Глава 4

Выйдя из штаба, я понял, что очень хочу есть. Я сегодня не завтракал и вместо обеда принял два раза по трети стакана сливянки. В хорошей компании, но… обеда это не заменит. В штабной столовой обеденное время закончилось, как и в столовых больших казарм. Оставалось только свистнуть ближайшего извозчика и поехать в ресторан.

По дороге я все размышлял над своим поведением. Мне что, больше всех надо? Все равно они все сделают по своему, а не потому как я насоветую, но вот зуд в лапочках проклятый покою не дает. Я ведь точно человек не от мира сего, — усмехнулся с горчинкой.

Как там сейчас мои на хуторе под Воротынском? Небось, оплакала вся родня бедного Савву, да и по суду признали погибшим. Или еще срок не вышел? Вроде, как помнится мне, такого три года ждут. Как исполнения обещания.

Интерьер ресторана за то время пока я в него не заходил, не претерпел никаких изменений. Все та же вульгарная роскошь, хорошая кухня и вышколенные официанты, как будто бы войны и не было. Халдеи поголовно мужчины, несмотря на постоянный призыв в армию. В других местах что попроще, давно уже перешли на женский персонал подавальщиц.

Зал, несмотря на дневное время, был полон. И я уже подумал, что обедать мне придется в местах попроще. К примеру, на вокзале, как ко мне подбежал метрдотель с извечным и неистребимым для такой категории людей «чего изволите?»

Мой иконостас на груди и заискивающие поклоны метрдотеля привлекли ко мне повышенное внимание жрущей публики. На мне форма воздушного флота, а утренние газеты вышли с сообщением о сбитом царском дирижабле. О катастрофе «Черного дракона» пока умалчивалось.

Подскочил разбитной халдей и с поклоном попросил меня пройти к столику, за которым меня ожидает «его превосходительство».

Метр облегченно приказал ему меня препроводить. Снялся с него шеи тяжкий груз найти мне едальное место.

У окна под большим фикусом один за столиком сидел генерал и удетский граф Бьеркфорт и приветливо мне махал рукой, приглашая. Отказываться не буду. Этот человек мне симпатизирует, хотя бы на словах. Да и привычка уже образовалась у меня с ним трапезничать. Ухмыльнулся я и пошел вслед за официантом к фикусу. — Дорогой барон, позвольте вам предложить разделить со мной позднюю трапезу, — приветливо произнес генерал, встав и протягивая мне руку для пожатия.

— С удовольствием, ваше превосходительство.

— Бросьте эти церемонии, мой юный друг, все равно мы с вами в одном ранге.

— Уже нет, ваше сиятельство, — ответил я, пожимая его ладонь, — Сегодня на аудиенции у его величества я подал прошение об отставке с поста королевского комиссара и оно было милостиво принято им с высочайшей благодарностью за мои труды на этом поприще.

Одновременно мы сели за стол.

— Вы позволите мне узнать причину такого поступка?

— Охотно, ваше сиятельство, Здоровье. Медицинская комиссия гарнизона Будвица признала меня негодным к военной службе в строю и предписала минимум полугодовое лечение от нервической лихорадки. Император также вывел меня за штат военно — воздушных сил.

— Как это печально, — проговорил генерал с сочувствием. — Глядя на ваши награды, я вижу перед собой одного из самых эффективных офицеров нашей армии. В свое время я был приятно удивлен, что вы, мой друг, совмещали трудные обязанности чрезвычайного комиссара с командованием броневым отрядом. А особенно тем, что у вас хватало сил и на то и на другое, чтобы быть успешным.

— Три ранения и две контузии сказываются даже на таком крепком организме как мой, — ответил я, чуть ли не краснея за эту свою политическую «вторую контузию». Врать этому прямому и честному служаке было невыносимо.

Спас меня официант, когда вручил мне меню и стал расставлять для меня приборы.

Я прикрылся от генерала большой кожаной папкой, в которой находился написанный красивым почерком лист с перечнем блюд и их ценами. Несколько раз глубоко вздохнул и пришел в себя.

— Выбирайте спокойно, — посоветовал генерал. — Успеем еще поговорить.

Я быстро сделал заказ из самых простых блюд, выбрав уху из свежевыловленной речной рыбы, каши типа гречневой с горячими гусиными шкварками, пару мясных закусок, коньяк и черный кофе с лимоном. Судя по ценнику, кофе существенно подорожал по сравнению с осенью. Хотя в этом заведении и самые простые блюда были недешевы даже до войны. Не был бы я в парадной форме нашел бы заведение подешевле. Моя крестьянская натура всегда бунтует против необоснованных трат.

— Не подскажете мне, ваше превосходительство, отчего вдруг так сильно подорожал кофе? — спросил я, чтобы дать затравку разговору, который уведет нас от скользкой темы моих «болезней».

— Сезон штормов в Мидетеррании, — отозвался он. — Но если вы хотите знать мое мнение, то основываясь на опыте прошлой войны, я предположу, что в наступившем году все иноземные товары обязательно подорожают. Даже несмотря на то, что мы вышли к южным морям, дороги через горы осталась одни и те же. Пропускная способность их ограничена. Имперская столица еще может позволить себе гонять дирижабли за дефицитом, а остальным достанется ровно столько, сколько смогут перевезти по имеющимся торговым путям. И ни граммом больше. А они всегда были второстепенными в нашей внешней торговле. При таком положении дел дешевые товары вытесняются дорогими, а те в свою очередь еще сильнее дорожают. Закон войны.

— Но ведь в этом году запустят горную железную дорогу через Отогузию, ваше сиятельство. Я знаком с Вахрумкой. Этот человек всегда доводит свои предприятия до конца. Особенно при такой поддержке строительства со стороны имперского и отогузского правительств.

— Все равно на всех не хватит, дорогой барон, — отмахнулся генерал. — Мы потеряли северные морские ворота империи из-за блокады флота островитян. Нет поставок из Западной республики — там фронт. Нет поставок из Восточного царства. Если бы не отвоевали рецкие егеря Риест, то мы бы еще не голодали, но изысков были бы лишены совсем. Немного вина?

— Красного, — согласился я, — видя, что генералом заказано было именно такое.

— Рецкое, — отметил генерал, наливая мне вино в фужер. — Прекрасная лоза. У вас есть поместье? Впрочем это риторический вопрос. Барон без поместья нонсенс.

Вино было восхитительным в меру терпким с легкой кислинкой и неуловимым фруктовым послевкусием.

— Прекрасный выбор, — похвалил я генеральский вкус. — В моем имении вино получается кислее.

— Если верить местной обслуге, то это вино из виноградников вашего маркграфа. Кстати вы слышали новость о своей родине?

— Никак нет, ваше сиятельство. С утра я во Дворце, потом в штабе… так что даже сегодняшних газет еще не читал.

— Так вот, мой дорогой барон… — генерал с азартом человека сообщающего всем известную новость профану. — Император издал эдикт об объединении северной и южной Реции с городом Риестом в единое герцогство Реция. С сегодняшнего дня Ремидий герцог рецкий. И еще Отоний признал старшего внука Ремидия его наследником и рецким маркграфом. Младший его внук стал графом Риестфортом.

Ага… — подумал я, — маркграф, то есть уже герцог, добрался-таки до детей Альты, пока меня не было дома. Ну что ж, мне же так лучше. Нет у меня никаких желаний лезть на трон электора. Мне б чего-нибудь попроще… повульгарней. Без того чтобы одновременно думать одно, говорить другое, делать третье, а планировать четвертое… И каждую минуту сторожиться от незримых врагов. Делать не то что душа желает, а то к чему обстоятельства вынуждают.

— Это приятная для меня новость, ваше сиятельство. Мы все очень переживали смерть молодого графа. И то, что Ремидий остался без наследника. По этому поводу даже назначили слушания в палате баронов нашего сейма. Многие считали что без большой драки не обойдется. Есть же побочные линии и не одна. Но в любом случае я благодарю вас за добрую для меня весть. Как объясняют неожиданное появление наследников?

А сам подумал, что надо обязательно сегодня отбить сюзерену поздравительную телеграмму, я все же его камер — юнкер. Иначе получиться как-то невежливо.

— Я помню что вы — горцы, особо переживаете гибель своих вождей, — сказал генерал с намеком на кровавую тризну. — И таки себе представляю ваши междоусобицы. А наследники — бастарды молодого графа. Но император признал, что в данном случае обычай и кровь важнее закона, что бастарды не наследуют имущества отца. Хотя тут есть казус… Наследуют они деду. И не имущество, а государство.

— Вы здесь сегодня по делам службы? — поменял я тему разговора, чтобы не вдаваться в рецкие реалии, о которых не так уж много чего я знал.

Генерал все понял и легко подхватил мою игру.

— Запомните, дорогой барон, — ответил он мне несколько наставительным тоном, однако, не пряча доброй улыбки, — что чем выше вы будете подниматься по карьерной лестнице, тем все больше ваша служба будет напоминать канцелярскую. И с этим ничего не поделать. Сбивание двух бригад в одну дивизию не такой уж простой труд, хотя и похожий на сколачивание бригады из двух полков. Однако инстанции выше. Бумаг больше… Иной раз доходишь до такой злости, что хочется все эти бумаги взять и кинуть в камин. Но нельзя…

— А хочется выхватить саблю наголо и рубить врагов в песи, — вернул я ему улыбку.

— И не говорите, мой дорогой друг, вы же такой же, как и я… находите упоение в бою. Вас никто не заставлял летать на дирижабле в этот дикий холод и сбивать царские дирижабли. Жажда боя утолима только боем, а меня заставляют патрулировать берег реки. По пятьдесят километров на полк. По двадцать пять километров на эскадрон, если учитывать смену подразделений. Скукотища. Даже когда мои кирасиры поймали царских пластунов, то я в это время сидел у печки на первом разъезде за полста верст. Разве ж это война! Я становлюсь бухгалтером, а не кавалеристом.

— А почему бы вам не сходить в глубокий рейд на ту сторону реки?

— Кто отпустит генерала в рейд с эскадроном? — удивился Бьеркфорт.

— Я не такой рейд имел в виду — всей дивизией, чтобы погромить вражеские тылы основательно большим кулаком и тем сорвать готовящееся наступление царцев.

Если у Доватора суровой зимой 1941–42 годов такое успешно получилось, почему у Бьеркфорта не получится? — подумал я. — Авиация тут пока еще в зародыше.

