечка?
— Как тебе сказать? Есть вещи, которые мы не производим, но которые производятся в избытке в Республике. Швиц может их закупать, но только для себя, перепродать нам он уже не может. Таковы договора. Но контрабандные тропки есть не только от нас в Швиц, но и из Швица в Республику. Да и в самом Швице есть много вкусного, чего не хотелось бы отражать в статистике.
— Часы? — поднял я бровь.
— И часы тоже. Потому как не хотелось бы нам, чтобы стало заметно сокращение производства наших часов. Часы должны быть в продаже.
— Давай угадаю?
— Попробуй?
— В последнее время стал в дефиците магнит. Производство тротила увеличивается — у меня инсайдерская информация об этом, но в поставках этого не наблюдается. Так? По крайней мере, для своего гранатного производства я его не нашел.
— И что из этого? — сделал каменную рожу генерал.
— Кто у тебя такой умный, что изобрел тротиловую магнитную мину с часовым механизмом?
Молас раздраженно крякнул.
— Забрать бы тебя, Савва, к себе. Аналитиком.
— Поздно, Саем, поздно. Надо было суетиться, когда я был всего лишь фельдфебелем
— усмехнулся я. — Но Помахаса мне отдай. Тротил нужен как воздух. Тем более что он обещал мне его сделать из нефти.
* * *
Моя догадка оказалась верной.
Пока Молас пребывал в Риесте, в Ракове на товарной станции прибывший из глубин царства паровоз неожиданно взорвался ночью рядом эшелоном с боеприпасами для корпусной артиллерии. Снаряды в вагонах мгновенно сдетонировали и взрыв был такой мощности, что снесло верхний этаж пассажирского вокзала в нескольких десятках метров от эпицентра. А на вокзальную площадь через вокзал закинуло маневровый паровоз. Человеческих жертв такого апокалипсиса оказалось не так уж и много — всего полторы сотни военных и гражданских лиц, зато материальный ущерб оценивался миллионами. Это не считая затрат на восстановление основного железнодорожного узла в этой географии.
Практически одновременно на ходовых испытаниях при спокойной воде взорвался и, расколовшись пополам, в считанные минуты утонул новейший островитянский дредноут с чудовищными 14-дюймовыми орудиями. Никто из тысячи двухсот человек экипажа не выжил. Причина взрыва осталась неизвестной.
В республике непонятный взрыв уничтожил газгольдер рядом с эллингом, где строился новейший дирижабль. Вся наземная команда воздухоплавателей, инженеры и рабочие — триста двадцать человек — погибли. Погиб и главный конструктор республиканского воздухоплавания Эги Шербур. По этому поводу даже наш адмирал неба император Отоний держал однодневный траур. Во всех имперских газетах вышли некрологи и интервью с мастером Гурвинеком, который отдавал покойному Шербуру чуть ли не пальму первенства в идее дирижаблей жесткой конструкции.
Новый дирижабль Шербура, который уничтожил взрыв, должен был быть революционной цельнометаллической конструкции. С верхними пулеметными точками для обороны.
Были еще взрывы на шахтах в республике, но на них уже никто не обратил особого внимания. Шахты часто взрывались и в мирное время от скопленья метана. Но никелевую и вольфрамовою руду теперь республиканцам приходилось возить через половину глобуса из колоний.
Все эти взрывы общественность признала трагической случайностью.
Генерал Молас через месяц по совершенно другому поводу получил из рук императора Солдатский крест первого класса за заслуги в прошлом осеннем наступлении. Награждение прошло буднично. Без помпы.
А Помахаса генерал мне прислал. Чуть ли не бандеролью. И чтобы унять буйное возмущение этого известного химика пришлось принять его в Рецкое политехническое общество членом-корреспондентом. Такое действует безотказно на любого ученого. Тем более что доклад Помахаса по проблемам и перспективам органической химии был принят общественностью с овациями на ура. Не то, что мой практически по той же теме — нефтянке.
Скажу только то, что к моменту запуска поточной линии минометных мин тол у меня был в потребных количествах из местного сырья. И после испытаний на полигоне 70-мм горный вьючный миномет был принят на вооружение рецкой армией в качестве батальонной артиллерии… По четырехорудийной батарее на батальон. Сам миномет разбирался на три части и легко грузился на одного стирха. Два других горбунка тащили носимый боезапас мин первой очереди — 56 штук. Остальной боезапас путешествовал по горам в обозе.