— Без пулеметов делать в таком рейде нечего, а они сильно затормозят передвижение. Снег глубокий, а пулеметы на колесах. Вы же видели эти механические бандуры и их большие узкие колеса. Вот если бы иметь в достаточном количестве ручные «гочкизы»…

— Можно снять колеса и поставить гатлинги на сани… — закинул я пробный шар на тему эрзац — тачанки. Что поделать… у меня сегодня не голова а Дом советов. Наверное, потому что меня обрекли на полугодовое боевое безделье. Похоже, я сам подсел на адреналин…

— Интересная мысль… — генерал поднял правую бровь. — За это стоит выпить.

Мы покончили с едой, и как по заказу халдей принес мне лафитник коньяка, порезанный лимон и дымящуюся чашку кофе.

Я не стал гонять официанта за второй коньячной рюмкой, просто разлил лафитник по стаканам для воды.

— И минимум обоза, ваше превосходительство. Такая война должна кормить сама себя, учитывая, сколько всего царцы заготовили для наступления. А что не пригодится вам — предать огню. У меня тост, за то чтобы ваши конники на том берегу реки, что не смогут съесть, чтобы все понадкусали.

У генерала загорелись глаза. На щеках выступил легкий нервический румянец. Ноздри затрепетали.

— Охотно за это выпью, дорогой барон. Сегодня же спланирую такой рейд, и завтра пойду пробивать его в штабе пока Аршфорт не уехал.

— Привлеките к разработке принца, — посоветовал я. — Так вам удастся получить столь вами вожделенные ручные пулеметы. И возможно «воздушную халву» которую готовят для воздухоплавателей. Весит она немного, места занимает мало, а питательна и сытна.

— Человек, — щелкнул пальцами начальник кавалерийской дивизии. — Еще коньяка. Самого лучшего! Барон — вы гений. Вы подарили мне вторую молодость.

* * *

Когда я, сидя в кабинете заводоуправления, писал последние списки на отправку, что в какой вагон грузить и кого куда размещать, возле меня скромно топтался Гоч. Уже пару минут. Такое поведение не было свойственно моему порывистому партнеру, и я сам прервал свое занятие.

— Мой друг, что с тобой случилось? Я тебя не узнаю, — покачал я головой.

Гоч еще несколько секунд помялся и, наконец, родил.

— Савва, я могу взять свою горничную с собой во Втуц? А то… — промямлил конструктор с некоторым плохо скрываемым смущением.

— Конечно, можешь, Имрич, — улыбнулся я. — Ехать нам долго, так что действительно надобно, чтобы рядом с тобой был человек, который бы тебя обслуживал. У тебя же денщиков нет. Кстати, а почему? Ты же такой же офицер, как и я.

— Понятия не имею… — пожал плечами Гоч, притаптывая, но уже весело. Глаза его загорелись, и довольный Гоч оборвав наш диалог на полуслове, чуть ли не вприпрыжку убежал собирать вещи.

Точно он со своей ночной горничной спит, только скрывает это ото всех. И чего стесняется? Женщина она красивая. Или он боится, что завидовать будут?

Эту ночь я спал в своем салон — вагоне. Его окончательно отремонтировали будвицкие мастера декора, что даже не стыдно было показать другим. По крайней мере, он уже не напоминал обшарпанное с разномастной мебелью помещение комиссара ЧК, как специально декорированное для съемок фильма о Гражданской войне.

Сам салон стал меньше, передвинули купе стюарда с кухней, а его месте устроили латунный санузел с душем, благо и титан угольный совсем рядом через узкий коридор. Потолок занизили, врезав под крышу увеличенный бак для воды. Окно забрали матовым стеклом, изнутри закрытым латунной же сеткой — чтобы если разобьют, то голого меня осколками не поранило.

Оба «господских» купе стали двухместными, как в советских СВ.

Дальний холодный туалет также стал сиять надраенной латунью и из части тамбура сделали багажную кладовую, так что выход там был только на непарадную сторону.

В салоне появилась красивая мебель тропического красного дерева из довоенных еще запасов. Письменный стол с телефоном (связь с машинистом). Длинный стол для совещаний (он же обеденный) и шикарный диван с высокой спинкой. Вдоль непроходных окон узкие комоды для посуды, скатертей и прочих мелочей. На комоде в простенке медный самовар на медном же подносе со стационарным выводом трубы через стену. Две приятные для глаза люстры с масляными лампами. Шелковые шторы на окнах. Чистота как на корабле. Вся медяха золотом сияет. Не зря я пригрел в стюардах раненого и комиссованного подчистую старшего маата из отряда Плотто. Хромота тут в вагоне бывшему матросу не сильно мешает. И с матросской формой он расставаться не торопится. Как и с пистолетом Гоча.

Над письменным столом три фотографических портрета: императора, короля и маркграфа работы Шибза. Он действительно фотографический художник, наверное, один из первых в этом мире. Портреты непарадные и несколько экспрессивные.

На противоположной стене над диваном картина маслом с проплывающим над городом «Черным драконом». Ее Тавор пока бегал по городу увидел на рынке и сразу купил не торгуясь. Знал, шельма, что мне понравится. Неплохой художник, жаль денщик не догадался его фамилию спросить.

В принципе меня и прошлый салон удовлетворял, но приходиться соответствовать образу крутого фабриканта. Тут и деловых партнеров принимать придется, а те судят исключительно по одежке. Пока я военной формой спасаюсь от корявых понтов.

Большой мощный паровоз довоенной имперской постройки — одолжение от Бисеров, должен потянуть мой последний состав. К нему перед салон — вагоном сцеплены пять не отремонтированных паровозов и платформа с тремя компактными паровыми машинами с вертикальным котлом. Последние механики мне выломали в отстойнике из побитых маневровых паровозиков — есть у меня идея сделать на их основе гусеничный трактор. Пока трактор…

Паровоз этот я обязался принцу отправить обратно с составом лимонов. И как можно скорее. Принц даже полностью авансировал мне эти закупки. Хорошо, что я догадался взять с собой в путь свой почтовый вагон с сейфом, иначе, куда бы я положил такую кучу серебра. Из прибыли я вез обратно только долю Вальда. Остальное овеществилось в товаре.

Пришлось, пользуясь правами хозяина, взять дополнительно несколько ручных пулеметов с завода (официально на испытания новых стволов в горах). Только в почтовый вагон занесли пару. А то не дай ушедшие боги опять имперские «махновцы» дорогу перекроют.

За салон — вагоном почтовый вагон с личным багажом и охраной.

Два пустых товарных вагона для закупок в Гоблинце. И вагон второго класса для сманенных в Рецию переселенцев.

Предпоследний мой грузовой состав с паровозом, который добыл для меня Молас (за очень дополнительные услуги с моей стороны) отправили сегодняшней ночью. Тавор убыл старшим эшелона с частью охраны.

Место моего денщика все теснее занимал стеснительный и аккуратный рец, а разбитной и проворный Тавор чем дальше, тем больше превращался в моего личного порученца. И это ему больше нравилось. Тем более что я после задвигания меня в резерв не заставлял его больше носить флотскую форму и разрешил пришить к мундиру реальные, а не бутафорские знаки различия. Тут уж я сам удивился, увидав на нем погоны фельдфебеля. Быстро растут люди на стезе «стука». Главное правильно выбрать, кому стучать.

Кстати о переселенцах. Когда я приглашал к себе на работу механиков с путейского отстойника, то я даже не предполагал, что реально таких беженцев придет к моему отъезду столь много.

Огемцев.

Удетов.

Куявцев.

И даже цугул.

С женами и детьми.

Все бывшие работники паромной переправы. Выгнали их ко мне война, мороз, голод и неустроенность.

Пришлось еще три пассажирских вагона срочно доставать. Бросить их тут мне совесть не позволила когда я в силах дать им кров, работу и заработок без потери ими человеческого достоинства. Люди они все рабочие, не креаклы какие. На втором разъезде от Втуца у меня всем работа найдется.

А «кто есть ху» из них в дороге проверим. Озадачим человека Моласа разработать для них единую анкету. Не зря этого неприметного офицера в эту массу внедрили под видом телеграфного связиста. (Не того связиста кто провода тянет, а того кто этими проводами руки за спиной связывает как шутили на моей родине). Вот и назначил я его старшим над этим табором на время пути. А кто ему сказал, что будет легко?

* * *

С Маарой все же решил проститься лично, а не посылать денщика забрать оставленные мной у нее в «приюте» вещи. Иначе посчитал я, как-то не по — мужски будет. Уподоблюсь нашкодившему школьнику. И не ошибся.

Встретила меня чаровница радостно, ласково и даже очень мило поблагодарила за хорошую новогоднюю ночь. Попыток тащить меня сразу в койку не проявила. Притворно огорчилась, что мне пора уезжать «уже сегодня». Сказала, что всегда рада меня видеть у себя в гостях. Ласково поцеловала и добавила.

— Не торопись убегать, котик, тут к тебе люди едут, — на слове «люди» она сделал акцент. — Я пока приготовлю тебе кофе. Сама.

Я успел не только попить кофе и поесть пирожных домашней выпечки, но и поболтать о том, о сем с Маарой. О пустяках.

Людьми оказались Крон с Лосем.

Последний поставил на стол дорогой кофр из толстой бычьей кожи. Видно, что тяжелый.

— Это тебе просили передать, Пулеметчик. Сам, наверное, знаешь кто.

Я, сидя в кресле, умудрился посмотреть на стоящего гиганта сверху вниз и медленно расставить точки над «ё».

— Ты берега не попутал, Лось? Это я для его величества ольмюцкого короля Бисера Восемнадцатого пулеметчик. А для тебя loschara «ваша милость». Что здесь?

— Семь кило рыжья, ваша милость, — пробубнил недовольный Лось.

Крон смотрел на эту сцену, слегка склонив голову к правому плечу, и смеялся глазами. Потом сел без приглашения и констатировал.

— Умеешь. Считать будешь?

— Зачем? Если вы скрысятничали, то вам не жить. Вы это и сами знаете.

— Верно мыслишь, ваша милость, крысы в нашей гильдии не выживают. Лось, выйди.

— Погоди, — притормозил я узлового смотрящего. — Что там у тебя с контрабандой?

— А разве незаметно, — пробасил тот, — по тому, сколько республиканского коньяка в последнее время появилось в продаже.

— Это который «трофейный»? — спросил я.

— Он самый. Мы, ваша милость, вам пару ящиков в подарок приготовили. Заносить?

Я кивнул.

Лось стукнул в дверь, она открылась, и здоровенный парень внес на руках два деревянных ящика каждый на дюжину пузатых бутылок. Лось снял их по одному из его рук, поставил на пол, и рукой отослал свою шестерку обратно.

— Все честь по чести, господин барон. Только для аристократии, — не удержался он от подколки. — Двадцать лет выдержки.

— С республикой напрямую стали работать? — проявил я интерес.

— Если бы… Через два посредника на Соленых островах и еще одного в Скании. Всю экономию на пошлинах они и съедают. Так что берем ценой.

— А что вы от меня хотите, люди?

— Тропочку в Швиц, — подал голос Крон. — И посредников меньше и к шоколаду есть интерес. Мы дым — глину на нашей земле извели и на фронте ее нет. Так что… — намекнул он, что я вроде как им должен.

Ага… Три раза. Думают, что если моя штурмовая рота с города домой съехала, то и кишки им выпустить некому? Но на понт берут…

— Когда вы только считать научитесь? — покачал я головой. — Через горы стирх несет во вьюке четыре таких ящика, — стукнул я носком сапога по деревяшке. — А сколько их везет шхуна? А шоколад можно в Швице купить и так. За деньги. И нормально провезти его через границу. Пошлина на него мизерная. Нет смысла вязаться с контрабандистами. Я вижу пока только один товар, который есть смысл таскать через горы — часы.

— Часы? — удивился Крон.

— Да, обычные часы в стальном корпусе. Со штампованным механизмом, но на камнях. Весьма востребованный сейчас товар в окопах у офицеров, да и у унтеров. Их штамповка лучше нашей, качественней. Секундная стрелка есть. Стоят серебро, а продать можно за золотой. И во вьюк влезает их много. А везут их к нам мало, потому как пошлина запредельная заявлена, чтобы не губить имперских часовщиков. Основной сбыт пока у швицев на такие недорогие аксессуары — колонии. Республика та же. Но могут и больше делать — был бы спрос.

— Сведешь? — спросил регент Ночной гильдии с интересом.

— Весной поговорим об этом, Крон, ближе к маю. Сейчас в горах снег лежит. На тропах вообще лед. У контрабанды отпуск по погодным условиям. Может, что и срастется. Еще какой интерес?

— Лимоны?

— Присылай вагоны, пустые бочки и деньги. Что-нибудь найдем. Насколько я понимаю, в Будвице вы их толкать не будете?

— В Сканию пойдут, — ответил Лось. — Морем.

— На меня в Реции не выходите, — поставил я условие. — Тавора знаете?

Главари Ночной гильдии кивнули.

— Связь там через него. И в Реции ведите себя тихо. Там резких очень не любят. Так что предупредите своих коммивояжеров, которых к нам пошлете, что борзость плохо отражается на доходах.

* * *

В дороге я вернулся к своему химическому пасьянсу и чтению научных талмудов этого мира. Господи, что за язык у местных науковников… такое ощущение, что они специально пишут так, чтобы нормальным людям их писанину было не понять.

— Ты увлекся химией? — Гоч был очень удивлен, когда наконец-то обратил внимание на мои путевые занятия.

— А почему нет? — ответил я как заправский одессит, улыбаясь. — У всех разные увлечения. Кто увлекается химией, а кто горничной…

Хотел я поначалу ответить ему, что «кому поп, кому попадья, а кому попова дочка», но вовремя вспомнил, что в этом мире нет никаких служителей культа за отсутствием самих государственных культов. Маргинально существуют какие-то женские монастыри невест ушедших богов, краем уха слышал о монотеистической секте оставшегося бога — хранителя этого мира, но все они были вне гражданского общества. В этом мире боги сами по себе, а люди сами по себе. Так что русская пословица была бы моим партнером не понята.

Гоч смутился.

— Не смущайся, как девица, Имрич. Дело-то житейское.

— Да, но…

— Я бы на твоем месте на ней женился. Она красива, обходительна, вежлива и с понятием. За все время, пока у тебя служит, она никому не дала ни одного намека на ваши особые отношения. Не говоря уже о большем.

— Но я теперь барон… — пожал плечами Имрич.

— Ага… тогда попутного ветра в спину, — откинулся я на спинку кресла. — Женят тебя в столице по приказу императора на засидевшейся в девках баронской или графской дочке, этакой кукле которую интересует только твой доход на ее наряды и увеселения. А ты весь в работе. Итогом у тебя вырастут такие рога, что в дверь проходить не будешь. А вся ее родня будет тебя шпынять при каждом удобном случае, что ты дворняжка без родословной, как у скаковой лошади с ипподрома. Плебей их дочки недостойный…

По выражению лица Гоча я понял, что ни о чем таком он даже и не думал. А может и думал только в некоем романтическом флере средневековых рыцарских романов. И нарисованная мной реалистичная картина будущего мезальянса ему явно не понравилась. Гоч по своей натуре типичный мещанин. Бюргер если хотите. Или если совсем по — французски — буржуа. С местной аристократией еще серьезно не пересекался.

— Любишь — женись, — посоветовал я. — Эта женщина, Имрич, даст тебе то, в чем ты нуждаешься больше всего… крепкий тыл и домашний уют. Красивых и воспитанных детей.

Поезд второй день катил по империи, оставляя за собой Огемию и Удеты. У меня было достаточно времени, чтобы присмотреться к гочевой пассии. Вагон все же очень ограниченное пространство.

— Но… вряд ли мы успеем… И… вообще… — замямлил Гоч.

— Тебе нужно взять за женой большое приданое? — спросил я.

— Желательно, но не обязательно… У меня сейчас и так денег больше чем я могу потратить, — чувствуется, что Гоч вообще не думал о своей будущей семейной жизни, не входит это в сферу его интересов.

— Было бы желание, — ответил я. — Все решаемо. В Гоблинце мы делаем большую остановку. Там, пока я бегаю по фабрикам, вы можете сделать брачную запись в ратуше. А саму свадьбу пышно сыграть уже в Реции. Со свадебными генералами. Кстати оставшееся время — а там мы пробудем весь световой день, я бы тебе посоветовал, потратить на обновление собственного гардероба. И невесту приодеть сообразно ее новому статусу. В Гоблинце лучшее готовое платье в империи шьют. Подгонка по фигуре быстрая на месте. Это даже моя неизбалованная жена заметила.

Поделился я опытом и Гоч задумался.

— Решай быстро, Имрич, — подтолкнул я его. — Или император все решит за тебя. Ему нужно привязать тебя к центральным землям. Легче всего это провести через женитьбу, которая тебе будет льстить.

И кинул последний шар в лузу.

— Я тебе на свадьбу свой дом в Будвице подарю, чтобы вы на заводском чердаке не бедовали. И брусчатку из Реции пришлю — улицу замостить.

Гоч машинально вынул трубку из кармана.

— А курить марш в тамбур, — рявкнул я. — Ты еще не генерал.

* * *

Генерал Молас посетил мой салон — вагон перед самым отбытием поезда из Будвица, когда мы делали короткую остановку у перрона сортировочной станции, ожидая своей очереди на рельсовую магистраль.

Уже стемнело и только раскачивающиеся на ветру фонари под жестяными отражателями давали неверный свет.

Молас вошел, огляделся, внимательно осмотрел портреты правителей, хмыкнул многозначительно, но ничего по этому поводу не сказал. Сел за стол совещаний. Раздеваться не стал, только шинель расстегнул хвалясь красной подкладкой и шапку на стол бросил. Сразу вынул трубку, набил ее и прикурил от спички.

По салону пополз сизый дым.

— Чай, кофе или сразу водка? — спросил я, невольно морщась.

— Водка, — кивнул генерал. — Все же проводы у нас.

Я отдал необходимые распоряжения. И прислуга, включая гочеву горничную, забегала как наскипидаренная.

На столе моментально появилась скатерть, ставились приборы…

— Нам пока лучше пересесть за письменный стол, — предложил я и Молас это предложение принял.

Генерал посмотрел на мой пасьянс на столе, повертел в руках пару книг.

— Не знал, что ты еще и химией занимаешься, — прокомментировал увиденную картину. — Что это будет? Новая взрывчатка?

— Никак нет, экселенц. Это будет новый фундаментальный закон мироздания, — ответил я не без гордости. Такой свидетель мне пригодится в будущем, когда после войны стану меряться приоритетами с другими учеными.

— Когда ты на все время находишь? — в голосе второго квартирмейстера фронта прозвучала завистливая нотка.

— Так я теперь не у дел, экселенц. Вашими молитвами, — не удержался я от подколки.

— Золото тебе принесли полностью? — в его голосе прозвучала нехилая озабоченность.

— Ваше превосходительство, — ответил я с улыбкой, — это же не мелкие жулики, а вполне серьезные и ответственные люди, которые мелочь по карманам не тырят. Они под вашей «крышей» только на контрабанде коньяка большие деньги заколачивают. Отрабатывают хоть?

— Отрабатывают, — подтвердил генерал вполголоса. — Даже во вкус вошли. По некоторым дисциплинам выступают как эксперты и инструкторы. Уголовный мир для разведки целина непаханая. И прикрытие великолепное. В случае провала сроки мизерные. А под царскими лазутчиками здесь земля горит. Но сложный народец. Отца бы моего сюда он бы их быстро построил… Кстати, это ты Бьеркфорта настропалил рейд по царским тылам сделать?

— А что не надо было?

— Да нет… Вроде как вписывается. Только другого генерала планировали отбирать у царцев правый берег у Щеттинпорта.

— Если хотите знать мое мнение, экселенц, то я бы поставил на этого неугомонного удетского графа.

Молас кивнул, оглянулся. Потом спросил вполголоса.

— Эта девка вам кто?

— Вроде как невеста Гоча, — отвели я также вполголоса, чтобы она не услышала. — Горничной у него работает в заводоуправлении.

— Проверим… — пообещал генерал и вынув из внутреннего кармана шинели толстый пакет, протянул его мне. — Ознакомься на досуге. Времени в дороге у тебя много. Я в Рецию раньше весны не попаду. А вот когда приеду, тогда поговорим плотно по делам нашим скорбным.

— Что так мрачно?

— Да нет, это присказка у меня такая. От отца досталась, — улыбнулся генерал.

— Господа, все готово. Прошу к столу, — колокольчиками разнесся по салону голос горничной.

— Гоча позови, — приказал ей генерал, взяв бутылку можжевеловки и разливая водку в три рюмки. На закуски он внимания не обратил. А стоило. Такого разнообразия домашних огемских разносолов я еще не видел. Никак горничная с собой натащила.

— За ваши предприятия, господа, — сказал Молас тост, когда к нам присоединился конструктор. Дама его осталась в купе.