Кроме того минометы прочно прописались на стационарных блокпостах перевалов. И теперь обратные скаты и ущелья не могли быть использованы врагом для накопления живой силы перед штурмом.
А на полигоне Щолича появилась еще одна унтерская школа. Минометчиков. Капитан твердо решил стать полковником. Школе же принадлежал и рекорд стрельбы на дальность — два километра шестьсот тридцать два метра болванкой. Вполне прилично для этих времен.
Делалось это оружие на новом заводе в Калуге практически руками пленных, кроме самой бесшовной трубы, которую нам поставляли с севера империи. Как и хрупкий чугун для мин. И старые флотские взрыватели. Но так как запас старых взрывателей не вечен и имелся конкурент в виде воздушного флота, то постепенно их стали делать слесаря на «Гочкизе», которых высвободили от прежних работ пленные. Зодно удалось сделать эти взрыватели меньше по размеру. Все же минометная мина не морской артснаряд.
Но не это привело в административный восторг имперское министерство промышленности, а то, что миномет обходился казне в двадцать шесть раз дешевле дивизионной трехдюймовки. И я был этому очень рад, так как себестоимость изделия была еще ниже раза в четыре от закупочной цены.
При этом прицелы на минометы казна закупала отдельно у «Рецкого стекла».
Чтобы иметь отмазку перед военным ведомством о своих тратах на НИОКР, еще до минометов я продал казне надкалиберные полупудовые бомбометы с оперенной бомбой-ракетой, выстреливаемой из узкого стволика с помощью холостого охотничьего патрона 12-го калибра. Эти изделия были предельно дешевы и могли клепаться «на коленке» в любой кроватной мастерской. Не были требовательны к качеству материалов. И начиняться такие бомбы могли чем угодно, лишь бы это взрывалось. Из недостатков были только большой вес станины и небольшая дальность — не более восьми сотен метров. А точность напрямую зависела от развитости интуиции наводчика.
Сам я сделал только установочную партию таких бомбометов для войсковых испытаний и отдал военному ведомству открытый патент. И сразу забыл про этого ублюдка. Но к моему удивлению окопникам западного фронта новое оружие пришлось по душе и к осени разновидности бомбометов в империи зашкалили все разумные пределы рационализации, и предложения по его улучшению от окопников не переставали поступать, зачастую дублируя друг друга.
Однако вундервафлей для преодоления позиционного тупика бомбометы так и не стали. Три наката ДЗОТа полупудовая бомба не брала. Не хватало ей пробивной силы. Но открытые пулеметные точки к середине лета у республиканцев исчезли. Траншеи их пехота перекопала «лисьими норами». А так как места для всех в этих норах не хватало, то все чаще при обстрелах республиканцы уводили основную часть пехоты на вторую линию траншей, куда бомбомет не добивал.
Забегая вперед, скажу, что и миномет в окопной войне не стал панацеей. Но вот на открытой местности это смертельное оружие, которого стали бояться больше всего. Особенно в горах, где часто мимо узкой тропочки другого пути и нет совсем.
* * *
Моя «моторная группа», привезенная из Будвица несмотря на режим наибольшего благоприятствования за все это время так и не разродилась приличным двигателем внутреннего сгорания, годящегося хотя бы на мопед. Даже двухтактник у них постоянно утыкался в неразрешимые проблемы. Хотя ручное магнето и нормальные свечи зажигания уже были в наличии. Я постарался опылить инженеров идеями из будущего и вроде все они сделали как надо вплоть до получения патентов. Но не работало…
Плюнул я на возможность создать двигатель внутреннего сгорания на керосине и потребовал от Помахаса бензин, хотя бы с октановым числом не меньше шестидесяти. А инженерам наванговал карбюратор и четыре такта в движении двух оппозитных цилиндров. Охлаждение по-прежнему оставалось воздушным. С радиаторами у «Гочкиса» накопился большой опыт.
Болинтер от своего двигателя не захотел отрываться даже после того как моторный завод заработал. Особенно после того.
Городу постоянно требовались двигатели на разнообразные насосы. Даже заправка паровозов водой на железной дороге перешла на водопровод с насосом Болинтера. Для этого ему пришлось дефорсировать свой двигатель ради его экономичности. А еще пошли заказы на насосы от водопроводчиков из Втуца… И это были только первые ласточки.
Что вызывало постоянные жалобы так это танцы с бубнами при запуске его моторов. Паяльная лампа и медный шарик не нравились большинству заказчиков — муторно, мешкотно, небезопасно… И Болинтер как-то посетив мои посиделки в группой ДВС выпросил у меня лишнее магнето и через три недели выдал вполне приличную калильную свечу на основе платины в керамическом корпусе с запуском сопротивления электричеством от магнето. Что с него взять… гений.
И в то же время он строил мощные двигатели для самоходных барж.
Баржи мы клепали по одному проекту как американцы свои «либерти» во время второй мировой войны. На сухопутном заводе делались взаимозаменяемые детали металлического каркаса, а в сухом доке только собирали его как детский конструктор с обильным применением газовой сварки. Обшивали досками с пилорамы и густо замазывали их горячим варом.
Они так и ходили по реке «Калуга-1», «Калуга-2» и «Калуга-3». Таскали нам муку, соль, уголь, известняк, кирпич, чугун, ферросплавы и металлический уголок с предприятий на Данубии, разгружая от этих поставок железную дорогу. Вместо них по «железке» во все в возрастающем количестве в город шли трубы.
Речной порт работал все светлое время без простоев. Подтянулась частная инициатива с низовий реки. Маленькие колесные пароходики таскали по две-три баржи на чалке к нам вверх по течению. Город как проглот сжирал все, что не привезут. В том числе и рабочую силу, приплывающую к нам на этих пароходиках. Не говоря уже о всяких коробейниках — те просто челночили, поставляя в город тысячу потребных человеку мелочей до которых у нас не доходили руки.
«Калуга-4» стояла в полуготовности в сухом доке. А на складе скопилось набора еще на пару барж. Хоть второй сухой док копай.
А вот инженеры-двигателисты РДМ порадовали всех нас новой компактной паровой машиной замкнутого цикла весом всего в 150 килограмм. Пригнали к нам его на испытания уже на новом рутьере. И если старые модели были больше похожи на сухопутный паровоз, то этот больше смахивал на классический трактор типа «Владимирца» или «Беларуси». Выдавал новый двигатель 82 лошадиные силы. Назвали его «Урс-82» по имени создателя.
Переставили такой же двигатель мне на трактор, и после первого дня испытаний на автодроме я понял, что с этим движком можно уже делать танк. В первом приближении… И выделил на этот проект отдельную группу инженеров и рабочих. Потребные материалы за счет денег имперского бюджета.
Нарисовал творческому коллективу что-то типа МС-1 на движителе от Т55 и оставил их разбираться с эскизом.
Ну если не получается тут никак с ДВС, то что поделать… будем работать на пару.
Кстати о бюджете. Если местные буржуи дотумкали о горизонтальной монополизации в виде трестов, ставя новые или поглощенные заводы в положение бесправных филиалов, то и бухгалтерия у них была одна — главная. И бюджет на всех один. В редком случае, имело место сращивание такого треста с каким-либо банком в форме концерна. Где вскоре банк начинал в таком оркестре играть первую скрипку.
Я же в отличие от имперских фабрикантов свои предприятия строил на принципах холдинга, в котором контролируется собственность, а не оперативное управление. Соответственно бухгалтерия и отчетность у них у каждого была своя. Поди, проверь всех разом. Да и мой «Бадон-банк» организационно не входил ни в какие объединения с заводами, просто все работали только с ним. Ну, хочется нам так… это если для проверяющих. Но через кассово-расчетный центр банка все финансы моих предприятий были видны мне как на ладони в любой момент.
Временные трудовые коллективы разработчиков также получали свой бюджет. А уж как Альта умела бюджет проектный раздувать, если перед ней поставить такую задачу… Просто талант. Так что без черной бухгалтерии я уже не обходился. А куда деваться, если денег на все не хватает?
У меня еще динамо машина также буксует, как и ДВС.
А лампочку накаливания я запатентовал сразу же, как только увидел, что мне доступен из «закромов родины» вольфрам.
Прекрасная получилась весна.
Все получалось и все ладилось. В основном.
Город рос.