— За ваши светлые умы. За дорогу чтоб стелилась под колеса скатертью.

С улицы раздался колокол дежурного по перрону и, торопливо выпив, Молас заспешил к выходу, застегивая на ходу шинель.

— Удачи вам, — сказал он, обернувшись в дверях под второй колокол. — Не забудьте про мой заказ.

— Какой заказ? — спросил меня Гоч.

— В дороге расскажу, — пообещал я. — Тебе будет интересно.

Звякнула третий раз рында и поезд мягко тронулся, увозя меня к новому этапу моей жизни. Но Будвиц мне не забыть уже никогда. Этот город меня в люди вывел.

* * *

Поздно ночью, когда Гоч отмокал перед сном под душем, его горничная неожиданно принесла мне чай, вместо моего денщика.

Поставила поднос на обеденный стол, сервировала все красиво. Дождалась, пока я обращу на нее внимание и медленно поклонилась мне в пояс.

Вот так-то…

И ушла к себе в общее с Гочем купе, так и не проронив ни слова.

* * *

Умная женщина.

Напившись чаю, я занялся пакетом Моласа до которого наконец-то у меня дошли руки.

В пакете находилось несколько десятков листков бумаги с типографским шрифтом больше похожих на прокламации или листовки, кому как угодно называть такое творчество. На нескольких языках, как я понял не только основных наречиях воюющих сторон. Назывались они одинаково «Штык в землю!».

Текстовка состояла полностью из лозунгов «долой войну, которая нужна только фабрикантам и банкирам, превращающим кровь солдат в золото», призывов к братанию воюющих солдат «остановить войну явочным порядком». Если солдаты откажутся разом воевать, то никакие правительства их не заставлять убивать друг друга. Заканчивался текст довольно веселым лозунгом: «Какая может быть война, когда посевная на носу! Штык в землю!»

Подписаны все листки одинаково «Всемирной лигой социальной справедливости».

Интенационалка, значит. Маркс им в дышло с Энгельсом в другую дырку.

Это полный попадос!

В прокламациях не хватало только призыва обратить войну империалистическую в войну гражданскую. Но такие злые гении как Ленин не в каждом мире рождаются. Это надо совсем отмороженным сифилитиком быть, чтобы желать поражения собственной стране. Конечно, каждая война кончается миром, но легче всего остановить войну, тупо капитулировав перед врагом. Встать раком и раздвинуть половинки для удобства победителя, как это сделали французы в 1940–м. В нашем мире.

К прокламациям прилагался анонимный листок с краткой справкой о Всемирной Лиге социальной справедливости. Образована Лига на «всемирном» учредительном съезде в столице Объединенного королевства Соленых островов (кто бы сомневался?) за пять лет до начала войны. Имеет ячейки почти во всех странах континента. Официально разрешена как политическая организация только на Соленых островах, где занимается сугубо профсоюзной деятельностью по улучшению труда и быта промышленных рабочих (Это-то понятно — они же на войну работают…). Крестьяне для Лиги «извечный навоз, удобряющий поля истории». Ярко выраженного лидера нет или он очень хорошо законспирирован. Штаб квартира находится в Швице, но национальной швицкой секции Лига не имеет. (Естественно, не стоить гадить где живешь, понимают.) Источники финансирования не выявлены, однако суммы, которыми оперирует Лига, существенны. В приложении дана примерная калькуляция затрат на некоторые акции Лиги.

В империи секция Лиги находится в подполье, так как изначально занесена в реестр внутренних врагов после первых же выступлений с призывами к всеобщей стачке с требованием дарования имперского парламента, ограничивающего власть императора. Действительно, что хорошего может придти с островов?

Мда… не стоило мне такое читать на ночь…

Тут действительно ВЧК создавать придется по их же рецептам… Интернациональным. Клин клином…

Молас… Молас… не так ты прост, как хочешь казаться.

Но вот интересно мне другое… Зачем он это все отдал именно мне? Теперь я это узнаю только весной.

* * *

В Гоблинце как всегда хорошо и красиво. Чисто от снега очищенные до брусчатки улицы и все катят на колесах, санок нет. И самого снега тут падает с небес меньше, чем в Огемии. И цвет его в городе природный, а не серый от копоти металлургических заводов. Оттого и город кажется нарядней. Температура около нуля, но все кого, что не спроси, обязательно с ужасом вспоминают аномальные морозы прошедшего декабря.

Наученный прошлыми посещениями этого богоспасаемого места я взял извозчика только до центра города. Потому как нанимать «таксиста» в центре выйдет намного дешевле, особенно если наем долгий. Привокзальные биндюжники, впрочем, как и в любом другом мире больше на лоха ориентируются и скорую прибыль. Вокзал место бойкое, а биржа извозчиков на нем спаянная. Чужаков пускают к себе только на высадку пассажиров. Или вступай в биржу, плати входной билет. А тот не дёшев. Гражданское общество в химически чистом виде — власть неправительственных организаций.

Около большого нового двухэтажного универмага уже в войну достроенного я нанял на весь день две пролетки — одну для Гоча с его пассией, другую для себя. Гочу выбрал карету пообъемней — они с покупками возвращаться будут. Выдал задаток водителям кобыл и отбыл по списку адресов составленным еще в Будвице.

Помотавшись по фабрикам, нашел почти все мне потребное прямо «от станка», но наполнить удалось только один вагон. Хотя караван тележек влекомых неутомимыми стирхами был впечатляющий.

Оставшийся вагон забил новенькими бочонками местного изготовления толстой клёкпки. Все равно мне тару покупать для принца — лимоны ему отправлять. А тут оптом с пакгауза вышло дешевле. Так что в бочку засовывали большой бочонок, а в тот еще впихивали маленький. Воздух возить самое дурное дело для коммерсанта. Так что еще и на платформу с вертикальными машинами бочек навязали и в свободные места паровозных тендеров их напихали, даже в будки машинистов и те использовали.

Устал как собака, чего не скажешь про Имрича с Онежкой. Те от шопинга как зарядились энергией. Я уже не говорю про бедный почтовый вагон — Имрича на радостях прорвало. Чемоданы, баулы, коробки, коробочки, кульки, свертки… Правда брак им не оформили, а только помолвку, но она здесь имеет права юридического обязательства. Жениться же они могут через две недели в любом другом месте по предъявлению этой бумаги.

Проверил, как там мои переселенцы бедуют. Вроде жалоб нет. Связист, не выбиваясь из бюджета, вполне справляется с питанием такой оравы и смазкой неизбежных трений, которые возникают в любой скученной группе незнакомых людей. А может все немного проще, оттого что все они железнодорожники и быт вагонный им в привычку. Да и едут они хоть и в неизвестность зато с надеждой на лучшую жизнь.

И только после всех хлопот, когда вывели нас на магистраль и чугунные колеса под нами застучали свою железнодорожную песнь, сел отмечать помолвку друзей. Война войной, а жизнь продолжается.

Гоч был явно не в своей тарелке, зато Онежка цвела и пахла, ее счастья хватало на всех.

По такому случаю я распечатал республиканский ящик и выставил на стол двадцатилетний коньяк. Для такого напитка как раз хороший повод.

Оружейный барон империи женится.

По любви…

Завидуйте все.

Только я не завидую, я скучаю… По жене и сыну, которым богатые подарки не заменят вечного отсутствия дома отца и мужа.

* * *

Второй разъезд меня встретил стройкой и образовавшимся, откуда ни возьмись вторым лагерем для военнопленных и группой геодезистов, которые нагло поселились в бараке, который построили пленные из моего дерева для моих же переселенцев. Пришлось применять силу и выкидывать наглецов на улицу.

Супротив рецких егерей эти имперские замухрышки даже не сопротивлялись. К тому же у них никаких разрешительных бумаг с собой не было.

Главного геодезиста сразу поставили на правеж: кто, что, куда, кто приказал?

Узнав, что стоит «ровно голенький» перед самим Кровавым Кобчиком мужичонка сдулся как шарик и всех сдал как на духу. Я наивный думал, что рейдеры это изобретение двадцать первого века. Ан, нет… Эти перцы тут для каких-то левых имперских аристократов земельку перспективную подбирали на отжим, пока официально она не является еще землей поселения. С целью перепродать задорого.

Наложил на них епитимью — сделать мне полный геодезический план всей территории возможного города. По оба берега реки.

И никаких копий. В одном экземпляре.

Работать будут геодезисты по специальности, но под конвоем, на своих харчах. Жить в лагере для пленных. Ибо накосячили. Не то есть для них отличная возможность поменять нивелир на кайло в рецких рудниках… лет на десять. Земля тут герцога, а его никто не спрашивал, можно ли тут слегка порезвиться за его счет. И нанявшие их земельные барышники ничем не помогут,… отступятся. Знать, мол, не знаем таких красивых геодезистов, и ведать, не ведаем.

Начальник лагеря царских саперов, получив от меня втык, типа «куда глядел?», от всего открещивался.

— У меня свой лагерь, своя ответственность и что вокруг него происходит, меня не интересует. Побегов не было. Нарушений дисциплины тоже. Работы ведутся по графику.

— А кто тогда разворовал эшелон бревен?

Молчит, рассматривая носки сапог.

— Будешь молчать пойдешь под суд, — пригрозил я. — И как минимум окажешься на фронте. И не капитаном, а рядовым штрафной роты. На восточном фронте тыловых воров я просто ставил к стенке под салют из дюжины ружей.

— Да стреляйте, я за других не ответчик, — огрызнулся капитан.

— Пока свободен. И учти, что покрывая воров и расхитителей, ты уже совершаешь преступление, потому как бревна украдены с военного объекта — завода моторов на которых воюют бронепоезда. Так что как минимум — соучастие в виде недоносительства.

— Донос противен чести офицера, — гордо задрал он нос.

— Офицеры на фронте воюют, а не с пленными в глубоком тылу дефицитные бревна воруют, — налился я яростью.

— Да как вы смеете, лейтенант! — капитан явно был оскорблен в лучших чувствах.

— Гвардии лейтенант, — поправил его я, намекая, что мы с ним в равном ранге. — И я смею. Три моих ранения и контузия смеют. Рыцарский крест мой смеет бросать вам в лицо такое обвинение. Не можете перенести позора? Идите и застрелитесь. Вам на это пять минут. Свободны.

Когда капитан вышел из салон — вагона, я приказал начальнику своей охраны.

— Через пять минут, если он будет еще жив, арестуйте его. И тащите ко мне второго начальника… Развелось, понимаешь начальников лагерей как тараканов, а на фронте ротных не хватает.

В салон из купе вошел Гоч с нравоучением.

— Савва, а не слишком ли ты круто берешь? Не по чину, — и сбавив голос до шепота добавил. — Онежку напугал ты до смерти.

— Да я… — завелся было и осекся на полуслове. Я больше не комиссар ЧК. И здесь совсем другая страна. — Пошли, Имрич, на телеграф. Прогуляемся по свежему воздуху.

Отбил телеграмму на филиал «Гочкиза», чтобы выслали нам сюда железнодорожную летучку — маневровый паровозик с парой вагонов.

Вторую — герцогу о том, что вскрылись хищения в крупных размерах, веду дознание, прошу выслать на второй разъезд следователя прокуратуры.

Третью — Вальду, выслать ко мне на разъезд взвод штурмовиков для поддержки следственных действий.

Выйдя из административного здания разъезда, посмотрел на второй целенький эшелон с бревнами, торцы которых закрашены веселенькой желтой краской (сурика под рукой не оказалась в Будвице) и пришла в голову идея.

Как бы прогуливаясь (а Имрич действительно воспринимал мой перипатетический приступ как прогулку) беседуя с партнером о заказе Моласа, я осмотрел все завалинки в поселке железнодорожников и увидел практически в каждом дворе по нескольку бревен с желтыми торцами. Сквозь штакетник их хорошо было видно.

Поселок как вымер и только в одном двое пожилой мужик рубил несортовые плашки на дрова.

— Доброго здоровья, отец, — крикнул я через забор. — Ушедшие боги в помощь.

— И вам того же, — воткнул он топор в колоду. — Надобность какая у вас ко мне?

— Да вот спросить хотел. Не продадите ли нам пару бревен. Очень надо.

— Не — е — е… Не продам. Самому нужны. В баньке нижние венцы подгнили менять надо.

— Жаль…

— Совет дам. В новом лагере пленных. Найдите там расконвоированного фельдфебеля по кличке Билык. У него купите. Только он дорого дерет, сволочь. Одно слово цугул.

— А начальник лагеря?

— Тот вроде как не причем. Но ясно дело, что этот Билык с ним делится.

— Спасибо отец. Хранят тебя ушедшие боги.

И повернувшись к Имричу, сказал вполголоса, уводя его в нашему эшелону.

— Что и требовалось доказать. Вовремя приехали, а то и второго эшелона с бревнами бы не увидели. Пошли обратно. Я тут задержусь по делам, и эшелон задержу. А ты бери свою кису и на летучке езжай с ней на завод во Втуц. Там вас моя пролетка ждать будет, кучер домой отвезет. Заселяйтесь. Жену мою ты знаешь. Домоправителем у меня Зверрзз, также тебе хорошо известный. Нечего тебе тут на семи ветрах торчать, лучше посмотри свежим глазом по филиалу, что у нас тут не так.

* * *

Залп прозвучал, будто с треском порвали плотную ткань. Птицы в небе шарахнулись в разные стороны.

Две фигурки, сломавшись, упали на край ими же выкопанной могилы.

Лейтенанты — субалтерны расстрелянного капитана стояли, понурив головы. С них еще до расстрела начальника сорвали погоны, приговорив к трем месяцам штрафной роты на западном фронте. Начальник лагеря был по национальности отогуз, видимо поэтому так быстро и спелся с фельдфебелем цугул, по — соседски. Летехи, как показало следствие, совсем не при делах, да и на службе-то всего без году неделя. Просто попали, походя под раздачу, дабы другим неповадно было закрывать глаза на преступления непосредственного начальства. Не повезло.

Капитан лагеря саперов с ними за компанию шел в штрафную роту. Рядовым. За попустительство.

Вторым расстрелянным был приснопамятный Билык, организатор всей аферы с бревнами.

Помощников Билыка из пленных осудили на десять лет каторги, и кузнец уже ладил им на ноги кандалы.

Строй самих пленных цугул хранил молчание с явным привкусом страха. Небось, когда в плен отогузам добровольно сдавались, думали что в империи им везде медом намазано. Нет, субчики, тут надо заработать возвращение домой тяжким трудом.

— Подпишите акт, ваша милость, — подошел ко мне выездной судья военно — полевого суда.

— Вы сразу обратно?

— Что вы… Я еще на сутки у вас задержусь все бумаги оформляя, хотя им цена теперь только как единицы архивного хранения. Но порядок такой. С транспортом во Втуц мне подсобите?

— Обязательно, советник. Как и с приглашением на обед ко мне в салон — вагон.

Гоч с невестой уехали еще вчера так, что где судью расположить с комфортом у меня есть. И кормить нас будет денщик. Простой домашней едой.

И выпить сегодня надо обязательно. Тяжелое это дело вот так людей убивать спокойно, по — палачески. У егерей есть хоть надежда на доставшийся именно ему холостой патрон. Но я-то точно знаю, что холостых патронов не было. Сам заряжал.

* * *

Я стоял в рабочем кабинете герцога при полном параде навытяжку и на все его посулы, отвечал категорическим отказом становиться главным инспектором лагерей военнопленных в Реции.

— Да поймите те же, ваша светлость, что я их всех через одного расстреляю на месте. Окопались в тылу и воруют. Кому война, а кому мать родна. И что удивительно ваших подданных среди начальников лагерей практически нет.

— Нет, потому что отказываются от «такой чести», — буркнул герцог. — Вот так как ты сейчас. А я на тебя надеялся…

— Осмелюсь спросить, ваша светлость, надеялись вы на меня или на мою репутацию Кровавого Кобчика? Или на то, что я с горы Бадон спустился?

— Ты это… не наглей выше меры, — слегка повысил голос Ремидий. — Что у тебя еще?

— Прошение об откомандировании гвардии инженер — унтер — офицера Болинтера из штурмовой роты на второй разъезд начальником строительства завода с соответствующими властными полномочиями.

— Хорошо, — сделал Ремидий запись в блокноте. — Что еще?

— Проект указа о статусе расконвоированного военнопленного, давшего присягу служить герцогству добровольным помощником. Естественно отбирать нужных нам специалистов, которых среди пленных много.

— Не боишься, что такие помощнички сбегут без конвоя?

— Никак нет, ваша светлость. У меня на конезаводе несколько таких специалистов служат не за страх, а за совесть. Их я оформлял в добровольные помощники еще властью королевского комиссара в Будвице.

— Добро. Только пока на твоем разъезде. А там видно будет, куда заведет нас твой эксперимент. Зная тебя, предположу, что список у тебя, наверное, уже готов?

— Так точно, ваша светлость, — я вынул из папки пару листов и положил на каменную столешницу.

Герцог размашисто написал в верхнем углу «Быть по сему». Отдавая мне списки «хиви» спросил.

— Мне доложили, что ты опять подал заявки на привилегии. Что на этот раз изобрел? — в глазах правителя земли Рецкой играла заинтересованность.

— Железобетон, ваша светлость. Известный всем бетон — смесь порошка из мергеля, песка, щебня и воды армированный железными прутьями с особой насечкой. Скользящую опалубку для его заливки. И сам способ вязки такой арматуры.

— Арматуры?

— Да, ваша светлость. Эти металлические прутья с особой насечкой при их изготовлении я назвал арматурой. Наилучшее применение железобетон найдет при строительстве долговременных фортификационных сооружений. Но и в гражданском строительстве его много где можно применить. К примеру, при строительстве мостов, акведуков, укрепления берегов рек… Даже железнодорожные шпалы из него можно отливать массово. Служить будут втрое дольше деревянных шпал и не требуют пропитки креозотом. Также с бетонными шпалами можно заранее монтировать на заводе секции на всю длину рельса и укладывать их с помощью крана на специально оборудованной железнодорожной платформе, что резко ускорит прокладку железных путей. Принцип я запатентовал, но создавать такую машину я жду приезда своих соавторов по пневматическим молоткам и рубилам — Вахрумку и Дубчека. Им с ней работать.

— Что еще?

— Незамерзающая на морозе графитовая смазка на основе нефтепродуктов.

— Интересно, — улыбнулся герцог. — И то и другое у нас в Реции есть. Полезный ты для герцогства человек, Савва.

— Вот и не стоит меня употреблять как обычного чиновника для инспекций, ваша светлость.

— Не буду. Теперь вижу, что Бисер прав, когда настаивает на том, что тебе необходим отдых. Реакции у тебя действительно нервические. Понимаю… с неба падать, это еще само по себе пережить надо. Что ж, больше тебя не задерживаю. Отдыхай пока.

— Ваша светлость?

— Что еще?

— Осмелюсь спросить, почему, признав своих внуков, вы оставили Альту у меня?

— Шаль у нее брал? — брызнул в меня Ремидий жестким взглядом. — Вот теперь и неси за нее ответственность. И за моего младшего внука, который остается при матери до семи лет. Ты теперь его воспитатель и соответственно мой камергер по дворцовой табели. Флигель Ивана в моем саду по — прежнему твой.

— А если у нее будут еще дети? — спросил я. — Моя жена категорически потребовала чтобы я их на руки не брал.

— Вот истинная горянка, — воскликнул герцог не то в осуждение, не то в похвалу. — Передай от меня баронессе, что будущее твоих совместных детей с Альтой, обеспечим как я, так и их сводные братья. Альта теперь не чужая нашему дому. Каждый их них получит при рождении поместье и дворянский статус за счет Дворца. Сводные братья и сестры рецких графов это не седьмая вода на киселе.

Герцог шумно выдохнул, налил себе воды из графина и жадно выпил. Поставил стакан на стол и жестко спросил.

— Вот скажи мне, Савва, зачем ты у Альты шаль взял?

* * *

Когда я наконец-то добрался домой, то на мне с визгом мне повисли две женщины сразу. Жена и ясырка. И вот тут-то мне поплохело не по — детски. Слава ушедшим богам, что двух тещ одновременно у меня не будет. А все просто. Пока я таскался через всю империю в отставку подавать, Альту с сыновьями вызвали во дворец. А остановилась она естественно в доме своего господина. И там эти две женщины спелись настолько, что теперь подруги не разлей вода.

И сыновья их вместе. Правда, только младший Альты с нами — старшего у нее забрали на воспитание во Дворец. Он теперь символ наших гор и их надежда. И воспитывать его будут по особой программе как будущего правителя. Общение с матерью раз в месяц.

— И то хорошо, — весело прокомментировала Альта. — Отослали бы в Пажеский корпус, видела бы я его только раз в год. В лучшем случае.

Дальше была пьянка, пир горой, как положено. Кобчик домой вернулся!