Производства запускались и давали продукцию.
Прибыли росли.
Семья окружала заботой и лаской.
Чего еще желать?
Разве что неба…
* * *
Через два месяца ударной стройки огненная печь Муранта выдала первый двух с половиной тонный слиток инструментальной стали с заданными характеристиками.
К утру второй такой же.
Пять тонн в сутки.
Выбрал я этот сорт для первой плавки только потому, что он был в настоящий момент в страшном дефиците в империи. До войны определенная часть инструмента в империю просто завозилась из республики, и так считалось дешевле. А сейчас производитель инструмента готов был платить любые деньги за качественную инструментальную сталь. Ему же также кричали из министерства «давай, давай!» и сулили всяческими карами, если не даст.
Вокруг в полутемном цеху сновали рабочие в грязных спецовках.
Несло жаром от печи, которую заново загружали сырьем.
Пыхтели паровые машины.
Крутились ремни.
Звякал металл о металл.
— А рельсы когда делать начнем? — спросил я инженера-ренегата.
Инструментальной сталью я был доволен. Мы ее хорошо продадим и со временем окупим хоть часть затрат. Но я обещал герцогу рельсы.
— Рельсы, ваша милость, будут, когда я здесь рельсопрокатный стан поставлю с блюмингом, — ответил мне гордый Мурант, выдержавший экзамен на профпригодность. — Но для него эта печь мала будет. Из этого слитка получиться всего шестьдесят пять — шестьдесят шесть метров рельса. А стан может прокатать в сутки больше километра.
— И какой ты видишь выход?
— Ставить еще печи. Мощнее.
— Где я тебе еще полмиллиона найду? — сплюнул я на грязный пол цеха.
— Так я их еще не истратил, ваша милость. — улыбнулся Мурант. — На еще одну печь мощностью в тридцать тон и на прокатный стан денег еще хватит. Но вот потом… Потом придется еще печку ставить.
— Вымогатель, — только что и смог сказать я, скорее выхохнуть.
Ага… Завалил я Рецию рельсами. Километр в сутки. В год полторы сотни километров дороги однопутной. Всего. А еще рельсы для конки нужны.
— Зато, ваша милость, рельса будет литая, а не сварная как сейчас делают. С заданной заранее характеристикой стали. А это дорогого стоит. Такой рельс и служит дольше и делается быстрее.
— Рельсов надо много. Много.
— Не проблема, ваша милость. Поставить еще один прокатный стан.
Инженер был просто непробиваем. Казалось что он задумал тут мне второй Магнитогорск поставить.
— И еще одну печку? — покачал я головой.
— И еще одну печку, ваша милость, тут места хватит на десяток.
— Тогда и печку надо ставить на четверть миллиона тонн сразу.
— Надо считать… — протянул инженер. — В теории такое возможно, но на первый план вылезет ритмичность поставок топлива и сырья. Сможете обеспечить? Хотя бы чугуном?
Ты еще мне тут домну поставь, — буркнул я. — мне только такой коптилки тут и не хватает. Нет тут ни руды и угля рядом. Все возить надо.
Видно вид у меня был злой, раз Мурант резко сократился в желаниях.
— Можно и металлоломом… — осторожно произнес инженер, внимательно смотря на мою реакцию. — Для конверторов он бесполезен, а нам только дай.
Но вышел я из цеха относительно удовлетворенным. Есть чем отчитаться перед герцогом. И есть чем заманивать уже частных акционеров в миноритарии нового акционерного общества «Рецметалл».
Даже пять тон стали в сутки с заранее заданными характеристиками это… это… просто хай-тек какой-то. В конце мая на полигоне гусеничный трактор с двигателем Урс-82 бодро таскал шестидюймовое двусотпудовое орудие с бешеной для этого мира скоростью в 20 километров в час.
Сам тягач был оформлен для этих мест и времен очень необычно. Трехместная открытая кабина впереди (водитель за рычагами по центру), деревянный кузов с откидными бортами, где можно возить как орудийный расчет, так и боезапас в ящиках.
Тягач на глазах высокой комиссии из имперского ГАУ объехал полигон и вывел пушку на боевую позицию, затолкав ее в орудийный дворик задним ходом. Расчету осталось только отцепить орудие и привести его в боевую готовность. Уложились в нормативное время, что никогда не получалось когда расчет двигался вслед за своей пушкой пешим ходом.