Постоянное обсуждение будущей свадьбы Гоча с Онежкой.

К его пассии мои женщины отнеслись гостеприимно, но не более. Хотя и принимали активное участие в приготовлениях будущего торжества. Но как мне показалось, они в этом действе ловили свой особый кайф. Составляли списки гостей, выбирали ресторан, обсуждали меню, считали затраты… А в перерывах мерили на себя онежкины обновки из Гоблинца. Но особой дружбы не возникло. А жаль.

В баню меня водили сразу обе моих женщины.

И в спальню тоже.

Там, поцеловав по очереди меня и Альту, Элика сокрушенно сказала, что ей теперь нельзя и погладила себя по животу, пояснив для неразумного меня.

— Дочка не позволяет.

И ушла в другую спальню.

— И что все это значит? — спросил я оставшуюся фемину.

— Я тебе не нравлюсь? — Альта в ответ надула губки.

— Просто я ничего не понимаю.

— А тебе и не надо ничего понимать. Ты просто люби нас. Обеих.

— И каков теперь твой статус?

— Твоя ясырь. Жена у тебя и так есть.

— Но, ты же мать графов. А я их поданный. Всего лишь барон.

— Ты должен был стать сыном Ремидию, но ты возвел в этот сан моих сыновей. Они теперь по закону и обычаю его сыновья. Он их взял по очереди на руки и показал всему Двору. Князь Лоефорт поздравил Ремидия от лица императора, который прислал хартию с признанием моих сыновей наследниками по крови.

— Вот, вот… Ты должна была занять подобающее тебе место именно как мать графов.

— И что бы я делала во Дворце? Сохла бы в светлице? А так… ты, Элика и Митя стали через меня частью правящей семьи, как ты и заслужил это кровавой тризной на полях сражений. Ремидий согласился со мной. Он вообще очень умный и добрый старик. Настоящий дед моим сыновьям. Расстегни на спине мое платье и расшнуруй этот проклятый корсет. Как я его успела возненавидеть.

— Так не носи…

— Как не носить? Мне все уши придворные статс — дамы прожужжали: этикет, протокол… Я теперь тоже придворная, вот.

— Как это? Ты же моя ясырка?

— Ясырка я по обычаю. А по закону я твоя конкубина. В этом нет ничего зазорного, раз я родила сыновей как конкубина покойного Битомара. Вы все теперь моя родня. Родня, которой у меня никогда не было. И я вас всех люблю.

— Без бутылки не понять….

— Принести выпить?

— Нет… Это так… присказка такая. Когда что-то непонятное…

— Ремидий тебя привечает.

— Да… он сделал меня сегодня своим камергером. И воспитателем младшего графа.

— Вот видишь как все здорово… И «Отрадное» осталось нам. Спасибо, теперь стяни эту чертову юбку через голову. Какой идиот придумал такой дурацкий фасон?

— Ты носишь пояс для чулок?

— Элика подарила. Удобная вещь. Знала бы, кто такую прелесть придумал — расцеловала бы.

— Можешь начинать.

— Чего начинать?

— Целовать. Это мое изобретение, которым меня до сих пор шпыняют в газетах.

— Ну, тогда держись! — накинулась на меня Альта.

* * *

Наказать-то расхитителей бревен наказали, а вот вернуть затраты мне не удалось. У железнодорожников отбирать по три бревна с каждого двора как-то нехорошо — они деньги платили, добросовестные приобретатели для любого суда. А тех денег, что у Билыка нашли то и трети не покрывало от стоимости эшелона. Да и не деньги мне нужны, а бревна. Лесопилка на подходе готовности к пуску.

Пришлось писать кронпринцу слёзницу в Будвиц и отправлять ее с эшелоном обещанных лимонов.

Тавору, когда тот вернулся с конезавода, (он лично сопровождал в имение лошадей с ниркитами), просто дал в глаз за бесхозяйственность. Кулаком. Поставил так сказать на вид. Вальда не мог привлечь к охране? Точнее штурмовиков в его распоряжении?

В общем, расстроился я.

Неделю после этого не выходил я с подворья.

Отдыхал душой, как было приказано герцогом.

Зимние подковы ковал для стирхов и лошадей. Попутно гоняя из кузни от огня и окалины любопытного воспитанника. Пять лет — самый пытливый возраст. И все равно граф Кардос через десять — пятнадцать минут, когда ему надоедало глумиться над хрюшкой, опять появлялся в дверном проеме с очередной почемучкой. Разве что не спросил меня, почему во рту темно.

А мой сын пошел, смешно ковыляя и держась за мамкину руку. Умилялись все. Первые шаги нового человека это… это… это просто здорово!

Прервался от этих занятий я только на свадьбу Гоча, которую пышно отпраздновали со «свадебным генералом» — ее почтил своим присутствием сам Ремидий, заставив об этом торжестве говорить весь город. Там же за свадебным столом я впервые увидел всех своих деловых партнеров разом. По всем рецким предприятиям.

Всю подготовку к торжеству взяли на себя наши женщины и Зверзз. Имрич если не на заводе пропадал, то в домашней мастерской слесарил. И таки отслесарил к своей свадьбе одноствольный и однозарядный дерринджер с интегрированным сетчатым глушителем. Под царский револьверный патрон. Со скоростью перезарядки как у охотничьей переломки с полуэкстрактором. Сам пистолет очень напоминал на первых порах кулацкий обрез типа «смерть председателя». Только третий опытный образец смог похвастаться хищной эстетикой, приемлемой эргономикой и по размерам входить в подмышечную кобуру.

Я активно поддержал партнера, разумно посчитав, что раз такое оружие готовиться для тихой ликвидации, то если исполнитель дурак, то ему и «Беретты» с полным магазином не хватит. А мастер лишних патронов не тратит.

Вторая задумка реализовалась мимо рамок задания — навинчиваемый глушитель на «миротворец» с укороченным стволом. (У меня личный пистолет Гоч на переделку отнял, нехорошая редиска). Колпачок со ствола свинчиваем, глушитель туда привинчиваем. Сам глушитель предельно близок к тому, который кустарно изготавливают агенты «Моссад» — медные шайбы и гуттаперча слоями в трубке. Гуттаперча, конечно, слабая замена специальной резине, но не все сразу. Недостаток с точки зрения генерала Моласа у такого комплекса всего один — наш патрон. Но Гоч обещал сделать «миротворца» под патроны армий противника. Совсем звук от выстрела не убрался, но стал намного тише и перестал быть похожим на звук выстрела.

Счет в банке у Гоча пополнился одной тысячей золотых. От Моласа. Той, что до поры хранилась у меня.

И еще Гоч экспромтов прочитал закрытый доклад в Рецком политехническом обществе о перспективах автоматической механики в применении к огнестрельному оружию и был избран членом — корреспондентом нашего общества единогласно.

На обратный путь в Будвиц герцог расщедрился и выделил молодоженам свой салон — вагон во втором цитрусовом литерном экспрессе «от нашего стола к вашему столу».

После отъезда партнера в главную квартиру «Гочкиза» я подал заявку на гражданский патент лабиринтного глушителя для двигателя Болинтера. Совместно от меня и Гоча. Жаль оставлять втуне столько идей, которые нас посетили в процессе работы над заказом Моласа.

* * *

В город мне совершенно не хотелось. После получения гражданского патента на железобетон газеты взорвались поносными статьями о диком горце, контуженом на всю голову, который придумал, как надежнее закопать в землю металл, которого и так империи не хватает. «Война идет, если кто забыл» — заканчивалась статья в имперском официозе. Остальные газетные шавки не отставали в травле меня. Вроде как я у них законная дичь.

Так в свое время барона Мюнхгаузена в Ганновере травили, не останавливаясь перед прямой клеветой. Только за то, что он рассказывал немецким подданным английского короля как в России хорошо.

Нападки на меня в прессе только сильнее подвигли меня на тихие подвиги по доказательству своей крутизны. Таблица Менделеева должна всем надолго заткнуть рты.

Но бизнес, этот беспощадный молох ел время просто с катастрофической быстротой. И в одиночку я уже не справлялся. Нужна была организация с дивизионной структурой.

Первым делом я создал единый центр управления всеми своими активами и главным счетоводом поставил туда Альту, что вызвало некоторый скандал в деловых кругах Втуца.

Ничего обтекут.

С фельдшерицами же обтекли. Как и с библиотекаршами, которые появились явочным порядком, когда библиотекарей забрали в армию.

Зато никаких проблем с документацией я больше не имел.

Один из будвицких зубробизонов соблазнился стать юрисконсультом моего рецкого концерна и выехал во Втуц на постоянное место жительства.

Второй разъезд получил нормальный штаб строительства и генеральный план застройки. Как и соответствующий герцогский бюджет для освоения. Потому как участок голой земли и участок с подведенными коммуникациями стоят очень разные деньги. Убедил я герцога вложиться в девелопмент только с цифрами в руках. Давно заметил, что математика убеждает людей намного лучше риторики.

Пленные архитекторы не только создали по моему указанию генеральный план развития нового города, основываясь на точной геодезической карте, но и выдали проекты железнодорожного и речного вокзалов с макетами, которые впечатлили герцога своей новизной и проработанностью, хотя как по мне, то они больше напоминали мне ГУМ в Москве. Только железнодорожный вокзал планировалось строить из красного кирпича, а речной — из белого известняка. Но здесь такой стиль в новинку.

На очереди у них стоял на кульманах аэровокзал с капитальной причальной мачтой для дирижаблей и со стеклянной стеной зала ожидания в сторону летного поля. В плане объекта они зарезервировали взлетно — посадочную полосу по моему наказу, совершенно не понимая, зачем она нужна. А чтоб было… не вырост. Вот не пускают меня злыдни в небе поплавать, так я сам в небо полечу. Дайте мне только нормальный двигатель для самолета, а «этажерку» я сам сваяю.

Те же зодчие доказали нам, что лучше перенести на несколько километров дальше от моста и вокзала отвод от магистрали будущей Горно — рецкой дороги, чтобы будущий же фешенебельный квартал в городе не испытывал никаких неудобств.

Места для заводов и фабрик в промышленной зоне планировалось отгородить неширокими лесопосадками из самых красивых деревьев и кустарников нашего края.

Заранее размечены будущие парки, соединенные в кольцо цепью пешеходных бульваров с велосипедными дорожками (я настоял опять же). И кольцевой трассой городской конки.

Не только герцог, но и я сам влюбился в будущий город — сад, овеществленный пока только в бумаге, даже зарезервировал для себя достаточно большой участок на первой линии набережной под жилье. И еще один в будущем деловом квартале для центрального офиса.

Довольный моей работой герцог решил назвать будущий город Кобчик, но я был против такого дзедунизма. Предложил другое название — Калуга. Оно и прижилось. Официально Калуга — на — …………..

Архитекторы, окрыленные признанием высших сфер, запросили рецкого подданства, мотивируя тем, что им больше никогда не представится такая счастливая возможность построить разом целый город по одному проекту. Как я помнил по моему миру, то даже там такое счастье выпало только одному — Оскару Нимейеру. И я поддержал их ходатайство перед герцогом.

Герцог поставил условие — учить нашу молодежь их профессии. И получив согласие, принял от них присягу на верность, назначив их официальными архитекторами Калуги.

А на плане города появился квадратик озаглавленный «Училище зодчества и ваяния». Обещала неугомонная парочка, что только на само здание училища после войны буду приезжать смотреть со всего мира. Я только посоветовал им строить комплекс зданий училища единым кампусом, чтобы не мотаться студентам через весь город на занятия, а иметь казенное жилье и недорогую столовую рядом с учебными корпусами.

И добавил себе в поминальник на будущее пару «бадонских стипендий» и для этого учебного заведения.

Солагерники архитекторов восприняли такой демарш неоднозначно. Кто-то завидовал им, потому как они делали тоже, что и раньше, но теперь получали за это неплохое жалование, а кто-то и проклинал как предателей. Но всех пленных до печенок потрясало, что империя может позволить себе такие масштабные стройки во время войны, в то время, как их царство надрывает себе последние жилы.

И совсем издевательски для них выглядела наша наглядная агитация «Все для фронта — все для победы!», когда строят они речной порт для водной системы проходящей мимо фронтов.

А вот имперские геодезисты, когда в исполнение наказания составили мне халявную топографическую карту местности, сами пришли ко мне с просьбой взять их себе под крылышко. Я не отказал — специалисты нужны как воздух. Создали товарищество на паях «Калуга геодезия». Работы впереди непочатый край — каждое здание в Калуге требуется к местности привязать. А еще коммуникации… Дороги…

А еще в училище ваяния и зодчества они будут преподавать геодезию, картографию и землеустроение. С первого же учебного года, как записано в их контрактах.

Переселенцы мои органично влились в транспортную компанию и к весне мы пустили первый фирменный пассажирский поезд «Рецкий экспресс» в имперскую столицу с красивым скоростным паровозом на колесах в рост человека. Настоящий экспресс, который останавливался только в городах и разъездах, игнорируя промежуточные станции. С услужливыми стюардами в особой запоминающейся форме бордового сукна с золотыми шнурами, как на земной гусарской венгерке.

С первым в этом мире четырехосном вагоном — рестораном. Очень шикарном. В официантки туда отбирали только красивых девушек. Кастинг был как на участие в телепередаче «Дом-2». Так что ресторан в дороге не пустовал и давал неплохую прибыль.

Проводы первого рейса «Рецкого экспресса» я превратил во Втуце в праздник на вокзале с оркестром. С митингом, что мы развиваемся наперекор войне. Что врагам нас нипочем не взять, если мы можем себе позволить оторвать от военных перевозок такой шикарный состав.

Товарных же поездов «Кобчик — экспресс» ходило уже четыре штуки. Два паровоза было на ходу и два удалось быстро отремонтировать из трофейного утиля.

Но как всегда у славы есть всегда и оборотная сторона. Свалилась неожиданно общественная нагрузка. Имперское общество вспомоществования увечным воинам обратилась ко мне с просьбой организовать от Реции санитарный поезд.

Пришлось идти к Ремидию и объяснять что я уже фактически банкрот, но отказаться еще хуже…

Герцог меня понял и объявил формирование и содержание такого поезда по подписке баронов Реции. Эта тема и стала весной активным обсуждением в Палате баронов рецкого сейма. Ждал худшего, но разверстка санитарной повинности прошла спокойно. Врачей и фельдшериц в боевой персонал набрали по найму. Да и от благородных дам и девиц нашлись добровольцы в сестры милосердия. Назвал я этот поезд «Красный крест». Все ломаные пассажирские вагоны, которые у меня скопились, отремонтировали вне очереди в Депо и это мне зачли за взнос. Паровоз пожертвовал сам герцог.

Оправляли рецкий санитарный поезд «Красный крест» на фронт также с большим митингом на вокзале. Как трижды раненый имперский рыцарь я толкнул речь в лучших традициях советской военной пропаганды о героическом труде медиков на войне, выдавив из толпы слезы умиления. После меня выступал Вальд — второй рецкий имперский рыцарь на этой войне. Но его слушали уже плохо — не умеет еще, не жил он во времена засилья пиара. Отчет об этом митинге дали не только втуцкие, но и столичные газеты. Даже сподобились разворота в столичном иллюстрированном журнале «Искры». Этакий предшественник комиксов в фотографиях.

После того как все мои фирмы были приведены в относительный порядок централизованного управления я понял что мне остро не хватает своего расчетно — кассовый центра. Он же банк. Потому как логистика перемещения наличных денег меня совсем не устраивала. Жди махновцев с налетами на поезда как на Диком западе Америки. Или товарища Камо с «благородным» эксом на дело мировой революции. Телеграфный перевод куда надежней. Или даже простой бумажный аккредитив.

Напоследок пристал Болинтер с идеей речной верфи, чтобы строить самоходные баржи с его движками. Для торговой навигации от нас до устья Данубия. Пришлось выбивать необходимое финансирование с Ремидия. Хоть это дело и очень нужное для нас, но сам я уже не тянул, чисто финансово. И жена у меня не дочка Рокфеллера.

У меня опять нет свободных денег. Последние ушли на санитарный поезд. Разве что осталось камергерское жалование для поддержки штанов.

Пора опять изобрести что-нибудь такое, от чего все запищат и вприпрыжку понесут мне свои денежки в клюве. Безопасную бритву «Жилет» к примеру.

* * *

С речной верфью вышел вообще анекдот.

«Связист» от Моласа был грамотный и вычислил-таки царского шпиона среди беженцев.

Ну, как шпиона… При желании конечно можно пришить шпионаж и дать десять лет без права переписки, но именно пришить… По гамбургскому счету этот куявец в чине поручика по адмиралтейству всего лишь жертва обстоятельств, командированный на Нысю для поднятия со дна реки железнодорожного парома и угодивший в самый разгар нашего наступления.

По собственной дурости и дурацким обещаниям своего начальства приехал он на новое место службы с женой и ребенком. А тут наше генеральное наступление как раз.

Пока мазовские саперы яростно держали прогрызающие их оборону наши войска, рванул поручик в поселок железнодорожников за женой и сыном. Поселок наши не обстреливали, и считалось, что это самое безопасным местом на плацдарме.

И тут все решилось.

Лодки царцев разом все ушли на правый берег. Частью совсем пустыми.

Саперы, видя, что их большие начальники просто бросили «на мясо», сдались.

Жена поручика быстро его переодела в старую одежду покойного мужа хозяйки дома, где квартировали — тому эти тряпки больше уже никогда не пригодятся, а мундир поручика закопали в подполе.

Так его вместе с остальными путейцами отселили ольмюцкие генералы из фронтовой зоны в Будвиц. Тужурка мастера, руки слесаря, мозги инженера.

Заявил он, что документы сгорели при обстреле.

Поверили.

Подозрений он ни у кого не вызвал. Тем более что не один он, а женой и ребенком пяти лет. Какой шпион будет ребенка в мясорубку тащить? А что это его сын никто не сомневался — портретное сходство было разительным. Крепкие гены у мужика. Доминантные.

Звали его Йозе Корсак. Был он военным специалистом по сухим докам, ремонту и подъему затонувших судов.

«Связист» прокачал его на косвенных… Нашел слабое место — семью, и отобрал подписку о добровольном сотрудничестве с имперской военной разведкой. Теперь у Корсака обратного хода домой в восточное царство не было. В глазах царского командования он теперь дезертир и предатель.

Мне даже жалко стало в чем-то парня. Попал он как кур в ощип только из-за любви к присным своим.

Пользуясь тем, что испытываю нехватку специалистов я поручика у «связиста» нагло отобрал и приставил к верфи. Обломится Молас. Как обломился и его «связист» получивший от герцога за раскрытие «шпиона» медаль в утешение. А нечего и мечтать о забивании гвоздей микроскопом.

И то, что в благодарность мне поручик придумал, было гениально. Вместо обычного наклонного слипа строить сразу сухой док в узком затоне, вдававшимся в берег. И строить баржи в нем, а потом просто запускать воду, отворять ворота и выпускать готовое судно на фарватер свои ходом.

Затон отгородили от русла плотиной отсыпанной паровыми бульдозерами. Откачали из него воду с помощью первых двигателей Болинтера собственного производства. Экскаватор оформил котлован, а рутьеры с самосвальными тележками вывезли лишний грунт. Впервые применили в строительстве железобетон, и не только для стенок, но для дна этого дока. Помучались со шлюзовыми воротами. Но в итоге все получилось. В рекордные сроки.

Пленные саперы потом взорвали плотину, и довольно долго потом пришлось проводить дноуглубительные работы арендованным в Винданбоне плавучим земснарядом. Не только около верфи, но и по берегам у планируемых речных пассажирского вокзала и торгового порта.

Первую баржу типа «корсак» заложили сразу композитной. Деревянная обшивка на стальном каркасе. Двигатель и рубка заднего расположения. Движитель — заднее колесо с плицами. Полезный объем трюма пять — шесть железнодорожных вагонов.

Незамерзающий водный путь сразу расширил географию поставок строительных материалов и позволил не перегружать железную дорогу, которую спешно модернизировали, переводя на два рельсовых пути до самого Втуца. В перспективе имперский минфин выделил достаточные средства, чтобы протянуть второй путь до пересечения с трансконтинентальной магистралью.

Империя это дороги.

Тем более что такого наплыва грубой рабочей силы возможно больше никогда и не представится. Война не вечна и пленных придется отпускать по домам. Так что надо спешить воспользоваться таким ресурсом с максимальной отдачей.

* * *

Иванов флигель в дворцовом парке поразил меня скромностью своей обстановки и богатством научного инструментария. С поправкой на полвека. Половину приборов можно было с чистой совестью отправлять в музей техники, которого еще нет. Но, думаю, будет.

Во Втуце уже строится финансируемое по подписке двухэтажное здание Минералогического музея, после того как кандидаты в «бадонские стипендиаты» привели под руководством моих химиков в порядок все имеющиеся собрания камней, долгие годы пылящиеся в подвалах Политехнического общества, в стройную коллекцию годящуюся для публичного показа.