Князь Урагфорт выглядел потрясенным, но сдерживал эмоции, как и полагается очень большому начальнику. А вот его свита не удержалась от восхищенного свиста.
Еще бы… Восьмерка битюгов таскает такую пушку со скоростью пешехода. Они и стартовали одновременно с тягачом, но безнадежно отстали.
— Как, говоришь, называется этот аппарат? — повернулся генерал ко мне.
— Всепогодный вседорожный артиллерийский тягач производства компании «Рецкие дородные машины» с новейшим паровым двигателем мощностью в восемьдесят две лошадиные силы, — ответил я. — Сокращенно РДМ-АТ.
— Тягач, значит… — протянул начальник ГАУ и тут же переспросил. — А восьмидюймовую мортиру он потянет?
— Потянет, — уверенно ответил я. — Только не так борзо. Она же в полтора раза тяжелее будет.
— Что скажешь? — повернулся князь к полковнику из своей свиты.
— Я просто в восхищении, экселенц, — ответил тот. — Это какой простор для маневра корпусной артиллерии открывается.
— Господа, стрельбы проводить будем? — обратился к комиссии целиком.
— Что мы не видели как стреляет шестидюймовка? — свысока так ответили мне.
— Да нет. Я хотел вам продемонстрировать новый бомбомет.
— Показывай, — разрешил князь.
Я махнул рукой, и на смотровое поле выехала четверка битюгов с большой фурой.
Расчет моментально высыпал на грунт, и стал вытаскивать детали станины. Через пять минут она была собрана. Направляющие закреплены. Бомбо-ракеты вставлены.
Залп.
Шесть дымных шлейфов прочертили в ясном небе свои параболы и упали в траншеи учебного городка.
На капитана Щолича было больно смотреть, как разрушают его детище. Однако товар надо было показать лицом. А окопы ему восстановят. Пленных дам на такое дело.
Дав три залпа, расчет также быстро разобрал установку залпового огня, сложил ее в фуру и уехал со смотрового поля.
— Пошли, посмотрим, что там они набедокурили, — позвал Урагфорт свою свиту.
Все стадо штаб-офицеров и генералов покорно пошли за вожаком на учебное поле.
— Молодец, Савва, не подвел, — шепнул мне герцог и сел в двуколку, которой правил его кучер, поехал за столичными гостями.
Когда генералы освободили наблюдательный пункт, подошел Щолич.
— Еще одну школу открываем? — спросил как бы невзначай.
— Как захочешь, — уклончиво ответил я.
— Конечно, хочу, — с жаром отозвался капитан. — Только инструкторов дай.
— Ох, Милютин, Милютин, — притворно выдохнул я. — Тебе дай мед, да еще и ложку…
Капитан обиделся.
Я поспешил успокоить.
— Да дадим тебе гражданских инструкторов из РДМ, но не навсегда. Своих растить будешь.
А сам подумал, что к водителям-испытателям из РДМ прикреплю я солдат местных, рецких, пусть они и становятся инструкторами на полигоне. Осталось только отобрать грамотных и со знанием имперского языка. Но спросил его другое совсем.
— Банкет приготовил?
— А то? — отозвался Щолич. — Повара из дворца с утра шустрят. Целой командой. Мне только солдат дать им в помощь и осталось. Герцог же здесь. Кстати, контрразведка что-то бегает у меня тут как наскипидаренная со вчерашнего. Конных стрелков нагнали. Всю округу прочесали…
— Не обращай внимания. Они у нас бароны свои. Рецкие. Не Тортфорты какие. Дел не шьют. Реально шпионов ловят. Даже успешно.
Капитан на минуту замолчал и предупредил.
— Возвращаются.
— Принять вид бравый и слегка придурковатый, чтобы умным видом не смущать высокое начальство, — скомандовал я.
Щолич задорно засмеялся. Не слыхал парень земных анекдотов. Когда комиссия ГАУ вернулась на наблюдательную площадку, князь Урагфорт недовольно сказал.
— Баловство все это. Бомбометы твои, Кобчик. Шуму много, толку нет. Только что заставить противника на время попрятаться по норам.
— Уже хорошо, ваше превосходительство, — ответил я, — Пока враги прячутся можно пустить пластунов с ножницами для резки проволоки на нейтральную полосу.