Построим и еще одно — для таких вот симпатичных лабораторных аппаратов откровенного стимпанковского вида. А то у Ивана даже первые гальванические батареи сохранились, которых больше нигде и не осталось уже.

Записи моего предшественника нашел в шкафу, стопкой амбарных книг. Этакая смесь метеорологических наблюдений, садовых опытов и дневников. Бегло пролистав их, я понял, что Иван — садовник сознательно отказался от прогрессорства в этом мире, уповая на самую передовую теорию о производительных силах и производственных отношениях.

«Смена общественной формации должна вызреть в недрах старой формации, иначе все усилия зря. Еще можно вытащить из феодализма в социализм, минуя формацию капитализма такие отсталые страны, как Монголия или Тува и то при условии, что над ними патронирует Советский Союз как направляющая и идеологическая сила. А местная империя еще в капитализм как следует не перешла. И даже когда перейдет, то родовые пятна юнкерства, как писал Маркс, будут еще долго довлеть над нею. И, безусловно, прав Каутский…», — писал доцент для самого себя на русском языке, которого тут никто кроме него не знал.

Абракадабра — рыба — птица — швабра… Лучше бы он что-нибудь про местную химию написал полезного. А то практически все записи дневниковые содержали именно такую белиберду.

«На местный горох законы Менделя не действуют».

«Мичурин идиот, а вот Лысенко прав. Селекция, селекция и еще раз селекция. Я в отчаянии,… неужели все зря и Вейсман шарлатан?…»

«Что же здесь вызывает процесс брожения, если нет дрозофил?»

«Меня все больше увлекает графский сад как трудовой процесс и созерцание, а не как опытовая лаборатория. Я перестаю быть ученым и стал совершенным обывателем. Прямо по Руссо.»

Нечего мне тут переводить Ремидию. Еще обидится герцог, что я его троллю таким откровенным гоном. Знать бы еще кто такой Каутский?

Надо осторожно съезжать с этой темы оправдываясь занятостью.

Из полезного я вынес из флигеля только принадлежащую Ивану зажигалку «Zippo». Спасибо, доцент, я ее запатентую.

* * *

Таблицу элементов я все же сделал. Может не такую и стройную, как у самого Менделеева, но по ней уже явно прослеживалась корреляция атомного веса элементов с периодами изменения их свойств.

Чтобы опять не нарываться на козни многочисленных своих недоброжелателей в прессе, я не стал делать об этом доклада в империи, а опубликовал короткую статью в соседнем Швице. В серьезном журнале «Химия гор».

В отличие от Реции в Швице предгорий и равнин не было, только долины, но геология и химия были развиты традиционно из-за свойств их экспорта.

Называлась такая работа: «Соотношение свойств химических элементов с их с атомным весом». Просто взял и послал туда рукопись по почте. На деревню дедушке, основываясь только на репутации швицкой честности.

Но опубликовали быстро в ближайшем же номере, с восторженными комментариями остепененных швицких химиков.

По почте же мне прислали мне обратно несколько экземпляров журнала.

А вот с гонораром кинули. Наука тут храм, а не торжище…

Швицкий горный институт бесплатно разослал журнал с моей статьей по всем ведущим химикам мира. Пиарщики доморощенные.

Газеты дали рецензию что «Кровавый Кобчик», известный до того изобретениями разнообразных бытовых поделок таки открыл новый фундаментальный закон мироздания. Подано все это было как курьез, типа «что хорошего может быть из Реции…».

Самым главным бенефициаром стал швицкий журнал, который получил хорошую мировую рекламу. До того он не входил в мировой научный мейстрим из-за предельной зацикленности своего содержания только на проблемах собственных гор.

Авторские экземпляры я раздал своим химикам, один сдал в библиотеку Политехнического общества и еще один отослал на экспертизу в Будвиц к Помахасу. Тот все же признанный доктор химии.

Завязалась активная переписка.

Статью перепечатали в «Трудах Будвицкого политехнического института». И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из-за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип свелась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь да не жалеет псарь… Всегда найдут при желании за что укусить.

Обиду научного сообщества империи можно было понять. До войны вся мировая наука здесь делилась на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в инженерных разработках связанных с морем и железной дорогой.

Даже Ремидий включился в хор укоряющих меня в недостаточном патриотизме.

На что получил мой резонный ответ.

— Ваша светлость, в самой Реции никакой научной периодики пока нет, кроме редких альманахов Политехнического общества. А швицы вроде как нам дальние родственники и язык у нас практически один. Не имперцам же делать такие подарки. При публикации такой сенсации в столице империи о Реции никто и не вспомнит, говорить будут только про империю. И вся слава опять пройдет мимо наших гор.

— Ну, разве что все это в таком разрезе понимать… — пожал плечами герцог. — Тогда тебе придется делать еще один доклад в нашем обществе. — И лукаво мне подмигнул.

Я не стал отказываться. Перцу, признанному за границей делать доклады намного проще ибо «нет пророка в своем отечестве…»

Следующую статью «Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве» уже с готовой таблицей, я уже сам разослал веером по всем серьезным научным изданиям, даже во вражеских странах (тем с оказией через редакцию швицкого журнала).

Причем не вышло у меня, как я надеялся, простого плагиата с Менделеева. Но зная принцип легче было уже тасовать карточки с элементами на столе в подобие менделеевской таблицы. При этом я не стал заходить за то количество элементов, которое было открыто на то время в этом мире. Шестьдесят четыре так шестьдесят четыре. Открытием считалось объединение элементов в группы по атомному весу, когда свойства элементов не постепенно изменяются, а скачкообразно и имели химическое сходство в периоде, что в принципе и отличает металлы от неметаллов. В отличие от их природного состояния — жидкого, твердого и газообразного в котором могли пребывать и те и другие.

Но важнее всего было то, что в таблице логично остались пустые клетки, которые как я заявил на докладе, заполнят те, «кто идут за мной». Эти клетки не могут быть пустыми в принципе. Многие в этом сомневались, не веря в мою убежденность. А я так просто знал, что так оно и есть.

Вражеская пресса подняла хай, что не может дикий горец с кровожадными наклонностями быть столь выдающимся ученым. Республиканцы так вообще обвиняли меня в плагиате работы их химика Бенрейтера. Конкретно его работы «Закон триад», которую он опубликовал в еще королевском городе Лютеце за полвека до наших дней, накануне их буржуазной революции.

Имперская пресса сначала им подпела, но быстро угомонилась от хорошего пинка из императорского Дворца, и стала огрызаться, отстаивая приоритет Реции, соответственно мой и самой империи.

Мне осталось только рассказывать, в одночасье ставшими ко мне доброжелательными журналистам о долгом пасьянсе по вечерам с карточками элементов и о том, как я окончательную их конфигурацию я увидел во сне. Что и разошлось легендой по всему миру.

Швицкий горный институт присвоил мне степень доктора химии без защиты. И я съездил в соседние горы получать мантию. Естественно со всеми разрешениями от Ремидия и имперского Дворца. Не скажу что получил большое удовольствие от зимней дороги через горы, в отличие от собственных глаз, которые упивались красивейшими пейзажами. Лет через полста, как только кто-нибудь запустит моду на горные лыжи, здесь будет рай. А пока народ швицкий живет не очень богато. В массе своей даже бедно.

Из изгоя я в одночасье стал модным для аристократии. Меня наперебой приглашали во всякие салоны в качестве экзотической зверушки для развлечения гостей. И очень обжались, когда я такие предложения не принимал. Некогда мне ездить по миру со светскими визитами.

Для разбора почты пришлось нанять секретаря. Однажды я получил письмо без обратного адреса, присланное в Политехническое общество. В конверте была короткая записка без подписи. «Я не ошиблась в тебе, мой герой». И все. Даже подписи нет. От бумаги нежно пахло цветочным одеколоном. Но мне вспомнился запах карболки в санитарном поезде… и гинекологическое кресло в соседстве с ножной бормашиной.

Ремидий только руки потирал потому, как швицкие инвесторы вдруг сочли для себя выгодным вкладывать капиталы в экономику Реции. Особенно в переработку технических и сельскохозяйственных культур, объединяя крестьян в сдаточные сырьевые кооперативы. Неразвитые пути сообщения делали прямой экспорт менее выгодным против локализации производства на месте. А война как молох потребляла все, что ей ни дай.

В соседней горной республике я был принят на уровне правительства, где после награждения меня орденом «Трех сияющих вершин», через меня же передали пожелание герцогу соединить наши государства железной дорогой. Швицы очень хотели, чтобы строил эту дорогу лично Вахрумка, авторитет которого как инженера — путейца стал в мире непререкаемым после строительство горно — отогузкой дороги. Обязались финансировать такую стройку по свою сторону границы.

Все это попало в газеты, и как результат приезд Вахрумки во Втуц превратился в народное шествие и манифестацию. Сразу вспомнили, что Вит был инженером в рецком стройбате и моментом записали его в «почетные горцы».

Реция на время сменила героя для обожания.

Я этому был откровенно рад. Тяжело жить на юру.

* * *

С первым днем весны я получил с фельдъегерем грамоту на имперское гражданство. Мне засчитали все дни, проведенные на фронте дни за три мирных, и все подъемы на дирижабле каждый за шесть дней, и набежало больше трех календарных лет. Плюс льготные накидки за каждое ранение, да за каждый имперский орден.

Приятно. Но на гражданскую государственную службу я как-то не рвусь.

Другим пакетом меня извещали, что адмирал неба Отоний (по совместительству наш же император) уволил меня с военной службы в воздушном флоте с почетом и присвоением мне в отставке очередного чина капитан — лейтенанта в виду неоднократного пролития крови при защите империи от внешних врагов. Право ношения мундира мне оставили. Но с армейского воинского учета сняли. Как инвалида. О как…

И пенсию инвалиду войны назначили, как имперскому рыцарю — два золотых в месяц.

Стало обидно, что греха таить. Я как-то все мечтал — надеялся, что мне удастся вернуться небо. Тут время-то сейчас такое… впереди рекорд на рекорде в воздухоплавании.

А в гвардии…

Со своими гвардиями каждый электор в империи разбирался сам. Мог в ней хоть безногих калек держать, если на то был его такой каприз и личные средства. Так что офицером гвардии рецкого герцога я оставался по — прежнему.

Впрочем, как и гвардии ольмюцкого короля.

* * *

Назад: Глава 3

Дальше: Глава 5