— А в это время ваши бомбы, которые летят, как хотят, попадут по своим же, — высказал свое мнение седой майор, самый младший чин в комиссии.
— Зато их можно выпустить много, — возразил ему Щолич который обычно старшим по званию старался не возражать. — И стоят они копейки, по сравнению со снарядами. А еще ими можно ставить дымовую завесу.
— Капитан, покажите им миномет, — попросил я Щолича.
— Да видели мы ваш миномет, — недовольным тоном отозвался полковник из свиты князя.
— Видели, — подтвердил начальник ГАУ. — Когда на вооружение принимали. Вся его разница от настоящей мортиры только что дешев и легок. Но мортира стреляет точнее и ДЗОТ пробивает.
— Но вы же не сможете дать по мортире каждому батальону, ваше сиятельство? — сказал я несколько ехидным тоном.
— Не смогу, ваша милость, — вернул мне князь ехидную улыбку. — Поэтому вашу трубу и приняли на вооружение. Кстати концерн «Лозе» включился в эту программу, только в калибре сто миллиметров.
— Лучше сто двадцать — непроизвольно вырвалось у меня.
— Поясните, — князь поднял правую бровь.
Я пояснил.
— Вес орудия примерно одинаковый, а мина будет мощнее. Только этот миномет уже полкового уровня. Средство усиления, а не непосредственной поддержки.
— Я им подскажу, — пообещал князь. — Вы сами такой калибр делать будете?
— Для рецкой горной армии такой мощный и тяжелый миномет без надобности. Но вот семидесятимиллиметровый распространить для обычной пехоты, почему нет. Как насытим горные войска, так и начну поставки. А пока все идет в те горнострелковые бригады, которые будут менять своих товарищей на южном фасе западного фронта.
— Это да… — вклинился в наш разговор герцог. — Тут моя рука первая, ваше сиятельство.
— Не смею с вами спорить, ваша светлость, — слегка склонил голову князь.
— Тогда пойдемте скромно перекусим, — примирительно предложил Ремидий. — Я так понял, что артиллерийский тягач на вооружение вы берете?
— Только вместе с обученными водителями, — уточнил Урагфорт.
— Ну, за этим дело не станет, — отмахнулся герцог. — Щолич?
— Я здесь, ваша светлость, — моментально отозвался капитан.
— Потянешь еще одну школу?
— Если прикажете, ваша светлость.
— А и прикажу. Кобчик…
— Я здесь, ваша светлость, — вытянулся я в струнку.
— Сколько машин можно выделить в такую унтер-офицерскую школу в качестве учебных пособий?
— В данный момент одну. И в ближайшее время еще пяток. А поток будет, когда новый двигатель запустим в линию в «дорожных машинах».
— Он может работать на угле? — спросил полковник из ГАУ.
— Нет. Только на керосине, — пояснил я.
— Плохо, — вырвалось у полковника.
— Уж керосина мы вам дадим, сколько сможете увезти, — хмыкнул герцог и как бы подвел черту под обсуждением. — Щолич, примите мое удовольствие вашим образцовым хозяйством. Поздравляю вас старшим лейтенантом моей гвардейской артиллерии. Вот за это сейчас следует выпить.
Потом герцог оглянулся на полигон, ничего не сказал и двинулся в сторону павильона, в котором накрыли столы.
Остальные с довольными улыбками потянулись за ним. Всем было известно, что герцог хлебосолен и щедр на угощение.
Только Щолич остался стоять на месте с пустыми глазами и дурацкой лыбой на лице.
— Майорские погоны тебе подарить или сам купишь, — подколол я его, но он даже не отреагировал и я оставил его на месте переживать свой звездный час.
Шел я в павильон последним и обдумывал осенившую меня идею. Следующая машина на базе тягача будет трелёвочник. Хватит за лес переплачивать. Пора и свои делянки в предгорьях осваивать. Вдобавок большой рутьер приспособить под лесовоз будет вообще просто. Бревен пятнадцать тот потянет запросто. А то и больше, если не по горкам. К тому же вполне возможен и такой гешефт — менять ценные породы дерева из Реции на северную сосну. Мы им эшелон, они нам десять. А если на месте лесозаготовок еще и пилораму с локомобилем поставить, то…
